Текст книги "Племя вихреногих. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Аннит Охэйо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Да, она стояла как бы на просеке, – улыбнулся Борька. – Справа был густой сосновый лес, а слева дома. А между ними – ЛЭП до горизонта. Я помню, как стою у окна и смотрю туда, и мне очень хочется туда пойти… К горизонту, в смысле. А в библиотеке был сперва вестибюль с антресолями, на которые мне очень хотелось попасть, слева – кабинет директора или бухгалтерия – точно уже и не помню, там на столе стоял не то кассовый аппарат, не то арифмометр, прямо был зал с Взрослыми Книгами, то есть, с книгами для Больших Мальчиков, а слева – большая двусветная комната с детскими. Их я почти уже не помню, только то, что состояли они в основном из картинок, – мальчишка ещё раз вздохнул. – Самая любимая из них называлась "Мишка и друзья", но я совсем уже забыл, о чем она… Ещё была совершенно душераздирающая история о мальчике, который вдруг уменьшился в размере, в честь чего его зачем-то засунули в чашку чая и начали размешивать ложкой, – Борька хмыкнул. – Эту книжку я видел ещё раньше, года в три-четыре. Кажется, это была вообще первая книга, которая произвела на меня какое-то впечатление, и не сказать, что положительное – она меня напугала, как крутой роман про людоедов, – мальчишка помолчал. – А во сне я вдруг в эту библиотеку вернулся. Ведь прямо наяву всё было – и запахи, и ощущения от книг, которые держишь в руках, и летний теплый пыльный ветер… – он нахмурился и замолчал окончательно.

– Мне иногда снилось, что мы переезжаем в какие-то совсем странные квартиры – то в нише под скалой, то под мостом, – вздохнул Юрка. – Тоже в таком возрасте, лет в пять-семь. Помню, что после переезда я начинал всё осматривать – и очень обидно было просыпаться…

Димка улыбнулся.

– Мне сегодня снился громаднейший многоэтажный дом с террасами до потолка и со стенами на роликах. Стены можно было двигать и делать какую хочешь планировку. Хоть замуроваться нафиг от соседей и так сидеть в гордом одиночестве, – мальчишка закрыл глаза, пытаясь вспомнить сон… и вдруг вздрогнул. Не потолок вовсе там был, а свод, сваренный из огромных стальных блоков, и не дом, а пещера в скале. Даже не пещера. Убежище. Бункер. И сон, честно говоря, был не очень-то похож на СОН, слишком уж там всё было реальным. И он – почти уже взрослый парень, пионер! – откровенно боялся того, что мог там увидеть…

– Знаете, вечно юным быть, конечно, хорошо, но юноша, не достигающий в своем развитии права называться мужем, а девушка женщиной… Это печально, – вдруг сказал Асэт. – Зрелость обладает не меньшими преимуществами. И, что более важно, она естественна для правильного хода вещей.

Спорить с этим никто не стал. Завтрак закончился.

* * *

Когда почти все местные разошлись, Димка плюхнулся на пол, пытаясь вспомнить, что же именно ему снилось – просто назло своим страхам. Но сделать это ему так и не удалось. В зал ворвался загорелый мальчишка, на вид всего лет тринадцати, в подпоясанной веревкой серой тунике и легких сандалиях. Из-под гривы спутанных русых волос смешно торчали оттопыренные ухи. Тем не менее, всем своим видом он показывал, что знает себе цену.

Димка вздохнул. Турени Лийк был при Хорунах кем-то вроде главного раба – как ни дико такое звучало для землянина. Но Хорунам заниматься хозяйственными мелочами было влом, поэтому они назначили над рабами как бы старосту. Тоже под мороком, конечно, но наделенного властью. Мелкой, понятно, но тем не менее. Турени освободили вместе с прочими – но вот на его манеры это повлияло не особенно. Он по-прежнему пытался всеми командовать – и регулярно за это огребал. Вот и теперь…

– Господин, прошу вас, накажите Лэйа, – попросил он, предварительно бухнувшись на колени. – Я ему "поклонись!", а он меня – в живот. Ногой. И потом я минуту дышать не мог.

Димка вскочил. Ему страшно захотелось треснуть Турени по башке – и он с большим трудом сдержался.

– А кто ты такой, чтобы тебе все кланялись? – гневно спросил он.

– Я главный управляющий, господин, – Турени старательно смотрел на ноги Димки. – Господин не обязан думать, откуда на его столе еда, но я обязан. А теперь никто не желает работать. Никто даже не желает оказывать почтения.

Димка вздохнул. С таким вот ему ещё не приходилось сталкиваться. Он даже и представить не мог, что вообще бывает такое – раб, желающий власти над другими рабами…

– Слушай, а тебе самому не противно? – спросил он. – Вот это вот всё? Стоять на коленях, называть пацана, который раз в двадцать тебя младше "господином"?

– Почему должно быть противно? – удивился Турени, всё ещё не поднимая глаз. – Противно бывает глупцам. Умные сразу же приняли ситуацию, поскольку понимают, что служение сильному – это привилегия!

– ЧТО?! – Димке показалось, что он ослышался.

– Служить сильному господину – это не унижение, а честь и залог стабильного и счастливого будущего, – спокойно пояснил Турени.

Димка закатил глаза под лоб. Ему захотелось спросить "ты что, так всерьёз думаешь?" – но вопрос был риторический. Именно так Турени и думал.

– Служить ты никому не будешь, – с мстительным удовольствием сказал он. – Дня через три, через неделю – в общем, когда вернутся ребята – мы уйдем отсюда в Столицу. А этот город поганый спалим нафиг.

– Столица – хорошее место, господин, – Турени даже ухом не повел. – Даже лучше этого. Но еда будет нужна и там. А люди ленивы, они не любят работать. При гипнозе хотели. Но чтобы заставить работать их теперь, вам понадобятся плети.

Димка рывком отвернулся – он чувствовал, что если будет смотреть на подобострастную – и притом алчную! – рожу Турени хотя бы ещё миг, то просто влепит в неё с ноги, а это было бы… как-то уж слишком по-хоруновски. Чтобы хоть чем-то занять чесавшиеся руки, Димка вытащил из кармана расческу и принялся причесывать свои отросшие тут лохмы – которые, правду говоря, отчаянно в этом нуждались.

– Я понимаю, господин, что вам это неприятно, – продолжал журчать за спиной назойливый голос. – Это не ваше дело, вы не должны этим заниматься. Но, если вы позволите, я подберу людей, которые займутся этим. У меня есть на примете… вы меня слышите, господин?

– Да слышу я, слышу, – я же не уши причесываю, – буркнул Димка.

– Так вот, господин, дело несложное. Мне нужен всего-то десяток плетей и…

Мальчишка рывком повернулся на пятке.

– Хотите меня расстроить? А я ведь и разозлится могу, – говорить Турени "ты", как другу, было уже слишком противно. – Уходите отсюда, убирайтесь, и никогда впредь не приходите ко мне с такими… предложениями! – Димка понимал, что его понесло, что он говорит как какой-то оскорбленный помещик из фильма – но поделать ничего не мог.

Турени дураком явно не был, истово поклонился, натурально достав лбом до пола, потом попятился, как рак, и, не меняя позы, выполз наружу. Весьма предусмотрительно – если бы он развернулся, Димка придал бы ему ускорения посредством могучего пинка в зад.

– Смешно просто, как легко опознаются властолюбцы, – печально сказал Асэт. – Отвернись от их речей – и они уже в ярости. Говори с ними вежливо – и они просто исходят пеной. А потом бегают, как угорелые, выясняя, кто донес о их "великих" планах. Тьфу!

– Ты хочешь сказать, что он просто притворяется покорным, а на деле хочет захватить город? – недоуменно спросил Димка.

Асэт прямо взглянул на него.

– Жажда власти заставляет дураков лгать.

* * *

Какое-то время они молчали. Димка ожесточенно грыз безобразно отросшие ногти – дурацкая привычка, но здесь, в этом мире без ножниц, полезная…

– Что это вообще было? – опасно высоким голосом спросил он. – Он больной, драфа не прочистила ему мозги или это я свихнулся?

Асэт вздохнул.

– Понимаешь, Димка, свобода имеет, как любая медаль или монета, и оборотную сторону: ответственность. Человек, считающий себя свободным, но не желающий отвечать за свои действия, слова, поступки – не свободен. Он остается рабом. И как любой раб, желает иметь своих рабов, оставаясь рабом других.

– Ну, хорошо, – Димка вздохнул. – И что мне с ним делать? Высечь? Морду набить? Повесить за ноги? Так всё равно не поможет же. Он и так передо мной на брюхе ползает. И ещё больше будет ползать. Умолять его простить и всё такое. А мне противно даже думать о наказании… этого. Всё равно, что слизняка босой ногой давить.

Асэт пожал плечами.

– Любой подлец – всегда трус. ВСЕГДА. Иначе был бы негодяем – но НЕ подлецом. Подлец панически боится силы. И ВСЕГДА старается отнять её у сильного – обманом и коварством, добренькими призывами к милосердию и всепрощению. Это следует четко понимать и не вестись на них.

– А они были? – хмуро спросил Димка. – Призывы к милосердию?

Асэт вновь прямо взглянул на него.

– Ещё будут, Димка. И от него, и от тех, кто не мыслит без хозяев жизни. Поверь мне, ещё услышишь, что Хоруны на самом деле желали всем добра, а вы их не поняли…

– Не слышал и слышать не хочу, – разозлился мальчишка.

– И правильно, – Асэт усмехнулся и вышел.

* * *

Димка вновь плюхнулся на пол. В голове у него был кавардак. И не только из-за этого психованного Турени. Из-за Асэта тоже. Сначала Димка не мог понять, почему, и страшно злился из-за этого. Ведь вроде бы замечательный парень, хоть на доску почета его вешай…

А всё очень просто, вдруг понял он. Если кто-то умный подсказывает тебе каждый шаг, ты перестаёшь думать и становишься просто марионеткой. Которую чужой умный дядя используют в своих личных интересах. Недаром же дед-помор говорил Димке, что ум – дело хорошее, но головой важного и опасного дела должен быть отважный, жёсткий и безжалостный опытный человек. Если ему нужен умный совет, он его спросит. Но решает всё сам и только сам, малейшее поползновение на поучения, – и кулак вышибает пару зубов подавшему голос без дела…

Мальчишка ошалело помотал головой. Дед, конечно, был кругом прав, подумал он. Но я-то ни фига ни опытный! А безжалостным становиться и вовсе не хочу, и без меня хватает тут таких…

Димка вдруг вспомнил, как вел себя Турени: войдя в помещение, он всегда тщательно осматривался и никогда не подходил к людям на расстояние вытянутой руки. Боится, понял мальчишка. И, вообще-то, есть чего. Наверное, мне тоже пора уже начинать бояться, словно какому-то Нерону. Когда я окончательно свихнусь, то тоже буду жрать одни орехи: в них нельзя подсыпать яду…

От этой мысли мальчишка рассмеялся – но тут же вновь замер: в одной из боковых комнат дворца что-то шумно посыпалось. Туда Димка свалил всякое барахло, с судьбой которого пока не определился – то ли взять с собой, то ли выбросить нафиг. Похоже, что кто-то определился раньше его…

Димка вихрем ворвался в эту комнату, опередив друзей. Всё было примерно так, как он и ожидал: перед ним замер тоже бывший раб, худощавый мальчишка по имени Лхэй, а у его ног раскатились нефритовые бусы, которые он только что, видимо, достал из открытого им же ларца. Похоже, что сгнившая нитка лопнула и выдала незадачливого вора…

– Так-так, – сказал Борька, деловито потирая руки. – Что же мы видим? Мы видим процесс кражи, товарищи…

Лхэй побледнел. Даже, скорее, принял отчетливый зеленоватый оттенок. Ну да, при Мэцеё его за такое вздернули бы на дыбу и отмудохали плетями по всему подряд, а то и вовсе жалили бы гореками, пока он весь вдвое не распух бы, подумал Димка. Вдруг ему стало противно от того, что кто-то смог так его испугаться.

– И что же ты тут делаешь? – наконец спросил он.

– Это мои древние родовые украшения, – всё же нашелся Лхэй, но не слишком-то удачно: насколько знал Димка, никто здесь, кроме Хорунов, нефритовых бус не носил.

– И это? – ехидный Юрка тут же указал на кучку других, ярко-пёстрых бус, которые носили лишь девчонки.

– Вы не понимаете… – снова начал Лхэй, но Димка показал ему кулак, и он тут же заткнулся.

– Да всё мы понимаем. Халявы ты хочешь со страшной силой, вот и всё. А эти вещи не затем тут оставлены, чтобы ты вот в них лез, как свинья в апельсины.

– А какая теперь разница – зачем? – неожиданно хмуро сказал Лхэй. Похоже, что он начал злиться – и это понемногу разгоняло душивший его страх. – Тем, кто всё это оставил, теперь всё равно, так или иначе. Да и какое вам вообще до них дело? Всё равно, не ваше же.

– Нам-то до них никакое, – не менее хмуро сказал Димка. – А вот до тебя так очень даже есть. Мы, понимаешь, не хотим, чтобы ты стал вором.

– Бить не будете? – осторожно спросил Лхэй.

– Нет, – заявил Димка. – Вот ухи, так и быть, надерем.

Зловеще растопырив пальцы, он медленно двинулся к несостоявшемуся вору. Лхэй испуганно пискнул – и вдруг пулей вылетел из комнаты. Мальчишки взглянули друг на друга – и с внезапным облегчением рассмеялись…

* * *

После обеда Димка решил, наконец, сделать то, что должен был сделать сразу после конца битвы – поговорить с пленными. Не со всеми сразу, правда, а с их главным, то есть, со жрецом. Ему хотелось узнать, отчего это Хоруны ведут себя, как последние уроды. Ведь, вроде, не такие плохие ребята – все, как на подбор, накачанные, и смелости у них тоже не отнять, а вот поди ж ты… Но Олаёец внушал мальчишке безотчетный страх. Впрочем, любой на его месте, наверное, испугался бы – после того, как его едва не прибили самой натуральной черной магией. Нет, умом Димка понимал, что теперь, когда идол Червя превратился в осколки (которые, для верности, собрали и выбросили в выгребную яму), а посох жреца отправился на костер, вместе со всем прочим местным жутким хламом, связанный по рукам и ногам Олаёец вряд ли ему что-то сделает – разве что обложит матом. Но Димка всё равно боялся. Это начало понемногу злить его – и вот, наконец, он решился…

* * *

Тюрьма у Хорунов была замечательная. Или жуткая – это с какой стороны посмотреть. Настоящий зиндан глубиной метров в пять – попасть в него можно было лишь по веревочной лестнице, через люк в «тронном заде» дворца. Очевидно, Мэцеё предпочитал держать пленников под рукой.

Спустившись, Димка покрутил головой. Он оказался в восьмигранном колодце, в каждой из граней которого была узкая деревянная дверь, запертая на засов. Света здесь не было, так что он прихватил с собой толстую самодельную свечку – она трещала и противно воняла пригорелым жиром, но со своими обязанностями кое-как справлялась. До номеров на дверях Хоруны по невежеству и недоумению не дошли, но на каждой был всё же грубо нацарапан какой-то символ. Димка похвалил себя за то, что заранее выяснил, куда посадили жреца, потом отодвинул засов и вошел.

* * *

Камера была тесной. Камера была холодной. В ней было душно, сыро и воняло. Войдя в неё, Димка невольно передернулся. Он и представить не мог, что тут, в этом диком мире, вообще может быть… такое. Такое, средневековое прямо подземелье. Каменный мешок. В котором держали пойманных ребят. Ни за что, просто потому, что поймали…

Мальчишка вздрогнул, столкнувшись взглядом со жрецом. Тому связали руки за спиной, а потом старательно, по всей длине, примотали к толстой жерди – чтобы не расколол себе башку об камень. В подземелье Олаёец исхудал и уже не напоминал жирную жабу, но выглядел он всё равно отвратно – из-за своих склеенных смолой волос, из которых до сих пор торчали обломки палочек, и просто из-за своей мерзкой рожи. Смотрел он на Димку с лютой злобой.

– Что, не нравится тебе тут? – спросил мальчишка, садясь на корточки и ставя свечку на пол. – Так сами это всё построили, никто не заставлял. Сидите и радуйтесь.

Олаёец всё ещё пялился на него, и мальчишка поёжился. Вот же гад, подумал он. Смотрит вроде на меня, а вроде бы куда-то мимо, не поймаешь взгляд. Но после первых же слов глядит уже в глаза, почти не мигая. Пристально и злобно. Не как тот жуткий тип в лесу, не равнодушно, а именно сверлит гляделками, отчего становится не по себе. Казалось, что его взгляд проникает в душу Димки до самого дна и… нет, даже не презирает, а просто отметает в сторону, как нечто противное, но беспомощное. Это враг, понял он. Настоящий. Не играющий в благородного разбойника Йэрра, даже не приснопамятный Крых, вождь Морских Воришек, – обычный хулиган, вконец охреневший от безнаказанности и полной покорности окружающих… Нет. Именно он устроил тут всю эту жуткую чертовщину, заставил Хорунов выстроить тут храм Поющего Червя и весь этот жуткий город. Именно он виноват во всей мерзости, которая много лет тут творилась…

– Это ненадолго, – Олаёец оскалился. Голос у него, вопреки ожиданиям мальчишки, оказался не визгливо-писклявый, а низкий и глубокий. Убедительный такой голос… – Ещё неделя или две – и я окажусь на свободе. А вот потом… о-о-о, потом!.. Какой кошмар, какие муки ждут каждого из вас!

– Слушай, а зачем вам всё это? – с искренним интересом спросил Димка. Сейчас он чувствовал себя профессором, изучающим редкостно ядовитого гада. Олаёец ошалело заморгал – такого вопроса он, верно, никак не ожидал и мальчишка пояснил: – Ну, все эти рабы, город этот… Вы что – сами работать не умеете?

Олаёец вновь оскалился. Верно, он хотел просто плюнуть в лицо ненавистному гостю – но здесь, в этом подземелье, он явно подыхал от скуки и потому всё же снизошел до объяснения:

– Работают рабы. Настоящий воин просто берет всё, что ему хочется. Ему вообще не нужно что-то там "уметь". Он смеет и может, и это – главное.

Теперь уже ошалело заморгал сам Димка.

– Что может? Рабов по башке бить? А вам самим это всё не противно? Не стыдно даже такими уродами быть?

Олаёец хрипло рассмеялся. Вот смех у него в самом деле был мерзкий – он походил на карканье престарелой вороны.

– Как же ты глуп! Веришь в Добро, в гребаный стыд, во всю прочую чушь, в которую всегда верят слабаки… На самом же деле всё очень просто: тот, кто смеет и может, берет от жизни ВСЁ. Тот, кто не смеет, – ковыряется в земле, сочиняет слезливые стишки, бегает по миру в поисках выхода, выдумывает себе какие-то якобы "достойные" занятия, в которых он якобы чем-то "сильнее" настоящего воина. На самом деле все эти "занятия" – это признаки умственного разложения. Правило настоящего воина только одно: добро – это выдумка слабых. Именно так! Слабый всегда неполноценен. Морально, физически, умственно… Чтобы не сдохнуть от своей слабости, он паразитирует на сильных. И потому придумал эту – в самом деле, гнуснейшую!!! – сказочку о том, что слабым, почему-то, нужно "помогать". А на самом деле их нужно весело, с озорством и фантазией, топтать. Потому что слабый всегда труслив. Всегда подл. Всегда готов предать. Всегда ненавидит СИЛЬНОГО. "Помогать слабому" – значит подставлять себя под донос или нож в спину в качестве "благодарности". Исключений не бывает. Больше всего слабые ненавидят как раз тех, кто им помог. И позволять им просто дышать вольным воздухом – значит смертельно оскорблять тех, кто смеет и может сломать их лживые запреты.

– Да ты прямо благодетель, – ядовито сказал Димка. – Несун великих истин, блин! Хватай палку побольше, бей покрепче – а думать ни о чем не надо.

Олаёец вновь хрипло закаркал.

– На самом деле справедлив не я, а жизнь. Если свободный, настоящий воин встретится с каким-нибудь сопливым умником на узкой дорожке – то "умник" будет корчиться в канаве с разбитой в фарш рожей – а воин, весело насвистывая, пойдет дальше. И это – единственный факт, который что-то значит в мире. Единственный.

– Кто силен, тот и прав? Так, что ли, получается? – опасно высоким голосом спросил Димка.

Олаёец вдруг захихикал.

– Ты сам это сказал! Да, да! Тебя просто приучили верить в то, что это почему-то плохо. А на самом деле всё предельно просто: есть те, кто смеют и могут. И есть те, кто НИЧЕГО не могут, и без конца дрочат на свою придуманную "круть", рассказывают друг другу сопливые сказочки про "добро", делают соседям мелкие гадости, забиваются в глухие леса и боятся выйти в Ойкумену. А если они в неё всё же выползают – то долг любого настоящего воина обратить слабаков в своих рабов. Просто потому, что мразь должна знать своё место. Трус, фантазер, задрот-умник – это никчемный бесполезный мусор, и ни для чего, кроме как служить для воинов рабочей скотиной, не пригоден.

Димка вновь заморгал, ошарашенный речью – смесью бравады школьного хулигана с чем-то, куда как более мерзким. С настоящим фашизмом, например.

– А что ж вы, все такие сильные, даже Морских Воришек не побили? – ядовито спросил он. – Волков там, да хоть тех же Нурнов? Сами сидите в лесу, как сычи, и ловите всяких заблудившихся бедняг…

Олаёец вновь закаркал.

– Всё предельно просто, – повторил он, отсмеявшись. – Если воин хочет остаться воином, а не стать овощем, он должен понимать, что из всех "прав" есть только одно – право сильного брать всё, что он хочет, и делать всё, что он хочет. Абсолютно ВСЁ. И что его главный враг – это не смешные дурачки, играющие в воинов, а добренькие умники, которые смеют уверять сильного, что у него есть какой-то там «долг» по отношению к трусливым слабакам. На самом деле у сильного есть к ним только один долг – долг БЕСПОЩАДНОСТИ. Трус и слабак виноват перед сильным ВСЕГДА.

Димка невольно поёжился. То, что он сейчас услышал, было жутко. И не потому даже, что Олаёец, судя по всему, был конченым психом, повернувшимся на культе силы. Нет. Он, Димка, тоже презирал трусов, да и слабаков, чего уж там… А, если подумать, путь от презрения до такой вот лютой ненависти не такой уж и долгий…

– Ладно, не любите вы трусов, – хмуро сказал он. – Я их тоже, честно сказать, не люблю. Но над девчонками-то зачем издеваться?

Олаёец взглянул на него… снисходительно.

– Настоящий воин, который смеет и может, прав абсолютно всегда. Даже если он бьет девчонок палкой. Потому что рабское быдло, которое не смеет, – это навоз. И наплевать, девчонка это или мальчишка.

– Скотина ты, – с чувством сказал Димка. – Издеваешься над девчонками, и считаешь себя черт знает каким героем, потому что они тебе сдачи дать не могут.

На сей раз, Олаёец взглянул на него уже презрительно.

– В последний раз: любой бандит и отморозок для меня всё равно остается героем, даже если он грабит голодных и заставляет девок жрать дерьмо. Просто потому, что он смеет и может переступить через правила, придуманные слабаками. А добренький слабак – всегда трус, подлец и предатель. И настоящий воин имеет право сделать с ним вообще всё, что захочет – забрать "волю", отпинать, воткнуть копьё в печень… Абсолютно ВСЁ. Потому что слабаки – это дерьмо. Трусливое, подлое, никчемное дерьмо. И их всех нужно обратить в рабство, раз уж нельзя тут убить. Потому что все они люто, бешено ненавидят воинов, просто за то, что воины смеют и могут, в то время как слабаки не могут НИЧЕГО.

– Ага, то-то ты, такой весь из себя герой, лежишь тут в своём дерьме, – насмешливо сказал Димка.

– Это ненадолго, – оскалился Олаёец. – Червь просто послал нам испытание перед Его окончательным триумфом. А ты – ты не слабак. О да. Ты пока просто дурак. Но это пройдет. Когда всё то стадо, которое ты освободил, начнет затаптывать тебя – просто за то, что ты дал им ненавистную "свободу". И тогда… о-о-о, тогда тебе понадобятся ВОИНЫ. Такие же, как у меня. Их у тебя пока нет… но воспитать их несложно. Тут нет никакого секрета. Разбей своих людей на пары и заставь драться, пока один из них не упадет. И пусть победитель хорошенько отпинает побежденного, чтобы тот понял, что проигрывать НЕЛЬЗЯ. Если кто-то откажется – отпинай его сам, до полусмерти. Если кто-то вообще не хочет драться, пусть получает в рожу от всех по очереди. Всего через пару часов до каждого дойдет, что сдача – не вариант, жалость карается, а отказ выполнить приказ карается очень жестоко. И, самое главное, дай победителю абсолютную и не обсуждаемую власть над побежденным, заставь его пользоваться ей максимально грубо и жестоко, но – лишь над тем, кого он сегодня победил в поединке. Заставь победителей ежедневно драться друг с другом, пока не останется только один. Только так ты сможешь создать себе НАСТОЯЩЕГО вождя и построить НАСТОЯЩУЮ иерархию, отсеяв слабаков и умников, и воспитав главное качество воина – непреклонную волю к борьбе.

– Стать воином, избивая упавших ногами? – оторопело спросил Димка. – Да ты вообще рехнулся.

Олаёец однако не обиделся.

– Нельзя стать воином без опыта победоносной драки, – снисходительно пояснил он. – И потому пресловутые "избиения слабых" нужно не пресекать, а всячески поощрять. Тот, кого бьют, виноват в этот сам. Всегда. И не заслуживает ничего, кроме как быть тренировочной грушей для тех, кто не боится и может. Если он не хочет, чтобы его били, – пусть бьет в ответ. Если хочет – пусть получает по соплям. Всё на самом деле очень просто.

Димка не ответил. Он вдруг понял, что устал. Устал страшно, словно день напролет ворочал здоровенные валуны. Сил не осталось уже даже на ненависть.

– Слушай, – не глядя на жреца, начал он. – Зачем нам всё это? Тебе – лежать в дерьме, мне – следить за тем, чтобы ты не подох прямо тут от голода и жажды? Поклянись, что больше не будешь… так делать. И я тебя отпущу. Правда.

Олаёец помолчал.

– Свободный человек не клянется, – наконец ответил он. – Максимум – обещает. Клянутся – рабы. Которые за просто так отдают то, что составляет самую суть свободы – свободу воли.

– Они не отдают, вы её у них отбираете, – сказал Димка. Потом поднялся, забрал свечку и вышел.

* * *

Выбравшись наверх, мальчишка вновь сел на пол, погрузившись в прострацию. Разговор со жрецом буквально оглушил его. А ведь даже Хоруны не были от природы такими вот гадами, вяло подумал он. Эта скотина постаралась… Интересно, сам Олаёец до такого вот додумался, или его тоже кто-то научил?..

– Что с тобой? – встревожено спросил Юрка, садясь рядом. – Заболел?

– Да ну, какие тут болезни… – Димка вздохнул. – У меня идол этот поганый из головы не идет. Ведь быть же такого не может! Всей этой мерзкой чертовщины, гипноза этого… А есть.

– А ты помнишь, что видел, когда мы этого идола к выходу толкали?

Димка задумался. Это вот он помнил, пожалуй, плоховато, – воспоминания то отступали, то подступали волнами. Мрак, пустота, – и в этой пустоте голоса, вопящие, поющие, сводящие его с ума…

– Нет. И не хочу, если честно. Может, вообще померещилось всё, вся эта жуть черная…

Юрка оживился.

– Именно! Я вот лет в десять как-то забрался на чердак моей пятиэтажки – там темно было, свет только через щели пробивался. И вдруг этот свет начинает гаснуть, и ко мне быстро так и бесшумно движется темнота… Что я подумал про это – не помню, но едва не описялся от ужаса. А оказалось – это просто облако на солнце набежало!

– Спасибо. Ты отличный друг. Правда, – Димка потрепал Юрку по лохмам, и тот, смутившись, тут же убежал…

* * *

Оставшись в одиночестве, Димка вновь плюхнулся на пол. После разговора с Юркой его и в самом деле отпустило, но вот изводившие его мучительные размышления никуда, к сожалению, не делись. И он невольно улыбнулся, когда в зал вошел Асэт.

– Всё думаешь, что делать с этими гадами? – сразу же догадался он.

– Ага, – Димка вздохнул. – Слушай, я только что говорил с их главным… ну, с жрецом. Он мне такое рассказал… – морщась от отвращения, мальчишка пересказал Асэту злобные бредни жреца Хорунов. Задумавшись, тот сложил руки на груди, глядя вниз.

– Самое страшное Зло, Димка, – наконец, сказал он, всё ещё не поднимая взгляда, – это Добро. Которое считает себя единственным во вселенной Добром. И на этом основании решает, что все вокруг ему должны.

– Это вот – Добро? – Димка невольно поёжился. – Да ну нафиг.

– Добро, добро, не сомневайся, – Асэт вздохнул. – Когда-то было. Хоруны, знаешь, тоже не кончеными гадами в этот вот мир пришли. Когда-то они вроде Волков были, – собирали под свою руку местные племена, даже с Хозяевами пытались бороться. Только вот из этого ничего не вышло. Ну и народ их, знаешь, втихую подставлял. Вот они и обиделись. Решили, что они здесь затем, чтобы карать слабаков за их лень и трусость. И понеслась жаба по кочкам…

– Да ну нафиг, – повторил Димка. – Льяти говорил, что мерзавцы, обращающие всех в рабство, просто сублимируют этим желание попасть в рабство самим. Вот им и.

– Льяти, знаешь, сам не ангелом небесным оказался, – хмыкнул Асэт. – А так, знаешь, можно договориться до того, что мерзавцы, которые любят причинять боль, сами мечтают о боли. И, на этом основании…

– Мечтают, – хмыкнул Димка. – Знают же, что им, в итоге, всё равно по шее прилетит – но всё равно… – он помолчал и спросил: – А в самом деле, что с пленными делать-то? Взять их с собой в Столицу мы не сможем. Да даже если и сможем – что, вечность их там связанных держать?

– Тогда, может, просто отпустить? – предложил Асэт. – Всё равно же сбегут, даже через смерть. Но тогда-то их по всему миру разбросает, а так они здесь и останутся.

– С ума сошел? – хмуро спросил Димка. – Они же снова…

– Не снова. Рабы же уйдут. А новых они уже фиг наловят, если все здешние у Волков будут жить. Ну, кроме всяких отшельников, вроде Астеров или Куниц. Но им-то ничего не грозит – Астеров всё равно не поймать, а к Куницам даже дурак не полезет.

Димка задумался. Потом ещё раз задумался. Потом так разволновался, что начал ходить из угла в угол, поворачиваясь на пальцах босых ног. Эта мысль показалась ему очень привлекательной. И, в то же время, пугала. Отпустить на волю таких мерзких уродов, как этот Олаёец… Да ещё и зная, что они не успокоятся, тут же начнут мстить…

– Ты что, предлагаешь мне их простить? – наконец спросил он. – После всего?

Асэт удивленно взглянул на него.

– Зачем? Их запереть надо подальше, одних, чтобы сами мучились меньше и меньше мучили других, просто как первый шаг. А вообще я, знаешь, считаю, что за какой-то срок все они придут в себя. Идола Червя-то больше нет.

Димка отрицательно помотал головой. Ему нравилось, как разговаривал Асэт – короткие, точно сформулированные фразы. Ему хотелось верить, но… но… но…

– Нет, не придут, – возразил он. – И они уже здесь заперты. Разве что этот лес огородить заставами, чтобы всякие дураки в него не лазали и не попадали снова в рабство…

– Они заперты в нездоровом месте, – пояснил Асэт. – Тут, в западных горах, Поющий Червь, Туман, ещё всякая гадость… Я говорю о более комфортных для них, какие они прямо сейчас, условиях жизни. Где-нибудь на севере или в восточной степи. Кто оправится сам – тот оправится, кто не оправится – можно дальше разбираться, но ещё больше сходить с ума они уже не будут.

– Дать отстояться? – хмыкнул Димка. – Не любое безумие лечится временем и местом. Да и как мы их туда отправим? Да даже если отправим, они фиг там останутся. Вот если бы какие-то таблетки от подлости были…

Асэт хмыкнул.

– Если бы можно было просто дать всем им снотворного со слабительным, то проблему бы давно решили. Они ж в плену у Волков все были уже.