Текст книги "Портрет тирана"

Автор книги: Антон Антонов-Овсеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Разоблачение?

Когда известие о назначении Георгия Маленкова председателем Совета Министров, а Клима Ворошилова – президентом дошло до Воркуты, простой люд радовался: Наши пришли!

Им невдомек было, что эти «наши» хуже «чужих». Что на них – кровь и страдания миллионов. Но сталинское иго кончилось, и люди улыбались, откровенно, не таясь, улыбались – впервые за долгие годы…

Вскоре же выпустили на свободу кремлевских врачей. Тех, что уцелели. У Тимашук отобрали орден Ленина с объявлением в газетах – случай, кажется, единственный в истории государства. Вернули из ссылки Жукова. С крестьян сняли часть налогов: новый премьер искал популярности.

Политбюро ЦК[270]270
  Временно переименовано в Президиум ЦК.


[Закрыть] вновь уменьшено до десяти человек. Подручные Сталина готовы ради сохранения власти на любое преступление. Самый опасный – Берия. Этот, случись оказия, вырежет партнебожителей до последнего, рука не дрогнет. Но и тогда не хотели объединиться. Великими усилиями, хитростью, с риском для жизни, удалось Хрущеву сколотить большинство и свергнуть Лаврентия Берию.

Казнили его в декабре пятьдесят третьего как… английского шпиона. Упомянули как соучастника сталинских преступлений. Но всю правду от народа скрыли. «Что люди скажут?..»

Под знаком половинчатости, нерешительности, двинется в путь скрипучая телега разоблачения. Под этим знаком прошел и XX съезд в феврале 1956 года.

В отчетном докладе ЦК Хрущев упомянул о Сталине, главном виновнике и организаторе незаконных репрессий. В антракте члены Президиума возмущались:

– Черт побери! Мы же условились не говорить на съезде о Сталине ничего…

…На заседании Политбюро Хрущев взывал к совести членов:

«Мы не можем молчать о преступлениях Сталина на первом же съезде, который созовем после его смерти».

Но подручные Сталина провалили предложение Хрущева – рассказать народу правду.

Хрущев решил действовать иначе. Он обратился к президиуму съезда:

«Я считаю, что съезд не может пройти мимо сталинских преступлений. Мы обязаны разоблачить истинное лицо Сталина. На Политбюро меня поддержал лишь один Микоян. Сейчас, когда Центральный комитет распущен, руководящим органом является президиум съезда. Решайте».

Президиум поручил Хрущеву выступить с докладом. Материал готовили спешно, в дни работы съезда.

Молотов, Каганович и компания приняли контрмеры. Они добились перенесения доклада на самый конец, после официального закрытия съезда, после выборов ЦК. Напрасно беспокоились: делегаты все равно избрали бы ЦК в том же составе.

Так было запущено.

Вот, наконец, Никита Хрущев на трибуне. Он зачитывает материалы о терроре конца тридцатых годов. И – ни слова об истреблении крестьян в период так называемой коллективизации. Первый секретарь называет имена соратников Ленина, жертв «культа личности», но ничего не говорит об уничтожении партии как таковой. Никакой статистики. Ничего – об истреблении десятков миллионов, о безмерных страданиях народа. Ни слова о контрреволюционной сущности сталинщины. Он многое вскрыл. Но еще больше скрыл.

…Услыхав о самоубийстве Серго Орджоникидзе, разрыдалась Елена Стасова, кремень-человек, партийный боевик. А встать и призвать к ответственности соучастников убийства Серго духа не хватило.

Не было в живых Сталина, но остальные члены преступной шайки – Молотов, Каганович, Ворошилов, Маленков… – красуются в президиуме. Они не позволили выступить «каторжанам». Так они называли товарищей по партии, отбывших – и чудом не погибших – по семнадцати и более лет.

Кто посмел бы остановить Стасову?!

Когда Хрущев закончил доклад, председательствующий спросил:

– Какую резолюцию примем по докладу товарища Хрущева?

– Считать доклад в целом резолюцией съезда!

Это предложение было принято единогласно. Но сталинисты сумели обойти решение съезда. Текст выступления Хрущева, а значит резолюция съезда, в протокол не попали.

«Крысы знают крысиные ходы…»

Потом в партийных и некоторых общественных организациях зачитали закрытое письмо ЦК «О культе личности Сталина».

…Город Майкоп, столица Адыгейской автономной области. Делегаты партконференции перед началом обсуждения письма проверили друг у друга мандаты. Доклад сделал первый секретарь обкома Чундоков.

– Нет ли у кого вопросов? – спросил председатель.

Вопросов не оказалось. Один старый член партии внес предложение – исключить Иосифа Сталина из партии посмертно. Снять его имя с учреждений, предприятий, улиц, убрать памятники. Это был работник обкома Ф.

– Может быть, ты снимешь свое предложение? – спросил председатель. – У нас ведь на этот счет нет никаких указаний…

– Нет. Я привык вначале думать, а уж потом говорить, действовать.

Предложение товарища Ф. делегаты конференции не обсуждали.

…Когда он вернулся на свое место, вокруг образовалась пустота: все соседи пересели подальше от смельчака.

После заседания к Ф. подошел начальник местного управления НКВД:

– А смело ты выступил…

На другой день в кабинет Ф. явилась девица из Особого сектора обкома и предложила ему изложить свое вчерашнее выступление письменно.

На этом «дело» и закончилось…

В Ленинграде, в Институте имени И.Е. Репина перед закрытой дверью закрытого партийного собрания собралась толпа. Люди требуют допустить их к слушанию письма. Получив отказ, толпа запела «Интернационал», партийный гимн. И беспартийных впустили в зал.

…1908 год. В Центральном Комитете партии социалистов-революционеров кризис: Бурцев обвинил Азефа в предательстве. Но для ЦК Иван Николаевич Азеф был незаменимым деятелем, стоящим выше всяких подозрений. За Азефа вступились все. После его реабилитации в июле, над Бурцевым состоялся суд чести. В суд вошли революционеры В.Н. Фигнер, Г.А. Лопатин и князь П.А. Кропоткин. От партии эсеров – В. Чернов, Б. Савинков, М. Натансон.

Бурцев сослался на свидетельство Лопухина, бывшего директора департамента полиции. Обратились к нему. Лопухин прибыл в Лондон и разоблачил Азефа как полицейского провокатора.

Но Азеф, не ожидая результатов «доследования», скрылся.

В декабре ЦК подал в отставку: члены ЦК считали себя ответственными за предательство Азефа[271]271
  А. И. Спиридович. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886–1916, Ленинград, 1918, сс. 445–461.


[Закрыть].

Перед глазами – более свежий пример. После смерти Сталина в оккупированных странах пробудились надежды на возрождение гласности. В 1954 году в Болгарии публично судили генерала Вылкова и его подручных. Они истребляли – в одно время со Сталиным – интеллигенцию, перебили почти всех активных коммунистов… Тысячи трупов, задушенных кабелем, ремнями, колючей проволкой. Рассеченные, разбитые черепа.

Знакомая картина.

Но в Софии судили главных преступников. И демонстрировали народу документальный фильм.

…Старый коммунист, бывший президент Украины Григорий Петровский, пытался утешать Стасову на XX съезде: «Елена Дмитриевна, если бы одного Серго убили, можно было передать дело в суд и все. Но уничтожено много миллионов ни в чем неповинных. В какой суд это передать?..»

В какой суд? В обыкновенный, честный. Посадить всех на одну скамью – Молотова и Вышинского, Кагановича и Ульриха, Ворошилова и Шкирятова, Микояна и Абакумова, Маленкова и Багирова…

И судить вместе с главарем шайки, Сталиным. Его – посмертно. Так же как Жданова, Калинина, Куйбышева, Ежова, Берию…

И пусть никого не смутит количество томов следственного дела.

В Софии набралось двенадцать. В Москве пусть будет сто двадцать. Но – будет!

Подручные Сталина не были против справедливого возмездия. С их согласия в Ленинграде судили Виктора Абакумова, в Баку – сподвижника Берии Джафара Багирова, в Тбилиси – Рухадзе, да кое-кого помельче – в других городах. Но судить членов бессмертного сталинского Политбюро? Какому безумцу могло придти такое в голову?! Вот же их, соратников Учителя, вновь избрали в ЦК и в Президиум. Партия любит своих вождей. Значит и народ любит. Ибо партия и народ едины. Это даже детям известно.

…За год до окончания войны я попал с признаками критического истощения в арестантский лазарет. После «выздоровления» меня отконвоировали в зону Центрального пошивочного комбината (ЦПК) Печорлага. Здесь работало много заключенных женщин, а баней заведывал могучего сложения парень. Он был глух и нем. Если бы не этот недуг, Николу – так звали банщика – послали бы валить лес.

Никола занимался своей баней, забот хватало. Женщины его не стеснялись, говорили ему что взбредет в голову, дразнили, дергали. Он только мычал в ответ. Что с него взять, с глухонемого…

Мне уже доверили шить матрацы. Выпадали дни, когда я норму выполнял на машинке. А начинал, как и все, в грязном цехе, где пороли солдатские шинели, часто в бурых пятнах крови. Бритвенным лезвием пороли шинели, кроили суконные рукавицы для заключенных, что валили лес и рубили в карьере камень.

Прошло полгода. Однажды узнаю невероятное: зав баней заговорил. Он не был никогда глухонемым, а просто проиграл голос и слух в карты. Когда воры садятся играть в карты – в очко, в буру, или в стос – бывает, что и на жизнь играют. Разумеется, на чужую жизнь. Никола проиграл голос и слух на три года. Три года он должен был молчать. Нарушение уговора каралось смертью – воровской закон никому не дано обойти.

И вот летом условленный срок кончился. Николу, здоровенного, отъевшегося, на другой же день вывели с бригадой работяг на лесоповал. Не беда! Он теперь может говорить. Как все…

…Подручные Сталина проиграли ему язык и слух. Много лет назад. Смерть генсека, старшего блатного, сняла с них обет молчания. Но они не спешили заговорить. Один Хрущев осмелился. Тогда они схватили его за фалды партийного фрака и что есть силы потащили вспять.

Сталинисты пытались изолировать нового лидера от реабилитированных коммунистов. Клеветали на них, учредили слежку. К чести Никиты Хрущева, когда ему приносили записи «крамольных» разговоров репрессированных Сталиным деятелей, он рвал доносы и выгонял доносчиков из кабинета.

С каждым днем усиливалась оппозиция Хрущеву. Заговор молчания оказался неодолим. Может быть, кому-нибудь из небожителей иногда хотелось выразить свое личное мнение по какому-нибудь конкретному вопросу – нельзя же их вовсе лишать человеческих свойств, – но срабатывал могучий инстинкт самосохранения, пережиток эпохи сталинщины.

На заседании Политбюро в октябре 1962 года Хрущев поставил вопрос о публикации повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

– Печатать или не печатать?

Никто не ответил.

Хрущев спросил еще раз, в третий. Молчание.

– Ну что ж, – заключил глава ЦК, – будем решать по пословице: «Молчание – знак согласия».

И повесть опубликовали.

Ко времени открытия XXII съезда оппозиции удалось заблокировать Хрущева. А ведь он успел уже стать диктатором.

В речи на съезде (октябрь 1961 года) Хрущев коснулся преступлений Сталина. Он намекнул на участие покойного генсека в организации убийства Кирова.

В дни съезда тело Сталина убрали из мавзолея. Но приверженцы преступного вождя не унимались. Даже Твардовскому, поэту, признанному классиком при жизни, не удалось пробить редакционные барьеры со своим «Теркиным на том свете», пока Хрущев лично не распорядился опубликовать поэму в «Известиях».

Те же мытарства ожидали Евтушенко. Когда ночью 21 октября 1962 года в редакции «Правды» готовили к печати номер с его стихотворением «Наследники Сталина», некие угодники вставили такие вирши:

 
Он верил в великую цель, не считая
Что средства должны быть
достойны великой цели.
 

Этот зарифмованный канцелярский пассаж стал инородным телом в стихотворении. Но автор был так рад самому факту публикации, что не очень огорчился вмешательству сиятельных цензоров.

Работники аппарата ЦК, выпестованного Сталиным, имели точное представление о раскладке сил. Аппарат делал видимость поддержки Хрущева, а сам смотрел назад, в светлое прошлое.

В деле расстрелянного Органами соратника Ленина Г.Л. Шкловского хранилась копия письма основателя государства. (Текст письма приведен в первой части книги.) Ленин жалуется на непреодолимое сопротивление аппарата ЦК и приходит к выводу, что придется «идти сначала»…

Письмо принесли Хрущеву. Он внимательно прочитал его и попросил сотрудника еще раз прочитать ему вслух.

– Вот видите, Никита Сергеевич, – заметил сотрудник, – уже в двадцать первом году аппарат зажимал Ленина…

– Да, с такой силой очень трудно бороться… – ответил Хрущев.

Но аппарат ЦК отнюдь не был самодовлеющей силой, он опирался на массу реакционного чиновничества – партийного, военного, государственного. При малейшем дуновении ветра демократии чиновники застегивали мундир на все пуговицы. Гласность, свобода слова, – эти буржуазные штучки не для нашего народа, руководяще полагал чиновник. Начнут с критики покойного Вождя, а кончат – страшно подумать! – критикой системы.

Старый коммунист Е. Ширвиндт, автор книги о советском исправительно-трудовом праве, с возмущением рассказывал о споре с М.Я. Гинзбургом, ярым приверженцем Сталина, старшим научным сотрудником Высшей школы МВД.

Высказывания полковника Гинзбурга заслуживают цитирования.

«Доклад Н.С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС бездоказателен, никаких серьезных фактов в нем нет, никакого культа личности сам Сталин себе не создавал. Даже Анри Барбюс написал, что „Сталин – Ленин сегодня“. А ведь он великий писатель, и никто его не заставлял так говорить…»

«Люди шли на смерть за Родину, за Сталина. А разные конъюнктурщики, которых поспешно реабилитировали, хотят сделать карьеру на охаивании Сталина».

«Если Сталин был так плох, почему Молотов, старейший член партии, соратник Ленина, плакал на похоронах Сталина?»

«Зачем выхватывать отдельные цитаты из произведений Сталина, коша всем известно, что Сталин – величайший теоретик, что без него нельзя написать и изучить историю партии?»

«Членов Политбюро (Косиора, Чубаря и других) арестовывал не Сталин, а все члены Политбюро. Они вместе решали и признавали необходимыми аресты. А эти, раз они признавались, значит, виноваты.»

«…Двести лет назад верхние сваны задумали уничтожить князя Дедешкелиани, властителя Нижней Сванетии. Ненависть сванов вызвали постоянные набеги князя на горные селения. Они объявили о намерении начать мирные переговоры и пригласили Дедешкелиани на пир. Князя усадили в кресло у окна, а снаружи привязали к дереву ружье, нацеленное ему в спину. Но убить гостя – это издревле считалось непростительным грехом. Изобретательные горцы привязали к курку длинную веревку, за нее взялись все юноши и мужчины Верхней Сванетии, способные носить оружие. Все сообща и взяли на себя тяжкий грех убийства».

* * *

Но запас изречений сталиниста Гинзбурга далеко не исчерпан:

«Следствие нельзя вести в белых перчатках»…

«Привлекать сейчас к ответственности работников Органов за избиения прошлых лет – это безобразие. Раз работникам МГБ и МВД приказывали избивать, они должны были выполнять приказ».

Перечитываешь подобное и думаешь: как это обывателю, при всей его тупости и активной ненависти к человеку, удается в любой критической ситуации выбрать удобную политическую позицию?

Высказывания Гинзбурга, этого «теоретика» карательной политики, типичны для полковников сталинской выучки. Подобно рыбам-лоцманам, они заметались в растерянности: акула, которой они столько лет ассистировали, пропала.

Кто заменит сдохшую китовую акулу? Полковники внюхиваются, принюхиваются, вслушиваются, прислушиваются, прислуживаются…

Угадать, угодить, уцелеть!

…Недолго, совсем недолго жили полковники под знаком «Трех У».

– Ур-р-р-а! Все осталось по-старому: доходные должности и осетрина, прекрасные квартиры, виллы и юные наложницы, выгодные заграничные вояжи и литерные кресла в театрах…

Гинзбург ранее служил в Органах кары и сыска. Ширвинд – жертва террора, проведший в тюрьмах и лагерях 18 лет. После реабилитации он возглавил научный отдел ГУЛага.

Так может быть произошел некий локальный конфликт между бывшим арестантом и бывшими тюремщиками?

Нет, конечно. Взгляды Ширвинда разделяли миллионы. Миллионы других остались на позиции Гинзбурга. Статистика здесь бессильна, она не учла и миллионы инертных, необозримое болото. Опросы общественного мнения в «стране подлинной демократии» не практиковались. Да и существовало ли оно, подлинное общественное мнение, в эпоху социальных суррогатов?

Узнав о сталинских преступлениях, народ как будто бы проснулся. Началось – впервые после революции – брожение умов, особо заметное в крупных городах, в среде интеллигенции. Реакция на сталинщину стала политической баррикадой, разделившей людей.

…После гибели Степана Шаумяна осталось три сына – Сурен, Лев и Сергей. Старший, Сурен, умер в 1933 году от белокровия. Лев Шаумян, историк, написал в БСЭ правдивую статью о Сталине. Он детально изучил прошлое Кобы и не сомневался в том, что Сталин – провокатор и могильщик революции. Младший брат, Сергей, в детстве находился под опекой Сталина. Устроился в Академии общественных наук, где стяжал славу махрового реакционера. Сергей возненавидел старшего брата, называл его «троцкистом» и вместе с такими же, как сам, сталинистами, писал доносы на Льва.

Такова антилогика партийного «разоблачения» Сталина, антилогика так называемой борьбы с так называемым «культом личности».

…Как не вспомнить рассказ Лескова «Человек на часах», диалог Свиньина с владыкой. «Неполная истина не есть ложь»…

Вот так и ехали на «неполной истине», на осьмушке истины, на крошках. А потом и крошки смели с обеденного стола. И удалили тех, кто отрицательно действовал на аппетит.

В противоборстве двух течений лишь партийный ареопаг выступил монолитной силой. Впрочем, один член Политбюро, Микоян, поддерживал все начинания Хрущева, но деятельность его носила на себе печать кощунства. Ему ли, лакействующему Анастасу, участнику кровавых расправ, защищать уцелевших каторжан?..

За активное содействие Хрущеву Микоян еще поплатится снятием со всех высоких постов – при жизни – и ординарными похоронами на рядовом кладбище – после смерти.

Для толпы, простите, для великого советского народа Сталин должен остаться провиденциальной фигурой, гордостью партии, ее честью. На таком «принципе» партийная верхушка надеялась удержаться у власти и сохранить свое личное благополучие.

История подарила XX веку торопливых вождей. Почему они так спешили, куда их несло? Гитлер объявил блицкриг, Мао – большой скачок в экономике, Сталин – блиц-социализм, Хрущев – блиц-коммунизм…

В самом деле, если первый секретарь ЦК обещал нынешнему поколению, что оно вступит в коммунизм. Зачем же ворошить старое, стоит ли разоблачать Сталина? Еще Христос учил прощать все обиды. Да и были ли они, обиды? Понаехали отовсюду озлобленные каторжане… Покойный Вождь милостиво оставил им жизнь, а они, чем они отплатили?..

Так рассуждали приверженцы Сталина. И действовали соответственно.

Ашот Иоанисян, бывший секретарь первого легального ЦК компартии Армении, прошел через восемнадцатилетние тюремные мытарства, но остался оптимистом. 12 февраля 1962 года он писал старому партийцу Рубену Катаняну по поводу разоблачения Сталина:

«Видимо, рано или поздно, партия откажется от представления, которое ей силятся навязать об этом идоле бывшие служители его культа.

Боюсь, как бы его безоговорочное разоблачение не обернулось своим острием против них же. Эти люди трусливо вертятся вокруг да около его образа, то насмешливо высовывая перед ним свои языки, то, наоборот, почтительно расшаркиваясь перед ним, памятуя его „заслуги“ в прошлом.

В этом отношении у меня оставило тяжелое впечатление выступление Ильичева на Московском совещании работников идеологического фронта.

Думаю, что подобная „качка“ в вопросах культа личности кончится идейно-политическим банкротством этих людей».

Неоправданный оптимизм. Не помнится такого случая, чтобы организованное зло потерпело банкротство. Вот и тогда – реакционные силы повернули Хрущева на 180 градусов. Одного из самых деятельных помощников он предупредил:

– Если вы не прекратите, то поставите себя вне партии. Вы действуете против ЦК!..

Естественный ход вещей. Процесс разоблачения Сталина и осуждения сталинщины грозил выйти из-под твердой руки ЦК. Если быть до конца честными, следует признать, что четверть века партией, государством управлял бандит. Что же тогда останется от социализма?

Может быть, он построил не социализм, а нечто совсем иное, этот Сталин?

Естественное охаивание усопшего гения («Что же вы при жизни его молчали?!») подрывает авторитет партии.

Развенчивание Вождя мирового пролетариата вызвало брожение во всех компартиях мира.

Все эти аргументы были высказаны на заседании Политбюро. Последовало решение:

– Прекратить!

Альтернативное решение – разоблачить и осудить сталинщину до конца, обнародовать на весь мир преступления Сталина и его подручных, – для этого нужны были честность и смелость. Такие качества там, на самом верху, не водились – результат все той же сталинской селекции.

Итак, кампания разоблачения, как и подобает всякой политической кампании, кончилась. Пора опустить занавеску. Культ личности был, это точно. Об остальном не стоит вспоминать, вернее, вредно вспоминать. Солженицына и прочих радетелей запретить. О гибели революционеров больше не упоминать, – ни в печати, ни на радио, ни в кино.

При Хрущеве глава Органов Александр Шелепин почти каждый вечер, в двенадцатом часу, приходил в Комиссию партконтроля. Его интересовал ход расследований преступлений Сталина и реабилитация потерпевших, погибших. Шелепин предоставил в распоряжение КПК архивы КГБ (по указанию ЦК, разумеется) и делал вид, будто он – всей душой за восстановление правды.

Но как только отстранили Хрущева, Шелепин стал настоящим Шелепиным. Перед XXIII съездом он возглавил бригаду чекистов, которая уединившись за городом, готовила раздел отчетного доклада ЦК, в котором содержалась ревизия партийных решений о культе личности Сталина – против политики Хрущева. Но выступить открыто на съезде сталинисты не посмели. Не внутренние репетиции им помешали, хотя можно было бы и прислушаться к голосу всемирно известных ученых, поэтов, писателей. Руководителей смутил возможный раскол в международном коммунистическом лагере. Против готовящейся реабилитации Сталина резко возражали такие авторитетные компартии, как французская, итальянская, английская. Даже примерная болгарская компартия всполошилась. Делегация коммунистов Болгарии прибыла на съезд загодя и, узнав о готовящемся мероприятии, известила тотчас Тодора Живкова. Болгарский вождь выступил категорически против. – Это не пройдет! – заявил он московским руководителям.

Политбюро решило на съезде этот раздел доклада опустить, а на практике все же проводить реабилитацию любимого вождя.

Так сказать, в рабочем порядке…

На собрании (узком!) партактива Ленинграда Шелепин заявил:

«Мы восстановим славное имя товарища Сталина в рабочем порядке. Не сомневайтесь! Это Хрущев – он ведь сам был настоящим троцкистом! – повел антипартийную политику и реабилитировал всех подряд, без разбора… Мы уже составили список на 25 тысяч лиц неправильно реабилитированных. И будем продолжать эту работу».

Что означает «в рабочем порядке» слишком хорошо известно. Тут же последовала новая директива – замалчивать! Замалчивать преступления Сталина, замалчивать даже кампанию борьбы с пресловутым культом личности. Поиграли в разоблачение и хватит. Публике была предложена новая игра, только она странным образом напоминала старую – возвеличивание Сталина. Эта новая-старая игра должна была начаться в декабре 1969 года. Девяностолетие Отца Народов решено отметить достойно его пресветлой памяти. «Правда» подготовила большую юбилейную статью.

Но компартии западных стран не поняли гениального замысла и почему-то не спешили принять участие в ресталинизации. Юбилейную статью опубликовать не удалось. И тезисы Института марксизма-ленинизма, подготовленные услужливым «академиком» Поспеловым, тоже не удалось. Они остались в красной папке с серыми тесемками.

Кто их развяжет?..