Текст книги "(Не)милая Мила (СИ)"

Автор книги: Анна Жилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава 19

Мила

Маму с Инкой я встретила у парадной. Хорошо, что на такси приехала: все-таки выпили вечером прилично. Не хотелось показывать ей Лешку. Совершенно ни к чему сейчас. А может, и вообще ни к чему.

– Ну и как бассейн? – спросила, обняв обеих по очереди. – Еще не надоел?

Инка заскакала и завопила, что ей «ньявится» и что скоро она будет плавать, как «ыба».

– Вероника говорит, у нее способности, – подтвердила мама.

– Ну и прекрасно, – одобрила я. – Мам, зайдешь пообедать?

– Да мы поели только что, – она отказалась было, но тут же передумала: – Разве что кофейку.

Я сразу пожалела, что предложила. Думала, все вместе пообедаем, а получится так, что Инка пойдет спать, я буду есть, а мама – пить кофе. Задушевно общаться настроения не было. Вечером и ночью мысли у меня были совсем о другом, а сейчас снова вернулись к насущным проблемам.

– Милочка, что-то случилось? – озабоченно спросила она, когда я налила себе супа, а перед ней поставила чашку кофе и жестяную коробку датского печенья.

Херовый из меня притворщик, господа. И Лешка сразу просек, что мне смурно, и мама тоже. Хотя я старательно улыбалась, изображая корги. Отнекиваться не имело смысла.

– Работу ищу, – буркнула, возюкая ложкой в тарелке.

– А что так? – мама вскинула брови.

– А то, что на выход попросили. Три месяца есть, чтобы уйти прилично, по собственному. Потом вынесут пинком под зад.

– Это Константин? – сразу смекнула она.

– Да. Наденьке его, видишь ли, неприятно, что мы в одном здании работаем и можем пересекаться. Мне и в голову не приходило, что она не в курсе. Думала, знает, но смирилась с тем, что у него ребенок на стороне.

– Ой, Мила… – мама скривилась, как от кислятины. – Если бы она знала, ты бы давно там уже не работала. А то что получается, знала, знала и ничего, а потом вдруг укусило в попу?

– Ма, мне еще выяснять, кто кого куда укусил? Интересно просто, кто же это такой деятельный, решил ей глаза открыть? Из-за кого я осталась и без ежемесячных дотаций, и без работы?

Смотрела я при этом в тарелку, собирая на ложку перловку, а когда подняла глаза, увидела, как она буквально изменилась в лице и растерянно заморгала.

Что?! Да что же это такое, хрен вас раздери!

– Мама?!

– Мила… я… прости. Я…

– Что – ты? На фига, можешь ты объяснить?

– Мил, я правда не подумала, что так получится. Думала, она узнает и…

– И выгонит его? А он поплачет и женится на мне?

– Ну…

– Мам, – застонала я, закрыв лицо руками. – Ну взрослая же женщина. Как можно быть такой наивной? И потом ты же терпеть его не можешь?

– Но ты-то его любишь. И Инке он отец.

– Господи… Да не люблю я его уже. Давно не люблю. Вот спасибо тебе огромное. По гроб жизни. Кому ты лучше сделала? Мне? Инке?

Хотя… если подумать… то где-то огородами и без сарказма можно сказать спасибо. С Котом-то мы все-таки расплевались. И без соблазна что-то там возродить. Хотя это, конечно, не отменяет того факта, что я теперь без денег и вынуждена искать работу. Ну да, у Инки будет своя квартира. Как сказала Полина, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Вот только сейчас от этого клока мало толку. Точнее, никакого, одни расходы.

– Прости, Мил, – мама задрожала губами и зашмыгала носом.

– Перестань, – я очень на нее злилась сейчас, но… что сделано, то сделано. – Смысл теперь слезы лить? Обратно фарш не прокрутишь. Только прошу тебя, не надо мне больше такого добра причинять, ладно? Я уже взрослая девочка, как-нибудь сама разберусь, что мне нужно, а что нет.

Но она продолжала хлюпать и просить прощения. Потом поняла, что я не реагирую, в два глотка допила остывший кофе и засобиралась домой.

Вечером наверняка позвонит и будет жаловаться, что у нее давление, сердце и все прочее. А я буду виновата.

Ну уж нет. Не буду.

Но хотя бы одной непоняткой стало меньше. И не надо озираться по сторонам, подозревая каждого первого в тайной подлянке.

Прибравшись на кухне, я заглянула к Инке. Пока та спала, можно было подремать и мне. Но когда ехала домой, глаза слипались, чуть не уснула в такси, а сейчас сон испарился напрочь. И все-таки легла, укрылась пледом. Настроение было – гаже не придумать.

И даже не злость, не обида. Что-то похожее на липкую плесень, которую хочется счистить железной щеткой.

Она и правда думала, что Кот на мне женится, если женушка его выгонит? Нет, не так. Она и правда думала, что женушка его выгонит? И что я буду с Котом счастлива?

Капец…

От этих мыслей я попыталась спрятаться в совсем другие – о том, что было вечером и ночью. Но согреться в них не получилось. Потому что выплыло то, на чем утром не заострила внимания.

Что-то изменилось. Как будто ночью со мной был один Лешка, а утром уже капельку другой. То ли приснилось ему что-то, то ли думал о чем-то, когда я уснула. Я не могла сформулировать, в чем разница. Просто если вечером и ночью было тепло… нет, не в том смысле, что телесный пожар. Не только в том. Тепло – другое, между нами. Так вот утром словно сквозняком потянуло. Холодок такой… неявный, но ощутимый.

Может, он тоже почувствовал это тепло и испугался? Ведь мы договорились: никаких чувств. Или не испугался, а просто не хочет этого? Пожалуй, так ближе к теме.

А нужно ли мне? Всего неделю назад я сама завела об этом разговор и сказала со всей определенностью, что нет. Не нужно. А вот сейчас уже была не настолько уверена. Но тут все абсолютно прозрачно: если кого-то… если меня угораздит влюбиться, мы расстанемся. Даже раньше – едва я почувствую, что подошла близко к этой черте. Или Лешка это почувствует. А он уже, походу, насторожился. И вот этого я точно не хочу. Ольга была права, хороший секс на дороге не валяется. А очень хороший – тем более. Поэтому я буду держать себя в руках.

Никакой любви, Немилова! Понятно? Никакой любви!

Алексей

Когда Милка уехала домой, стало так паршиво – хоть вой.

Вот и прилетела тебе, Леха, ответочка за все несерьезные отношения оптом. Что там найдется на каждую хитрую жопу? Вот-вот, хер с винтом.

А ведь вселенная предупреждала, когда эта олениха ломанулась под колеса: Леха, опасность! Нет чтобы на «Мегуми» закруглиться, но у тебя же зазудело в штанах, да? Ну вот и радуйся теперь.

И лезло в голову даже не то, какой она была в постели.

Вчера вечером я вышел за чем-то на кухню, а когда вернулся, Милка сидела, задумавшись, смотрела на мигающую гирлянду и улыбалась – едва заметно, но словно сама светилась изнутри. Так мягко и нежно, что у меня от пяток до макушки разлилось такое же мягкое тепло. Я стоял на пороге и смотрел на нее, пока она не заметила. Вздрогнула – и свет погас. Как будто на глаза опустились две плотные шторки.

Может быть, тогда-то меня и пробило – как короткое замыкание?

Мяф пришел, облизываясь, из кухни, запрыгнул на диван, посмотрел вопросительно.

«Ну что, оценил? Я ее даже ни разу не цапнул!»

– Премного благодарен, – я погладил его по загривку.

«Этого мало. Благодарность на зуб не положишь».

– Ну ты и наглый! Только что ведь жрал!

«Да разве на всю жизнь нажрешься? Вот ты тоже пробовал – и что? Получилось?»

– Ты на что намекаешь, паразит? – возмутился я.

«Прекрасно понимаешь на что. Разве нет?», – отвернувшись, Мяф принялся нализывать лапу и мыть ею морду.

Дотянувшись до телефона, я набрал номер Егора.

– О, Леший! – обрадовался он. – Как сегодня, придешь?

– В пять, как обычно?

– Да. Что, Милочка тебя отпустила?

– Угу, – буркнул я. – До вечера.

Играл просто как зверюга. И как только никого не убил мячом? Вколачивал на эйсе такие гвозди, что соперники шарахались в стороны. Вкладывал в удары всю свою злость.

– Она что, тебя бросила? – осторожно поинтересовался Егор в раздевалке. – Или поругались? Ты прямо какой-то бешеный сегодня.

Угу. «Я вас люблю, – хоть я бешусь, хоть это труд и стыд напрасный». Кто это, Пушкин, кажется? Кто вообще сказал, что любовь – это счастье? Третий раз в жизни влюбился – и третий раз мимо. Не для меня это, походу.

– Нет.

– Ну ладно, – он пожал плечами. – В бар идешь?

Да хоть куда, лишь бы не валяться на диване и не пыриться тупо в потолок. Вместо этого так же тупо пырился в баре в телик, где показывали футбол. Даже не поинтересовался, кто с кем играет. Белые с синими. Не все ли равно?

Уже вечером привычно потянулся за телефоном написать Милке и… остановил руку на полпути.

Я и так почти всегда пишу ей сам. И если покопаться, наверняка наберется много мелочей, которые в совокупности вываливаются за грань нелюбви, как мусор из ведра. И если я их не замечаю, то Милка как раз вполне могла на трезвую и холодную голову сложить все вместе. Сложить – и задуматься. Она не зря сказала, что чувства без взаимности ей не нужны. Любой направленности.

Здравый смысл пытался убедить, что разумнее все же последовать нашему договору. Разорвать все сейчас, пока не зашло слишком далеко. Для меня далеко. Но всё во мне этому разумному решению сопротивлялось. Во-первых, потому что не только хотел быть с ней, но и… просто хотел ее. И вот так отказаться от желанной женщины по принципу «или все, или ничего»? Может, какой-нибудь книжный романтический герой и смог бы, но я-то точно не герой ни хера.

А во-вторых, мы ведь не поссорились. В понедельник я за ней заеду, сходим куда-нибудь. А в среду снова проведем ночь вместе. И если я постараюсь ничем себя не выдать, это может продлиться еще долго. Достаточно долго для того, чтобы – возможно! – переломить ситуацию в свою пользу. В конце концов, все тот же Пушкин открытым текстом говорил: «чем меньше женщину мы любим…» А уж он знал в этом толк.

Вот если она сама захочет расстаться, тогда другое дело. Тогда уж точно цепляться не буду. А пока – посмотрим.

Милка мне так и не написала. Ну да, зачем ей это? Виделись же. В воскресенье я тоже надавал себе по рукам и не стал писать. Поздно вечером сообщение все-таки упало. Только совсем не такое, какого я ждал.

«Леш, извини, завтра не получится. У коллеги юбилей, будем отмечать».

Я долго думал, прежде чем ответить. Может, и правда юбилей, а кое-кто слишком мнительный. А может, и нет.

«Во вторник?»

«Давай уже в среду. Напишу, как там будет».

«ОК. Спокойной ночи».

Вот, значит, как… ну ладно.

Если бы кто-то еще совсем недавно сказал, что угораздит влюбиться в женщину, которой от меня нужна будет одна только постель, я бы долго смеялся. Вот и Мяф, дремавший в ногах, словно почувствовал что-то. Приподнял голову, посмотрел вполне так с усмешкой.

– Тащишься, кошачье отродье?

«Фи, как грубо! И за что тебя только женщины любят?»

– Издеваешься?

«Ой, прости, прости, не любят, да».

Сладко зевнув, он продемонстрировал острые клыки и снова свернулся клубком. Поборов искушение спихнуть его с кровати ногой, я встал и пошел в гостиную. Сон этой ночью мне вряд ли грозил, но от мрачных мыслей имелось испытанное средство. Нет, не бухло – завтра же на работу. Сама работа – вот что. Включил ноут и открыл базу данных. Занимался сверкой, пока глаза не начали слипаться. Это занудство – лучшее снотворное. Говорят, еще помогает читать «Капитал» Маркса, но я не пробовал.

Понедельник, вторник… Раньше мы перебрасывались парой-тройкой фраз или дурацкими картинками по несколько раз за день и вечером, если не виделись. Сейчас – тишина. Все это могло означать одно из двух. Либо обиделась за что-то, но я в упор не мог припомнить ни единого повода. Либо и правда что-то почувствовала и сознательно увеличивает дистанцию между нами.

Блин, уж лучше бы обиделась…

Глава 20

Мила

Никакой любви, да?

Ну и долго ли я смогу затыкать пальцем дыру в плотине?

С Юркой все получилось проще, потому что ПВО сбила влюбленность на подлете. Хотя и тогда меня неслабо ломало, когда писала ему, что встретиться не сможем, полно работы, простыла, иду к врачу, к подруге на день рождения – нужное подчеркнуть. Так и сошло все на нет. Снова видеться мы стали, уже когда я была с Котом. Да и то больше по рабочим вопросам.

Сейчас парни-зенитчики явно отвлеклись и цель промухали.

Вот этим Лешкиным утренним холодком и довольно-таки прохладным поцелуем в прихожей меня основательно выморозило. И когда он ничего мне так и не написал, ни в субботу, ни в воскресенье. Хотя с самого начала, еще с ноября, чаще всего писал первым. Это уже был не звоночек, а настоящий набат.

Значит, придется спрятаться в домик. И даже повод есть: в понедельник наша Настя отмечает день рождения и накрывает после работы поляну. Во вторник тоже что-нибудь придумаю. Надо свести наши встречи чисто к постели, как и было задумано. Два раза в неделю – вполне достаточно. Главное – держать себя в руках. Ну а если… когда уже не смогу, тогда…

Прости, Леша, было классно, но давай закончим. Как-то так.

Чтобы отвлечься, я начала активно искать работу. Уходить все равно придется, это очевидно. С одной стороны, к лучшему, но только с одной. Потому что такое место точно не найду. Пристроил меня в комитет давний знакомый отца, человек влиятельный. Возможно, и сейчас помог бы, но умер в прошлом году. Юрка пообещал что-нибудь узнать через генерального своей сети, и это на данный момент было самой вероятной зацепкой.

И все же на всякий случай закинула удочки по другим знакомым, пробежалась по вакансиям на хедхантерских сайтах. Одна клиника искала профильного юриста, но на такую зарплату, что даже резюме отправлять не стала. Своим в отделе пока ничего не говорила.

Настроение было… похожее на серую февральскую оттепель, когда небо одного цвета с грязным осевшим снегом. Если никто не видел, я могла позволить себе не держать лицо. Но недолго. Потому что только дай волю – засосет в такое болото, откуда и Мюнхгаузен себя за волосы не вытащит.

Что делать, бог любит троицу. Еще один не мой мужчина, только и всего. Как будто дразнят – посмотри, подержись и откажись сама.

Насчет вторника в итоге придумывать ничего не стала. Просто «давай в среду». Заезжать за мной Лешка не стал, даже не предложил, приехал прямо ко мне. И вот тут-то я окончательно поняла: не показалось.

Формально придраться было не к чему. Ужинали, улыбались, разговаривали. Потом легли в постель, и там тоже все было хорошо. Вот только прочно установилась между нами та же сдержанная отстраненность, что и в последнюю ночь в пентхаусе. В «Замке бурь», как называл его Лешка.

Вдруг пришла в голову мысль: не всегда откровенность во благо. Сколько проблем оттого, что люди не могут обсудить происходящее вслух. Мы все обговорили, все вешки расставили. Но у каждой медали две стороны, у каждого лекарства своя побочка.

Если спросить сейчас: «Леш, а что происходит?», скорее всего, эта наша встреча станет последней. А я к этому еще не готова. Слишком быстро. Слишком мало. Не сейчас – когда мне и так паршиво. Пусть будет хоть что-то.

Утром он отвез меня на работу, поцеловал на прощание. Не спросил, когда увидимся, даже не сказал обычное «позвоню». Не позвонил, не написал – ни в четверг, ни в пятницу. Зато к обеду обозначилась Любочка: у Инны поднялась температура, смогу ли я ее забрать или отправить за ней бабушку.

Я тут же перезвонила маме и написала Лешке – со странной смесью разочарования и облегчения.

«Жаль, – ответил он. – Поправляйтесь скорее».

И это все? Все, что ты можешь сказать?

Облегчение тут же сменилось обидой.

Я стиснула зубы, убеждая себя, что все к лучшему, к лучшему.

«Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»

Температура упала уже в субботу утром. Два дня подряд деточка ныла и выносила мне мозг. Ну как же, не пошла в бассейн! Ни куклы, ни мультики, ни раскраски не спасали. Я уже хотела позвать к ней в гости Машку, но оказалось, что та тоже болеет. В понедельник, контрольно сунув под мышку градусник, отвела Инку в сад и поехала на работу.

Лешка прочно забился в окоп. Ни словечка.

Может, мы уже расстались, а я и не знаю? Может, это и означает «без выяснений отношений, без слез и упреков»? Прости тихо слился и все.

Два дня меня разрывало между желанием позвонить и спросить: «Леш, а мы как, всё?» – и попытками уговорить себя, что без разговоров, выяснений и прощаний – это оптимальный вариант. Тут же крутилось желание увидеть его. И не только увидеть. От мысли, что та ночь в среду была последней, хотелось выть.

А может, я ляпнула что-то не то? Ну не знаю… в любви призналась в экстазе и не заметила? Или во сне?

За всю неделю мы ни разу не виделись и не разговаривали. Если не считать тех двух реплик насчет Инки. Ждала? Ждала. Злилась. Хлопала себя по рукам, едва они тянулись к телефону. А когда получила сообщение, только усмехнулась через губу.

«Привет. Как у вас?»

Может, не отвечать? Тоже помолчать недельку?

«Привет. Норм».

Голубые галочки – и тишина. И зачем, спрашивается, писал?

Минут через двадцать телефон ожил снова:

«Приеду сегодня?»

Знаешь, Милочка, как говорят? Будьте осторожны в своих желаниях, они могут сбыться. Хотела чистый секс без сантиментов? Получи и распишись. И не жалуйся.

«Приезжай».

Конечно, разумнее было бы послать на хер. Грубо или вежливо – неважно. Но где вы тут видели разумных, господа?

Алексей

«Приезжай»…

Лаконично.

Я пытался представить ее, когда она это писала. И видел почему-то скучающую гримаску.

Ну так и быть, приезжай. Перепихнемся.

Всю неделю меня ломало без нее. В самом буквальном смысле. Как будто адская простуда – только без простуды. Мяф поглядывал со снисходительным презрением. Или с презрительным снисхождением, не суть.

Хотелось написать, позвонить. Встретить ее после работы. Хотя бы просто довезти до дома. Увидеть, поговорить – неважно о чем. Поцеловать… И каждый раз одергивал себя.

Леха, стоп! Кончится все тем, что ты будешь бегать за ней, как болонка, высунув язык. Пока не получишь такого пенделя, что улетишь на Марс.

Пару раз подмывало отправить сообщение типа «прости, давай закончим». И даже писать начинал, но тормозил на полуслове.

Нет, не сейчас. Еще не сейчас.

Каждый раз, когда пищал телефон, я вздрагивал. И каждый раз это была не она.

Ну напиши же, черт тебя подери!

Понимаю, дочка болеет. Ну так расскажи, как она. Ах, да, забыл, кто я такой, чтобы со мной делиться.

Ждал до последнего, но не выдержал. В среду после обеда все же бросил такое… наводящее:

«Привет. Как у вас?»

«Привет. Норм», – ответила Мила.

Интересно, я правда надеялся, что она напишет: мол, все хорошо, приезжай, жду? Наверно, да. Иначе почему психанул так, что телефон улетел под стол? Достал, полюбовался на ветвистую трещину в стекле. Походил взад-вперед по кабинету, считая до ста и обратно, попросил Юлю сделать кофе. Успокоился немного. Посидел с телефоном в руках, набрал:

«Рад за тебя. Спасибо, Мила, все было супер. Всего тебе самого доброго».

Палец попал на трещину и соскользнул, сообщение не отправилось.

Вот тут меня разобрал идиотский хохот.

Что, вселенная, ты против? Намекаешь, что секс лучше, чем ничего? Ну ладно, как скажешь. Тебе виднее.

«Приеду сегодня?»

Голубые. Десять секунд. Полминуты. Минута.

«Приезжай».

И на хера, спрашивается? Ну, кроме самого буквального, конечно?

Вопрос риторический.

Вечером, когда ехал к ней, на глаза попался цветочный магазинчик. Сбросил газ, высматривая место для парковки, но тут же прибавил снова. Какие цветы, какие конфеты? Только хардкор.

Милка встретила меня в шелковом халате. Гладкая, скользкая, холодная. С милой улыбкой – но… совсем не милая. Я постарался вписаться в этот мод. Мы ведь не ссорились, правда? И выяснять нечего. Сидели за столом, ели, разговаривали – так же гладко и холодно, как ее халат. Потом легли в постель.

Я хотел ее адски. Но все удовольствие сосредоточилось в одной локации. На душе было так же адски тяжело. Какой-то древний мудрец сказал, что всякая тварь после соития печальна. Как-то по-латыни. Правда, забыл добавить, что тварь печальна, если трахает ту, которую любит без взаимности. И отказаться от этого наркотика не может. Иначе чего печалиться-то?

Раньше одним разом мы не ограничивались. Лежали в блаженной расслабленности, ласкали друг друга лениво, пока не заводились снова. Сейчас Мила поцеловала меня, едва коснувшись губами, и нырнула под одеяло.

– Давай спать, Леш. Вставать рано.

Я даже не был уверен, кончила ли она или притворилась. Как-то так у нас шло с Майкой перед разводом. И на фига ж мне это снова? Мил, ну скажи тогда уж прямо, как в ноябре про минет: все, Леша, хватит, надоело. У твоего вибратора сели батарейки, не пробирает. Чего ты боишься? Все лучше, чем тянуть кота за яйца.

Уснул я ближе к утру, решив, что надо заканчивать. Все-таки вселенная ошиблась. А может, и не было никакого знака. Просто не отправилось сообщение, бывает. Кстати, стекло надо заменить.

Но когда, притормозив у поребрика, открыл рот, сказал вовсе не то, что собирался:

– В пятницу не получится, Мил. Еду в Приозерск по работе, приеду поздно.

У меня действительно была важная встреча в области, но вернуться я рассчитывал где-то после обеда. И если бы она хоть как-то показала, что огорчена…

– Жаль, – это прозвучало без малейшего намека на сожаление. – Ладно, удачной поездки.

– Пока, – я поцеловал ее так же вскользь, как она меня ночью.

Ну вот и все, говорил я себе всю дорогу до работы, вот и все. И обещал, что больше ни звонить, ни писать не буду. А если позвонит или напишет сама, просто не отвечу.

Эта неделя, как и предыдущая, прошла в тумане. Два раза я капитально напился: в четверг и в субботу. В четверг дома вечером и в Приозерск ехал на электричке с дубовой башкой. А в субботу – в баре после волейбола. Причем конец той серии из памяти выпал. Кто-то из мужиков, походу, привез меня домой. Проснулся после полудня с ушанкой из спящего на голове Мяфа и с болью на порядок сильнее. Плюс все прочие прелести бодунища.

Похмелье прошло, миладоновая ломка – нет. И, похоже, становилась только сильнее. Я пытался спрятаться в работу, и если днем суета еще худо-бедно отвлекала, вечером тоска наваливалась с новой силой.

Надо перетерпеть, скоро станет легче, говорил я то ли себе, то ли Мяфу, слушавшему мои излияния с протокольной мордой. Говорил много и долго, запивая ромом. Когда что-то проговариваешь вслух, становится хоть и не намного, но легче. Был бы один в квартире – вряд ли стал бы все это выплескивать, а коту – запросто. Вот теперь понимал, зачем одинокие тетки заводят котов.

Снова наступила среда.

Ничего себе, думал я, разглядывая трещину-молнию на дисплее, уже неделя прошла. Надо все-таки стекло поменять.

Да, пожалуй, надо, согласился, пискнув, телефон и вывалил на экран пуш воцапа.

Мила.

«Приедешь?»