Текст книги "Эскорт для чудовища (СИ)"
Автор книги: Анна Шварц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
– Верю, – я решаю замять эту тему, хотя, Смоленский и татуировки мне кажется чем-то несовместимым. Скорее сумасбродная Аля решила просто увековечить имя избранника на себе и порадовать его этим, – давай о другом, ладно. Прости, у тебя свадьба, а я тебе порчу настроение, но, Аль, я просто немного переживаю. Как хотите отпраздновать роспись?
– Почему мы все время говорим обо мне? – мне почему-то кажется, что Аля спрашивает это с каким-то вызовом. Словно дает мне резкий отпор, – давай о тебе, Саш. Как твоя работа?
– Да нормально, – я пожимаю плечами, – я на днях договорилась с одной знакомой, Ликой, что она сдаст мне недорого помещение под…
– Познакомилась, может, с кем-нибудь? – перебивает меня Аля, не дослушав, и я хмурюсь, – у тебя появился мужчина?
– Нет, – я усмехаюсь, – не появился.
– Почему же? Как у такой гуру отношений и знатока людских душ нет мужчины? – снова перебивает меня сестра, – ты даешь советы другим, а сама кукуешь в одиночестве. Как у тебя язык поднимается вообще?
– Аля…
– Или ты мне завидуешь?
– Аля!
– А? – она вздергивает бровь, – у меня такое чувство, будто ты считаешь, что такая, как я, недостойна любви и внимания богатого парня, раз тебе так не подфартило.
Я встаю из-за стола.
– Все, хватит, – резко произношу я. Меня начинает душить обида. Наезд сестры – как удар в самое сердце. Мы всегда хорошо общались и обсуждали наши отношения, и теперь я не понимаю, почему она так себя ведет. – Знаешь, мне больно слышать твои слова, Аль. Я нисколечко тебе не завидую. Но ты не рассказываешь ни мне, ни матери о своих отношениях. Ты игнорируешь мои сообщения неделями. Не хочешь приглашать на свадьбу ни меня, ни мать, и после этого мы должны думать, что у тебя все хорошо и не задавать никаких вопросов? Ты даже не сообщила дату свадьбы! Чо я должна подумать?
– Просто ты была права, Саш, – произносит внезапно Аля, глядя на меня холодными, голубыми глазами, – будет не очень удобно, если вдруг на свадьбе кто-то из гостей шепнет Смоленскому, что выгуливал тебя за деньги. Или, что еще хуже – нашей матери. Она ведь не в курсе, чем ты на жизнь зарабатываешь. И ей не объяснишь, что ты продаешь свою мордашку и компанию, а не тело. Ее инфаркт хватит. Даже мне иногда кажется, что ты умалчиваешь о многом.
– Ясно, – подвожу я итог, хотя эти слова даются мне невероятно сложно. Я достаю кошелек из сумочки, стараясь проморгаться, чтобы не покатились слезы, и кидаю на стол пару купюр, – это за мой заказ. Пригласи хотя бы маму на вашу роспись. Я в ближайшие месяцы все равно буду сильно занята работой, так что не беспокойся – твою репутацию я не опорочу.
– Извини. Просто действительно…
– Я не обижаюсь, Аль. Надеюсь, ты правда будешь счастлива. Серьезно, – я смотрю на нее, – если тебе вдруг понадобится помощь, позвони. Поверь, ты мне дороже, чем какая-то глупая ссора из-за предрассудков.
Я разворачиваюсь и ухожу из ресторана, чувствуя, что вот-вот не выдержу.
Только сев в свою машину на парковке и заблокировав все двери, я долго плачу, уткнувшись лбом в руль.
* * *
– Если хочешь сломать мне пальцы, то ты почти на верном пути, Саша, – выдирает меня из воспоминаний голос Смоленского и я вздрагиваю, осознав, что действительно сжимаю его пальцы со свей силы.
Я отпускаю его руку, хотя больше всего мне хочется ее оттолкнуть. После воспоминаний о сестре, после того, как я снова почувствовала ту черную, жгучую боль после нашей ссоры, из-за которой мы потом перестали общаться почти на целый год. Я была не права – Смоленский, все-таки, и вправду набил ее имя на себе. Только теперь он говорит о бывшей любви страшные вещи и свел их парную татуировку, а Аля лежит в земле.
Я не верю в то, что она ему изменила. Она ведь даже перестала общаться со мной, лишь бы не очернить семью Смоленского. Она стыдилась того, чем я занимаюсь. Если после смерти что-то есть, то она сейчас меня ненавидит, глядя, как Смоленский платит мне деньги за то, чтобы я его сопровождала.
Она стыдилась меня, а он сам не впервые нанимает девушек. Не удивлюсь, если он делал это и во время их брака. Он попал в черный список одного крупного агентства, когда на отдыхе с ним и его друзьями пропали две девушки, и я помню, какую ярость у меня это вызвало – это случилось спустя месяцев семь после развода Смоленского с Алей. Пока она ходила беременная его ребенком, он кутил с женщинами.
– Задумалась, – отвечаю я ровно, – тебе стоит обратиться к хирургу, который посмотрит глубокие порезы. Я не уверена, что там не остались осколки.
«Хотя, какая мне разница» – мелькает мысль, – «даже если ты получишь заражение крови».
– Спасибо за совет, – Смоленский опускает рукава рубашки поверх забинтованных рук, – воспользуюсь им обязательно.
Звучало это несколько саркастично.
Когда он поднимается, я тут же отворачиваюсь. Потому что он все это время сидел в расстегнутой рубашке и сейчас я лицезрела то, на что не имела права смотреть – его достаточно рельефный пресс и четкие косые мышцы живота. Правда, даже того, что я успела увидеть, достаточно, чтобы оправдать легкий эксгибиционизм Смоленского – это тело стоит показывать, а не прятать.
Глава 5
Больше всего в жизни я ненавидела ночные поездки и перелеты. Моя шея протестовала против восьмичасового отдыха на откидных креслах – после этого я частенько просыпалась, понимая, что мне заклинило мышцы. На самолет Смоленского я возлагала большие надежды: вроде бы в некоторых частных самолетах я видела на картинках большие и удобные кровати.
Но все мои надежды он разбил крайне быстро.
– В салоне одна кровать, – произносит он, когда я решаю поинтересоваться об этом.
Ну нет, черт! В этот момент мне хочется психануть и лечь посреди взлетной полосы. Не замерзну – поздний вечер в Сочи выдался теплым, небо чистое и ясное, а теплый ветерок дует откуда-то с юга. Я бы так и сделала, не следуй за моей спиной два Цербера Смоленского. Из-за них мне приходится отложить планы прикинуться случайно очутившимся на асфальте аэропорта бревном.
В самолете Смоленский уходит, оставив меня одну. Я кидаю сумочку рядом с креслом, и критически его рассматриваю. Да, оно раскладывается, но оно все равно недостаточно просторное, очень узкое для того, чтобы я расслабилась. Люблю повертеться полчасика перед засыпанием, выискивая удобное положение.
Но альтернативы нет. В постель к Смоленскому я точно не полезу. Я со вздохом падаю на кресло, откидываюсь и закрываю глаза, пытаясь представить, что я уснула на пляжном лежаке.
– Вот это четкая фигня, Тох. Не то, что твои гейские эльфы. – прерывает тишину бормотание. Я устало приоткрываю один глаз. Церберы Смоленского, похоже, режутся в игры.
Плюс дорогих самолетов – то, что там потрясающе низкий уровень шума в салоне. Сейчас этот плюс становится жирным минусом.
– Пошел ты. Мы до двадцатого уровня там докачались, а ты ливаешь. Где я хилера теперь искать буду?
– Ну где-нибудь. Меня уже тошнит от тощей задницы эльфа на весь экран. Лучше дом из кубиков строить…. ты что творишь? Слыш? Тох?! Ты мой дом ломаешь!
– Замолчите, пожалуйста! – издаю стон я, когда они обмениваются ударами, запихнув под задницы телефоны с игрой, – Я пытаюсь заснуть, если честно, а вы мне мешаете.
– Ну простите, – это звучит не сильно вежливо, а скорее саркастично, но конкретно этому мистеру Церберу я готова простить такой тон: именно он, бедняга, краснел, но послушно натирал мои ноги маслом, когда Смоленский заставил их приглядывать за мной. Смелый и послушный мальчик, – вы, Саша, предупреждайте нас. Так-то не видно – просто вы отдыхаете или спать собрались.
И, отвернувшись от меня, этот тип принимается что-то шептать второму. Только даже так я слышу абсолютно каждое слово.
Я тяжко вздыхаю. Поспать, похоже, мне не удастся. Поворачиваюсь к иллюминатору, чтобы посмотреть на огни городов внизу – и какого-то черта шторки на них в этот момент медленно опускаются. Я пораженно моргаю. После меняется освещение салона – становится достаточно темно и… фиолетово. Начинает тихо играть классическая музыка.
– Это Кирилл Владимирович, – поясняет один из Церберов, заметив, как я настороженно смотрю наверх, на лампы, – у него планшет, с которого можно настраивать освещение и включать разную музыку.
– А, – вырывается у меня короткое. Чума просто. Сделать, что ли, фотки? Все от зависти удавятся, а я хоть что-то хорошее вынесу из недельной тусовки с этим человеком.
В телефоне я нахожу несколько непрочитанных сообщений от мамы. Майя на фото выглядит замученной и у меня неприятно колет сердце от этого. Ей сейчас плохо, а с ней рядом из родных только бабушка. Малышка привыкла к ней и очень сильно любит, но она никогда не заменит ей ни мать, ни отца. Я тем более не смогу этого сделать. Я бы подошла максимум на роль плохого папы – потому что вечно пропадаю на работе. «Копи деньги, пока молодая» как то сказал мне один умный человек, поэтому свою молодость и здоровье я решила потратить на впахивание.
После смерти Али я иногда долго думала о том, что, может, стоило бы рассказать Смоленским о том, что у них есть внучка. В конце концов, не сделали бы они ничего плохого ребенку. Это их родная кровь. У Майи, хотя бы, был бы тогда отец – а это уже многого стоит.
Но сейчас ложь зашла уже слишком далеко. Узнай Смоленский о ребенке – и он отоберет его, не оставив нам ни единого шанса встретиться. Майя попадет в незнакомую обстановку к незнакомым людям, будет испуганно плакать и переживать, не понимая, что случилось. Мать точно получит инфаркт – внучку она считает своей дочерью. И я настолько привыкла к девочке, что не представляю без нее жизни.
Я протираю глаз, в котором собирается слеза после страшных картинок, которые я нафантазировала. Потом подозрительно нюхаю руку. Она воняет морепродуктами, которые я ела. Фу, блин.
– Где тут туалет? – интересуюсь я у этих задротов-Церберов. Самый ближний тычет рукой за спину.
– В той стороне. Вы сами найдете или проводить?
– Сама найду. Спасибо, – благодарю я его, поднимаясь. Может, в туалете высплюсь? Он тут наверняка чистый и там не будет слышно, как эти двое истребляют эльфов и что-то строят из кубиков.
Я иду в хвост самолета. Сначала я нахожу душевую комнату и обмираю пораженно, рассматривая ее. Для меня до сих пор остается загадкой куда девается из самолета дерьмо – скидывают ли его во время полета, или сливают в аэропорту?… Теперь я еще буду долго думать – не из душевой ли кабины миллиардера утек тот дождик, который льется на меня сверху.
Я делаю шаг к следующей двери и останавливаюсь, протянув ладонь к ручке.
Кажется, почивальня Смоленского где-то поблизости. Я слышу его тихий голос – он с кем-то разговаривает. Не выдержав, я осторожно и тихо иду в сторону, откуда доносится звук. Мне все время страшно, что ему кто-нибудь донесет о Майе. Если я услышу в его разговоре что-то подозрительное…
Не знаю даже, что буду делать, но что-нибудь придумаю.
* * *
– Мы закрыли эту тему Дарина. Твой бывший может идти на хрен.
Я округляю глаза, понимая, что Смоленский говорит со своей невестой, и о ком – о бывших? Серьезно? По идее, люди вроде него должны ревниво относиться к прошлому невесты.
– Послушай, Кир… – голос Дарины заставляет меня вздрогнуть и подпрыгнуть. Потом до меня доходит, что Смоленский болтает по громкой связи. Я слышу громкий шорох, словно девушка куда-то идет, – сейчас, подожди. Отойду подальше, чтобы твоя мама случайно не подслушала. Всё, я в своей комнате. Послушай, он сказал, что если я не заплачу ему, или с тобой не разведусь и не выйду за него, то он пойдет на телевиденье.
– Пусть валит. Наболтать можно что угодно.
– Да? – голос Дарины звучит так убито, словно она уже в процессе организации своих похорон, – пардон, Кирилл, но именно это я ему и сказала. А он в ответ поржал, и сказал, что обязательно пойдет в суд и потребует ДНК-тест, чтобы доказать всем, что мой ребенок от него.
Что?!
Я едва не падаю. Честное слово, мои ноги в эту секунду становятся ватными, от осознания, ЧТО я сейчас случайно услышала, и чем это мне может грозить. Дарина беременна не от Смоленского. Вот это открытие. И он это знает!
– Дарина, твою мать… – слышу я недовольный голос Смоленского, – надеюсь, ты не на балконе сейчас об этом болтаешь?
– Нет, дурак! Я в ванной комнате. Это шумит вода. Что мне делать? Папа меня просто утопит, если хоть что-то заподозрит. С Андрея станется устроить скандал – больше всего на свете он любит деньги. Он на все пойдет. А папу ты знаешь – он меня вычеркнет из завещания и выгонит на улицу. И получит инфаркт. Он слишком вспыльчивый. А твой отец? Он не закроет глаза на такое! Твоя семья будет меня ненавидеть и они запретят нам общаться. Даже если ты расскажешь им всю правду, что никто никого не обманывал, все равно они не захотят позориться.
– Надо было думать головой, а не жопой, Дарина. Если собираешься своему придурку платить – забудь об этом. У тех, кто шантажирует, аппетиты растут слишком быстро. Дойдет до твоего отца – без крыши над головой ты не останешься. Сниму тебе квартиру, подкину денег.
– Вот ты… – Дарина громко ахает, – Кирилл, я хочу жить хорошо, а не твоими подачками! Я не для этого всю жизнь училась. Пока вы с парнями лежали на пляжах, я помогала папе, чтобы он понял, что я тоже могу всем управлять! И что мне не нужен муж!
– Для того, чтобы просрать это в один день. Ты видела, с кем встречалась. Можно было бы и не залетать или предвидеть, чем это закончится.
– Вот ты иногда просто козлина! Смоленский, мы предохранялись! Но…
– Дарина, – я слышу, как Смоленский смеется, – если ты единственная наследница богатого отца, то ты тоже должна опасаться таких вот подстав с ребенком. Уверен, что это не случайность.
– Я не подумала…
– Вытри сопли. Я разберусь с ним.
– Не получится, – Дарина всхлипывает, – он не дурак. Он в курсе, что мы попытаемся ему угрожать. К тому же, он где-то взял охрану. Наверное, дружки помогли…
В этот момент дверь неожиданно открывается.
Иногда карма за нехорошие поступки настигает человека слишком быстро. Как это произошло со мной. Нечего подслушивать, даже если очень интересно. Меньше знаешь – крепче спишь. Умножающий знания умножает печаль. Об этом говорит опыт миллиардов людей, когда же я это зарублю на носу?
Я поднимаю растерянный взгляд на Смоленского. Отлипать от стены и с каменным лицом, делать вид, что тут оказалась случайно, уже поздно.
– Сбрось вызов, – произносит Дарине Смоленский, глядя на меня. В его глазах сейчас разгорается шторм. Я медленно отвожу взгляд, понимая, что мне звездец, и замечаю, что телефон лежит на кровати, – я тебе позже перезвоню.
Дарина девочка умная и послушная – я слышу короткий сигнал, когда она отключается. Смоленский в этот момент берет меня за локоть и грубо вталкивает к себе в комнату. Я спотыкаюсь, налетев на стену и едва не сбив головой светильник.
– Стой. Подожди, – я испуганно останавливаю Смоленского, положив руку ему на грудь. Хотя, вряд ли поможет. Похоже, он в ярости.
* * *
Смоленский размашисто, с грохотом задвигает дверь в комнату, отчего я вздрагиваю, и запирает ее на замок. Встань я на шаг дальше – и этот человек, похоже, с удовольствием бы этой дверью мне пол-лица счесал бы.
– Мне кажется, что кое-кто тут тупой до невозможности, – бросает Смоленский ровно, – и этот кто-то – ты, Саша.
– Почему это? – пищу я.
Спасибо, козлина. Вообще-то, идиот тут ты, потому что, если ты не хочешь, чтобы кто-то подслушал приватный разговор – надо запирать двери.
– Тебя разве не научила жизнь, что подслушивать нехорошо?
– Еще как научила. Я не подслушивала, – я дергаю бровью для уверенности. «О чем ты? Меня ничего не смутило, как видишь» – пытаюсь убедить саму себя этим жестом, – мне никто не выдал карту самолета, и я искала туалет, чтобы вымыть руки. И ошиблась дверью. Хочешь, сходи и спроси у своей охраны.
И добавляю спустя секунду, поняв, что мне не очень-то верят.
– У меня рука пахнет креветками. На, понюхай, – я поднимаю ладонь к лицу Смоленского. Лучше сыграть в дурочку, чем получить по тыкве. С этого человека станется открыть дверь и выкинуть меня из самолета, с учетом тех подробностей, которые я узнала о нем и Дарине. Чужой ребенок, е-мое. Я представляю заголовки статей «как у наследника самой богатой семьи выросли рога», и даже мне становится дурно.
Он отстраняет мою ладонь в сторону, словно назойливую муху.
– Хватит врать. Туалет находится ближе, чем моя комната.
– Послушай, Смоленский, – произношу я, взяв себя в руки, – поверь, если бы я была любительницей чужих тайн, тупицей и болтушкой, меня бы закопали еще несколько лет назад. Ты даже не представляешь, что я иногда слышала и видела, так что мне не сдалось подслушивать чьи-то беседы.
– Ты отлично лжешь, Саш, – Смоленский чуть прищуривается в ответ на мою реплику, – я это вижу и можешь меня не убеждать. Просто учти, если до меня дойдет, что ты сболтнула кому-нибудь слухи про Дарину и ее ребенка, я лично, собственными руками вырою тебе могилу.
Я пристально смотрю на этого человека, не желая первой проигрывать сражение и отводить взгляд. Конечно, я ему верю. Если он решит закопать меня даже в своем саду, вырастив на моем трупике яблоню – ему никто ничего не сделает. Для него это как пальцами щелкнуть.
– Хорошо, – коротко отвечаю я. И напрягаюсь, когда вижу легкую и нехорошую усмешку.
– Телефон твой где?
Я сужаю подозрительно глаза.
– У меня в руке. Зачем тебе?
– Гони сюда. Проверю, чтобы ты ничего не записала и можешь идти куда шла… мыть руки.
Ха. Черт. Очень смешно. У меня дергается глаз после его предложения. Конечно же, я отдам тебе, Смоленский, телефон с кучей фоток Майи и с перепиской с Катей. После этого останется только открыть иллюминатор и прыгнуть в него.
– Я могу прежде хотя бы руки помыть?
– Нет. Тебе есть что скрывать?
«Да дохрена. Ты не представляешь, насколько» – иронично комментирует сознание, когда я, воспользовавшись тем, что он расслабился, ныряю Смоленскому под руку. Жаль, что в жизни мы не такие быстрые и сообразительные, как герои в фильмах: сначала я хватаюсь за ручку двери и глупо дергаю ее, потом вспоминаю про замок, и в этот момент мои руки запутываются.
Смоленский перехватывает меня за талию. Я икаю от неожиданности, извиваюсь ужом в его руках, и вскрикиваю, когда он кидает меня на большую, просторную кровать. Потом делаю единственное, что может меня спасти: запихиваю телефон к себе в декольте. Как говорила моя подруга – «если хочешь что-то спрятать – прячь в лифчик или в трусы».
– Если ты рассчитываешь, что это меня остановит – ты наивна для бывшей эскортницы, Саш, – Смоленский стоит в ногах, засунув руки в карманы. Обманчивое спокойствие: он выглядит как хищник, в любой момент готовый прыгнуть и сожрать кого-нибудь.
– Попробуй подойти, и я попрошу голосового помощника позвонить в полицию, – я хочу сдуть прядь с лица, но она липнет к коже, а руками я сжимаю декольте, чтобы никто не добрался до его содержимого. Поэтому я быстро вытираю лицо об белоснежную подушку Смоленского, конечно же, оставив на ней рыжий отпечаток тонального крема. Я еще секунду пораженно пялюсь на него, словно сделала что-то потрясающее, а не гадкое. Упс.
Судя по взгляду Смоленского – он меня начинает ненавидеть. Он медленно обходит кровать, ставит одно колено на нее, наклоняется и в следующий момент на мой затылок ложится рука, нагло тыкая меня лицом в ту самую подушку.
– Козел!! – кричу я глухо, – Привет, Сири! Позвони в полицию!
– Вызываю такси, – радостно оживает динамик телефона, щекоча мою грудь и я обреченно закрываю глаза. Да, самое время прокатиться на такси.
Рука Смоленского оказывается в районе груди и ловко достает смартфон, оставив чувство прохладной пустоты в бюстгалтере. Я быстро переворачиваюсь на спину и хватаю Смоленского за запястья, чтобы он не попытался разблокировать телефон.
И еще обхватываю его бедрами за талию, фиксируя на месте.
Мне плевать на нашу странную позу – я сейчас озадачена другим.
– Отдай телефон, Смоленский. Потому что я тебя не отпущу, пока не отдашь, – решительно произношу я.
* * *
«Надо было чаще ходить в спортзал. Надо было чаще ходить в спортзал» – назойливо вьется в голове мысль, пока по моему лбу стекает капелька пота.
Или, хотя бы, почаще кататься на велосипеде. В конце концов, знакомая предлагала вместе пару раз недель ходить на скалодром – это тоже развивает выносливость и силу. Не будь я менее ленивой, и любительницей поваляться в субботу в постели, Смоленский бы потерпел сейчас полнейшую капитуляцию. Ведь он в менее выгодном положении: я держу его за запястья, которые еще не зажили.
– У нас еще есть пара часов, Саша. Продержишься? – с издевательским холодком интересуется Смоленский, продолжая прожигать во мне дырку надменным взглядом.
Такое чувство, будто бы он ждет, что я сама раскаюсь. Пойму, что у меня нет совести и я посмела касаться своими ручонками наследника такой богатой семьи, отпущу его и пойду, потупив взгляд, испытывать муки совести в уголок туалета, где и место такому человеку, как я.
– Я хочу услышать пароль от твоего телефона.
– Первое, что ты услышишь от меня в аэропорту – как я заказываю обратные билеты, – фыркаю я.
– С помощью телепатии? Твой телефон у меня. Пока я не увижу, что ты не записывала наш с Дариной разговор – ты его не получишь обратно.
– Я не позволю тебе пялиться в мой телефон. Там мои фотки в белье.
Конечно, это чистая неправда. Будь там мои фотки в белье – боже, плевала бы я на то, что их увидят. Но первое, на что наткнется Смоленский в папках «видео» и «фото» – это фото и видео с Майей. Если бы малышка была похожа на мою сестру, я бы менее напрягалась. В конце концов, Аля ведь действительно могла ее родить от любого другого мужчины. Но тут у Смоленского могут возникнуть подозрения.
– Мне плевать на твои фотки в белье.
– Зато мне не плевать, Смоленский.
– Ты можешь сопротивляться, Саша, но учти, что я могу отдать телефон специалистам, которые легко его вскроют. И тогда твои фотки в белье увижу не только я.
Я внимательно смотрю в его серые, бесстыжие глаза. Взгляд непроизвольно скользит по четкой, красивой линии носа и губ. Конечно, ему плевать на мои фотки. Он подобное видел небось уже миллион раз. Что он заложил в прошлой жизни дьяволу, чтобы получить такую внешность, от которой даже у меня что-то екает в душе, несмотря на всю неприязнь и ненависть к нему?
– У тебя телефон звонит, – Смоленский отвлекает меня от любований его внешностью. Фу, Саша. Ты дура. Я моргаю, прогоняя наваждение, и вижу, как он переводит взгляд на экран смартфона, – твоя мать, похоже. Мне стоит принять вызов?… Твою мать, Александра!..
Не выдержав, я подскакиваю и кусаю телефон, несмотря на то, что Смоленский в первую секунду пытается отпрянуть от моего внезапного броска. После он медленно изгибает бровь под аккомпанемент хрустящего экрана.
Удивительно – в его глазах я не замечаю ни ярости, ни намека на недовольство. Он смотрит на меня так, словно я смогла задеть его самые скрытые и тонкие струны души. Надеюсь, этот взгляд у него из-за того, что я сожрала перед ним свой телефон, а не из-за того, что он увидел на фотке моей мамы маленькую Майю у нее на руках.
– Ты самая отбитая женщина, которую я встречал, – медленно произносит он, отпуская телефон и вытирая об меня обслюнявленную кисть, – доставай при мне карту памяти и смывай в туалет, раз так.
– С удовольствием, – я выплевываю в кулачок кусочек пластика. Прости, малыш. Мы прошли вместе через многое, но тебе пришлось пасть смертью храбрых.
Смоленский смотрит на это, чуть прищурившись, словно пытается оценить по десятибалльной шкале, насколько он хочет отправить меня в психбольницу.
– Слабо верится в то, что ты настолько скромная. У тебя есть тайны, ради которых можно лишиться и телефона, Саша? Можешь не отвечать, – он усмехается, поднимаясь с кровати, а я немного расслабляюсь, понимая, что опасность мне перестала угрожать, – в будущем ты трижды подумаешь, перед тем, как записывать чужие разговоры.
– Учитывая обстоятельства, при которых я тебя знаю, я предпочту не записывать твои разговоры, Кирилл, а после этой недели сходить к гипнотизеру, чтобы забыть нашу встречу навсегда, – бросаю я ему в спину, когда он отходит налить себе воды.
Он оборачивается, приподняв бровь.
Теперь наступает моя очередь посмотреть с выражением «ну что, съел?». Хотя, по факту, съела сейчас я. Свой телефон. Черт, даже не думала, что мои зубы настолько крепкие.
– Все еще винишь меня в смерти своей сестры?
– Нет, я могу поверить, что ты ее не убивал… – отвечаю я, пока верчу в руках телефон и пытаюсь понять, где карта памяти. Вообще, у этих моделей разве есть карты памяти? Я в него ничего не вставляла.
Я провожу пальцем по треснутому экрану, набирая пароль и отменяю такси, которое вызвала тупая Сири. Пока Смоленский занят, я отправлю все фото в облачное хранилище, и удалю их с телефона. Пусть любуется на пустую память.
Вздохнув, я продолжаю:
–…Но, как бы то ни было, я не верю твоим словам, что моя сестра лгунья и изменщица. Она не заслуживает этих слов, потому что никогда не лгала и не была ненормальной. Она любила тебя. И никогда бы не изменила. Она даже со мной перестала общаться, лишь бы не доставить твоей семье неудоства.
На лице Смоленского мелькает усталая, саркастичная улыбка.
– Я в курсе, что она разорвала с вами все отношения. А ты, похоже, не в курсе двуличия своей сестры. Насколько помню, она говорила, что ты подстилка для богатых страшных мужиков, но после нашего развода побежала именно к тебе за помощью, когда ее все послали к черту.
Я замираю, а потом пораженно поднимаю на этого человека взгляд. Кажется, я впервые поймала себя на мысли, что хочу кого-то выкинуть с самолета.
– Ты врешь, – вырывается у меня, – она не могла этого сказать.
– Хочешь доказательства? Мне на хрен не нужно лгать. В моем доме есть много мест, где установлено видеонаблюдение. Думаю, если я захочу, то смогу найти пару разговоров с твоей сестрой. Ее настроение менялось со скоростью звука. От адекватного до полностью отбитого.
Он открывает бутылку и наливает в стакан воду. Мне кажется, что пузырьки от газированной воды шипят сейчас просто оглушительно. Хочется выдохнуть, но не получается – на грудь словно булыжник положили. Давящее, поганое ощущение. Я не хочу верить в слова Смоленского.
– Она прекрасно знала, как я зарабатываю деньги, – медленно произношу я, – это неправда. Для чего она такое сказала?
– Потому что стыдилась? – Смоленский приподнимает бровь, – когда мои родители захотели познакомиться с ее, она отказала во встрече. Сказала, что у вас плохие отношения, и что ей будет стыдно за ваше поведение.
– Врешь, – повторяю я, не веря своим ушам, – Смоленский, прекрати.
– Налить воды? – он усмехается в ответ, а я закипаю, забыв про телефон.
– Засунь ее себе куда-нибудь! Ты говоришь о ком угодно, но не о моей сестре! Она была глупенькой, но не дрянью, – я встряхиваю головой, а потом меня осеняет пугающая мысль, – стой, ты следил за ней после развода?
Смоленский внимательно смотрит на меня. Похоже, он замечает мое напряжение в этот момент.
– Первое время – да. До тех пор, пока она не оказалась у тебя под крылышком.
– А до этого? – мой голос похож на шепот.
– До этого она пыталась найти прибежище у богатых друзей… – Смоленский делает паузу, и я вижу, как криво изгибается уголок его губ, когда он продолжает, – и у того, с кем изменяла мне.
Я опускаю глаза вниз, не выдержав пристального взгляда. Честно говоря, я считала, что Аля сбежала в таком виде от мужа. Получается, что нет. Все жуасно запутанно. Есть ли Смоленскому резон лгать? Даже не могу придумать причины, если честно. Если бы он действительно был причастен к смерти и избиению Али – он бы мог спокойно сказать мне это в лицо, посмеяться и знать, что я ничего ему не смогу сделать, потому что в нашем мире все решают большие деньги и связи, которых у меня нет.
И еще кое-что: вот почему Смоленский ничего не знает о Майе. Он просто предпочел забыть об Але и впоследствии оказался совершенно не в курсе, что та родила ребенка.
– Похоже, ты совершенно не знаешь свою сестру, Саша, – заключает Смоленский, а я молчу в ответ.
Нет, я не могу оставить это просто так. Я должна понять, что произошло с Алей, которая была вполне адекватна до брака со Смоленским, и почему именно его она обвиняет во всех бедах…
– Можешь посмотреть телефон, – я дожидаюсь, пока очистится память, протягиваю свой бедный смартфон Смоленскому. Хотя, там вообще мало чего можно увидеть. Почти две трети экрана пошло трещинами, – я ваш разговор с Дариной не записывала. Если это все, то я, пожалуй, пойду и подумаю над тем, что ты мне рассказал. Мне нужно одиночество.
– Можешь остаться тут, – Смоленский игнорирует протянутый телефон и закручивает крышечку бутылки. Потом ставит ее на стол рядом с кроватью, – все равно я вряд ли буду спать на кровати, которую ты пометила своим лицом. Купи себе стойкую косметику, Саша, если собираешься выкидывать такую хрень еще раз.
– Стойкого тональника не существует, – фыркаю я, поднимая взгляд на него.
– Тогда в своей постели я хочу видеть тебя с чистым лицом, – усмехается этот черт, и, оставив меня сидеть с круглыми глазами, уходит, прикрыв за собой дверь.
У него отвратительные шутки. Надеюсь, это не намек на что-то.
