355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антон Фарб » Глиф » Текст книги (страница 22)
Глиф
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 21:19

Текст книги "Глиф"


Автор книги: Антон Фарб


Жанры:

   

Боевики

,
   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Папа! – успел в последний раз выкрикнуть Рома, когда тварь сбила его с ног и подмяла под себя. Удар был страшный, прямо под диафрагму – весь воздух вышибло из легких, кричать больше было нечем.

Отец не придет, понял Рома, отчаянно закрывая голову от ударов твари. Острые когти полоснули по щеке, в миллиметре от глаза. Ромчик дернулся и ударился затылком об землю (хорошо, что не асфальт – тварь затащила его на клумбу). В голове зазвенело – от боли и разочарования.

Отец меня бросил, подумал Ромчик почти меланхолично.

Сейчас я умру.

Руки опустились сами собой. Локоть твари чиркнул по виску. Перед глазами замелькали разноцветные круги. Сквозь радужное мельтешение Ромчик сумел разглядеть, как волколак (где же я его видел?! нет, не вспомнить…) занес над ним сцепленные в замок руки.

Вот и все…

Звук удара был похож на треск сухой ветки.

Неужели можно услышать, как тебе проломили череп?

Или это… не мне?

Тварь, сидевшая верхом на Ромчике, захрипела, покачнулась и завалилась назад.

– Вставай, – сказала Ника. В руке у нее была монтировка, покрытая блестящим и черным. К монтировке прилип клок волос. – Вставай! – повторила она и протянула Ромчику руку.

Рука у нее была холодная и удивительно сильная. Ника практически сама подняла (вздернула) Ромчика с земли. Комки сырого грунта налипли на футболку. Грязные волосы лезли в глаза.

Он меня бросил…

Ромчик откинул волосы со лба и сказал:

– Он меня бросил…

– Кто? – не поняла Ника.

– Отец.

– Где он?

– Не знаю… Был здесь. С какой-то старухой. И таким длинным свертком…

– Карта, – сказала Ника. – Карта у него. Пошли, – она схватила Ромку за руку и куда-то потащила. – Я знаю, куда он пошел!

– Подожди! А как же Клеврет!

– Клеврет должен быть с ним! Быстрее, мы можем опоздать! И тогда уже ничего нельзя будет исправить!

– А старуха?

– К черту старуху!..


24

С руками у Марины происходило нечто странное. Руки были… не ее. Скрюченные пальцы с артритными суставами, дряблая морщинистая кожа, переплетения вен на предплечьях. Руки были стариковские, похожие на куриные лапы.

И они ничего не могли взять. Как в том фильме про призраков: Марина хватала Радомского за ноги, но чужие, старческие ладони смыкались вокруг пустоты. Как будто Радомский был бесплотен.

Или Марина.

Но асфальт-то она могла потрогать! Промахнувшись в тщетной попытке схватить Радомского, Марина рухнула на четвереньки, в очередной раз рассадив кожу на коленях и ощутив ладонями вибрацию шершавого асфальта.

Нет, не вибрацию. Не ту дрожь, что она почувствовала (тысячу лет назад) перед визитом в дом Анжелы, когда земля дрожала в такт реву мотоциклетных моторов – и Марина, пережив прямое попадание пули, впервые осознала, что заколдована.

Сейчас асфальт скорее пульсировал, вздрагивая через неравные промежутки времени. Как будто дикий зверь бьется о стенки клетки, рыча от ненависти. Дьявол рвался в мир, и частота его ударов о преграду странным образом совпадала с биением пульса Марины.

Да-да: каждый подземный толчок секунда в секунду приходился на удар сердца Марины!

И когда она это поняла (и приняла как данность, перестав сопротивляться), на Марину снизошло чувство удивительного покоя и единения со Вселенной. Марина поймала ритм. Она настроилась на нужную волну. И Вселенная открылась перед ней.

Не нужно было никаких мест Силы; никаких амулетов; камней; ключей; глифов; прочей атрибутики.

Марина стала единым целым с Игрой.

Игра открылась перед Мариной со всей своей сложной механикой, с потайными рычажками, вспомогательными ходами, хитрыми иллюзиями.

Все это было – лишь декорация. Бутафория.

Теперь Марина увидела суть.

Город Житомир предстал перед ней, похожий на мираж. Все вокруг выглядело зыбким, нестабильным, подрагивающим. Как если смотреть сквозь горячее марево над костром. Дома гротескно искривлялись, перетекая с места на место, исчезали и появлялись, отращивали балконы и дополнительные этажи… Улицы виляли, как горные ручьи, меняя направление, рассыпаясь десятками переулков, сливаясь в широкие проспекты…

Каждый дом был теперь не просто дом; он был – совокупность всех домов, которые могли бы быть построены на его месте; он был – вероятностная аномалия; он был и дом, и руина, и пустырь одновременно.

Весь город завис в квантовой неопределенности.

Из прорывов в ткани реальности били вулканы огня, гейзеры пара, селевые потоки и ураганы.

И сотни тысяч людей шагали сквозь этот хаос, неся зажженные факелы – тоже, если вдуматься, всего лишь символ истинного огня, который горел в их душах. Люди, сами того не понимая (стадо баранов, подумала Марина презрительно) творили историю заново; совокупность их бессмысленных усилий превратилась в энергию совершенно иного порядка.

В чистую Силу.

Оставалось только понять, кто и куда направляет эту Силу.

Впрочем, «куда?» – это было просто. Видно невооруженным глазом.

Среди всего колышущегося хаоса был всего один незыблемый ориентир.

Водонапорная башня. Черный монолит в шатком мире иллюзий.

Именно туда и направился Радомский, волоча за собой вырывающегося Клеврета.

Ответив тем самым на вопрос «кто?»

Марина не помнила, как дошла до башни. И шла ли вообще. Она просто подумала о ней – и сразу очутилась перед массивными деревянными дверями, над которыми висела унылая дощечка «Пункт приема платежей за водоснабжение чего-то-там».

Да, подумала Марина. Время платить по счетам.

Двери были заперты, но для нее – ставшей частью Игры – это не имело ровным счетом никакого значения…


25

– Закрыто, – сказал Ромчик, подергав тяжелое металлическое кольцо, служившее дверной ручкой.

Нике захотелось выругаться. Вот так всегда: идешь спасать мир, а натыкаешься на запертую дверь, и не знаешь, что делать дальше. Банально, тривиально и пошло. Но взламывать замки фотожурналистов не учат.

Радомский, по всей видимости, вернулся в башню через ресторан «Сковородка» (там, по идее, должен был быть проход). Но теперь ресторан был заперт изнутри, на витрины опустили железные ролеты, и возможности прорваться внутрь Ника не видела.

Она запрокинула голову и посмотрела на башню. Первые три этажа – темные ряды окон. Последний, четвертый – пляшет огонь, именно живой огонь, не электрический свет, отбрасывая метущиеся тени сквозь грязные стекла.

А над башней – тугая спираль фиолетовых облаков на фоне чернильного неба.

Центр мира. Пуп земли. Или, точнее, пуповина, которую Радомский и Белкин вот-вот обрежут навсегда…

Черт, как же туда войти?!

– Слышишь? – вдруг шепнул Рома.

Ника отвлеклась на секунду от планов проникновения в башню и прислушалась.

– Что? – спросила она.

– Гул…

Точно, гул. Тихий фоновый гул, почти не заметный среди грохота и рева сокрушающих Житомир катаклизмов. Гул, похожий на морской прибой. Нет, стоп, поправка: так гудит стадион перед началом игры – еще не вопли и скандирование болельщиков, но множество приглушенных разговоров, слившихся воедино.

– Что это? – спросила Ника.

– Я, кажется, знаю… – нахмурился Ромчик. – Надо уходить! Быстрее! Смотри!

Ника обернулась вслед за Роминой рукой. Со стороны Старого и Нового бульваров к ним приближались тысячи крохотных дрожащих огоньков, сливаясь в одну огненную реку. Крестный ход? Факельное шествие? Да что же это, черти его забери, такое?!

– Бежим! – Рома схватил ее за руку, но Ника мягко высвободилась.

– Нет. – Она заворожено смотрела, как приближается море огней. Уже можно было различить отдельные фигуры факелоносцев и вооруженные силуэты конвоиров по краям толпы. – Мне нельзя. Мне надо – туда! – она ткнула пальцем вверх, в Башню. – А ты уходи, прячься!

– Я тебя не брошу! – твердо сказал Ромчик. Лицо у него в этот момент стало жесткое, взрослое. – Но нам нельзя тут оставаться. Нас сомнут!

Подчиняясь здравому смыслу, Ника метнулась вслед за Ромой, огибая башню справа – и это оказалось ошибкой. Сбоку от башни, где начиналась улица Пушкинская, толпа факельщиков была совсем рядом – несколько сот человек стояли молча и неподвижно, будто бы поджидая Нику и Рому.

– Бля, – простонал Ромчик, заслоняя собой Нику.

И как по сигналу первые ряды толпы (зомби, подумала Ника, они как зомби! – куклы вуду! – марионетки!) одновременно метнули в них факелы. С рычанием бросились вперед твари, спущенные конвоирами с поводков.

– Назад! – заорал Рома, отталкивая Нику.

Но пути назад не было – там, у центрального входа, собиралась толпа с факелами.

– Забор! – воскликнула Ника.

Забор, пристроенный с тыла башни (метра два в высоту, сложен из красного кирпича, с фигурными вырезами по верхнему краю, украшенными коваными решетками) ограждал территорию примыкавшего к башне пивбара – еще одной малоудачной попытки превратить городскую достопримечательность в общепит. В отличие от застекленной со всех сторон, как теплица, «Сковородки», безымянный пивбар (известный среди местных алкашей просто как «Башня») имел небольшую летнюю (то бишь – без крыши!) площадку с полудюжиной столиков…

 Ромчик все понял с полуслова. Привалившись плечом к забору, он упал на одно колено и выставил вперед сцепленные замком руки. Ника поставила ногу на предплечья, и подросток одним рывком (откуда в нем такая силища? – успела удивиться Ника) забросил ее на забор.

Уцепиться за кованый штырь. Второй ногой – упереться в кирпичную стену. Подтянуться. Оседлать забор (осторожно, не напороться на штыри!) Свеситься. Протянуться руку Ромке. Не упасть, пока он залазит. Спрыгнуть внутрь следом за ним.

Выдохнуть.

– Повезло, – обрадовался Рома.

– Это ненадолго… – покачала головой Ника.

И словно в подтверждение ее слов первый факел (железяка, обмотанная тлеющей тряпкой) перелетел через забор и упал на один из столиков пивбара. Глухо взревела толпа, и факелы полетели один за другим.

Ника инстинктивно втянула голову в плечи. Подсознание услужливо подсунуло картинку из какого-то исторического фильма: осада замка, катапульты запускают огненные шары, защитники героически гибнут в дыму и пламени… Она затравленно посмотрела вверх.

Ха!

Лестница! Над пристроенной к башне пивной была пожарная лестница! Ржавый зигзаг балконов, скелеты ступенек. От крыши пивбара – и до верха башни!

– Лестница! – сказала Ника Ромчику, но тот уже сам все увидел и понял.

Подхватив за ножку круглый стол и подняв его над головой, как зонтик, чтобы укрыться от огненного дождя, Рома уверенно обнял Нику и провел ее через обстреливаемый дворик. С точки зрения Ники сложнее всего было бы залезть на крышу пивбара, но Рома, похоже, проблемой это не считал. Он ловко вставил носок берца в щель между кирпичами, зацепился пальцами за какой-то микроскопический выступ, прижался тазом к стене и ловко, как ящерица полез вверх.

Заворожено глядя на Рому, Ника так увлеклась, что прозевала момент, когда первая тварь запрыгнула в дворик.

Зверочеловек (чем-то похожий на минотавра – бычий горб, длинные руки, низенький лоб, налитые кровью глазки) подкрался так близко, что Ника почувствовала смрад его дыхания. Она успела развернуться и выставить перед собой столик. Минотавр заревел и протянул к ней длинные, слишком длинные ручищи…

Кусок черепицы прилетел ему точно в лоб. От неожиданности тварь села на задницу, своим весом вырвав столик из рук Ники. И тут же другие твари (и люди, люди с факелами тоже!) хлынули через забор. Видимо, чуть замедленно подумала Ника, их там столько – с другой стороны – что они просто идут по спинам друг друга…

– Руку! – крикнул Рома, и Ника послушно вскинула обе руки вверх.

Подросток вцепился в ее запястья и буквально выдернул ее наверх, за долю секунды до того, как твари бросились на нее.

Рома усадил Нику на черепичную крышу (внизу, всего в метре от ее ног клокотало месиво из тварей, людей и факелов) и спросил:

– Ты как, в порядке?

Ника невесело хмыкнула:

– Да уж, в порядке… Надо подниматься, пока они не залезли сюда.

Лестница дребезжала и шаталась под ногами. Хлопья ржавчины сыпались на голову.

Второй этаж. Третий. Передышка между третьим и четвертым. Ветер в лицо. Сильный. Трудно дышать.

Четвертый.

Конец пути.

Забранное решеткой окно.

Замка нет. Простая щеколда. Рома просунул руку и отпер решетку. Противный скрип заржавелых петель. Серое, в потеках грязи окно. За ним – какое-то движение, дрожащий свет.

– Ну, – сказал Ромчик, – с богом. Я первый.

Он отступил на полшага назад и ногой выбил окно.


26

Белкин набросился на карту, как сладкоежка – на коробку конфет. Он вырвал ее из рук Радомского, попутно оттолкнув его в сторону (Радомский стерпел, несмотря на острое желание зарядить хмырю с ноги по яйцам), расстелил на полу, метнулся куда-то в угол, притащил пару обломков кирпичей – прижать углы, встал на четвереньки и завертелся, как собака, пытающаяся укусить себя за хвост.

Радомский усадил пацана (тот уже даже не трепыхался) на пол, бросил рядом коробку с картонными карточками (Белкин не проявил к ней интереса) и огляделся.

За время его отсутствия Белкин умудрился превратить последний этаж башни из обычного, захламленного строительным мусором и засранного голубями помещения, в некое подобие оккультной лаборатории. В первую очередь, конечно же, пол: доски, покрытые слоем серой пыли, Белкин кое-как оттер от грязи и тут же исцарапал глифами. Потом стены: насколько хватило хмырю роста, то бишь практически до невысокого потолка, все вокруг покрывали малопонятные закорючки. Даже на запыленных окнах он что-то накорябал…

Больше всего Белкин напоминал Радомскому того странноватого сисадмина, работавшего в «Радомбуде» на заре становления фирмы. Тот тоже, когда настраивал сетку, превращался в асоциального типа, бубнил себе под нос что-то непонятное, пыхтел, сопел, совершал некие идиотские действия, опять сопел, матерился – и так до тех пор, пока все не начинало работать. Радомского он откровенно бесил, потому что на вопросы не отвечал, а просьбы объяснить, что происходит, игнорировал с видом настолько высокомерным (мол, вам, холопам, все равно не понять), что вскорости пришлось его уволить.

Радомский не любил чего-то не понимать. А еще больше он не любил терять контроль над происходящим.

Но никто не в состоянии знать и уметь все. Иногда приходится обращаться к специалистам. Главное, чтобы этот специалист – будь он сисадмин, сантехник или маг – не считал себя умнее, сильнее и главнее Радомского.

Есть люди-функции, давно вывел для себя Радомский, и есть люди-цели. Главное качество первых – взаимозаменяемость. Главное качество вторых – умение использовать первых…

Радомский всегда видел цель. И никакой хмырь не станет у него на пути. Блядь, да я сыном пожертвовал ради цели!!!

– Все, – сказал Белкин. – Почти готово.

По четырем сторонам карты Житомира он соорудил что-то вроде… алтарей, так это называется? На юге нагреб горку пыли и грязи. На севере – разложил небольшой костерок из обломков мебели и треснувших дощечек. На западе Белкин попросту выбил кусок стекла из оконного переплета, впустив струю свежего воздуха. А на востоке, не придумав ничего лучше, хмырь поссал прямо на пол, оставив лужу мочи.

Все это он проделал, трясясь от возбуждения. Глифы на его торсе (тощем и рахитичном, подметил Радомский, будто бы Белкин похудел разом на десяток кило – у него торчали ребра, и вздулся шаром, как у голодных детей в Африке, живот) перестали светиться и двигаться, слившись в один малопонятный орнамент.

– Давай жертву! – сказал Белкин.

Радомский толкнул пацана в спину. Тот послушно вышел вперед. После гибели Ромчика его как-бы-друг еще чего-то там орал, возмущался, требовал, но, оказавшись в башне, сразу замолк и понуро сник.

– Женя, – сказал Белкин. Он пытался произнести это торжественно, но пустил петуха. – Подойди.

Мальчишка, как зомби, сделал два шага вперед.

– Игру надо остановить, – сказал Белкин. – Пока не поздно. Ты поможешь мне?

– Да, – одними губами произнес Женя.

– Хорошо, – кивнул Белкин. – Стань здесь, – он указал на определенное место на карте.

Радомский нагнулся и украдкой подобрал с пола гнутую арматурину. Остановить, значит… Хрен вам. Он подошел поближе к карте, держа арматурину в опущенной руке.

План его был прост, а потому надежен: когда Белкин начнет ритуал, Радомский двинет ему по башке, и закончит ритуал самостоятельно. И не остановит Игру, а возьмет ее под контроль. Вот уж чего не хватало Игре с самого начала, так это контроля…

Власти.

Белкин помог пацану снять курточку, потом достал откуда-то складной нож, раскрыл его, повернул мальчишку спиной к себе, поставил на колени (тот не сопротивлялся, как баран) и вдруг резко замер.

– Глиф! – сказал он. – Где твой глиф?!

Вместо ответа Женя поднял руку, замотанную окровавленной тряпкой.

– Нету, – тупо сказал он.

– Вашу мать! – прошипел Белкин, и Радомский, напрягшийся было в ожидании решающего момента, опустил арматуру обратно. – Он не подходит! Он избавился от глифа! Он вне Игры!!!

– И что теперь? – поинтересовался Радомский, покачивая арматурину в руке.

– Нужен другой! Другой игрок! С глифом! – Белкин едва не плакал.

Радомский смерил взглядом разрисованное тело Белкина.

– Другой так другой, – пожал плечами он и замахнулся арматуриной.

За спиной у него раздался звон бьющегося стекла и вопль:

– Не смей!!!

Радомский похолодел и выронил арматурину. Голос был Ромкин.


27

Белкин.

Глупый, надменный, высокомерный, бестолковый, беспомощный Белкин.

Ну кто же еще мог во все это вляпаться?

Только Белкин!

Марина смотрела на своего бывшего (очень, очень бывшего) сожителя со смесью жалости и разочарования.

Каким же надо быть идиотом, чтобы замкнуть Игру на себя?

Ты бы еще в трансформаторную будку залез, дурачок…

Игра сожрала его. Почти целиком. И физически, и психически.

Марина сразу это поняла. Как только прошла сквозь дверь башни и сразу же, минуя лестницу, оказалась наверху, где глупый дилетант-самоучка Белкин пытался управлять Игрой.

А ведь как он пыжился! Как надувал щеки! Не верил! В мистику, в оккультизм, в магию… даже в банальный фэншуй не верил. Ну конечно, мы же не гуманитарии какие-нибудь, мы – технари, нам этот бред не нужен.

А и в итоге? Живой скелет, обтянутый разрисованной кожей.

Хуже всего было то, что глифы слились в один. Это означало, что живой глиф за окнами башни – на улицах Житомира – почти готов.

Белкин, как ни странно, все делал правильно. Если воспользоваться принципом обратной связи (что наверху, то и внизу, о великий Гермес Трисмегист, ты тысячу раз был прав!), и призвать энергию первоэлементов, а потом взять жизнь – главный элемент – в центре глифа, то со стадом баранов с факелами можно будет делать все, что угодно.

Идея была хороша. А вот реализация...

Как всегда у Белкина, все блестящие задумки разбивались о хроническую неспособность хоть что-нибудь сделать. Совершить поступок.

В этом был весь он – недоделанный. Незавершенный. Не до конца. Чуть-чуть не хватило.

Наверное, подумала Марина мельком, за этим я была ему нужна. Чтобы подталкивать в спину. Материализовать его замыслы. Ведь это так просто – как инь и ян. Одно немыслимо без другого.

И ведь он уже почти такой же, как я. Он почти стал… Марине не хотелось произносить это про себя, даже не думать не хотелось – но от правды не уйдешь… Он почти стал демоном Игры.

Как и я.

Значит, я должна ему помочь завершить переход.

Спасти и погубить его одновременно.

Ибо что внизу, то и наверху; что внутри – то и вовне; для исполнения чуда единства.

Марина шагнула вперед и положила руки на плечи Белкину.


28

Плана действий у Ромы не было и в помине. Будем импровизировать…

Но вместо импровизации вышел облом. Полный. Когда Ромчик, высадив ногой окно, героически, аки бравый десантник, вломился в башню, там происходило нечто загадочное, меньше всего похожее на драку.

Сам воздух в башне казался густым и вязким. Как смола. Медленно застывающий янтарь.

И люди тоже застыли, как мухи в янтаре: в странных позах и с необычными выражениями на лицах.

Клеврет: тупое безразличие ко всему; стоит на коленях. Белкин: экзистенциальный (слово-то какое, а? вот бы порадовалась училка по русскому…) ужас, вытаращенные глаза; отталкивается руками от чего-то невидимого. И отец.

Отец…

Изумление. Испуг. Отвращение.

Длинный железный прут в руках.

Занесен над головой Женьки.

– Не смей! – заорал Рома, и крик его разбил янтарную неподвижность немой сцены. Хрустнула подзастывшая смола, и составные части картинки пришли в движение.

Белкин попятился, размахивая руками, и забормотал:

– Нет! Нельзя! Уходи! Не хочу!.. Не надо! – Голос его угасал, как будто кто-то крутил регулятор громкости.

Отец резко развернулся, вперил в Ромчика горящий взгляд и медленно, словно нехотя опустил, прут.

– Жив, – сказал он. – Молодец. Держи этого психа!

Он имел в виду Белкина, а не Женьку, сообразил Рома. Белкину он собирался дать по башке… а что потом? Ромчик обвел взглядом комнату. Карта из квартиры Загорского на полу; куча глифов – везде; небольшой костер горит прямо у окна, через которое влез Ромчик. И Женька на коленях – точно в центре карты… Как агнец на заклании, пришла откуда-то библейская аналогия.

А когда Ромчик поднял взгляд (на сколько же он отвлекся? Секунда, две? Не больше), Белкин уже исчез.

Вот он был – а вот его уже нет.

Отец оторопело вытаращился на пустое место, а потом метнулся к выбитому окну, по дорогу отшвырнув Ромку, как котенка.

– Пшла вон! – проревел он, выталкивая наружу Нику, успевшую перекинуть ногу через подоконник.

Девушка вывалилась из окна, а Радомский захлопнул решетку, просунул арматурину в пазы щеколды и легко, одним движением, согнул ее чуть ли не в узел.

– Все! – прорычал он злобно. – Хватит фокусов! Никто никуда не уйдет и не войдет, пока я не закончу ритуал!

Господи, подумал Ромка, какой еще ритуал? Отец – и ритуал? Ладно псих Белкин, или там дура Марина, но отец…

А отец ли это?

Человек, которого я раньше называл отцом; человек, который бросил меня на растерзание твари; человек, который вытолкнул Нику в окно; человек, который собрался творить какой-то ритуал – кто он мне?

Что я знаю о нем?

Правильный ответ: ничего.

Страшный, опасный и совершенно чужой мне человек…

– Хватай его, – приказал Радомский, но Ромчик даже не пошевелился. – Ты что, оглох? Его надо вернуть в Игру! Нанести глиф! Иначе от него не будет толку!

– Зачем? – спросил Рома.

– Так надо, – с нажимом сказал Радомский. – Ты потом поймешь.

Женька поднял голову. Вид у него был – как у побитого щенка.

– Они хотят меня убить, – сказал он и беззвучно заплакал.

– Зачем? – повторил Рома.

– Так надо. Ради тебя. Ради меня. Ради всего этого долбанного города. Один сопляк умрет, сотни тысяч спасутся, – негромко, но веско стал излагать Радомский. Каждая фраза его была незыблемым постулатом, отлитым в бронзе. Непоколебимым. – Так устроен этот мир, Ромчик! Кто-то умирает, чтобы другие выжили. Кто-то правит, кто-то подчиняется. Мы с тобой – те, кто правят и живут. Он – из тех, кто подчиняется и гибнет. Ради нас.

– Нет, – сказал Рома. – Нас – больше нет и никогда не будет. Вставай, Женька. Мы уходим. А ты делай что хочешь, наполеон хренов…

Радомский окаменел лицом. Медленно повернул голову, хрустнув шеей. Повел покатыми плечами.

– Ладно, – сказал он. – Так даже проще.


29

При падении Ника ударилась головой о перила пожарной лестницы, но это не оглушило, а только разозлило ее. Вскочив на ноги, она вцепилась в решетку и что было силы дернула на себя.

Тщетно!

Радомский заперся изнутри, нечеловеческой силищей согнув вдвое железный прут толщиной в палец. Да уж, Игра дает участникам полезные качества…

Решетка дребезжала, но не поддавалась. Нике было ни за что не разогнуть арматурину. Ей оставалось только смотреть.

Впрочем, как всегда.

Да уж, дед, это ты здорово придумал. Спас внучку. Сделал из меня вечного наблюдателя. Объектив фотоаппарата. Смотрю, но не участвую. Эх, если бы только смотрю… Я ведь, в отличие от фотоаппарата, еще и все понимаю. Чувствую. Сопереживаю. Хочу помочь. Вмешаться. Что-то изменить.

А – фигушки.

Смотреть, руками не трогать.

Ника видела (совсем близко, только руку протяни – а чего толку-то ее тянуть, если все равно ничего поделать не сможешь?) как Радомский подобрал с пола нож Белкина (загадочно испарившегося на ровном месте) и двинулся к Роме.

Ника знала, что сейчас произойдет.

И она отвернулась.

Сначала Ника посмотрела вниз. Там, у подножия башни, копошилось живое месиво во дворе пивбара, подбираясь все ближе к пожарной лестнице. Это было неинтересно, и Ника подняла глаза.

Перед ее взором предстал Житомир – полностью погруженный во тьму, полуразрушенный, придавленный черным небом. Сотни тысяч горящих факелов, напоминающие с такого расстояния мерцающие огоньки свечей, стекались к башне. Улицы были заполнены людьми с факелами, и люди эти выстраивались в определенном порядке. Два концентрических круга (центр, разумеется – башня), колесо внутри колеса, и дюжина радиальных лучей, изломанных в зигзаг.

Где-то Ника такое уже видела…

Ах да! Черное Солнце! Самый первый глиф в Игре…

Игра близится к завершению.

Финальный уровень.

Глиф, говорите… Ладно. Будет вам глиф.

Ника нагнулась, подобрала осколок выбитого Ромчиком стекла и полоснула себя по тыльной стороне предплечья.

Хлынула кровь. Ника выбросила стекло, макнула пальцы в кровь и начала рисовать на стене башни.

Первый круг – вокруг окна. Второй – поверх решетки. Теперь молнии. Еще крови. Пальцы грязные, приходится совать прямо в рану. Будет заражение. Плевать. Еще. Десятая. Одиннадцатая. Последняя.

За решеткой хрипел и барахтался Ромчик, придавленный к полу тушей отца. В руке у Радомского был нож, а на шее висел Женька.

Ника вцепилась в решетку и снова рванула. Окровавленные пальцы соскользнули. Черт! Она сорвала с себя курточку, обмотала ладони. Вцепилась. Уперлась ногой в стену.

Ну!!!

Медленно, очень медленно – но решетка поддалась. Миллиметр за миллиметром ржавые прутья начали выползать из крошащегося кирпича. Башня, как и весь город, оказалась трухлявой внутри…

Мышцы спины напряглись так, что грозили вот-вот разорваться. Ногу свело судорогой. Ныли крепко сжатые зубы.

Ну!!!

С сухим треском решетка вырвалась из стены, и Ника опять грохнулась на спину, в очередной раз угодив затылком в перила…


30

Черная вдова.

Паучиха, пожирающая своих пауков.

Я – черная вдова.

Я поглотила своего мужчину.

Теперь Белкин – часть меня.

Марине хотелось заурчать от удовольствия. Она никогда прежде не чувствовала себя так хорошо. Она была – едина.

Что же теперь будет, спросил Белкин.

Теперь все будет хорошо, успокоила его Марина.

Ты не понимаешь, заволновался Белкин. Они же дерутся в центре карты! Сейчас кто-то кого-то убьет – сын отца или отец сына, неважно! – и эта жизнь уйдет в глиф! В последний, самый главный глиф! И все те люди, на улице, с факелами – они станут служить тому, кто победит!

Ну и что, удивилась Марина. Ты же сам этого хотел.

Я! Это должен был сделать я! Я должен был выиграть в Игре! Я так долго к этому шел!

Дурачок, ласково подумала Марина. Мы теперь и есть Игра.

Тем более, ныл Белкин. Тот, кто выиграет, сможет управлять и нами…

Это невыносимо, мысленно вздохнула Марина. А ведь теперь мне придется терпеть этого нытика вечно… Ладно, не нуди. Пусть будет по-твоему. Так не доставайся же ты никому…

Марина подобрала коробку с ключами и, на пару секунд вернувшись в реальный (какое смешное слово!) мир, протянула ее ворвавшейся в башню Нике.


31

Невероятно, но Женька – тщедушный, щуплый, маленький Женька-Клеврет – сумел-таки оторвать Радомского от сына и оттащить с карты. Когда Ника пролезла в окно, Радомский как раз стряхивал Клеврета с себя, попутно прикладывая его об стенку. Клеврет висел на нем, как бультерьер – намертво.

Рассвирепев, Радомский взмахнул рукой – и всадил нож под ребра мальчишке. Клеврет охнул и обмяк, а Радомский легко, как игрушку, швырнул тощее тельце в окно. Но даже тогда Клеврет не разжал рук, пытаясь утащить Радомского вслед за собой.

Ромка, оглушенный, кое-как поднялся на колени в центре карты. Он был слишком далеко, чтобы помочь другу.

Ника – еще дальше.

Не успеть…

Ника все равно бросилась вперед – но тут на пути ее (откуда?!?!) появилась Марина. В руках у Марины была картонная коробка, которую она протянула Нике.

Не соображая, что делает, Ника схватила коробку и швырнула ее в Радомского, разжимающего (один за другим) пальцы Клеврета на своей руке.

Коробка попала ему в голову. Радомский взревел, как раненый медведь, подхватил на лету коробку (из нее начали высыпаться карточки – ключи, вспомнила Ника, это называется ключи) и отбросил в сторону.

– Сгинь! – проорал он.

Коробка с ключами упала прямо в огонь. Карточки вспыхнули, как магний.

Рому скрутило в пароксизме судороги, а комнату на вершине башни на мгновение озарил яркий, неземной свет.

Ослепленный Радомский закрыл свободной рукой глаза, и Ника успела сделать те пять шагов, что отделяли ее от разбитого окна. Она вцепилась в спортивный костюм Радомского, пытаясь вытолкнуть его наружу (в этот момент умер Женька – просто побледнел, разжал пальцы и молча канул в пустоту), но не тут-то было. Она, Ника, полноправный участник Игры, только что вырвавшая голыми руками решетку из стены – не смогла справиться с тушей олигарха!

Радомский ударил ее ладонью наотмашь (в голове – в который раз за сегодня! – зазвенели колокола), и совсем уж было отправил следом за Женькой – но тут подоспел Ромчик.

Мальчишка с разгона врезался в отца, и инерции этого удара хватило, чтобы Ника и Ромчик совместными усилиями перевалили Радомского через подоконник.

Вопль его был страшен.


Какое-то время они просто сидели, переводя дыхание. Потом Ромка хрипло спросил:

– Женька?

Ника отрицательно покачала головой.

– Жаль… – сказал Рома, слишком вымотанный, чтобы испытывать какие-либо эмоции. – Ну вот и все…

– Что – все? – спросила Ника.

– Игра окончена. Смотри сама…

Ромчик обвел рукой вокруг себя. Глифы, густо покрывавшие пол и стены башни, исчезли. Карта стала просто картой Житомира, без желтых стикеров. Костерок, в который угодили ключи, одномоментно выгорел дотла, и башня погрузилась во тьму.

Ника встала и выглянула в окно.

На улице было пусто. Ни людей, ни тварей, ни даже факелов не осталось там, где минуту назад бушевало человеческое море. Ни смерчей, ни вулканов, ни ураганов. Тишина и покой. Только дома вокруг (и до самого горизонта) стояли мертвые, заброшенные, полуразрушенные.

– И кто выиграл? – спросила Ника.

– Не знаю, – пожал плечами Рома. Он поднял с пола один из упавших ключей – теперь простую картонку без глифа, и повертел в пальцах. – Похоже, что никто…

Ника взяла у него карточку и задумчиво посмотрела на нее. Она уже пользовалась такой. Когда связывалась с… как же ее звали? Илоной, да… карточку-ключ надо было поджечь, и тогда носитель глифа тебя услышит…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю