Текст книги "Портрет тирана"

Автор книги: Антон Антонов-Овсеенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Кого он оставил?

Иван Грозный в одном из посланий князю Курбскому писал:

«… а пожаловати есми своих холопей вольны, а и казнити вольны же».

Сталин был волен казнить и миловать кого угодно. Самый вольный человек в своей гигантской латифундии.

Удобней всего было бы не миловать никого. Но кто ж тогда будет работать? А восторгаться милостью вождя кто будет? И потом, если ликвидировать всех до одного старых коммунистов, генсека, чего доброго, обвинят в тотальном терроре…

Так вступили в конфликт прихоть с необходимостью. Пришлось кое-кому оставить жизнь. Но Хозяин «миловал» отнюдь не первых попавшихся. В Грузии он не уничтожил лишь двух видных партийцев – Филиппа Махарадзе и Миха Цхакая. Они знавали Кобу – подлинного, не вымышленного! – с юных лет, но оказались более покладистыми, нежели убиенные Картвелишвили, Орахелашвили с товарищами…

Несколько известных большевиков Сталин пощадил в Киеве, Москве, Ленинграде.

Политическая физиономия Д.З. Мануильского с точки зрения ортодоксального большевизма выглядит подозрительно-пестро: во Франции в годы эмиграции, он примыкал к меньшевикам, в семнадцатом не сразу встал на ленинскую платформу, был близок к Троцкому. Одного этого с лихвой хватило бы для зачисления Дмитрия Захаровича в стан «врагов». Но он проявил себя весьма активным сторонником Сталина на съездах партии в двадцатые годы. После смерти Ленина Сталин ввел Мануильского в президиум Исполкома Коминтерна. Он полностью оправдал доверие генсека, выявляя мнимых «оппортунистов». После войны Мануильский выполнял обязанности опереточного министра иностранных дел Украины. Он дослужился до поста зампред Совета министров Украины и на целых шесть лет пережил вождя-благодетеля.

В отличие от Мануильского, другой ветеран партии, М.М. Литвинов, пытался держаться независимо. Деятель гораздо более крупного калибра, Литвинов не был покорным исполнителем сталинской воли. Это проявилось в кризисном тридцать девятом году, когда вождь круто изменил курс внешней политики, вступив в сговор с Гитлером.

Литвинова сняли с поста наркома иностранных дел, почти всех его сотрудников репрессировали. Литвинов ждал ареста. Ждал год, два, три… Но Сталин так и не тронул опального дипломата.

Каприз деспота? Несомненно. Однако считаться с иной человеческой жизнью его понуждала амбиция властителя… – А что люди скажут? Там, на Западе скажут?.. Мнение заграницы было для Сталина далеко не безразлично. И потом, Литвинов-дипломат мог еще пригодиться.

Литвинов – один из двух видных соратников Ленина, которым Сталин милостиво даровал жизнь. Вторым был Г.И. Петровский.

Почему Сталин не расправился с ним, как с Любченко, Косиором и другими лидерами украинских большевиков? Весной 1939 года, когда все они были заключены в тюрьму или погибли[173]173
  Сталин успел уничтожить старшего сына Петровского – Петра, затем прибрал зятя Григория Ивановича, мужа Антонины, Загера. Затер одно время управлял Промбанком УССР, потом был председателем Черниговского Облисполкома. После смерти Сталина и его разоблачения на XX съезде, Петровский ожил. Целыми днями ездил по заводам, школам, институтам и в беседах о Ленине, Революции, раскрывал жадным до правды людям истинный облик кровавого узурпатора. Хрущев дал старому революционеру квартиру на Фрунзенской набережной. Петровский скончался в 1958 году. Хрущева в Москве не было, и партийные сановники не могли решить – по какому «разряду» хоронить. Три дня лежало тело усопшего на квартире. Друзья обратились к жене Хрущева Нине Петровне. Последовало указание нового Хозяина, и прах старейшего коммуниста захоронили в Кремлевской стене.


[Закрыть], пленум ЦК КП(б) Украины освободил Григория Петровского от должности председателя Верховного Совета республики в связи с назначением на пост заместителя председателя Совета Союза. Все знали, что должности такой не существует, что туда не назначают, а выбирают (формально, по крайней мере!), но старейшего коммуниста с почетом проводили в Москву.

В столице Григорий Иванович оказался не у дел. С соратником Ленина боялись разговаривать. Даже Клим Ворошилов не принял его.

Назначили Петровскому пенсию – 80 рублей в месяц и забыли о нем. Пенсия ничтожная, квартиры нет… Долго слонялся член ЦК В КП по вдруг оглохшей столице, пока случайно не встретил Федора Никитича Самойлова, директора центрального Музея Революции. В 1912–1914 годах они вместе представляли большевиков в IV Государственной Думе. Самойлов предложил Петровскому место замдиректора музея по хозяйству: должность завхоза не входила в номенклатуру ЦК, и Самойлов надеялся, что за эту вольность кремлевский громовержец с него не взыщет. Григорий Иванович поселился на чердаке музея и с увлечением отдался собиранию документов революции.

Почему же все-таки Сталин не уничтожил этого ленинца? Неужто только из «уважения» к бывшему депутату Думы?

На очной ставке с «врагом народа» Станиславом Косиором, устроенной Сталиным, с участием Ежова, Григорий Иванович держался смело. За двадцать лет до этого, в Туруханской ссылке, Петровский отвесил Кобе пощечину за провокационные измышления.

…В тюрьме хулиганствующий уголовник не тронет фраера, если тот отважится дать отпор. Не в этом ли парадоксе бандитской психики – разгадка особой «милости» тирана?

«Милость» Сталина распространилась на несколько десятков старых членов партии, не оставивших заметного следа в революции. Они нужны были ему для создания видимости ленинского антуража вокруг собственной персоны. Постоянное славословие, сочинение – к случаю – приветственных адресов, присутствие в президиуме съездов и конференций. И создание новой истории партии. В этом смысле полезным слугой-исполнителем оказался Емельян Ярославский (М.И. Губельман).

Генсек приметил Ярославского еще при жизни Ленина, ввел его в центральный аппарат и поручил редактирование ведущих органов партийной печати. Ярославский предпринял издание «Истории ВКП(б)» и краткой биографии Сталина. Яркая посредственность, Ярославский на поприще фальсификации истории проявил редкую старательность. Он соединял в одном лице партчиновника и плодовитого фантаста – удивительный продукт времени. Этому присяжному переписчику истории Хозяин поручил возглавить Общество старых большевиков.

Сталин сначала ликвидировал Общество, потом ликвидировал старых большевиков. А Емельяна оставил. Оставил и отметил высшей наградой – сделал его на XVIII итоговом съезде членом ЦК.

Весьма полезным статистом в сталинском театре оказался Н.И. Подвойский. Еще в семнадцатом году, будучи членом военной организации большевистской партии, он вошел в Петроградский ВРК. Подвойский оказался одним из самых неутомимых карьеристов. При любом случае он подписывался за председателя ВРК, оттесняя на второй план действительно избранного председателем П.Е. Лазимира. «Должность» председателя не имела тогда существенного значения: десятки членов комитета подписывались за председателя на многочисленных документах в октябре-ноябре семнадцатого года.

Подвойский был из тех, о ком говорят: «Много амбиции – мало амуниции». Может быть поэтому он не попал в число большевиков, которых преследовало правительство Керенского. Не коснулась его и сталинская секира. Напротив, после гибели всех активных руководителей Октябрьского вооруженного восстания Подвойского срочно возвели в сан одного из вождей революции. Ему присвоили задним числом титулы Председателя ВРК, Председателя Военки и… Первого наркома. В действительности Ленин, уступив домогательствам Подвойского, назначил его заместителем наркома по военным и морским делам лишь 11 ноября 1917 года[174]174
  ИГАОР СС, ф. 130, 2, д. 1104, л. 50.


[Закрыть].

При жизни Ленина с 1918 по 1924 годы Подвойский не попал в число делегатов ни одного съезда партии. Ленин имел множество случаев убедиться в полной непригодности Подвойского к руководящей работе. Глава правительства не доверял ему оперативного командования и настаивал на снятии с ответственного поста[175]175
  В.И. Ленин, т. 50, с. 121, 308, 320, 327, 488.


[Закрыть].

Сталина факты, документы не смутили (…«Лжи поверят, правде нет»). Он пренебрег и психическим заболеванием Подвойского. Все герои Октября оказались «врагами», зато «Председатель ВРК» – вот он! – жив и здравствует.

Поощряемые генсеком, родственники Подвойского выпускают серию мемуарных публикаций в жанре фантастики а ля Емельян Ярославский. Фирма Ярославский-Подвойский-дочери-зятья и К⁰ буквально завалила авгиевы конюшни советской историографии таким количеством мусора, что для их расчистки понадобился бы легион Геркулесов. Вероятно поэтому конюшни стоят нетронутыми по сей день…

Кому же еще дозволил Сталин умереть в своей постели? Этот подарок генсек сделал женщинам – Елене Стасовой, Александре Коллонтай и еще нескольким соратницам Ленина. Надежду Крупскую причислить к ним нельзя: слишком ее смерть походит на «устранение».

Вообще искать систему в сталинской политике казнить-миловать занятие пустое.

* * *

Власть без крови – так не бывает. И слава без крови – не слава. А как же большие поэты? Они снискали мировую славу, а крови ничьей не проливали. Как это им удается? Сталин испытывал к поэтам какое-то суеверное почтение. Но и оно имело предел.

…Осип Мандельштам, Егише Чаренц, Марина Цветаева. И – Анна Ахматова, Борис Пастернак. Первых он казнил (Цветаева покончила самоубийством). Последних двух помиловал. А ведь они были из самых строптивых. Борис Пастернак осмелился отказаться от подписи под требованием казнить «троцкистов». Не его ли превозносил на Первом съезде писателей в тридцать четвертом году «презренный наймит мировой буржуазии» Бухарин? Но что-то удерживало Сталина от расправы с Пастернаком.

Владимир Маяковский рано покончил с собой. Останься он жить, не миновать ему судьбы Максима Горького. На роль кремлевского камер-юнкера он не годился. Однако не стоит гадать. Нам доподлинно известно, что в одном проскрипционном списке, представленном на высочайшее утверждение, Хозяин вычеркнул имя Лилии Брик со словами:

«Не будем трогать жену Маяковского»[176]176
  «ХХ век», 1977, № 2, с. 75.


[Закрыть].

В отношении Горького можно сказать определенно: казнить его как шпиона (итальянского фашизма, наверно?..) было бы слишком скандальным делом. Поэтому Сталин приказал убрать его «тихо».

Другой широко известный писатель Илья Эренбург уцелел именно благодаря своей европейской известности. Уникальный случай: автор, чьи книги были арестованы (изъяты, запрещены), остался невредим. Уважением генсека к писателю это явление не объяснить. Сталин был начисто лишен понимания самоценности человеческой личности. Его бесило малейшее проявление самостоятельного мышления или творческой индивидуальности.

Сравнительно благополучная судьба Эренбурга не укладывается в рамки логических рассуждений. Тиран оставил жить Эренбурга, он оставил жить и Шолохова – его антипода в литературе и в жизни. Впрочем, служили-то они оба…

В 1944 году, когда советская армия вступила на территорию Германии, Сталин удовлетворенно изрек: «Ну, хватит статей Эренбурга».

Роман «Буря» был рекомендован комитету по сталинским премиям самим Сталиным. «Если такой всемирно известный писатель, как Эренбург, за советскую власть, – изволил сказать в кругу подручных Хозяин, – значит, она сильна».

На обсуждении «Бури» в Союзе писателей Илья Эренбург упрекнул Шолохова:

– Нельзя молчать в такое время. Это непатриотично.

Шолохов, ушедший в очередной запой, ответил:

– Да, я не пишу, это правда. Может быть, это даже непатриотично. Однако свою сталинскую премию я отдал на строительство детского сада. А Эренбург перевел на свой банковский счет. Я живу в станице Вешенской, а Эренбург сохранил свою виллу в Париже…

«Бурю» выступавшие ругали. Но вот поднялся автор:

– Не знаю, может быть, ваше мнение справедливо. Позволю себе зачитать другое мнение.

И Эренбург прочел записку Сталина:

«Поздравляю вас с романом „Буря“. Желаю новых творческих успехов и здоровья. Иосиф Сталин».

Комплимент людоеда перевесил.

* * *

Еще двух яростных антиподов вспомним – Толстого и Булгакова. Граф Алексей Толстой написал раболепный опус «Хлеб». Михаил Булгаков сочинял едкие, полуприкрытые сатиры на мрачную современность. Они стали врагами, придворный романист Толстой и великий остроумец Булгаков. Толстой пытался сдать неуживчивого драматурга Органам, донес на него. Был за это публично бит. Но Хозяину вздумалось сохранить Булгакова, автора полюбившейся пьесы «Дни Турбиных». Автора крамольной пьесы «Кабала святош». Это замечательное творение – сцены из жизни двора Людовика XIV – было запрещено сразу. И с 1929 года, сорок лет, цензура прятала пьесу Булгакова, осмелившегося коснуться запретной темы – взаимоотношения власти и искусства. Что получает от искусства власть – что получает искусство от власти? То была пьеса о драматурге и Сталине. Булгаков в двадцатые годы предвосхитил эволюцию сталинщины, аппарата власти и общества лицедеев.

Но Сталин вытащил опального драматурга из нищеты и забвения, вернул его в Художественный театр. А теперь – поцелуй злодею ручку. Нагнись, нагнись… Ну же!..

И Булгаков приступил к сочинению пьесы о юности Вождя – «Батум»… Повержен Мольер. Повержен Булгаков. Повержен, но помилован.

Так Хозяин подвел писателей-антиподов, Толстого и Булгакова, под единый знаменатель. Еще один феномен безвременья…

Из настоящих писателей Сталин пощадил еще Константина Паустовского. А ведь он воздерживался от комплиментов деспоту – по тем временам поступок героический.

Почему Хозяин его пощадил?

Эмануила Ласкера, чемпиона мира по шахматам, Сталин тоже не тронул. Тут сказалось, конечно, не только и не столько почтение пария к мощному интеллекту, сколь боязнь запятнать свою репутацию преследованием всемирно известного гроссмейстера. Каков однако парадокс: Ласкер бежал от Гитлера в Москву, под защиту Сталина…

Деятелей культуры Сталин уничтожал не всех подряд. И не каждого десятого, как заложников в военное время. И не просил, подобно гоголевскому Вию, поднять веки, дабы ткнуть пальцем в обреченного. Сталин с закрытыми глазами знал чья очередь, он действовал избирательно.

…На одном приеме в германском посольстве присутствовали Василий Качалов, Галина Уланова, Давид Ойстрах и театральный режиссер. Через несколько дней режиссера арестовали по подозрению в шпионаже (ПШ) и осудили. Других не тронули. Другие были у Хозяина в большом фаворе.

В области науки и техники карательная политика подчинялась тем же «законам» – то есть прихоти Хозяина и соображениям престижа. Ценных специалистов Сталин обычно не трогал, а если трогал, то сохранял им жизнь и нередко возвращал к научной деятельности. Это – тоже от гипертрофированной амбиции. Крупные ученые служат приращению Его славы и умножению военного потенциала Его латифундии. Пусть живут и работают. Он может даже осушить бокал вина во здравие науки.

Уцелели академики Е.В. Тарле и И.М. Майский, историки – не изобретатели новых видов оружия. Майский, к тому же, был запятнан меньшевистским прошлым и участием в Самарском комитете Учредительного собрания. Оба подвергались репрессиям, но вернулись из ссылки.

Ивана Павлова, не принявшего Октябрьской революции и активно протестовавшего против диктата в Академии пришлых сановников, Сталин не арестовал, а пригрел-возвеличил. Он стал, подобно Ивану Мичурину, непременным экспонатом рекламной витрины процветающей науки. Но если Павлов, которого в первые годы советской власти пригласила к себе Шведская Академия наук, был широко известен в научном мире, то физиолога Алексея Ухтомского (1875–1942) знали как князя, приближенного к императорскому двору. Его брат Александр был епископом Уфимским (под именем Андрея). Алексей Ухтомский не только уцелел, но вошел в АН в период погрома Академии: в 1932 году избран членкором, в 1935 – академиком. Сталин, при активном участии Молотова, уничтожал в те годы физиологов пачками. То были ученые с весьма благополучным происхождением и вполне лояльными взглядами, не то что князь Ухтомский.

Сталин, утилизировавший умы, не мог позволить себе расправиться со всеми. По этим же причинам остался цел академик Абрам Иоффе, всемирно известный физик, вошедший – неслыханное дело! – в конфликт с тираном.

Вот почему искать в кампании массового террора некий политический принцип – труд напрасный. Сталин действовал на устрашение и подавление.

А нужному человеку можно жизнь оставить…

Дело о пропавшей переписи

Первые страницы Дела о пропавшей переписи посвятим Валериану Валериановичу Осинскому, выходцу из дворян.

В партию большевиков он вступил в 1907 году. Уже тогда двадцатилетний революционер выделялся глубокой эрудицией. Человек острого, независимого ума, Осинский нередко вступал в спор с Лениным, но вождь доверял ему самые ответственные задания. После победы Октябрьской революции Осинский – управляющий государственным банком, затем – председатель Всероссийского совета народного хозяйства (ВСНХ). В 1921–1923 годы – замнаркома земледелия. В конце двадцатых – начале тридцатых он занимает посты члена президиума Госплана СССР, начальника Центрального статистического управления (ЦСУ), потом – Центрального управления народно-хозяйственного учета.

В качестве первого председателя Автодора Осинский в 1925 году посетил по приглашению Генри Форда старшего Северную Америку. Форд, как известно, применил систему Тейлора в области организации труда, Осинскому он предоставил возможность свободно ознакомиться со своим огромным делом. В знак особого расположения к представителю Советской России, миллиардер проводил Осинского, въехал с ним на автомобиле прямо на борт отходящего судна и оставил машину в подарок. Валериан Валерианович разъезжал потом на своем «Форде» по улицам Москвы.

При Осинском автообъединение расцвело, началось строительство первых автомобильных заводов – АМО и, по договоренности с Фордом, – завода в Горьком.

…Доклад Осинского во Втором Доме советов (бывшая гостиница «Метрополь») на тему «Америка или Европа? По какому пути следовать, чтобы догнать и перегнать» привлек много слушателей. Валериан Валерианович считал, что советской промышленности ближе европейский путь развития. К этому выводу он пришел после поездки по странам Европы, на обратном пути из США. Он ставил в пример экономику Чехословакии.

Однако Сталину Валериан Валерианович потрафить не мог. Да и не хотел. Одним из первых он отметил катастрофическое положение сельского хозяйства.

Сталин натравил на Осинского Льва Мехлиса.

После одного печатного выступления начальника ЦСУ, в котором автор привел убийственные цифровые выкладки по животноводству, редактор «Правды» Мехлис обрушился на Осинского с обвинениями… во вредительстве. Шел тридцать третий год, можно было и поспорить с клеветником, не рискуя головой. Однако спора не получилось. Мехлис опровергать статистику не стал. Он просто-напросто обливал Осинского грязной ложью. На страницах «Правды», разумеется.

Лев Мехлис как-то уж очень быстро выдвинулся в помощники Сталина, подбирал ему материалы, готовил тексты выступлений. В годы большого террора он приложил руку к истреблению сотен тысяч честных работников. Во время Отечественной войны, как представитель Ставки, в меру сил активно мешал ходу операции на Керченском направлении. Его руководяще-политическое вредительство стоило жизни нескольким сотням тысяч солдат.

Осинский дожил до начала войны, но в заключении. Такие как он своей кровью удобряли дьявольские посевы тридцатых годов. Для начала Сталин приказал арестовать сына Осинского, Дмитрия. В тридцать седьмом арестовал самого. В сорок первом Валериан Валерианович находился в Орловской тюрьме. Перед сдачей города немцам его расстреляли в тюремном дворе вместе с другими узниками.

Еще одна жертва неосторожной статистики – организатор компартии Казахстана Т.Р. Рыскулов. Одно время он работал заместителем председателя Совнаркома СССР А. Рыкова. Обследовав положение в Казахстане, Рыскулов составил для ЦК официальный доклад.

Коллективизация казахов стала подлинной трагедией кочевого народа. Обобществляли не только всех овец и лошадей, но и сторожевых собак. Не желая отдавать свое добро, казахи забивали овец и поедали мясо. Многие умерли от переедания. Потом, когда нечего стало есть, начался голод, не менее жестокий, чем на хлебной Украине. К своему совершенно секретному докладу Рыскулов приложил фотографии-свидетельства случаев (отнюдь не единичных) людоедства.

И заключительное сообщение Рыскулова:

«Казахстан вступил в коллективизацию сельского хозяйства с населением около 10 миллионов человек, а закончил с населением 8 миллионов». (Эти данные входят в общие потери 1928–1932 годов. С учетом прироста населения Казахстана – около одного миллиона за пять лет – на счет Сталина запишем 3 миллиона. Такова доля казахов в общем итоге – 22 миллионах, загубленных Мужикоборцем. Эта доля могла быть значительней: ведь Казахстана не коснулась страшная коса организованного Сталиным голода.)

В тридцать седьмом Великий Коллективизатор припомнил Рыскулов у его непрошеные статистические выкладки.

Пришла пора пристально приглядеться к статистике вообще и впрячь ее в свою колесницу. Важным козырем в затеянной генсеком политической игре должна была стать Всесоюзная перепись населения.

Первая перепись была проведена в 1920 году. Вторая – в двадцать шестом. Она дала итоговую цифру – 148.8 миллионов человек.

Демографы рассчитали коэффициент естественного ежегодного прироста населения в 2.3 процента, причем на долю сельских жителей (тогда преобладали они) пришлось 2.7–2.8 процента, на долю городских – 1.7–1.8 процентов.

Эти выкладки дали повод Л.Б. Красину с гордостью заявить Ллойд Джорджу, а затем и французскому дипломату Демонзи о возрастающих темпах прироста населения государства рабочих и крестьян. Иностранцы могли бы сообщить Красину, что по данным мировой статистики в Дании и Голландии естественный прирост населения составляет свыше 3 процентов…

В январе 1937 года в СССР была проведена третья Всесоюзная перепись населения. Сталин возлагал на нее большие надежды. Перепись должна была продемонстрировать всему миру достижения страны социализма.

Прирост населения за одиннадцать лет, прошедшие с 1926 года, мог составить около 37.6 миллиона. (Расчет в простых, а не в сложных процентах: 11 х 2.3 % = 25.3 % = 37.6 миллиона.)

Однако перепись дала ошеломляющие результаты: число граждан социалистической державы оказалось равным всего 156 миллионам. Следовательно, общий прирост составляет лишь 7.2 миллиона.

Дефицит равен 30.4 миллиона.

Сколько смертей пришлось на тюрьмы и лагеря, сколько – на голод, установить трудно, невозможно.

Объявлять результаты? Не лучше ли объявить перепись тридцать седьмого года вредительской? Именно так и поступил Сталин. 26 сентября «Правда» опубликовала сообщение Совета Народных Комиссаров. Из сообщения следовало, что в ходе переписи населения, имели место «грубейшие нарушения элементарных основ статистической науки». На этом основании правительство объявило Всесоюзную перепись неудовлетворительной.

Данные переписи были немедленно изъяты и уничтожены. Правда, кое-какие цифры остались в головах руководителей статистической службы.

…Первой слетела с плеч голова начальника ЦСУ Ивана Адамовича Краваля. Он был близок Дзержинскому, заведовал при жизни Феликса Эдмундовича отделом труда и зарплаты Главного экономического управления ВСНХ. В свое время Иван Адамович окончил ИКП, считался учеником «школы Бухарина». Когда пришла пора проклинать Бухарина, вынужден был проклинать вместе со всеми…[177]177
  См. «Вестник статистики», 14., 1975.


[Закрыть]

Вместе с Кравалем исчезли все его замы. Впрочем, нет, один уцелел – Александр Степанович Попов. Почему-то, повременив с арестом, послали в Ярославль, на родину Попова, специальную комиссию: не «чуждого» ли он происхождения?

Начальник бюро Всесоюзной переписи А. Квиткин считался лучшим демографом России. Он был приметен: волосы до плеч, вечная папироса во рту. Шагая по коридорам ЦСУ (управление размещалось в тридцатые годы в бывшем особняке Морозова, в Большом Вузовском переулке), он беседовал с сотрудниками на ходу. Аристарха Квиткина схватили сразу же по получении крамольных данных переписи.

Среди арестованных был секретарь парторганизации ЦСУ Иван Николаевич Балашов. Но ему удивительно «повезло»: его не расстреляли как прочих, а отправили в истребительные лагеря. Узникам Бутырской тюрьмы запомнилась коренастая фигура, открытый взгляд этого очень простого, очень русского человека…

1955 год. Балашов жив. Балашов пережил Сталина. По случаю пересмотра дел репрессированных работников ЦСУ, в Прокуратуру СССР пригласили одного случайно уцелевшего статистика Давида Яковлевича Бозина. Ему довелось ознакомиться с делом И.Н. Балашова. Военная коллегия только что установила его полную невиновность… Бозин просматривает последние листы огромного тома. Вот еще один документ, венчающий «дело». Это справка о расстреле Балашова.

Его убили за неделю до реабилитации.

Кому-то он мог помешать, живой.

Итак, переписи 1937 года не было. Но жить вовсе без переписи населения как-то неуютно. Да и перед Европой неудобно. Генсек назначил новую перепись на 1939 год. И она дала то, что нужно: число подданных оказалось равным 170 миллионам. «Прирост» за два года -14 миллионов.

Если вспомнить какие это были годы, 1937–1938, какие урожайные на смерть, то произошло чудо. Однако при сравнении с результатами переписи 1926 года чудо сразу поблекло: 21.2 миллиона прироста за 13 лет – не густо… Это составляет всего 9 процентов общего прироста населения, вместо ожидаемых – и естественных! – 29 процентов.

Под каким нажимом, с применением каких «поправочных коэффициентов» получена эта утешительная цифра – 170 миллионов, как удалось «причесать» непослушную статистику, мог бы рассказать Владимир Николаевич Старовский, новый начальник ЦСУ. Статистические манипуляции принесли ему звание Героя социалистического труда и члена-корреспондента Академии наук – пример и образец для соискателей…

«Кто заказывает музыку, тот и платит».

Сталин мог быть доволен. Кого надо уже убрали. Никто ничего о переписи тридцать седьмого не узнает. Но нет покоя в ночном кабинете «Кремлевского горца»: вот товарищи сказали – за границей какие-то статистические ежегодники издают, целые институты работают, состояние дел в моей стране изучают! Мало им своих империалистических забот!.. Но цифры-то, цифры не с потолка берут.

Да… Статистика требует неусыпного надзора (назовем это «партийным контролем»). И посадил Сталин статистику под замок.

Будем надеяться, что эта сталинская акция имеет предел во времени.

А как же все-таки быть с людьми? Маловато стало строителей. С кем пятилетки выполнять? Предначертания без исполнителей так и останутся предначертаниями. Пусть даже великими, то есть, величественными, нет – пусть и то и другое.

Можно, конечно, прекратить аресты, остановить голод, вернуть землю тем, кто ее обрабатывает. Но это будет капитуляция перед частнособственническими элементами. Позор капиталистического НЭПа не повторится. Партия Ленина-Сталина никогда не изменит принципам сталинского социализма.

И тут Сталина осенило. А что если попробовать увеличить рождаемость детей? Ведь так просто. И как всегда – гениально. Да, но каким образом осуществить эту действительно гениальную идею? Не поднимать же в самом деле благосостояние народа… Хватит с него того, что мы на каждом съезде партии объявляем о дальнейшем росте всех благ. Пожелаем ему всех благ и продолжим наши размышления. Пожалуй, лучше всего запретить что-нибудь. Но что именно?

И Мудрейший запретил аборты.

Но рождаемость не увеличилась. Увеличилось число арестантов – за счет гинекологов и самодеятельных «докторов», преступивших новый закон. Увеличилось число больных женщин.

Точному подсчету потерь помешала война. Но это уже новые потери и новые статистические игры.