Текст книги "Эскорт для чудовища (СИ)"
Автор книги: Анна Шварц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Глава 16
К моему глубокому стыду я отрубаюсь почти мгновенно, стоит мне тихонько принять душ в отдельной комнате, смыть мерзкие запахи кальяна, который курил Андропов, и упасть на просторную кровать.
Перед тем, как мои горящие от усталости веки опускаются, я осторожно прикасаюсь языком к губам, пытаясь вспомнить все ощущения от поцелуя. Стыд засыпает вместе со мной, поэтому хотя бы в эту минуту я чувствую тепло в душе от воспоминаний.
Хотя, сны, которые я вижу в эту ночь, сложно назвать спокойными. Видимо, накопившийся стресс находит выход именно там: мне снится еще живая мама, сестра и наше совместное прошлое. Во сне я снова вижу нас возле палаток с фаст-фудом, и запахи, которые приносит ветер, кажутся такими реальными…
…Что я просыпаюсь с тяжелым сердцем, когда за окном уже брезжит рассвет. Какое-то время я лежу, подложив руки под голову, пытаясь пережить чувство, словно на грудь мне положили камень в несколько тонн. Только потом я нахожу в себе силы встать.
Расчесавшись, я одеваюсь и, зевая, спускаюсь вниз. В доме Смоленского стоит тишина, и до тех пор, пока я не захожу на кухню и со всего размаха не влетаю в Кирилла, я думаю, что он мирно спит.
Кофе в его кружке буквально фонтаном подпрыгивает вверх. Я едва успеваю отпрянуть, чтобы оно не оказалось у меня на лице.
– Твою налево, – с чувством произносит Смоленский, когда я взвизгиваю. Горячая жидкость впитывается в одежду, причиняя боль: хорошо, что большая часть приземлилась на бюстгалтер с пуш-апом. Примерно туда же, куда я вчера пролила сок.
– Извини! – восклицаю я, и поднимаю глаза на Смоленского, – вот блин! Тебе не больно?
– Относительно нет, – меланхолично отвечает он мне, стряхивая капли кофе с обнаженного торса вниз, к поясу штанов. Мне хочется развернуться и убежать: лицезреть его с утра в таком виде – слишком большое потрясение для моей и так пошатнувшейся психики.
– Я думала, ты спишь, поэтому не смотрела, куда иду. – оправдываюсь я, а Смоленский болтает в чашке остатки кофе, словно оценивая, стоит ли их пить, или проще заварить новый, и хмыкает.
– Я тоже не думал, что ты встанешь так рано, поэтому я в таком виде. Я накину футболку.
«Да ладно, не надо» – мелькает мысль. – «Ходи так». Где я еще увижу такое тело? Только на картинках в интернете. Господи, ну почему он бывший муж моей сестры? Мир, ты дико несправедлив.
– Все нормально. – бормочу я, чувствуя, как кофе, все же, начинает жечь, и оттягиваю верх вместе с бюстгалтером. Смоленский замечает этот жест и оставляет чашку, а потом разворачивает меня, положив руку на спину.
– Пойдем.
– Куда?
– Переоденешься.
– У меня нет запасной одежды. – тяну я, и слышу ироничный хмык.
– Я тебе одолжу свою.
Он заводит меня в гардеробную и берет с одной из полок темную футболку, а потом передает мне. Я киваю, благодаря. Хорошо, что я переоденусь, но жаль, что у меня, скорее всего, останется ожог, как и у него: там, где были капли кофе, я замечаю красные пятнышки.
– Отвернись. – прошу я. Смоленский в ответ приподнимает бровь, и, забрав с полки другую футболку, вообще выходит, оставив меня в одиночестве.
Я быстро переодеваюсь. На топ мне плевать, а вот бюстгалтер жалко: пока я доеду домой и кину его в стирку, кофе уже высохнет, и это белоснежное чудо можно будет только выбросить. Не знаю уж, как людям в рекламах удается отстирывать въевшиеся пятна, но у меня даже обычные брызги грязи на светлых брюках остаются после трех стирок.
На кухню я возвращаюсь, сжимая в руке испорченные вещи. Футболка Смоленского кажется мне очень уютной и теплой, да и выглядит неплохо: передний край я заправляю в джинсы. Будем считать, что это модный нынче» оверсайз».
Кирилл, все еще с обнаженным торсом, стоит возле раковины на кухне и отмывает себя, судя по всему. Услышав мои шаги, он оборачивается. Его взгляд случайно падает на бюстгалтер в моей руке… там и задерживается.
– Спасибо. – благодарю его я. Похоже, он очень старается не смотреть на мою руку, но у него плохо выходит.
– Ты не обожглась? У меня вроде была где-то мазь в аптечке.
– Немного, но вряд ли мазь поможет. Пройдет само за пару дней.
– Почему ты не закинула вещи в стиральную машину?
У меня дергается глаз. Потому что мне кажется это более неприличным, чем остаться на ночь в отдельной комнате? Когда в стиральной машинке мужчины полощутся твои лифчики – это уже другая стадия отношений.
– Я дома постираю, не переживай…. – я замолкаю и поднимаю недоуменно взгляд, когда Смоленский закрывает воду и подходит ко мне… так и не надев футболку. Он останавливается напротив, поднимает руку, опираясь на стену рядом с моей головой, а я вытаращенными глазами смотрю на произведение искусства – его четкие мышцы пресса, которые можно хоть на обложку журнала фоткать.
От него пахнет хвойным гелем для душа.
А потом я дергаюсь назад от неожиданности, ударившись затылком, когда он наклоняется к моему лицу..
– Я не почистила зубы. – бормочу я, прикрыв рукой рот.
Он молча смотрит на стену позади меня. Потом отстраняет руку от моего рта, и заставляет отодвинуться подальше от стены, и встать почти вплотную к нему. И легко, мягко целует, оставив на моих губах мятный запах пасты, чем заставляет меня окончательно смутиться. Ну я же сказала!
– В каждой ванне есть запас одноразовых щеток, если что. – произносит он, чуть отстраняясь, и я не успеваю ничего ответить, потому что его телефон играет мелодию. Смоленский отходит от меня, прекратив смущать, и только тогда я выдыхаю.
Кирилл принимает вызов, включив громкую связ, ь и отходит к кофемашине, поставив чашку и потыкав в кнопки.
– Кирилл Владимирович, охрана вас беспокоит – оживает динамик телефона. – Доброе утро. Тут Дарина приехала, просит пропустить. Говорит, что забыла вчера у вас что-то важное.
Пф-ф-ф-ф. Я едва сдерживаюсь, чтобы громко не фыркнуть. Быстро же она поправилась! Не прошло и дня, как милая невестушка снова готова стоять на страже чести своего жениха, отгоняя всяких эскортниц. Или вчера была всего лишь хорошо разыгранная сцена, чтобы Смоленский съездил с ней в больницу, позабыв о Саше?
Кажется, даже Смоленского веселит эта ситуация – он хмыкает.
– Узнай у нее, что она забыла и напиши мне. Я ей потом передам.
– Она говорит, что это срочно…
– Тогда все равно узнай, что она потеряла, и, может, я поищу эту вещь. Или заставлю тебя зайти и поискать. Я сейчас занят.
* * *
Из дома Смоленского мы выходим вместе. Я иду немного позади него, ловя запах его одеколона, и думая о том, что между нами происходит. Кирилл ведет себя слишком естественно, поцеловав меня ночью, и сегодня с утра, будто бы мы пара и это в порядке вещей. А мне хочется расставить над «и» все точки, но я не знаю, как начать разговор.
Подняв взгляд, я неожиданно замечаю вдалеке, за ограждением Дарину, которая опирается спиной на бок своей красненькой машинки, и, сложив руки на животе, чего-то ждет.
Даже отсюда я отмечаю ее ослепительно милую улыбку, которой она приветствует Смоленского.
Но когда мы подходим ближе, улыбку на ее лице перекашивает, словно в отражении кривого зеркала: Дарина, наконец, замечает меня. Она даже не может скрыть, что испытывает шок. Ее внимательный взгляд, как фотоаппарат, первым делом выхватывает футболку Кирилла, надетую на мне.
– Доброе утро, – ее голос звенит напряжением, – Кирилл…
– Что ты здесь делаешь? – перебивает он ее. – По-моему, тебя вчера отвезли в больницу.
– А мне стало лучше! Хочешь, чтобы я там месяц лежала, что ли?
Смоленский в ответ изгибает бровь. Она произносит это с такой агрессией, что я легко понимаю – мое появление задело ее. О-о-очень сильно. Слишком сильно для той, кто называет себя всего лишь другом Смоленского.
– Доброе утро, Дарин! – я улыбаюсь так, что у меня челюсти сводит и радостно машу этой женщине, а она переводит на меня злой взгляд, – как ты? Ты вчера меня напугала.
– Я нормально, – бросает она небрежно, давая понять, что общаться со мной не хочет и смотрит на Кирилла. – слушай…
– Что ты вчера забыла-то? – интересуется Смоленский, – давай скорее говори, потому что я занят.
– О, я надеюсь, ты не занят до самого вечера? Мой папа приглашает нас в гости на ужин…
– Я не смогу. – легко обламывает ее Кирилл, и Дарина раздувает ноздри, яростно сверкнув глазами. Она подходит к ограждению, прижавшись к нему лицом так, что я прыскаю от смеха: такое чувство, что она пытается протиснуться между железными прутьями, как змея. И после этого она шипит, как настоящая кобра:
– Кирилл! Ты не забыл, что я еще считаюсь твоей невестой?! Ты посреди белого дня ходишь с другой… девушкой! Уже который раз отмазываешься от встречи с моими и твоими родителями! И, если ты забыл, я тебе напомню, – острый ноготок тычет в мою сторону и я приподнимаю брови, – она – сестра твоей бывший жены, которая тебе изменяла! Хочешь наступить второй раз на те же грабли?
– Заткнись, – обрывает поток ее откровений Кирилл, – Дарина, при всем уважении к нашей дружбе тебе лучше придержать язык.
– Иначе что? – с вызовом фыркает та.
– Иначе тебе придется сказать правду про беременность твоему отцу, потому что больше я в этом фарсе участвовать не стану. Скажи охране, что ты умудрилась вчера потерять в моем доме – и тебе эту вещь передадут. Хорошего дня.
Смоленский пикает брелком сигнализации, открывая машину, и, взяв меня под локоток, усаживает внутрь, пока Дарина открывает-закрывает рот, пытаясь что-то ответить.
– Эм… – неуверенно произношу я, когда он садится за руль, и когда я замечаю его взгляд: по-моему, Смоленского умудрились разозлить, – я к тебе приехала на своей машине, Кирилл…
– А, блин, – он смотрит на меня, – извини. Хочешь поехать сама?
Я опускаю виновато взгляд.
– У меня вчера заканчивался бензин, когда я ехала к тебе. Меня бы немного заправить…
Смоленский переводит взгляд туда, где все еще стоит Дарина, что-то яростно печатающая на телефоне. По его взгляду я понимаю, что он не собирается сейчас выходить и в присутствии этой истеричной стервы пихать в мою машину шланг, чтобы перелить бензин.
– Давай я тебя подкину, куда надо, а позже туда кто-нибудь пригонит твою машину? – предлагает Смоленский, и я, тихо хмыкнув, киваю.
* * *
Сначала Смоленский довозит меня до дома, и там я с ним прощаюсь: мне нужно переодеться, накраситься, перекусить, прежде чем я отправлюсь на свою работу. Заставлять его ждать – свинство.
– О-о, Санечка! – всплескивает руками Карина, когда я захожу в свой салон. Я сначала даже не признаю ее: эта хрупкая армянская девушка здорово поправилась. Потом только, опустив взгляд на ее живот, до меня доходит, что Карина беременна.
– Здравствуй-здравствуй, – радостно приветствую ее я, – тебя можно поздравить?
– Ты про это? Ой, давно уже! – Карина кивает на свой живот, а девочка-парикмахер закатывает раздраженно глаза. Я внимательно смотрю на нее: мы приняли ее на стажировку около двух недель назад, и пока у меня оставались сплошные вопросы к ее работе, и к ее несколько грубому и неприязненному отношению к клиентам. Если она обидит Карину – репутации моего салона может настать конец.
– Лейла, подмени Веру, – прошу я другую девушку, которая сейчас свободна. Она быстро кивает, кажется, поняв без пояснений. – Вера, можешь сходить на перерыв.
Когда стажерка уходит, Карина громко фыркает.
– Это новенькая? Все волосы мне выдергала.
– Прости. Лейла тебе сделает кератин, а с этой девушкой я сегодня распрощаюсь.
– Бывает. Ладно, не будем о ней. Я тебя сто лет не видела, новость о моей беременности ты узнала, теперь рассказывай – как у тебя дела?
Я вымученно улыбаюсь. Ужасно, но Карину грузить я не стану. Мы не настолько друзья.
– Все более-менее.
– Самвел сказал, что видел тебя в Сочи на его вечеринке со Смоленским Кириллом. Он ничего не перепутал? Где вы вообще могли познакомиться, учитывая то, что этот паренек без пяти минут женатик?
– Паренек?
– Ой, все они мальчики до сорока, – отмахивается Карина, – только машинки для игр со временем становятся больше.
Я хмыкаю.
– Мы не знакомились нигде. Меня попросила составить ему компанию старая знакомая. Я согласилась по старой памяти ее выручить.
Карина едва улыбается в ответ.
– Ясненько. Слушай, сделай мне кофе. Устала просто так сидеть.
– Я попрошу кого-нибудь, – сдержанно киваю я. В этом вся Карина. Стоит ей напомнить о том, кем я работала, как сразу появляется это немного снисходительное отношение. Поэтому вряд ли мы когда-нибудь станем подругами.
Поболтав еще на отвлеченные темы, и дав Карине свой номер, который она потеряла, я ухожу к себе в закуток, где занимаюсь работой и документами, с которыми накосячила бухгалтерия. Когда я выхожу – Карины уже нет, а девушки порхают над светленькой дамой в возрасте, похожей на Мерилин Монро.
На улице я смотрю на время. До встречи с Майей снова остается пара свободных часов, поэтому я сажусь в машину, которую вежливо пригнал мне какой-то дядька, работающий на Смоленского, и…
Будь я пешком и сказала бы «ноги сами меня понесли к этому месту…». Но я на авто, поэтому, понесли меня колеса к небольшому магазинчику с живыми цветами. Взяв большой букет белых роз и немного поменьше – с полевыми цветами, я кидаю их на сиденье и отправляюсь прямо к кладбищу.
Пока я иду по тропинке среди деревьев и слушаю карканье ворон, то благодарю мир за то, что сегодня снова пасмурная погода. Посещать кладбище в солнечный, теплый день всегда тоскливо. Еще одно напоминание о том, что весь мир продолжает жить, а человек, к которому ты пришла – нет.
Когда я подхожу ближе к месту, где похоронили Алю и маму, то в первый момент мне хочется затаиться за ближайшим деревом и подождать, пока странный человек, который сидит на скамейке возле могил моих родных, уйдет.
Но потом я прищуриваюсь и с удивлением понимаю, что это… Смоленский?!
А он что здесь делает?…
Я тихо подхожу ближе. Кирилл слышит мои шаги и оборачивается. Я чуть улыбаюсь ему, показав цветы в руках. Потом замечаю на могиле Али такие же белые розы. Почему-то ком подступает к горлу, но я его сглатываю и произношу:
– Как-то не ожидала тебя тут увидеть. Еще раз привет.
– Извини. – отвечает он, похоже, нисколько не смутившись. Его лицо спокойно, без тени печали или какие еще эмоции могут быть у человека, посетившего могилу своей бывшей жены… похоже, Смоленский просто сегодня решил расставить для себя какие-то точки над «и». – Я ненадолго.
– Да нет, ты мне не мешаешь, – усмехаюсь я и подхожу к могиле Али, положив на нее белые розы, а потом маме – букет полевых цветов. – Ты здесь впервые?
– Второй раз.
Я киваю, решив не спрашивать, когда был первый. Наверное, когда Аля умерла. Осторожно присев на лавочку рядом с Кириллом, я чувствую вспыхнувшее смущение. Моя противная и саркастичная часть нашептывает «собрались два предателя, как же вам не стыдно?». В принципе, да, мы виноваты в том, что испытали друг к другу то, чего не должны. Симпатию. Поэтому мне некомфортно смотреть на фото сестры и я смотрю на маму, еще раз испытывая горечь за то, что все случилось с ней так трагически и неожиданно. Без нее мне очень сложно.
– Ты скучаешь по Але? – вырывается у меня вопрос и я слышу тихую усмешку.
– Нет.
Я бросаю в сторону Смоленского испуганный взгляд. Разве может он говорить такое здесь?
– Зачем тогда пришел?
– Я не скучал, но есть кое-какие вещи, которые меня беспокоят. Думаю, стоит с ними сегодня распрощаться навсегда.
Я киваю. Ясно, он и впрямь расставляет какие-то точки над «и» для себя, как я и предполагала.
– А ты? – Смоленский смотрит в мою сторону. – Я думал, ты поехала на работу. Почему сегодня пришла сюда?
– Я уже разобралась с работой, – медленно произношу я, – поэтому и поехала сюда. Я чувствую себя виноватой перед Алей. Хотела высказаться…
– За что?
– За то, что произошло между мной и тобой недавно, – решаю я признаться и сказать прямо, – Она была твоей женой…это не очень правильно. Может, если бы я не испытывала к тебе симпатию, было бы проще прийти сюда, свалить все мысленно на тебя и пообещать, что этого больше не случится.
Я ерзаю на лавочке, чувствуя, что сижу на краешке. Все-таки, она маловата для двоих, особенно, если один из людей – Смоленский с широкими накачанными плечами, а второй – Саша с большой жопой.
Повисает молчание. Я даже немного начинаю жалеть, что вывалила на Смоленского свои мысли и, по факту, призналась в симпатии. Может, еще рано для подобных откровенностей. Лучше бы я рассказала ему про Алю все, что узнала, разговаривая с Андроповым. Может, Смоленский бы думал о ней не так плохо…
– Ей уже все равно, Саша, – слышу я голос Смоленского, – К тому же, мы развелись задолго до ее смерти, чтобы ты испытывала за что-то вину. Ты веришь в загробную жизнь?
– Немного, – вздыхаю я. – Ты, судя по всему, совершенно не веришь.
– Вообще нет. Зато я верю, что самое большое наказание для человека – это под конец жизни вспоминать об упущенных возможностях, и о том, что не успел сказать другим людям.
У меня перехватывает дыхание. Ну почему он такой?… одним предложением смог заставить меня вспомнить о том, что я упустила в жизни и почувствовать себя глупой и вечно сомневающейся.
Намек, конечно, понят.
Что, если я действительно не позволю зародившейся симпатии между нами вырасти во что-то большее? Сейчас я считаю это правильным, но не буду ли я жалеть об этом потом?
– Если что, я тобой не собирался манипулировать, Саша, – прерывает мои размышления Кирилл, продолжая, и со вздохом, расслабленно откидывается спиной на ограду, засунув руки в карманы, – если ты вообще никак не сможешь избавиться от стыда перед сестрой, то не стоит идти против себя, считая, что упустишь что-то. В конце концов, жизнь длинная. Ты можешь встретить кого-то, кто тебе больше подходит и не вызывает плохих воспоминаний. Главное, что я тебя понял и услышал.
Я едва киваю. Мне сейчас сложно что-то ответить на это.
– Ты знал, что Алю шантажировал Андропов Стас? – перевожу я тему, а Смоленский приподнимает брови в ответ.
– Догадывался, когда увидел видео с камер.
– Нет, еще раньше. Это он помог ей познакомиться и сойтись с тобой, но в обмен на эту услугу заставлял делать плохие вещи, – вздыхаю я, – пожалуйста, не держи на нее зла. Она наверняка любила тебя. Просто она была не готова к давлению и шантажу, поэтому не выдержала такой жизни и начала делать страшные вещи. Думаю, поэтому она утаила рождение Майи, потому что боялась, что ты ее не простишь и просто отберешь ребенка.
– Мне уже все равно на то, что было, Саша, – он усмехается, – и нет, если бы она меня любила, то не стала бы молчать, а попросила у меня помощи еще раньше, признавшись во всем. Она любила жизнь, которая ей была доступна со мной.
Закончив, Смоленский встает с лавочки, и я поднимаю на него глаза.
– Мне нужно ехать, – произносит он, глядя на меня, – оставлю тебя подумать в тишине. Надеюсь, увидимся еще сегодня.
– Хорошо, – тихо говорю я. – увидимся.
Он уходит, а я остаюсь сидеть, глядя на обрамленное рыжими волосами юное лицо Али на фото, и слушая звук удаляющихся шагов.
Глава 17
Потом я навещаю Майю, которая играет со своим новым другом – медведем, и какой-то девочкой старше нее, которую тоже недавно перевели в палату. Глядя на веселое личико малышки, я молюсь, чтобы она как можно быстрее вернулась домой. Пора бы уже черной полосе в нашей жизни закончиться. Надо двигаться дальше.
К вечеру я снова заезжаю в свой салон, застав там скучающих без дела девушек, и поманив их к себе поближе, чтобы кое-что сказать.
– Да вы что, Саша! – восклицают они, когда я кладу перед ними свое старое фото и озвучиваю, что я хочу, – вы хотите вернуться к рыжему? Мы уже к вам привыкли такой…
– Я устала вечно подкрашиваться, – вздыхаю я, помяв концы волос между пальцами, – да и волосы стали не очень.
– Да ладно, у вас отличные волосы, толстые, густые! Но желание клиента, конечно, закон. Садитесь. Кофе сделать?
– А пирожные остались еще? – вздыхаю я, а одна из девушек, Аня, смеется.
– Нет, но я сбегаю тогда в кондитерскую. Подождите немного.
Мне страшно снова возвращаться к своему цвету. Так, что я стискиваю руки в кулак. Если я еще и кофе напьюсь – начну подпрыгивать прямо в кресле. Запахи шампуней, едкий запах краски окутывают меня, заставляя нервничать еще больше, и только сладкий аромат пирожного из соседней кондитерской, которое приносит Аня, немножко успокаивает.
Потом девушки сушат феном мои волосы, делая легкую завивку, и я немножко согреваюсь, прекратив дергаться. Рыжая прядь падает мне на лицо и я удивленно смотрю на нее, не веря, что это мое. Настолько я привыкла видеть на себе светлые-светлые волосы.
– Ну, все, – радостно отчитываются девушки. Они разглядывают меня с восторгом в глазах и я начинаю верить, что выгляжу я хорошо. Даже если непривычно. – Поворачивать вас?
– Давайте, – выдыхаю я.
Кресло медленно разворачивается. Пару минут я растерянно смотрю на себя в зеркало, не узнавая, а потом начинаю тихонько ржать.
– Что? – суетится возле меня Аня, – не нравится? Я не смогу вас сейчас перекрасить обратно, вы же это знаете… но мне кажется, что вам очень идет.
– Нет, все в порядке, – выдавливаю я сквозь смех, – просто увидела выражение своего лица.
* * *
Дома я сбрасываю сумочку на пол и иду переодеваться, чтобы избавиться от запаха краски на одежде. Потом умываюсь от косметики, и отправляюсь позавтракать, не замечая, что избегаю смотреть на себя в зеркало. Доев бутерброд с рыбой, я, все-таки, возвращаюсь в коридор, где висит большое зеркало над столиком с ключами и косметикой, и опираясь на столик руками, со вздохом поднимаю взгляд.
Рыжие волосы, веснушки на лице, светлые ресницы. Только брови стали немного темнее, чем были, но все равно я выгляжу, как много лет назад. Когда мы с Алей были еще юными… Поэтому я долгое время продолжала краситься, лишь бы не видеть себя такую, и лишь бы я не напоминала себе сестру.
Я чувствую, как слезы начинают бежать из моих глаз и закрываю лицо руками, давая им волю. Мне просто необходимо поплакать и освободиться от этого навсегда.
Прощай, Аля. Я буду помнить о тебе всегда, и постараюсь, чтобы дочь слышала о тебе только хорошее. Мне все еще больно вспоминать о нашем прошлом, но я обязательно справлюсь с этой болью. Поэтому сейчас я должна тебя отпустить, чтобы жить дальше и попытаться быть счастливой.
* * *
– Ты занята, Саша? – звонок Смоленского около восьми вечера выбивает меня из колеи, потому что я сижу уже с гулькой на голове, с бокалом в руке, и с зажатыми в пальцах палочками для суши. «Ты занята, Саша?» – это значит, что ему надо со мной увидеться. Честно говоря, глядя на время, я уже не ожидала, что он мне позвонит.
– Ну, не совсем, – выплевываю я в тарелку сушину, потому что чавкать в трубку будет неприлично, – я дома, а что?
– Я хотел с тобой встретиться. Жаль, что это не будет свиданием, но у меня есть кое-какие новости.
– Я не могу сесть за руль, – убитым голосом признаюсь я, – у меня тут вино стоит.
– Я бы не заставил тебя ехать ко мне. Я недалеко от тебя, буду через несколько минут.
Я подскакиваю со стула.
– Блинский блин! – вырывается у меня, когда Смоленский отключается. Я сдираю резинку с головы, распуская волосы, и, едва не упав, подбегаю к зеркалу, снимая по дороге растянутую майку. У меня стоит выбор перед «остаться не накрашенной» и «выйти в убогих домашних шмотках». Даже не знаю, что из этого лучше. Наверное, стоило попросить Смоленского подождать… но ему придется торчать в машине полчаса.
– Черт…. – я быстро ляпаю на лицо тон, размазываю его, глядя, как он ложится на жирный крем мерзкими полосами, плюю и смываю его. Черт с ней, с косметикой. В такой спешке я буду выглядеть клоуном. Лучше переоденусь.
Спустя десять минут я выхожу на улицу, одевшись в симпатичный топ, брюки и белую женственную косуху. Смоленский не замечает меня, что-то набирая на телефоне, поэтому я открываю дверь сама и сажусь рядом с ним.
Интересно, что он подумает, увидев меня рыжей? Помнится, выбирая девушку для сопровождения, он поставил Кате условие «не рыжая». Этот цвет волос для него какой-то триггер после брака с Алей? Хотя, он утверждал, что не держит на нее зла… будет жаль, если он сейчас среагирует как-то неприязненно, но я не могу ходить блондинкой ему в угоду.
Смоленский поднимает на меня взгляд, отложив телефон в сторону и замирает.
И я с замирающим сердцем жду его реакции, наблюдая, как он скользит по мне взглядом.
– Ты бы предупредила, – произносит он вполне мирно, – я тебя сначала даже не узнал, подумав, что ко мне залез в машину кто-то левый.
– Извини, – со смешком отвечаю я, – не успела сказать. Не нравится?
Он иронично изгибает губы в улыбке, заводя машину.
– Твою внешность сложно испортить. Даже с зелеными волосами ты бы мне понравилась, наверное.
Я чувствую, как начинаю улыбаться, порозовев. Все в порядке. Кажется, мы с ним оба справились со своим странным отношением к рыжему цвету.
– Что случилось? – спрашиваю я, когда мы отъезжаем от дома, – ты сказал, что у тебя есть какие-то новости.
– Да, – произносит Смоленский, – но для начала я хотел бы кое-что показать одному человеку. Тебе придется немного потерпеть, но, боюсь, если я тебе сейчас все расскажу, ты не сможешь оставаться спокойной.
Сердце словно падает в пятки.
– Что-то с Майей?
– Нет.
– Тогда ладно. Я потерплю, – выдыхаю я. Хотя… черт, после каких новостей я не смогу остаться спокойной?
Мы болтаем со Смоленским на отвлеченные темы, пока едем куда-то. Спустя двадцать минут я понимаю, что мы направляемся к его дому, и шестеренки в моей голове начинаю скрипеть. Какому он человеку хочет что-то показать у себя дома? Антону?
Я едва не подпрыгиваю на месте, когда мы выходим из машины и направляемся по дорожке к дому. Кирилла я потом убью за эту таинственность. Заставить меня гадать так долго… это ему с рук не сойдет!
Он открывает дверь дома. Запоздало я замечаю, что в окнах горит свет, а значит, внутри кто-то есть. Мы разуваемся и проходим по направлению к гостиной, и стоит мне переступить ее порог, как я замираю, словно вкопанная.
Дарина?!
Девушка сидит на диване, сложив на груди ручки и высокомерно взирая на Смоленского, который заходит первым. Рядом с ней стоят два телохранителя, два Цербера Кирилла – Антон и еще кто-то. Забыла его имя, черт побери.
– И как это понимать? – с вызовом интересуется Дарина, – я приехала к тебе, а это двое сказали, что тебя нет, проводили в дом, но сказали, что не уйдут, пока ты не приедешь. Я больше не могу просто так зайти в гости к своему жениху?
Она вздергивает вопросительно бровь, закончив. В этот момент я выхожу из-за спины Смоленского. Дарина переводит на меня взгляд и внезапно сильно вздрагивает, приложив руку к сердцу.
– О, Боги, – выдает она, впившись в мое лицо взглядом, – я уже подумала, что она с того света вернулась. Вы прямо на одно лицо, Саша, – после этих слов Дарина чуть морщится, хмыкнув, – Кирилл, объясни, что тут делают все эти люди?
Смоленский молча подходит, кидая перед ней на столик какую-то папку и кивает.
– Открывай, смотри.
Дарина сверлит его злым взглядом, и потом фыркает. Тянется за папкой, взяв ее в руки и открыв, и произносит:
– Что за приколы? Посмотрю. А ты потрудись все-таки объясниться…. – она замолкает, опустив взгляд вниз, и я впервые вижу, как лицо невесты Смоленского будто теряет все краски, а в глазах появляется настоящий ужас.
