Текст книги "Затишье"

Автор книги: Арнольд Цвейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

Винфрид полез под машину осмотреть повреждения, а Бертин стоял и думал: «Ведь это простые рабочие, а рассуждают по своему разумению, и газета, которую они выписывают, им не указ. Вот написали бы они редакторам свое мнение, энергично, без околичностей! Но из страха перед пангерманцами они позволяют себе раскрыть рот только здесь. Видно, уже придется сказать свое слово ему, писателю. Через ближайшего отпускника он передаст статью жене цирюльника Наумана I, в Берлин-Шенеберг… Может быть, ее напечатают, может быть, перешлют по надлежащему адресу…»

– Да, не повезло! – Винфрид встал, осматривая мундир: не запачкал ли он его где-нибудь смазочным маслом… Вдруг послышалось дребезжание мотоцикла, остановившегося у дверей сарая. Через минуту сестра Берб откинула тяжелый клеенчатый капюшон и сняла с себя плащ, который одолжила у больничного вестового для поездки на мотоцикле. Водитель Туппке вошел вслед за ней, закрыл дверь и тотчас же закурил сигарету.

Сестра Берб трясла руку своего жениха и заливалась счастливым смехом.

– Ты видишь, гора идет к Магомету, если Магомет не идет к горе.

Винфрид Просиял: о том, чтобы не идти к горе, не могло быть и речи.

– А теперь – самое важное! – воскликнула Берб. – Вы принесли нам мир?

– А как же! – ответил Винфрид, указывая на жирный заголовок в газете. «Et in terra pax hominibus bonae voluntatis»[26]26
  Мир на земле всем людям доброй воли (лат.).


[Закрыть].

– Вот это здорово! – радостно крикнула Берб. – Как обрадуется Анна. Это замечательная женщина и совсем не такая упрямая, как мы думали. Заставила врачей сделать прививку оспы своей малютке. На ручке вспухли три оспины. Мать сказала: «Хорошо, что мы движемся вперед».

Глядя на адъютанта блестящими глазами, она протянула ему согнутую ладонь.

– Подательница сего просит сигарету из офицерских запасов.

Винфрид, погружая свой взгляд в ее глаза, подал ей коробку с сигаретами и зажигалку. Он думал: голые белые стены, запах карбида – и столько счастья.

Конец песни. Проигрывают белые

– Господина Помело снежной вьюгой замело, – прогудел унтер-офицер Гройлих и со всей осторожностью отнес столик с шахматной доской и все еще стоявшими на ней фигурами поближе к лампе, затененной зеленым абажуром.

– Ваши детские стишки вы, очевидно, пронесли даже через битву на Сомме, – сказал фельдфебель Понт.

Гройлиху и Понту казалось, что они одни в безмолвном доме. Партию в шахматы они никак не могли собраться доиграть, хотя втихомолку их волновал ее исход. В Мервинске действительно без конца шел снег; северный ветер гнал густые бешено клубившиеся облака. Оба солдата закурили сигары, с наслаждением вдыхая дым, от которого, казалось, сразу изменился воздух канцелярии, и углубились в игру, изучая расположение оставшихся на доске фигур красного и белого цвета, вырезанных из слоновой кости. Несмотря на все события прошедших недель, партия эта в каком-то уголке сознания продолжала их занимать. В полной тишине слышно было, как тикают часы у них на руках.

Фельдфебель Понт, склонившись над белыми, довольно быстро сообразил, что еще остается сделать. Преимущество было на его стороне. Однажды он уже спас короля, хотя Гройлих угрожал ему шахом: его красные пешки, продвинувшись вперед от исходной позиции, открыли путь к действиям офицерам и королеве. «Пешки – это крестьяне, думал Понт. Красные крестьяне – таких вообще не бывает. Крестьянин может быть белый или черный, неверующий или клерикал – так уже водится. Красными они не бывают. Это было бы концом мира, того мира, который мы знаем». И он с хитрым видом двинул свою королеву, этого верховного визиря, через два поля, тем самым одновременно угрожая и королю противника.

– Шах, – бросил он удивленно, как бы не веря себе.

– Понт, – раздумчиво сказал Гройлих, – вы создаете новую ситуацию, совершенно как генерал Алленби, когда он три недели назад прорвал фронт на Синае и занял наконец Иерусалим. Теперь видно, что Бертин был прав, предлагая послать туда немецкий палестинский корпус из добровольцев евреев!

Понт, напряженно ожидая контрнаступления, пробормотал:

– Какое тебе дело до Иерусалима, дрессировщик младенцев? «Здесь Родус, здесь и прыгай», – и он вытянул указательный палец, указывая на поля, которым он теперь угрожал.

– Такая ключевая позиция, – защищался Гройлих, – открывает доступ к горным укреплениям Иерусалима всему Среднему Востоку.

– Откуда тебе это известно? – насмешливо спросил Понт, выпуская на противника клубы дыма.

– География, – ответил Гройлих. – Вы, католики, не знаете священного писания, а вот мы, протестанты, вместе с библией уже детьми получаем от трех до пяти раскрашенных карт святой земли, какой она была во времена Моисея, Соломона и Иисуса. И на этих картах видно, как в разбойничьем городе Иерусалиме сходятся дороги со всей местности, с севера на юг, то есть из Дамаска в Гелиополь или в египетский Он, и с востока на запад, то есть из халдейского Ура в Яффу, иначе Иоппе на Средиземном море. Северный путь в наше время идет еще дальше, в Турцию. И если Балканский фронт поддастся, то ведь еще с двенадцатого года наготове стоят турецкие и болгарские дивизии… Европейский легион энтузиастов, о котором говорил Бертин, был бы нам тогда очень кстати.

– Старый вещун, – поддел Понт друга. – Берешь на себя роль нашего землекопа, хочешь оказывать влияние на нашу волю к победе. Ты лучше здесь победи!

В унтер-офицере Гройлихе сегодня, очевидно, особенно сильно говорил школьный учитель. – «Мужичок, простачок, тик-тик-так», – процитировал он и так продвинул одну из своих пешек, что заградил линию обстрела между королевой и королем, с любопытством ожидая, попадется ли Понт в ловушку, возьмет ли он туру, обезоружив этим своего короля.

Но фельдфебель покачивал тяжелой головой, глядя на два Железных Креста, украшавших грудь друга. Потом перевел взгляд на шахматную доску, покрытую черными и белыми клетками.

– Между прочим, Понт, вы уже сказали Бертину, что его переводят в отдел печати?

– Не мешай мне, учителишка, – отбил Понт эту попытку отвлечь его внимание. – Чем позже Бертин узнает об этом, и в особенности о переброске в Вильно нашего полевого лазарета, тем лучше. Сестра Софи! – прибавил он и углубился в размышления. Нет, он не тронет туры, а пойдет конем… И Понт схватил фигурку за голову и поставил ее в угрожающей близости к красному королю.

Гройлих погладил свои усики и переставил пешку так, чтобы следующим ходом побить коня.

– Что такое писатель? Это объяснил мне вчера Бертин. Землекоп – и только. Он вскапывает пером, а в новейшие времена пишущей машинкой почву общества, устраняет неровности, убирает мусор, роет отводные каналы для болот и в худшем случае насыпает почетные могильные холмики. Вот в чем заключается работа писателя, его job[27]27
  Работа (англ.).


[Закрыть], как выражаются американцы, или пост, как несколько патетически выражаемся мы, немцы, в особенности во время войны.

– Бертин оказался прав: война как ни в чем не бывало продолжается и процветает.

– Танковый бой при Камбре – вы читали? – происходил, по-видимому, недели две тому назад. Сотни три штурмовых орудий, если не больше, были сосредоточены на расстоянии полутора километров. А затем их двинули из фландрского тумана на наши позиции, без всякой подготовки, без единого выстрела. И опять выровняли свою линию в той части фронта, где был прорыв. Но сколько новых квадратных метров земли будет занято мертвецами? А разве томми протестуют против того, что их пушечные короли наплевали на наши предложения? Как же, будут они протестовать! Черт их знает, что надо сделать, чтобы прочистить мозги этим людям.

– Мы играем в шахматы? Или в войну? – сердито спросил Понт.

– И в то, и в другое, – ответил Гройлих, внимательно следя за рукой Понта, передвинувшей королеву так, что пешка не могла взять коня; этим она обезоружила бы своего короля. Гройлих удивленно посмотрел на партнера и стал изучать собственные позиции, как вдруг затрещал телефон. Фельдфебель схватил трубку.

– Вызывают вас! – И он передал трубку Гройлиху.

Гройлих, слушая, поднял голову и наморщил лоб.

– Иду, – сказал он, кладя трубку на место. – Извините, Варшава что-то передает. – Он отодвинул свой стул и выбежал из комнаты.

Понт снова углубился в игру. Он видел, что шансы его невелики. Ему не хотелось сдаваться, хотя было ясно, что вряд ли он избежит мата. «Мат, – объяснил ему Познанский, – древнееврейское слово, оно означает „мертвый“ на всех семитских языках». «Нельзя садиться за шахматы с человеком, который ведает информацией, даже в таком доме, среди снегов», – думал Понт, разглядывая свою сигару. Среди бумажных мундштуков, лежащих в сплющенной медной гильзе на письменном столе, он нашел один почти неупотребленный, вложил в него кусочек ваты, сунул недокуренную сигару и сделал две-три вкусные затяжки.

Вошел Гройлих, держа листок бумаги с написанным на машинке текстом. Он положил листок на колени Понту.

– Прочтите-ка, – сказал он почти угрожающе; все мускулы его худого лица были напряжены до предела.

И фельдфебель прочел, что на румынском фронте произошло значительное событие. Начальник генерального штаба король Фердинанд румынский получил у французского главнокомандующего в Яссах генерала Вертело разрешение связаться со своими немецкими и австрийскими противниками и присоединиться к сторонам, ведущим в Брест-Литовске переговоры о перемирии.

– Бог ты мой! – восхищенно воскликнул Понт. – Это же великолепно! Еще одним фронтом меньше. Надо сейчас же позвонить капитану.

– Не спешите, – остановил Гройлих руку Понта, уже лежавшую на трубке, охлаждая его восторженный порыв. – Сначала надо разобраться, а затем уже давать салют. – И он принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Его партнер тоже поднялся. Словно заразившись, и он зашагал взад и вперед вдоль письменного стола.

– Что же на уме у француза? – спросил Гройлих. – Ведь этим он как раз своего английского союзника…

– Танковый бой под Камбре, – подтвердил Понт, тоже погрузившийся в размышления. – Никакого отклика на наше предложение. Обрушиваются отчаянной бранью на Ленина и его последователей. Так домовладелец ругает квартиронанимателя, который не хочет платить за квартиру, а собирается вместо этого отремонтировать свою обветшавшую конуру на собственный счет.

– Позволить царскому генералу, – прибавил Гройлих, закуривая сигару, – вступать в торг с Макензеном и эрцгерцогом Иосифом? А Румынский фронт – ведь он находится поблизости от Украины и на Черном море?..

– Тут не разберешься без карты, а она у капитана. Следовательно, давайте позвоним ему.

– Да, без звонка к нему сунуться нельзя, – спокойно заметив Понт. – У него, по всей вероятности, дама. Предупредить его необходимо со всех точек зрения.

Понт услышал голос Винфрида и почувствовал, что после некоторого колебания он вдруг проявил интерес, воспламенился. Понт несколько раз кивнул аппарату, что очень рассмешило Гройлиха, хотя он сам, вероятно, сделал бы такой же жест.

– Значит, мы поднимаемся к вам наверх. Да, господин капитан.

Оба, одернув на себе кители, застегнулись и пошли к дверям.

– Ввиду того, что сохранить фронт для наших противников – сейчас основная заповедь… – при этом Гройлих пропустил вперед старшего товарища и затворил дверь, – и ей надо подчинить все остальное…

– …чтобы в конце концов нас добить, – закончил мысль Гройлиха Понт, пока они медленно поднимались наверх, стараясь не слишком рано войти в комнату молодого человека.

– Они-то считают, что все козыри у них в руках, – сказал Гройлих. – Туз – президент Вильсон…

– Туз пик, – пошутил Понт и постучал в дверь.

Кабинет его превосходительства Лихова приятно благоухал сигаретами и кофе – унтер-офицеры, разумеется, оставили внизу свои недокуренные сигары. Юный Винфрид поздоровался со своими подчиненными, включил яркую люстру – до сих пор горела лишь лампа на письменном столе (вероятно, она была затенена большим шелковым носовым платком, который теперь лежал на спинке кресла) – и указал на стулья и диван, стоявшие у круглого стола. На этом столе красовался толстый атлас.

– Черное море, – сказал Винфрид, осторожно проводя остро очиненным карандашом вдоль черной линии реки Серет. – Вот тут Фокшаны, здесь румынский король сидит в такой же безопасности, как Сусанна в купальне, и радуется, что его маленький трон перестал качаться.

– La mer noire[28]28
  Черное море (франц.).


[Закрыть], – прочел Понт, еще не забывший французского языка. – Да, французская картография!

Так даже в доме Тамшинского сказалось влияние франко-русского альянса.

– Ведь перемирие с нами заключено четыре дня назад, – сказал Гройлих, все еще глядя на листок бумаги. – Господин капитан, вероятно, спрашивает себя вместе с нами: что же дальше? Cui bono, как говорили римляне, к чьей это выгоде?

– Посмотрите на карту, – ответил Винфрид, – у генерала Вертело прекрасные позиции. Видите направо в углу кружок – это Одесса. Господа хотят проникнуть в красную Россию с черного хода.

– Вот именно! – воскликнул унтер-офицер Гройлих. – А царский генерал будет играть роль отмычки – он отопрет им дверь.

– Не так-то скоро, – прибавил Винфрид, задумавшись. – Генерал Клаус еще тоже скажет свое слово.

– Ну-ка, что вы изрекли, когда мы поднимались по лестнице? – обратился Понт к своему спутнику. – Основная заповедь – сохранить фронт? Но на сей раз не против Германии, а скорее против Петрограда, если только я не ошибаюсь.

– Так-то оно так, – ответил Гройлих. Все три пары глаз внимательно изучали карту. – Но разве военный совет в Париже не бросает нас в одну кучу с большевиками? Ведь они одинаково ненавидят всех нас, всех, кто был в Брест-Литовске.

– Хорошо сказано: всех нас, – рассмеялся Винфрид. – А мы заплатим им той же монетой. Как только догорят рождественские свечи. И тогда ангел Христов явится к нам собственной персоной.

Из дверей, ведущих в коридор, вошла сестра Берб еще без косынки, но уже в пальто.

– Какой мороз, – сказала она, подавая руку унтер-офицерам. – Вы, я вижу, совсем замерзли. Дорогой Понт, приготовьте нам пропуск для Анны и ее ребенка. Если понадобится, обратитесь к вашему коллеге из комендатуры. Завтра доктор выписывает ее, она поедет в Вильно, к своему дяде, адвокату Зазнаускас. Раньше он звался Сосновским. Но теперь козырем становится Литва, а наш Мервинск теряет всю свою прелесть.

От ее юного лица и веселых глаз в комнате, казалось, стало светлее.

А внизу, подумалось унтер-офицеру Гройлиху, под канцелярскими лампами дожидаются эндшпиля наши красные и белые фигуры. Еще три хода – и я сделаю ему мат. А быть может, опять вторгнется что-то новое и нам придется оставить в покое и пешки и офицеров и сказать: на этот раз – ничья, бой не решен. Но нет, по-существу он уже решен, проигрывают белые!

Под окнами раздался шум мотора – шум подъезжающей машины.