Текст книги "The Elder Scrolls. На изломе времён. Часть 2. Хаммерфелл (СИ)"

Автор книги: Антон Кондрашкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Да, фиолетовый считался благородным цветом семьи Голдвайнов. А отец семейства, Вителлус – суровым лицом. На собраниях Совета Старейшин он всегда говорил жёстко, безапелляционно отклоняя неудобные ему решения. Поговаривали даже, что верховный канцлер, боевой маг Кастус Динария, прислушивался к его мнению больше, чем к своему.

– Амиэль? – безэмоционально спросил Вителлус из-за массивного дубового стола. – Зачем ты ко мне пришёл? Я, кажется, велел тебе меня впредь не беспокоить.

– Простите, отец, – поклонился сын, – но я по важному делу. Я, кажется, знаю, как можно спасти Луция…

– Да ты что? – надменно спросил Вителлус. – Ты хочешь сказать, что полсотни могущественных целителей не смогли его вернуть, а ты сможешь?

– Да, отец, дослушайте, прошу, – взмолился паренёк. – Если достать его душу из Апокрифа, то…

– И слушать ничего от тебя не желаю! – отрезал Вителлус. – Что ты один сможешь сделать?

– Почему один, отец? Я найму несколько…

– Наймёшь? На какие это средства?

– Как на какие…

– Я не позволю тебе, – говорил Вителлус жёстче некуда, – позорить нашу семью и дальше. Я лишаю тебя права пользоваться имуществом и средствами семьи. Жить в замке ты, так и быть, можешь, но никуда ты не пойдёшь. Также я написал новое завещание, – он показал на бумаги на столе. – Всё моё имущество перейдёт Луцию…

– Да как вы можете, отец?! – воскликнул Амиэль. – Я хочу спасти брата…

– Не смей перебивать меня! – приказал Вителлус. – Мне надоело твоё поведение, надоело, что ты вечно меня подводишь. Такому как ты нет места в нашей семье! Я предпочёл бы, чтобы ты просто исчез, но ты не сможешь сделать даже этого.

– ХВАТИТ! Вы… вы просто наплевали на меня, наплевали на брата! Как вы можете так поступать со своей семьёй…

– Семьёй?! – Вителлус подошёл вплотную к Амиэлю и навис над ним, словно гора. – Ты смеешь ставить себя в ряд с Луцием? Себя, бесполезного нахлебника, вечно волочившегося в конце?! И ты думаешь, что после всего этого я позволю тебе потратить хоть септим из моих сбережений! Что бы ты там не придумал, у тебя ничего не выйдет, как и с тем заклинанием…

– Но это же не я…

– МОЛЧАТЬ! Если Луций очнётся, то станет наследником всей империи, а если нет… то уж лучше она достанется Фракию, чем тебе! Я вообще сомневаюсь, как такой как ты мог род… а-а!

В этот момент Вителлус схватился за грудь и повалился на расшитый ковёр. Амиэль побежал к упавшему отцу, но было уже поздно – отец семейства Голдвайн умер. Прежде, чем позвать на помощь, Амиэль взял со стола подписанное завещание.

Там действительно говорилось, что всё наследство семьи переходило к Луцию Голдвайну, включая титулы и владения в Коловии. До его совершеннолетия управлять делами многочисленных компаний должен был Фракий Голдвайн, временно являющийся опекуном при Луцие.

Это была дополнительная статья, которая отменяла действие всех предыдущих завещаний. Амиэль схватил её и, не раздумывая, бросил в огонь камина. Эта статья обнуляла все шансы отыскать брата, зато теперь, по старому завещанию, ему должна была отойти треть наследства, что позволило бы ему широко заняться исследованиями.

Комиссия по оформлению наследства длилась ещё месяц. Фракий развёл огромную деятельность по расследованию смерти брата, но все целители утверждали, что Вителлус скончался от обширного инфаркта, произошедшего с ним из-за неправильного образа жизни и нервной работы.

Затем производилось слушание (по инициативе Фракия) по делу о признании Амиэля недостойным наследником. Однако данного рода дела проводились крайне редко. В Империи считалось, что воля умершего неоспорима. В старом завещании было указано, что хотя Амиэль и не будет пользоваться титулами (конечно, вся власть переходит к способному братцу), имеющихся денег с лихвой хватало на покрытие всех расходов, связанных с исследованиями.

Фракию пришлось проглотить поражение и довольствоваться большей частью наследства, а Амиэль теперь мог свободно передвигаться по Тамриэлю, разыскивая способ спасти брата. В Тамриэле не лишали наследства после вступления его в силу, поэтому Амиэль считал, что его деньги в полной безопасности.

Но он никак не мог предположить, что Вителлус где-то спрятал копию завещания, а значит, теперь Амиэль автоматически лишался всего, что у него есть и станет нищим. Да, то, что он потратил, вернуть не заставят, но планам по спасению брата, похоже, пришёл конец. И теперь юный маг даже не знал, как вырваться из Танета, чтобы добраться до поместья и во всём разобраться…

***

Вот и наступила ночь праздника, когда на улицы вываливалась толпы народа, и начинались гуляния. Все десять рас рассредоточились по длинному причалу и запутанным кварталам, чтобы принять участие в празднестве. Даже сами горожане Танета не спали в эту ночь.

Улицы были ярко освещены сотнями разноцветных огней фейерверков и магических всполохов. На одной стороне редгардский скоморох со своей труппой вытворяли чудеса акробатики. Пирамиды из людей превращались в настоящие полёты смуглых красавиц над толпой.

На другой улице альтмерский маг призывал различных существ из Обливиона на потеху зрителям. Эльфы предоставляли возможность покататься на настоящем даэдроте, погладить забавного (но пугливого и вонючего) скампа, услышать от настоящего дреморы всё, что он думает о твоей мамке и увидеть настоящую редкость – даэдра-паука. Все эти удовольствия виделись местным властям весьма сомнительными, но от зрителей отбоя не было.

Рядом каджитский глотатель кинжалов давился очередным холодным оружием, а справа от него устраивали показательные бои на копьях два аргонианина, извивающиеся вокруг друг друга, словно змеи. Аргонианин-целитель предоставлял огромное количество различных лекарств (некоторые из которых были самыми обычными панацеями) от всех болезней, а также приглашал съездить в Чернотопье.

Каджиты не отставали и приготовили кучу национальных блюд, без лунного сахара, разумеется! Лилась таинственная музыка из странных инструментов, будто бы из иного мира, пахли благовония далёких песков, а каджиты пели о своей родине.

Босмеры привозили на фестиваль тонны дичи, шкур, рогов, кости и прочей ценнейшей добычи, добытых благодаря их природному мастерству. А заодно они предлагали каждому пари: если брошенная гостем бутылка сбивается босмером, то гость платит пятнадцать золотых, иначе, босмер платит пятьдесят. Надо отметить, что отбоя от желающих сыграть не было, а деньги у босмеров и не думали иссякать.

Но больше всего народу было около палаток данмеров – пиромантов. Они устраивали невероятные огненные шоу с использованием магии и без, показывая различные приёмы с горящими предметами, жонглируя ими. Огонь полыхал там всю ночь, освещая стены домов и палаток, заворожённые лица зрителей, жадно ловящих каждое движение. Огненное шоу сопровождалось легендами, рассказанными басовитыми голосами данмеров-старцев. В этих историях воспевались храбрость воинов, хитрость политиков и мощь магов в борьбе против стихии огня.

Во всём этом буйстве красок и всеобщего веселья одному аргонианину было просто затеряться. Он шёл по улице, пестревшей яркими красками фейерверков, пряча под полой длинного и широкого халата несколько коротких клинков. За спиной висело традиционное копьё, а на голову был накинут капюшон. Его жертва ходила где-то здесь, он чувствовал это нутром. Она ждала его посреди празднующих гостей, такая холодная и жестокая.

Маринетт…

***

На площади бретонцы устроили огромный театр с магией. Там актёры отыгрывали свои роли, а маги помогали им из-за кулис, устраивая зрителям незабываемый просмотр. Герберт немного посмотрел на спектакль, но настроение у него было мрачнее тучи, даже несмотря на актёров.

Сначала Лаффориэль, потом Эйвинд уговаривали его не выходить на улицу. Мол, это опасно, вампира могут опознать и всё такое. Затем Баум преследовал его, не давая уйти. Скрыться от преследователей не составило труда, новое тело Герберта двигалось бесшумно и очень быстро. «Наверняка они просто волнуются, не убью ли я кого, – накручивал себя Герберт. – Надоело сидеть взаперти, от этого только больше пить хочется. Шумно… нужно отвлечься».

В лавке рядом с театром имперец-алхимик продавал любовные напитки. Разумеется, каждый маг знал, что любовь нельзя синтезировать в колбе, но имперец был так талантлив, что ты купил бы у него две таких бутылочки, будь ты хоть трижды магом. Герберт уже подумывал поддаться на подкупающие речи имперца, когда его чуткий вампирий слух уловил недоброжелательные голоса.

В небольшом переулке редгард, норд и орк приставали к женщине, которая была явно против их общества. Для бедной дамы эта ночь могла обернуться в лучшем случае только слезами, а в худшем – незапланированным ребёнком. Кем бы Герберт не стал, а девушек в беде он не бросал никогда. Да и, если честно, когда нужно было действовать, чем-то себя занимать, жажда отходила на второй план. В некотором смысле он стал понимать Эйви, бодрого только во время битвы.

Три мужика, желавшие удовлетворить свои похотливые желания, были в стельку пьяны. Эти увальни для вампира были сродни тараканам. Норд пал первым, зажимая разбитый нос. Пока редгард возмущался и размахивал кулаками, Герберт захватил его кисть и лёгким движением руки сломал ему запястье. Орку досталась самая незавидная участь – непреклонным стальным ударом Герберт выломал ему клык. Когда все трое быстренько убежали прочь, Герберт решил сделать также.

– Постойте, постойте, пожалуйста! – крикнула девушка, едва Герберт стал уходить. – Огромное вам спасибо! Быть может, мой спаситель составит мне компанию на этом празднике?

– Нет, уважаемая, простите, – Герберту хотелось побыстрее уйти, но спасённая девушка и впрямь была весьма красива, – мне, пожалуй, стоит идти. Слишком уж тут шумно…

– Тогда пойдёмте в какое-нибудь укромное местечко, – не отводя взгляда от Герберта, прошептала девушка. – Куда-нибудь, где мы останемся только вдвоём…

– Что-то ты больно быстро поменяла решение, – подозрительно покосился на неё Герберт. Девушка, не отрываясь, смотрела на мечника почти влюблённым взглядом. – Вы бы держались подальше от подозрительных ребят вроде этих.

– От них меня защитишь ты! – фанатично завила спасённая, не моргая. – Какой же ты прекрасный…

Герберт всё силился уйти, но запах живого человека рядом так манили его нос, словно магнитом. Да и кроме крови в этой девушке и формы были весьма хороши.

– Знаете, – напоследок решил он предупредить, – я ведь вампир!

– Тогда возьмите и меня, и мою кровь! – она провокационно наклонила голову. Жажда клокотала у Герберта в горле, словно вулкан, и вампир был не в силах ей сопротивляться.

«Ну что уж тут поделать, раз такое дело», – удивлённо подумал Герберт и аккуратно прокусил артерию на тёплой, трепещущей шейке. По всему телу разлилось ощущение тепла и жизни, как будто он стоял на солнце и не чувствовал зноя, звуки мгновенно стихли. На секунду Герберту показалось, что он и эта безымянная девушка стали едиными, целыми, он чувствовал её как самого себя. Вампир буквально пил чужую жизнь, тихо уволакивая несопротивляющуюся девушку в самый тёмный угол, где их двоих уж точно никто не найдёт.

Что и говорить, а первый глоток настоящей, живой крови, как первую ночь с женщиной, Герберту не суждено будет забыть никогда.

***

Небольшой квартал орков был настоящей жемчужиной фестиваля, причём не первый год. Под ночным небом можно было увидеть самое невероятное оружие, вышедшее из-под руки орочьего мастера. Там же это оружие и испытывалось под вскрики и возгласы зрителей. Победитель в таком бою получал славу фестиваля, а проигравший отправлялся к целителям-бретонцам в соседний шатёр приращивать обратно руку.

Тут Баум задержался надолго, потому что тематика сражения была ему ближе танцев. Действительно, какой смысл танцевать, если сегодня не день призыва Меридии. Зато когда на площади соорудили настоящие баррикады, аврорианец насторожился.

Он не знал о традиции фестиваля – потешном взятии стены. Каждый, кто записывался на игру, получал специальную дубинку, обтянутую тканью и набитую цветным порошком. После трёх попаданий нужно было сложить оружие и покинуть поле боя. Целью команды захватчиков – вынести флаг с базы противника, а защитников – продержаться десять минут.

Когда дали сигнал к началу, и две армии ринулись навстречу друг другу, Баум стал наблюдать. Со временем он решил, что понял суть: захватить флаг, при этом никого не убив. Задача поставлена, никаких преград аврорианец не видел.

Снова прозвучал сигнал, и Баум ринулся на баррикады. И взял их за четыре секунды, разметав лёгкие деревянные конструкции, словно пух. При этом он не получил ни царапины. Спустя пару секунд после того, как золотой воин захватил знамя, раздались массовые аплодисменты несокрушимому воину.

Существовала ещё одна традиция – изображение самого сурового воина потешных боёв выпекать на большом торте. Неудивительно, что торт этого года украшала большая фигура аврорианца, мечущего молнии. Как бы Баум не пытался уйти, толпа не выпустила своего героя до самого утра.

***

Варди было не до праздника. Даже наоборот – его он невероятно раздражал. Парень никак не мог дождаться утра, чтобы поскорее отправиться в Эльсвейр. Желание отомстить ордену за свою семью гнало его вперёд и вперёд.

Эйвинда же обуяла апатия и депрессия – обычное после трансформации состояние. В этот раз его жертвой стал бедный Баум, который лишь по счастливой случайности не стал обедом. К тому же то место, куда воткнулась стрела, всё ещё саднило и побаливало.

– Так, молодёжь! Что за грустные лица?! В моей юности молодые не вели себя как престарелые! Идите и повеселитесь!

– Не хочу, – буркнул Варди.

– Как раз тебе-то и нужно сейчас отвлечься! – настаивала бабушка.

– Да как вы не понимаете?! – воскликнул Варди. – Я хочу только одного – поскорее отправиться в Эльсвейр и добраться до этих тварей! Я хочу этого всей душой!

– Не стоит, Варди, не стоит, – грустно пробормотала Лаффориэль. – Месть – плохой путь. Да, эти люди обошлись с твоей семьёй чудовищно, но то был фатальный выбор Ольфины, а не твой. Не жалей мёртвых, жалей живых, особенно друзей, и держись за них. Не успеешь оглянуться, как окажешься один.

– П-ф-ф, – не услышал мудрого совета Варди.

– Вы так говорите, как будто бы на своём опыте это узнали, – вступил в разговор Эйвинд.

– К сожалению, малыш Эйви, к сожалению…

– Расскажите, пожалуйста.

– Это очень грустная история, внучек, совсем не для праздника. Но, – взглянула Лаффориэль на друзей, – если вы настаиваете…

Мемуары Лаффориэль. Академия «Светлой жизни»

Я стала БАБУШКОЙ!

Так, нет, не так же хотела начать! Шёл 31-й год Четвёртой эры и 103-й год моей уж больно долгой жизни. Лантейя уже давно вышла замуж. За кого? За Леона, конечно, за кого же ещё, дорогой читатель. И вот, наконец, спустя столько лет, я стала БАБУШКОЙ!

Маленький Аэрон фигурой был похож на… Элизабет! Плечистый, даже в младенчестве, всё норовил схватить кого-нибудь за нос. Но глаза… глаза достались ему от меня. Слегка узкие, вдумчивые глазки. В общем, я вновь почувствовала себя мамой, когда первое время заботилась о малыше. Словно бы это мой ребёнок.

К сожалению, Элизабет Фраури не дожила полгода до рождения внука. Клинок Тёмного Братства, в конце концов, настиг и её, оставив на шее кровавую улыбку. Но вот что удивительно: даже лёжа в гробу, Элизабет выглядела грозно, во многом из-за шрама. Кастав, ныне служащий в Имперском Легионе, и Леон, открывший вместе с Лантейей пекарню, тяжело восприняли кончину матери. После похорон Кастав тут же подал прошение о переводе его куда-нибудь подальше от Хай Рока, а Леону не позволила загрустить жена.

Элизана обещание сдержала и построила большое учебное заведение для обучения магии школы Восстановления, травничеству и врачеванию. Жители Хай Рока прозвали это место академией «Светлой жизни» (и чем им не понравилось название: «Академия целительства, врачевания, алхимии и травничества её светлости королевы Элизаны Вэйрестской»). Само заведение располагалось в двадцати километрах от Вэйреста на берегу залива Илиак, в большой деревне «Счастливое взгорье». Впрочем, счастливым это взгорье стало только после основания академии.

Но по порядку. В академии на данный год существовало пять кафедр: «Магии Восстановления», «Физиологии и Анатомии», «Практической алхимии», «Противодействия» и «Ботаники». Признаю, на последнем названии моя фантазия иссякла.

Первая кафедра занималась исключительно магией. Молодые люди изучали все аспекты сложнейшей, по моему скромному мнению, школы магии. Заклинания, ритуалы и техники, – всё это рассказывалось на кафедре. Я там была профессором, пока дела поважнее не заставили меня оставить сей пост. Лантейя наотрез отказалась занять место преподавателя, заявив: «в гробу эту магию видала». Со временем её нелюбовь к целительству не прошла.

Кафедра «Физиологии и Анатомии» обучала техникам врачевания без помощи магии. На мой взгляд, тут давали знания, порой, полезнее, чем где бы тот ни было. Пока я была директором, это была самая многочисленная кафедра.

Алхимики-практики занимались тем же, чем и всегда – переводили ценнейшие запасы корней Нирна, прахов вампиров, сердец даэдра и прочих дорогущих ингредиентов. Как сейчас помню, их любимым составом было зелье «Прикрытие барашка». При контакте с катализатором оно превращалось в густой непроглядный розовый туман. Отличное средство на экзамене, если сумеешь его пронести.

Кафедра «Противодействия» была малочисленной, да и учились на ней одни парни. Тут готовили крепких ребят для усекновения магов-ренегатов, упокоения всяческой нежити и прочих неприятных тварей. В программу подготовки входил большой курс магии Восстановления (Обереги, отпугивания нежити, малые и крупные заклинания лечения) и широкая боевая подготовка, проводимая инструкторами из Легиона. С гордостью могу сказать, что несколько выпускников пошли служить в корпус Боевых магов.

По последней программе подготовки проходили всевозможные способы выведения растений. Девочки-ботаники с удовольствием погружались в знания и перегной, чтобы обеспечивать хорошую всхожесть ценных растительных культур.

На данный год в академии обучалось примерно двести человек, чем я бесконечно гордилась, сидя в своём кабинете. Всего в здании было три этажа с множеством учебных комнат, подвал и теплица для травников, тренировочная площадка для боевых магов, библиотека в центральной башне и пристройка-общежитие для всех обучающихся. Элизана столько говорила о новой академии, что в ряды студентов затесался один аргонианин.

Вскоре по всему Хай Року стало известно, что в деревеньке «Счастливое взгорье» люди живут дольше и никогда не болеют, каждый год урожайный и редко бывает падёж скота. Всё просто: чуть что, местные жители бежали к обучающимся в академии. Ну а сами ученики, за скромную плату, с радостью хватались за возможность применить накопленные (или ненакопленные) знания на практике. Все последствия на совести учащихся.

Однако за прошедшие годы сильно ухудшилось состояние Гистеллуса, и не только физическое. Он старел, стремительно и беспощадно. Дурная наследственность и тяготы жизни, которые ранее переносились на ногах в силу возраста, теперь выливались в настоящие мучения бедного Гиста.

Несмотря на то, что ему было меньше шестидесяти, и он всё ещё был в относительно нормальной физической форме, у Гиста прорезалась острая хроническая болезнь суставов, вызывающая боль при движениях. В дополнение – постепенно отказывающие почки, застуженные во времена наших походов. Поэтому я забрала с собой мужа и окончательно съехала в домик в «Счастливом взгорье», чтобы быть подальше от городской суеты, работать в удовольствие и вплотную заняться лечением супруга.

Так же, как будто и этого было мало, оказалось, что Гист постепенно терял зрение, становясь близоруким, словно крот. Порой он блуждал по улицам деревни, путаясь в направлениях и пытаясь отыскать дорогу в бесконечной мути увядающих глаз. Как я ни старалась, но вылечить человека от старости невозможно, как и заставить отмирающие клетки восстанавливаться. Это звучало фатально, но у всего есть свой срок и предел. Я могла лишь облегчить Гистеллусу некоторые симптомы и скрасить его жизнь.

Разумеется, Гистеллуса с почестями проводили с его прежнего места работы, а Элизана даже наградила его почётным орденом королевства. Но моему мужу было нужно не это. Всю жизнь он был деятельным, весёлым и сильным, полагаясь на ноги и зрение. А теперь, когда они оставили его, он уже не мог ни работать, ни оставаться таким же жизнерадостным. Целыми днями он просто сидел на лавочке перед домом и ждал, когда же я вернусь домой.

И ладно бы! Я видела людей, доживавших в таком состоянии до сотни лет, просто соблюдая некоторые правила и ограничения. Хуже всего было то, что не старилась я. Мне по-прежнему не дали бы и сорока. Я проклинала свою долгую жизнь, проклинала, что на свою беду встретила человека, которого полюбила. У Гиста началась глубокая депрессия, а однажды он шокировал меня разговором:

– Лафф, – обратился он ко мне, сидя вечером дома в кресле, – ты знаешь, я на следующей неделе покину королевство Вэйрест. Навсегда.

– Что?! – опешила я. – Ты чего это выдал, а? Куда ты в таком состоянии пойдёшь-то?

– Вот именно, Лафф! – всплеснул он руками. – Посмотри на меня: развалина, а ведь ещё даже не глубокая старость! Во мне не то, что мужской, вообще силы скоро не останется.

– Ну и что?! – с жаром ответила я. – Поверь, ты мне нужен не за здоровье, дорогой. Я же люблю тебя. Мы доживём до старости и…

– Не обманывай себя… у нашей сказки не будет счастливого конца. Нам изначально не было суждено умереть в один день, Лафф. Не хочу, чтобы я остался в твоей памяти дряхлым стариком, который ходит под себя! Пусть лучше я останусь сильным и смелым, которым я когда-то был, чем буду и дальше бессмысленно просиживать задницу без дела, время от времени изображая, что всё ещё живу.

– Да что же ты… говоришь… – заплакала я, уронив голову ему на колени. – Зачем хоронить себя раньше срока?! Никто не должен умирать в одиночестве, никто, слышишь?! И ты не умрёшь, я тебе не позволю! Потому что я люблю, люблю тебя, и мне всё равно, сколько тебе лет или сколько у тебя морщин!

Я немедленно написала письмо в Вэйрест, и на зов тут же приехали Арания и чета Фраури: Леон, Лантейя и Аэрон. Побыв некоторое время с близкими и друзьями, Гистеллус повеселел, успокоился, и депрессия немного отступила. А уж когда Лантейя попросила отца присмотреть за Аэроном на время их с Леоном отъезда в Даггерфолл, радости дедушки не было предела. Гистеллус обожал маленького мальчика, всегда находил силы поиграть с ним, а долгие прогулки давали ему возможность с пользой проводить то время, которое он просто просиживал.

Маленький Аэрон уже научился бегать, и бешено носился по окрестностям вместе с еле поспевающим за ним дедом. Гист привязал к нему верёвку, чтобы сорванец, да милуют Боги, не убежал. Когда я брала на ручки внука, то словно бы вновь становилась молодой, ну, то есть ещё моложе. Я чувствовала, будто опять нянчу маленькую Лантейю, читаю сказки на ночь, хоть он их ещё и не понимает. Я во второй раз нашла близкого человека, которому могла подарить всю свою любовь. Мне снова довелось побыть мамой, как я того мечтала!

И это непередаваемое чувство, как он цепляется своими маленькими ручками за мои острые уши, как пытается на своём языке рассказать, чего он хочет, вызывало у меня и у мужа непрекращающуюся радость.

Я помню, как закончилась эта часть моей долгой жизни, и началась другая. Был Турдас, 18-е число месяца Второго зерна 31-го года Четвёртой эры, когда в деревню «Счастливое взгорье» пришёл странствующий пророк-проповедник, скорее всего сектант. Закутанный в плащ с головы до ног, он взошёл на крыльцо ратуши и провозгласил:

– Люди, услышьте мои слова и поднимите ваши головы! Разве вы не видите, что ваше существование бессмысленно? Вы живёте только чтобы плодиться, боитесь умереть только потому, что страшитесь неизвестного!

– Ай, чего ты балаболишь! – закричала на него какая-то бабка. – Вали с крыльца, сектант. Мы твоему богу не молимся!

– Глупая бабка! Бессмысленно молиться моему господину! Очищение скоро придёт в этот мир, чтобы уровнять нас всех! Нирн болеет людской расой, я не понимал этого раньше. Скоро всё будет очищено, попомните мои слова!

Затем проповедник посерел лицом, согнулся пополам и изверг содержимое желудка на землю, куда потом и упал. Как мне потом рассказали, бедняге было совсем плохо, потому что после этого он не прожил и минуты. Если бы только я увидела его тело раньше, но крестьяне просто похоронили его, даже не показав мне и не обратив внимание на странные пятна на теле проповедника.

Чумные пятна. Боги мои, за что мне выпало всё это на моём веку?! Спустя четыре дня болезнь охватила всю деревню. Сразу же прибыла армия. Они пришли так быстро только потому, что две деревни к северу уже полностью вымерли. Ожидая продолжения эпидемии, солдаты решили обогнать болезнь. Они окружили нашу деревню вместе с академией и убивали, расстреливая из арбалетов, каждого, кто пытался выбраться.

Я немедленно приказала всем учащимся закрыться в общежитии, а Гистеллус с Аэроном перебрались в мой кабинет, где и забаррикадировались. Также я велела учащимся постоянно применять заклинания восстановления на себе и товарищах, чтобы противостоять недугу.

Болезнь развивалась стремительно: сперва появлялись чёрные пятна, свидетельствовавшие о том, кровь испортилась. Затем возникала тошнота и рвота зелёными гнойными массами. Спустя шесть дней умерли первые жертвы, а затем количество трупов стало расти просто с невероятной быстротой. Однако вскоре стало понятно, что болезнь поражала только людей. Зверолюди меры и животные не страдали от неё и не заражались.

Я проводила всё время, стараясь найти лекарство от чумы, хотя бы немного замедляющее развитие болезни. Вместе с несколькими добровольцами-эльфами я исследовала проявления чумы у людей.

Несколько раз случались вспышки насилия и анархии, однако вскоре задыхались и они, во многом из-за смерти зачинщиков. Потребности в еде не было, потому что количество людей сокращалось куда быстрее, чем запасы продуктов. Деревню охватила апатия и безысходность. Люди просто лежали и дожидались смерти или избавления.

Самое главное, что я поняла – болезнь имела нестандартные для обычной чумы способы передачи. Эта передавалась не через блох или крыс, а воздушно-капельным путём, при этом поражая только организмы людей. Я, будучи не сильно религиозной эльфийкой, молила всех, кого можно, чтобы эта катастрофа миновала мужа и внука, которые так некстати оказались в деревне.

Но мои молитвы не услышали… Спустя неделю ко мне пришёл Гист. Одного взгляда на его покрытые пятнами руки было достаточно, чтобы понять: болезнь проникла в академию, миновав карантин и магические меры предосторожности. Ужас, нет, истерика поселилась в моей душе. Всё оборачивалось именно так, как я и боялась…

– Я проснулся утром и обнаружил их на себе, – сообщил мне Гистеллус. – Сразу же побежал к тебе.

– А Аэрон, скажи, что с ним? – надтреснутым голосом спросила я. – Ну не молчи же, Гист, прошу, скажи хоть что-нибудь… Скажи мне, что с мои внуком…

– Он тоже болен, Лафф, – на глазах мужа навернулись слёзы. – Но ты справишься, я в тебя верю, мы все в тебя верим! Прошу, спаси его.

И я боролась, боролась до последнего, сидя в истекающей гноем академии. Слёз у меня больше не осталось: я выплакала их вместе с Аэроном, который мучился от каждого вздоха больной грудью. Вскоре у меня закончились стерильные чистые куски ткани, чтобы промывать вскрывавшиеся пятна и смывать зелёный гной. Но как бы я ни пыталась, мне не удалось даже отсрочить конец.

Первым умер Аэрон, спустя три дня после появления первых признаков. Я… я не могу описать то, что я почувствовала, когда его маленькие, до боли знакомые, глазки остекленели и потеряли осознанность. Сказать, что я рыдала – ничего не сказать, но я надеюсь, что его душа обрела покой, перестав мучиться.

На следующий день я поняла, что Гист больше не выдержит. Он лежал вверх лицом, серый и безучастный. Видимо, болезнь вызывала сильные боли желудка, потому что у моего мужа даже не было сил говорить. Однако его рука всегда крепко держала мою, переживая вместе со мной смерть Аэрона. Внезапно ясность вернулась в его сознание, и он сказал:

– Эй, Лафф, кажется, это финал… – на его слова мне нечего было сказать. Никто не питал никаких надежд на выздоровление. – Знаешь, лучше бы ты меня тогда отпустила, а-ха… Знаешь, я не вижу тебя, но знаю, что ты такая же красивая, как в тот день в Имперском городе, такая же смелая, как в Альд’Руне, такая же успокаивающая, как в том склепе в Балморе, такая же заботливая, как и при рождении дочери, такая же… такая же родная и любимая. Жизнь с тобой была моим самым лучшим приключением, и я рад, что когда-то обозвал тебя даэдропоклонницей. Я любил и буду любить тебя всегда, Лафф, спасибо тебе за…

Всё кончилось. Гистеллус отмучился и умер. А мой мир, созданный для меня самым дорогим для меня человеком, только что канул в небытие. Я не знаю, сколько я просидела без еды и воды вот так, держа за руку мужа, рядом с внуком. Я не помню ничего, только пустоту, которую я созерцала.

В чувство меня привели солдаты, ворвавшиеся в комнату. Среди них не было ни одного человека. Они оттащили меня в сторону от холодного тела Гиста, а я всё кричала, глядя, как мою семью куда-то волокут:

– Нет, стойте, не забирайте его у меня! Не забирайте его у меня снова!

Разумеется, никто не стал слушать обезумевшую от горя эльфийку. На улицах вовсю кипела работа: солдаты собирали на улицах тела погибших, залитых зелёным гноем, и скидывали в огромную братскую могилу. Туда же бросили и мою семью. Я отбивалась, кричала и вырывалась, когда боевые маги подожгли эту кучу трупов, а потом закопали обгоревшие останки. В общей сложности, из почти пятисот жителей деревни «Счастливое взгорье» в живых осталось пятьдесят четыре.

Спустя множество проверок и перепроверок меня отпустили домой, в Вэйрест, где меня встретила постаревшая лет на десять Лантейя. Я не могла представить её боль и скорбь от потери сына, но она держалась куда лучше, чем я.

Я снова впала в депрессию. Почти месяц я сидела на кровати, тупо пялясь на стену перед собой, и не замечала, как дочь, вся в слезах, просит маму прийти в себя, очнуться и посмотреть на неё. Как же она плакала, уткнувшись лицом в мои колени, а я ничего не замечала, словно кукла, лишённая души.