Текст книги "(Не)милая Мила (СИ)"
Автор книги: Анна Жилло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Глава 13
Мила
Когда я приехала, Инка проводила кастинг своей кукольной орды, выбирая ту единственную, которая достойна поехать с ней в пансионат, а мама спала на диване. Я бы тоже подремала после бессонной ночи и утреннего бонуса, но приткнуться было некуда, поэтому занялась сборами. Процесс шел медленно, поскольку то и дело зависала с глупой улыбкой, вспоминая особо пикантные эпизоды.
– Ты как кошка, которая налопалась сметаны.
Вздрогнув, я уронила Инкины колготки. Мама стояла на пороге и скептически смотрела на меня.
– Мама, ты наёпаясь сметаны? – тут же влезла любопытная мартышка с ушами-локаторами.
– А кстати, у нас есть чего поесть? – ушла я от ответа.
– Полный холодильник еды, – пожала плечами мама. И добавила с усмешечкой: – Тебя там не кормили?
Ну как тебе сказать, чтобы не слишком шокировать? Выбрала самый нейтральный ответ:
– Спорт требует калорий.
Вышла на кухню, залезла в холодильник, накидала на большую тарелку салатов, сделала гигантский бутер с четырьмя видами колбасы и ветчины.
– Спорт? Просто спорт?
Мама стояла на пороге и наблюдала за моими манипуляциями.
– Мам, не понимаю сарказма, – я начала злиться. – Ты хотела, чтобы я порвала с Костей? Я с ним порвала. Окончательно и бесповоротно. Ты хотела, чтобы у меня была личная жизнь? У меня личная жизнь. Что не так?
– Просто спорт? – повторила она.
– Да, представь себе. Любовью я сыта по горло. И не говори, что это аморально.
– Это не только аморально, но и глупо.
– Ма, сделай одолжение, перестань, а? Что было глупо и аморально, так это моя великая-превеликая любовь к Коту. Но я, как и все прочие человеческие люди, сильна жопо-умом. И учусь на своих ошибках, а не на чужих. Можно я уже поем?
– Да ради бога, – мама развернулась с обиженным видом и вышла.
Ну как же, не удалось внушить блудной дочери вечные ценности. А сама тоже встречалась с женатым. Будучи замужем. Но вы не понимаете, это другое! Потому что он развелся и на ней женился. Превратил-таки любовницу в честную женщину. Браво!
Поесть толком не получилось, потому что позвонил Лешка.
– Мил, в общем, я все уладил. Завтра твои во сколько уезжают?
– Часов в девять.
– Тогда к десяти подскочу – нормально?
– Да. А куда поедем-то? – аж между лопатками зазудело от любопытства.
– Не скажу, – загадочно прошептал он.
– Нет, ну я же должна знать, что с собой брать.
– О боже… Ну откуда я знаю, что вы пихаете в тридцать три чемодана? Представь, что неделю в гостинице будешь жить. В городе. Если что-то забудешь – закажешь. Или выйдешь и купишь.
– Так мы в гостиницу? В Питере?
– Мила, отстань! Все, до завтра.
Телефон пискнул, на экране появилась заставка – ночное небо над морем.
Ну и ладно. Пусть будет сюрприз.
Мама ушла к себе – собираться. Разумеется, еще двадцать раз проинструктировав меня, что положить для Инки и чем кормить ее на завтрак, чтобы не укачало в такси.
Педагог – это не профессия, это натура. Или болезнь. Неизлечимая.
Хотя меня немного все-таки покусывало: вот ведь, мать-ехидна, сплавила ребенка, а сама на блядки. Пришлось успокаивать совесть тем, что ребенок как раз счастлив поехать «с бабой в пансионат», вон как скачет и пляшет, дождаться не может. Ну а я тоже не могла дождаться завтрашнего утра. Дорвалась, что называется, до сладкого.
Утром, обцеловав Инку миллион раз, запихнула ее к маме в такси, пообещала звонить каждый день, помахала на прощанье и пошла складывать последние мелочи. Лешка приехал ровно в десять. За все время, сколько мы встречались, он не опоздал ни разу, всегда приходил раньше, хотя я тоже страдала болезненной пунктуальностью. Видимо, тот случай, когда он продинамил Ольгу, был чем-то экстраординарным.
– Слушай, а зачем нам вообще куда-то ехать? – спросила я через десять минут, с трудом отлепившись от его губ, да и то только потому, что рычаг передач впился в колено. – У меня всю неделю никого, у тебя никого… нет, у тебя кот. А кстати, куда ты кота дел?
– Никуда, – Лешка положил руку на то место, где наверняка зрел синяк. – Соседка будет заходить и кормить. А то он возомнил себя хозяином в доме. Вот пусть и хозяйничает.
– Рискуешь, Леш, – рассмеялась я. – Вернешься, а он уже твою квартиру продал и свалил куда-нибудь на Багамы.
– Да ты знаешь, с него станется. Я не удивлюсь. Значит, придется жить в… там, куда мы едем. Не, Мил, дома… это не то. Пусть будут каникулы. От повседневности. И для тебя, и для меня.
– Ладно, – довод показался убедительным. – Ну куда едем-то? Скажи уже.
– Увидишь, – он завел двигатель.
– Интриган!
Добирались долго – почти час. Сначала по полупустым улицам, потом по Кольцевой, по Вантовому мосту. Рыбацкое? Вот же занесло!
Попетляв по развязке, мы выбрались на проспект Обуховской обороны, голый и скучный.
– Как-то тут уныло, – заметила я.
– Здесь – да, – согласился Лешка, подчеркнув голосом это «здесь».
А где, интересно, нет?
Развить эту тему я не успела: мы подъехали к высоченному новому дому, отделанному лазурным стеклом, и свернули к шлагбауму на въезде в подземный паркинг. Поставив машину, Лешка вытащил мою сумку и кивнул в сторону лифта:
– Добро пожаловать в Замок бурь.
– Замок бурь? – переспросила я. – Это он так называется? Дом?
– Нет, это я так называю. Потом поймешь почему.
Я завороженно следила, как меняются на табло цифры этажей. Когда зажглось «18», двери открылись.
– Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны, – с серьезным видом объявил Лешка. – Пересадка.
– Ничего себе! – обалдело пробормотала я, когда мы зашли в другой лифт и он нажал кнопку «34». – Я выше двадцать третьего еще не поднималась. А если лифт сломается? Или там… пожар?
– Лифт не один, все сразу не сломаются. А если пожар… ну да, тогда трында. Если только вертолетом с крыши снимут. Но во всяких там Нью-Йорках гораздо выше небоскребы – и ничего, живут.
Алексей
Мне вообще там не нравилось. И район не нравился, и дом, и квартира. Ну да, роскошная. Никаких соседей на этаже, вид на весь город, но эти чертовы ветра… Да и отделка – как в офисе. В моей холостяцкой берлоге и то было уютнее. Зато Милку я точно удивил. Вид у нее был как у ребенка на елке.
– Мама дорогая! – ахнула она, оказавшись внутри.
А когда разделась и поднялась наверх, и вовсе застыла с открытым ртом.
По оригинальному проекту это была двусветная двушка с огромным холлом, лестницей на антресоли и потолком под шесть метров. По дизайнерскому перегородку наверху снесли. В результате на втором уровне получилось огромное пространство с панорамными окнами на три стороны. Впечатляло – еще как!
– Леш, а она чья? – спросила Мила, обходя комнату по периметру.
– Да так… – замялся я. – Разрешили попользоваться.
– Летом, наверно, вообще красотища. Весь Питер как на ладони.
– А зимой всегда ветер. Хотя и летом тоже. Ветер тут всегда.
Словно в подтверждение моих слов, раздался заунывный свист.
– «То, как зверь, она завоет, – продекламировала Мила, – то заплачет, как дитя». Но хотя бы не холодно.
– Крендель, который здесь жил, не выдержал. Сказал, что на нервы сильно действует. В депру вгоняет. Но нам, думаю, не до того будет. Не успеем затосковать. Да и уехать в любой момент можно.
– Не успеем, – тряхнув головой, она запрыгнула на кровать и встала, балансируя, на самом краю. – Еще и мало покажется.
– Так зачем же время терять?
Я подошел к ней, обнял за талию. Мила положила руки мне на плечи, наклонилась, кончиком языка щекотно провела по ресницам, потом по губам.
– Милый… – я попытался поймать ее язык зубами, но она, едва заметно вздрогнув, отстранилась.
– Леш… без обид, но… пожалуйста, не зови меня так, ладно?
– Ассоциации?
– Д-да…
Мне должно было быть все равно. Какая разница, кто и как ее звал? Какая разница, что в прошлом у женщины, которую не хочешь считать своей? Но почему-то зацепило. Слегка – но зацепило.
– Мила, мы взрослые люди, у каждого свой багаж. Если из-за чего-то типает, лучше сказать. Матушка моя психолог. Говорит, что триггеры не выполоть, но их можно обходить. Так что все нормально.
– Спасибо!
Ее пальцы пробрались под свитер, и я поднял руки вверх: сдаюсь! Раздевай и делай со мной что хочешь.
Странно, раньше мне не очень нравилось, когда женщины пытались что-то с меня снять. Словно нарушало какой-то гендерный стереотип: я мужчина, я тут главный, я буду решать. А вот подчиняться Милке – это казалось нормальным. Может быть, потому, что подчинение это было не более чем игрой? Если подумать, еще ни с одной женщиной я не чувствовал себя настолько на равных.
Свитер улетел куда-то мимо кресла, за ним футболка. Опустив глаза и улыбаясь так, что перехватывало дыхание, Мила медленно водила пальцами по моей груди. Слегка поцарапывала ногтями, перебирала шерсть, обводила сжавшиеся соски. Спускалась ниже по животу, до ремня, снова поднималась. Члену не терпелось, он пытался расстегнуть молнию и выбраться на волю, чтобы получить свою порцию ласки.
Подожди, и до тебя очередь дойдет, точно без внимания не останешься. Главный герой должен выходить на сцену вовремя. В самый нужный момент.
Я залипал на ее пальцах – тонких, длинных, с красивым маникюром. То, как она дотрагивалась до меня, само по себе было эротикой. Лайтовой. А дальше начался хард для взрослых. Когда она наконец расстегнула ремень и потянула вниз джинсы с трусами.
Присев на пятки, Мила провела языком по всему стволу, сомкнула губы на головке, мягко сжимая ее. А взгляд! Из-под ресниц, снизу вверх! И улыбка – все та же, дразнящая, грешная!
Стиснув зубы, я расстегнул заколку на ее волосах, запустил в них пальцы, то слегка подталкивая, то, наоборот, придерживая. Можно, конечно, было полностью отдаться на волю волн, но нам обоим нравилось это – участие в процессе. Той ночью меня до темноты в глазах накрывало, когда она сдвигала мои пальцы в нужном направлении и ласкала себя вместе со мной. Причем в ней не было ни капли стеснения, принуждения себя к чему-то – она на самом деле любила то же, что и я. Как получилось, что мы так совпали?
Но, собственно, почему меня это удивляло? С другими – не совпадало, и это не казалось странным. Некоторые срывают в лотерею джек-пот, да еще и с первой попытки. Мне понадобилось намного больше.
Я стоял перед ней раздетый, с джинсами где-то на лодыжках, а она оставалась в брюках и свитере с глухим воротом. Был в этом какой-то острый диссонанс, и это заводило еще сильнее. Множество мелких штришков, которые постепенно складывались в цельную картину. А мы ведь едва начали ее рисовать.
И прилетело внезапно…
А вдруг это та самая женщина, которая мне нужна? Не только для постели – для жизни?
Эту мысль я отогнал пинком.
Еще в студенческие годы прочитал в какой-то книге и хорошо запомнил: чтобы не разочаровываться – не очаровывайся. Майка тоже когда-то показалась идеальной, иначе не женился бы.
Подфартило с роскошным сексом? Наслаждайся – сегодня, сейчас. А что там будет через год, через месяц, через неделю… Доживем – увидим.
День пролетел как один час. Пожар сменялся блаженной расслабухой, когда мы о чем-то болтали, лениво лапая друг друга, или дремали в обнимку. Устраивали набеги на холодильник, даже не надев трусов – а зачем, если все равно возвращаться в постель. Или на какую-нибудь другую рабочую поверхность, которых в этих хоромах хватало. Вечером забрались вдвоем в джакузи, а потом пытались смотреть какой-то фильм, но едва герои начали целоваться, нам захотелось тоже. И не только этого.
Было в этом что-то абсолютно нереальное, фантастическое. Ветер с воем и свистом разогнал тучи, ударил мороз. Огни города мерцали далеко внизу, а звезды – полное небо огромных звезд! – было совсем рядом, за стеклом, к которому я прижал Милку, жестко вставляя сзади. От окна тянуло холодом, от ее разгоряченного, в испарине, тела – жаром. Когда холод сталкивается с теплом, получается ураган.
Ураганнейший оргазм!
– Как хорошо… – сквозь стон и рваное дыхание прошептала Мила, запрокинув голову, и я с рычанием впился в ее губы…
Глава 14
Мила
Видимо, для баланса сон мне приснился в эту ночь невинно-романтический, но не без стеба.
Я была заточенной в башню принцесской в голубеньком платьице. Внизу меня стерегли то ли орки, то ли гоблины, то ли просто братки, из окна было толком не рассмотреть. Лешка подъехал на мотоцикле с коляской, в рыцарских доспехах, сияющих, как начищенный самовар. В коляске сидел адский вислоух, который выскочил и с диким мявом разогнал моих тюремщиков. Лешка поднялся ко мне, попытался забраться под юбку, но запутался во всех этих шелках-кружевах, а кот снова цапнул меня за щиколотку. Я уже хотела отправить его в свободный полет из окна, но проснулась.
Штор в этом безумном пентхаусе не водилось, солнце заливало всю огромную площадь. Лешки рядом не оказалось, откуда-то из необъятных просторов этого замка доносился плеск воды. Санузлов было два, он мог пойти в любой. Потянувшись сладко, – ой, что секс животворящий с женщиной делает! – я доползла до тумбочки и взяла телефон.
Ого! Без десяти двенадцать! Три пропущенных звонка от мамы и куча сообщений в воцап.
Набрала маму, убедилась, что все в порядке, обменялась парой слов с Инкой, которая рвалась обратно на горку. Доложила, что у меня тоже все хорошо. Ем, сплю, отдыхаю. Потом просмотрела сообщения – сплошняком поздравления с Новым годом. А я вот, свинья такая, никого не поздравила. Исправлять эту оплошность третьего января было как-то уже… не того, поэтому просто проглотила свою бессовестность. Позвонила одному лишь Юрке.
После «Ла маре» мы больше не виделись, только несколько раз разговаривали по телефону и изредка перебрасывались сообщениями в воцапе. Дела у него шли не очень – проиграл тяжелый процесс со смертельным случаем, да и с рыжей не клеилось. Я искренне сочувствовала, но вынуждена была признаться, что в глубине души немножечко радуюсь. Не из ревности, нет. Ну просто не понравилась она мне. Может, я и ошибалась, но показалось почему-то, что мурыжить Юрку ей нравится. И перед ним хвостом покрутить, и мальчика своего чаморошного при себе оставить.
А может, и правда досадно было, что ей досталось то, чего не обломилось мне. Не только постель, но и чувства. Что встретились мы с ним тогда, когда серьезные отношения ему были ни к чему. Но поскольку все уже случилось, зависать на этом смысла не имело. Только принять как факт: Юрчик влюбился – и влюбился неудачно. Плавали, знаем.
Юрка отозвался сразу, после первого же гудка. Сказал, что катается на лыжах в Хибинах.
– Один? – осторожно уточнила я.
– С друзьями, – смурно ответил он. – А ты как?
– Извини, Юрский, но у меня все супер.
Это было правдой. На девяносто девять и девять в периоде. Почему не на сто?
Хороший вопрос.
Вообще-то я была из тех, у кого стакан чаще всего наполовину полон. Искать, из какой щели сифонит, не хотелось, но и игнорировать сквозняк было бы неразумно. Свое отношение к медицине я назвала бы прикладным, но все же, как и любой медик, с уверенностью могла сказать: болезнь легче лечить, когда только кольнуло, а не когда сгнило и отвалилось.
А кольнуло, когда Лешка назвал меня Юркиным обычным «Милый». И дело было вовсе не в ассоциациях. То есть в ассоциациях, но несколько иного рода.
Вот с Котом их не было. Вообще ничего общего. С Юркой – да. Потому что Лешка его напоминал. Не внешне, конечно, совсем другой типаж, но проглядывало что-то такое… неуловимое.
Впрочем, и уловимое тоже было. Очень даже уловимое и прозрачное. Такой же вектор на свободные отношения без обязательств. Разница была в том, что Юрка еще не хотел жениться – впрочем, возможно, на своей рыжей и женился бы, – а Лешка уже не хотел. Точнее, больше не хотел, одним разом наелся.
Меня это устраивало, потому что никакого прицела на колечко, пятерых детей и «жил старик со своею старухой» не было. Наоборот, отсутствие этого прицела придавало отношениям непривычную и поэтому особенно приятную легкость. Никаких границ, никаких рамок. Однако тут-то и пряталась мина.
Хорошо, если так и останется. Если вдруг мы оба придем к тому, что хотим большего, тоже хорошо. Но очень плохо, если к этому придет кто-то один. Любые чувства должны быть взаимными – и любовь, и нелюбовь. Я не хотела снова безответно влюбиться, но еще меньше хотела любви, на которую не смогла бы ответить.
МилПална, прекрати загоняться не по делу. Что будет, то и будет. А сейчас тебя роскошно трахают, вот реально роскошно, и при этом не надо отгонять ногой мысли, что это такое… краденое солнце. Все твое, от и до. Не надо делиться с официальной Наденькой, у которой важный и суровый папа.
Я еще раз потянулась по-кошачьи, а потом встала на кровати, закинув руки за голову и подставив себя солнцу. Словно купалась в его свете.
Где-то за спиной открылась дверь. Шаги – и взгляд между лопаток. И ниже. Мр-р-р, до чего приятно! Крадется, крадется… А я такая как птичка на солнышке, ничего не слышу, ничего не вижу.
Цоп! Подсечка – и я уже лежу навзничь, а сверху приятная такая тяжесть мужского тела, и ноздри щекочет запах чистой кожи, лимонного геля для душа и лосьона после бритья.
– Бросок через пупок и перелом костей желудка.
– Э, желудок не трожь, это святое!
– Ну да, конечно, как же ты без него будешь своему любимому греху предаваться? Милка, а давай ты на время его поменяешь? Любимый грех? Ну как любимую категорию для кэшбэка. На другой.
– Интересная мысль, – мурлыкнула я, потянувшись к его губам. – И очень соблазнительная.
Алексей
Шесть дней пролетели как несколько часов. Из дома мы все-таки пару раз вышли. Доехали до парка, погуляли часик, замерзли и помчались греться. И в ресторан ходили – прямо в доме. Попробовали выпить кофе на балконе, но ветер тут же загнал обратно. В четыре руки что-то готовили – ну на очень скорые четыре руки, потому что я не особо умел, а Мила не особо это дело любила. Пытались фильмы смотреть, но ни один целиком не осилили. Разговаривали, конечно. И я в конце концов признался, что квартира эта наполовину моя.
– Ну… я почему-то примерно так и подумала, – не слишком удивилась Мила.
Как-то вышло, что раньше мы мало говорили о личном, о семейном. Оказалось, что нам обоим знакомо это чувство, когда земля вдруг уходит из-под ног. Она, как и я, выросла в обеспеченной семье, но после смерти отца все резко изменилось.
– Мама привыкла ни в чем себе не отказывать, – рассказывала Мила, положив голову мне на грудь и рисуя пальцем дорожки на животе. – Отец ее баловал. И меня тоже. А когда умер, оказалось вдруг, что квартира, дача, машина есть, а денег нет. Ну, почти нет. И я поняла: рассчитывать не на что и не на кого. Только на себя. Подрабатывала еще со школы. И потом с третьего курса работала.
И в этом мы тоже оказались похожи: полагаться на себя, вывозить, стиснув зубы.
– Я даже декрет до конца не досидела, вышла на работу, когда Инке два года исполнилось. На место начальника отдела. Разумеется, только ленивый мне кости не мыл: мол, явно не за красивые глаза. Хотя и до декрета впахивала, как проклятая, и после.
– А ее отец? Не помогает? – осторожно спросил я.
– Помогал, – поморщилась Мила. – А потом купил для нее однушку и сказал, что его контакты с нами закончились. И очень хорошо, что свалил. Все, Леш, не хочу об этом.
Вроде бы и спокойно сказала, но я понял: еще свежее, еще болит. Может, как раз краешек этого я и застал в самом начале. И даже тогда, когда она пригласила к себе, а я не поехал. И еще раз сказал спасибо Мяфу, который своим появлением не позволил сделать глупость.
Впрочем, все эти разговоры, и серьезные, и не очень, были лишь фоном. Не ради них мы сюда приехали. Казалось, в сексе меня сложно чем-то удивить, но ей удалось. И не только технически. Это было какое-то магическое совпадение на более тонком уровне, чем простое механическое соединение двух особей. Никогда еще баланс «брать – отдавать» не был таким ровным. Никого еще я не хотел так сильно и ненасытно, на пределе возможностей. И ни с кем не было настолько остро и ярко. Даже медовый месяц с Майкой на Бали, когда мы не вылезали из постели, поблек в сравнении. И те секретные фоточки с традиционным тегом #прекрасноебали показались нелепыми и пошлыми.
В последний вечер мы заказали ужин из ресторана, открыли бутылку вина. Я выпил немного: утром за руль. Большая часть досталась Милке, и ее малость повело. И как-то притуманило.
– Мил, у тебя такой вид, будто у нас курортный роман заканчивается, – ляпнул я, но шутка получилась не в кассу.
– Леш… – она посмотрела в мою сторону, покусывая губу, и отвела глаза. – Знаешь, у меня нет навыка проговаривать проблемы вслух. Но, говорят, очень полезная штука.
Как будто холодной рукой провели вдоль позвоночника. Обсуждать перспективы дальнейшего сотрудничества я был категорически не готов. Да и не хотел.
– А у нас проблемы, Хьюстон? – спросил с иронией, которая не получилась.
– Пока нет, – Мила пожала плечами. – Но могут возникнуть. Поэтому хотелось бы обсудить на берегу.
– Ну давай попробуем. Правда, у меня тоже навыка нет. С женой не получалось, а с другими не было необходимости. Только я не уверен, что…
– Подожди. Я не о том. Не о том, о чем ты подумал.
– А о чем я подумал? – неожиданно выплеснулось раздражение. Наверно, от страха.
Мил, ну правда, зачем было все портить? Хорошо же сидели… то есть лежали. Не хочу что-то придумывать, выкручиваться, врать.
– Ты подумал, что я насчет будущего. Разве нет?
– А разве не насчет?
Она подняла бокал, поднесла к лицу, посмотрела сквозь него на меня. Налитый рубином глаз – это было… стремно. Поболтала вино, отпила глоток.
– Разве да. Просто я его не вижу. Будущего.
– Сквозь бокал? – растерялся я.
Вот так идешь на войну, а противник, оказывается, на нее вообще не собирался.
– Окей, – Мила допила вино и поставила бокал на стол. – Давай открытым текстом. Может, прозвучит грубо, но это правда. Мне от тебя нужен только секс. Если рассчитываешь на что-то большее, лучше свернуться сразу.
Вот тут я реально растерялся, не зная, что ответить. Но она поняла по-своему.
– Извини, если обидела. Трахаешься ты богически. Но ничего другого я не хочу.
– Например? – отмерз я. – Чего другого? Замуж? А можно узнать почему? Именно я тебя в таком качестве не устраиваю? Или в принципе не хочешь замуж?
– Да я тебя толком и не знаю еще. Так что да, в принципе не хочу. Ни замуж, ни влюбиться.
– Знаешь, я тут думал, что тебе удалось меня удивить. Но сейчас удивила еще сильнее.
– Почему? – усмехнулась она. – Потому что все женщины хотели за тебя замуж?
– Не знаю, как насчет замужа, может, и хотели. Но ни одна не говорила, что ей нужен от меня только секс. Мне казалось, женщины вообще такого не говорят.
– Ну разумеется. Это же мужская прерогатива.
– Я бы тебе вот так в лоб не сказал.
Повисла тяжелая пауза. Я не мог понять, почему злюсь. Ведь меня ее вариант вполне устраивал.
Ключевое слово – «вполне». «Вполне» означает не «полностью», а где-то около того.
– Леш… – Мила плеснула мне в бокал на донышко, остальное вылила себе, приподняла. – А теперь скажи, что именно тебя задело. Только не говори, будто что-то планировал. Не поверю.
– Нет, не планировал, – я замолчал, пытаясь сформулировать то, от чего свело скулы. – Хорошо, ты права, лучше открытым текстом, хоть это и не слишком приятно. Да, сейчас секс на первом месте. Он, кстати, роскошный. Но мне нравится не только это. Разговаривать с тобой, гулять, кино смотреть вместе. Ты мне нравишься. И я тебя хочу. Сейчас – это все. Даже на влюбленность не тянет, согласись. Но я допускаю, что потом, узнав тебя лучше, мог бы захотеть и большего. А ты эту возможность сходу отрубила. Когда сказала, что тебе в принципе не нужны ни любовь, ни семья. И да, Мила, меня это задело.
– Вот как… – она положила подбородок на сцепленные замком пальцы. – Леш, я любила двоих мужчин, остальные так… не в счет. Вернее, одного могла бы полюбить… почти уже полюбила, но вовремя поняла, что ему серьезные отношения не нужны. Со вторым так не получилось. Инкин отец женат, но вливал, что с женой давно ничего, что вот-вот разведется и на мне женится. А я развесила уши, потому что очень этого хотела. Больше не хочу. Нет, в теории я допускаю, что мы с тобой можем друг друга полюбить, но…
– Но не веришь в это?
– Не особо. Леш, в чувствах должен быть паритет. Или оба любят, или оба не любят.
– Хорошо, – я допил вино, поставил бокал и взял Милу за руку. – Давай так. Сейчас у нас паритет. Ты не любишь меня, я не люблю тебя. Нам хорошо, но, знаешь, на нелюбви далеко не уедешь. Рано или поздно натрахаемся до изжоги, и станет скучно. Давай договоримся: как только кому-то из нас надоест, мы расстанемся. Без выяснений отношений, без слез и упреков. Идет?
– Идет, – кивнула Мила. – Но есть еще кое-что. Я больше не хочу любить без взаимности. И не хочу, чтобы безответно любили меня. Если кто-то из нас почувствует, что паритета больше нет, мы тоже расстанемся. Без упреков и без выяснений.
– Договорились, – я потянул ее к себе, а когда Мила встала, усадил к себе на колени и запустил руку под футболку. – На этом профсоюзное собрание объявляю закрытым. Да здравствует секс!
– Long live! – рассмеялась Мила и приподнялась, чтобы я смог снять с нее трусы.
