Текст книги "Если ты простишь (СИ)"
Автор книги: Анна Шнайдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
– Ты в своём уме, детка? У тебя тут учёба. Работа. А со мной ты чем будешь заниматься? Так-то я в принципе не против, но… Ты ж сама говорила, что карьеру строить собираешься.
– Ром, – тут я вспомнила, ради чего его, собственно, позвала, – и решила, что это мой козырь, – я беременна. От тебя.
Он сразу посуровел. Нахмурился, поджал губы и укоризненно покачал головой:
– Что ты за человек такой, Лида… Я же говорил тебе – пей таблетки. А ты чего? Не пила?
Я съёжилась и сконфуженно кивнула. Ромка терпеть не мог презервативы и, пусть он никогда не кончал в меня, всё равно предупредил, что нужно «сесть на колёса». А я забила на это. Считала, что не могу забеременеть, раз Ромка всегда вовремя вытаскивает член, и незачем глотать таблетки.
Дура наивная.
– Не пила.
– Ну и какие ко мне теперь претензии? – фыркнул Ромка. – Знаешь, я никогда не понимал вот этих классных историй – когда мужик детей не хочет, предупреждает бабу, что надо предохраняться, а она всё равно беременеет. С *уя ли я за такое платить должен? Если у бабы мозгов нет, так сама пусть и отдувается. Но ладно уж, побуду добрым. Сколько тебе на аборт нужно?
– Рома! – Я искренне ужаснулась услышанному. Да, я не ожидала такой реакции от человека, в которого была влюблена до глубины души. – Ты что такое говоришь? Я не собираюсь делать аборт! Это же твой ребёнок, а я тебя…
– Вот не надо, – Рома перебил меня, помахав ладонью перед моим носом. – Не надо тут про любовь. Когда любишь, учитываешь мнение человека, которого любишь. А я ведь тебе говорил, что не хочу детей! Нет, Лида, уж извини, но этот номер не пройдёт. Ты облажалась, а теперь хочешь на моей шее поездить?
– Рома…
– Короче, – он вновь меня перебил. – Я тебе переведу пятьдесят тысяч. На аборт и прочие реабилитации. Если ты от этой проблемы не избавишься – твой выбор, не мой. Ты же моё мнение не учитывала, когда таблетки решила не глотать? Вот и я теперь с тобой считаться не буду.
Больше Рома ничего не захотел слушать – как я ни умоляла, как ни всхлипывала, утверждая, что люблю его, он просто встал и ушёл.
Минут через десять на карту пришёл перевод – те самые пятьдесят тысяч.
И с тех пор я Ромку не видела… до той роковой встречи две недели назад.
12
Лида
– Лидия Сергеевна, – в спальню заглянула домработница, – у вас здесь убирать?
Я вздрогнула от неожиданности – так погрузилась в собственные воспоминания. Покосилась на часы на стене и безмерно удивилась, поняв, что просидела вот так, таращась в пространство и вспоминая прошлое, почти три часа.
Да, если бы Вадим увидел меня сейчас, то обязательно бы сказал свою коронную фразу: «Ты слишком расточительно относишься ко времени».
И был бы, разумеется, прав. Нельзя так, надо делать хоть что-то. Но…
– Не нужно. Я сама уберусь, если будет необходимость.
– Хорошо, – кивнула Оля и быстро закрыла дверь.
Симпатичная. Интересно всё-таки, сколько ей лет? На сколько Вадим её старше?
Господи, да при чём тут Вадим…
И опять меня заточила ревность. Она сидела во мне, как бобр, который грызёт изнутри мой мозг, пытаясь построить из мыслей «хатку» – теорию об интимной связи Оли и моего мужа.
И у неё отлично получалось. Я даже почти видела, как Вадим, поставив Олю на колени, трахает её сзади. Вот прям здесь, на нашей с ним кровати.
Фу, какая гадость!
Я даже содрогнулась.
И тут же подумала – а Вадим… он как? Представлял меня с Ромой в течение этих двух недель? Почти наверняка ведь представлял. И в отличие от меня – я-то в глубине души понимала, что муж не спал с Олей! – он точно знает, что я ему изменяла.
Наверное, поэтому Вадим и испытывает ко мне такое отвращение, что даже сидеть рядом не хочет. Хотя не наверное, а точно…
И это отвращение было бы ещё сильнее, если бы Вадим знал, что и как я делала все эти дни. Да… хорошо, что он не знает…
В тот день, когда я рассказала Ромке про свою беременность, я плакала весь вечер и полночи – вторую половину ночи спала, устав рыдать. И наутро отправилась на работу с опухшим от слёз лицом.
На дворе стоял декабрь, вовсю валил снег, в витринах магазинов были развешаны новогодние украшения. И в офисе фирмы Вадима тоже. А у меня, когда я пришла на работу, настроение было похоронное. Я положила сумку на стол, посмотрелась в карманное зеркальце и пришла к выводу, что непременно нужно умыться и хотя бы немного накраситься – иначе Вадим сразу заметит неладное.
Мы с ним тогда работали в тесной связке – он сам взялся меня учить, и во время практики, и после неё. Я даже где-то с октября стала называть Вадима по имени и на «ты» – он настоял, заявив, что уже не мой преподаватель и ни к чему эти формальности. Вадима так называли все коллеги, поэтому перестроиться было легко.
Отношения у нас были сугубо рабочие, причём не столько «начальник-подчинённая», сколько «мастер-ученик». Я действительно воспринимала Вадима уже не как преподавателя, а как своего личного наставника, человека, который поможет мне построить карьеру. Я восхищалась многими его качествами – организованностью, пунктуальностью, аккуратностью, способностью находить интересные и нестандартные решения. Иногда я не могла понять, что Вадим во мне нашёл, ведь я во многом была его полной противоположностью…
И тем не менее он меня учил. В том числе – бороться с собственными недостатками. Получалось у меня так себе. Но я настолько дорожила мнением Вадима, что старалась изо всех сил. И разводить нюни на работе, сверкая заплаканным лицом, не собиралась.
По правде говоря, за всю свою жизнь я не дорожила больше ничьим мнением – если не считать мнения Аришки. Вадим всегда был для меня непререкаемым авторитетом. И тогда, и сейчас…
Я шла по коридору по направлению к женскому туалету, когда Вадим стремительно вышел из-за угла – он всегда быстро ходил – и буквально поймал меня в объятия.
– Лида? – Он сразу нахмурился, разглядывая моё лицо. – Ты плакала, что ли?
– Нет, тебе показалось, – пискнула я, пытаясь опустить голову, но Вадим не позволил, придержав мой подбородок.
– Ну да, конечно, – усмехнулся он, но в глазах всё сильнее разгоралось беспокойство за меня. – Лида, вариантов-то всего два – ты либо долго плакала, либо всю ночь бухала. Второй вариант не годится ввиду отсутствия характерного запаха, значит, плакала. Пойдём ко мне в кабинет, расскажешь, в чём дело.
Может, мне стоило решительно отказаться, побыть гордой, заявив, что это не его дело, но… Во-первых, грубить Вадиму у меня никогда не получалось. Как-то странно грубить человеку, которого почти боготворишь и безгранично уважаешь. Ну а во-вторых, я подумала, что мне неплохо будет получить разумный совет от взрослого и опытного мужчины. Советы институтских подружек мною по понятным причинам не котировались.
В кабинете у Вадима мне всегда нравилось. Он делал ремонт по своим эскизам и на свой вкус, а его вкус был для меня идеальным.
Трудно сделать привлекательной комнату без окон, но у Вадима получилось, при помощи стиля лофт – когда создаётся ощущение, что нежилое помещение переделывают в жилое. Стены, выложенные кирпичом, контрастная мебель – столы цвета «венге», а диваны и кресла бежевые – и свисающие с потолка лампы, похожие на промышленные светильники.
«Окна» здесь тоже были. Точнее, их роль играли два огромных аквариума с рыбками.
А на рабочем столе у Вадима, убивая наповал любого посетителя, красовалась характерная советская лампа с зелёным абажуром. Увидев её впервые, я пошутила, что в комплект нужен ещё мраморный бюст Ленина, Вадим серьёзно ответил, что подумает на эту тему, – и через пару дней рядом с лампой появился и бюст.
Как я тогда смеялась…
– Ну, садись, рассказывай, – произнёс Вадим, кивая мне на одно из кресел, что стояли рядом с его письменным столом. Столы в кабинете были расположены буквой «Т» —верхняя «чёрточка» (стол Вадима) была короткой, а нижняя – стол для посетителей и совещаний, – длинной.
Я села в кресло и, поёрзав в нём, начала рассказывать. Периодически плакала, и Вадим тут же вставал и подавал мне бумажные платочки. А ещё он сделал нам чаю и принёс печенье… которое я, голодная до невозможности из-за своей беременности, съела в одиночку. Вадим к нему даже не притронулся.
– И что ты собираешься делать? – спросил он, когда я наконец замолкла и, хлюпая носом, жевала печенье, глядя в чашку. Несмотря на то, что я сама хотела рассказать ему всё, чтобы получить совет, мне было стыдно. Потому что в глубине души я была согласна с Ромой – сама виновата…
– Не знаю, – ответила я тихо и тяжело вздохнула. – Я хотела посоветоваться с тобой…
– Вариантов может быть несколько, – тут же откликнулся Вадим. Он говорил спокойно, и я даже немного заразилась от него этим спокойствием. По крайней мере, наконец перестала гипнотизировать взглядом чай и посмотрела на собеседника. Серьёзный, в идеально выглаженном костюме и блестящих очках в чёрной оправе, Вадим в тот момент вызывал у меня благоговение и трепет. Мне показалось, что он вот-вот – и разведёт мою беду руками…
В принципе, так в итоге и получилось.
13
Лида
– Тебе просто нужно выбрать тот вариант, который больше подходит, и дальше следовать плану, – продолжал Вадим. – Начнём с самого простого. Ты делаешь аборт, а затем борешься за квартиру через суд. Я помогу, а затраты на адвоката постепенно отработаешь, там не такие уж и безумные деньги.
– Нет, – я решительно помотала головой. – Я не хочу делать аборт!
Я думала, Вадим будет меня уговаривать. Мне казалось, что любой разумный взрослый человек должен это делать. В конце концов, мне двадцать лет, впереди ещё полтора года обучения… Куда мне ребёнок? Я точно знала, что бабушка и мама сказали бы что-нибудь вроде: «Потом родишь, не нужна нам очередная безотцовщина!»
Но Вадим просто кивнул и продолжил:
– Хорошо, тогда следующий вариант. Аборт ты не делаешь, уходишь в академ в вузе. Квартиру мы с тобой отобьём в суде, как в прошлом варианте, это даже не обсуждается. Ещё подашь на выплаты по потере кормильца, тебе полагается, как студентке очного отделения и матери-одиночке. Там не миллионы, но продержаться можно. Когда ребёнок подрастёт, отдашь его в детский сад, закончишь институт нормально и выйдешь на работу.
В устах Вадима это звучало вполне реально. Если не учитывать тот факт, что будет очень сложно. Я бы даже сказала – безумно сложно. Ведь с ребёнком мне помогать никто не станет. На институтских или школьных подружек не стоило и рассчитывать…
Когда я представляла, как буду жить одна с ребёнком, делая абсолютно всё по дому – раньше-то готовили и убирали всегда мама или бабушка! – у меня на голове начинали шевелиться волосы.
А если я заболею?! Кто присмотрит за ребёнком? Да, в конце концов, мне банально некогда будет даже в кино на понравившийся фильм сходить!
Вадим словно читал мои мысли:
– Но ты должна понимать, Лида: тебе придётся повзрослеть. Сейчас ты живёшь только для себя и ради себя, но если оставишь ребёнка, то начнёшь жить уже ради него в первую очередь. Тебе нужно будет научиться планировать траты, и не только траты – свободное время тоже. Пока ребёнок спит, необходимо будет не лежать на диване, а что-то делать – работать, готовить или убирать, чтобы успевать. Это сложно, но реально. Конечно, было бы проще, будь у тебя хоть какой-то помощник, но, раз его нет, придётся справляться одной.
Справляться одной…
Звучало ужасно. Я справлялась одна с учёбой и работой, но справлюсь ли я в одиночестве с ребёнком? Это ведь не кошечка или собачка, это ребёнок! Сын или дочь.
И, с одной стороны, аборт для меня был абсолютно неприемлем, но, с другой… я не могла не признать: он решает множество проблем.
– Есть ещё третий вариант, – вдруг сказал Вадим, и я удивлённо захлопала глазами:
– Да?
– Да, – он кивнул и отчего-то подобрался, выпрямившись в своём кресле, как часовой на посту. И посмотрел на меня настолько внимательно и пристально, что по позвоночнику побежали колючие мурашки. – И я тебя прошу: не отказывайся сразу. Подумай хотя бы сутки, взвесь все за и против.
Я занервничала. Схватилась за вазочку с печеньем – но она оказалась пустой, всё печенье я уже съела…
– Я сейчас ещё принесу, – сказал Вадим, заметив моё судорожное движение. – Сначала озвучу то, что хочу сказать, потом принесу. И дам тебе время подумать, разумеется. Так вот, Лида, – я предлагаю тебе выйти за меня замуж.
Я никогда в жизни так сильно не удивлялась. Точно помню, что буквально замерла в кресле, глядя на Вадима вытаращенными глазами. Но даже не подумала, что он может шутить, – настолько тупые розыгрыши были не в его стиле.
– Твои плюсы, – продолжал говорить Вадим, – они, в принципе, очевидны. Аборт делать не придётся, я буду помогать с ребёнком, и заранее могу пообещать относиться к нему как к своему. Предваряя твои вопросы: собственных детей у меня быть не может; если согласишься на моё предложение, я расскажу почему. Проблему с квартирой я решу безвозмездно, с учёбой и работой тоже помогу. Сразу скажу, что я предлагаю тебе не фиктивный брак, а настоящий. Естественно, склонять тебя к постели тут же я не собираюсь. Но это всё можно обсудить и потом. А пока – думай.
Я думала. И не понимала решительно ничего…
– А тебе-то это зачем? – почти прошептала я, пребывая в глубочайшем недоумении. Может, я сплю и вижу сон? Не мог ведь Вадим Юрьевич Озёрский, мой бывший институтский преподаватель и нынешний начальник, старше меня на пятнадцать лет, предлагать выйти за него замуж? Не мог же?..
Я даже ущипнула себя за руку. Вадим, увидев это, понимающе улыбнулся.
– Ну, во-первых, ты мне нравишься, Лида. Как женщина. Я не пытался за тобой ухаживать, поскольку видел, что неинтересен тебе и ты влюблена в другого. Во-вторых, я уже упомянул, что не могу иметь детей. А мне тридцать пять, и я хочу семью. Пару раз я пытался её создать, но… В общем, не получилось. Так что у нас с тобой равноценный обмен. Я решаю твои проблемы, ты – мои.
Я не знала, что сказать. Хотя сейчас, спустя годы, я понимала, что Вадим, скорее всего, уже тогда знал: я отвечу положительно. Потому что не послала его сразу, потому что не хотела делать аборт и…
…И потому что я всегда была меркантильной.
14
Лида
Я начала шевелиться ближе к обеду, осознав, что скоро придёт Аришка, а я вообще ничего ещё не сделала. Я понимала, что дочь, скорее всего, пообедает в школе, да и Вадим после танцев обычно куда-нибудь заезжал с ней быстренько перекусить, поэтому заморачиваться с приготовлением обеда не стала. В том числе и для себя. Впрочем, мне есть и не хотелось.
Я «разобрала» чемодан, закинув абсолютно все вещи из него в стирку, не глядя, и включила режим на подольше, чтобы хорошенько выполоскать из этих тряпок всю грязь. Плевать, что там большинство вещей можно стирать только вручную. Сядут – хорошо. Будет причина выбросить.
Заглянула в кабинет Вадима, полюбовалась на новый диван. И поразилась до глубины души, осознав, что этот диван абсолютно не вписывается в интерьер, будто Вадим выбирал его… хм… точнее, не выбирал вообще – просто купил и поставил.
Это говорило о многом. В первую очередь о том, что мой муж, несмотря на то, что держит лицо и кажется спокойным, пребывает в глубочайшем стрессе.
Подобная мысль причиняла боль. Хотелось поскорее избавиться от неё, забыться, не думать… но не получалось.
Я ведь сама сделала всё это с ним… с нами.
Чего мне не хватало? Точно не заботы. Больше, чем обо мне всегда заботился Вадим, невозможно заботиться о другом человеке. При этом он умудрялся никогда не душить меня своей заботой, позволял делать всё, что хочу. Он вообще ничего от меня не требовал – ну, кроме материнских обязанностей – и не просил. Я даже не помню, чтобы Вадим хотя бы раз занимался со мной сексом по своей инициативе. Нет, всегда инициатором была я.
Может, этого мне и не хватало? Но ведь я понимала, откуда растут ноги! Вадим всегда держал в уме то, что я согласилась выйти за него замуж не из-за любви и вообще в то время не думала о нём как о любовнике. Поэтому он обычно либо ждал, пока я сама созрею, либо делал мне ненавязчивые намёки. Но никогда не набрасывался, не принуждал. Это я, бывало, набрасывалась…
Я даже чуть улыбнулась, вспомнив наш с Вадимом первый раз – через три месяца после рождения Аришки. Во время беременности мне было вообще не до секса – носила я тяжело, несмотря на свой юный возраст, особенно в последнем триместре, не давали покоя поздний токсикоз и отёки. Но потом, после родов…
Видимо, это был какой-то гормональный взрыв. Потому что если раньше я смотрела на Вадима просто как на чужого человека, хоть и мужчину, живущего рядом – в одной кровати мы тогда ещё не спали, – то после рождения Арины стала заглядываться на него. Я начала любоваться его движениями, быстрыми, но при этом ловкими и точными, его улыбкой, не такой широкой и очаровательной, как у Ромы, но гораздо более умной и искренней. Мне нравилось, как Вадим шутит, я обожала слушать его рассказы о чём-либо – о чём угодно, на самом деле! – и с удовольствием проводила с ним любую свободную минуту.
Но Вадим не трогал меня. Вообще никогда – если не считать моментов, когда нужно было подать руку или куртку, помочь застегнуть сапоги на последних месяцах беременности. Однако во всём этом не было абсолютно никакой чувственности.
И я просто сходила с ума. Я не понимала: так будет и дальше? Он уже не хочет меня? Я после родов стала непривлекательной, чересчур располнела или что?
Мне начали сниться эротические сны, и практически в каждом из них присутствовал Вадим. Причём такой, каким я видела его каждый день, когда он возвращался после утренней пробежки, – слегка потный, разгорячённый, с сияющими светло-голубыми глазами. Я смотрела на него, распахнув глаза и глотая слюни, – особенно на руки, жилистые и сильные, – и мечтала об откровенном.
В то утро у Вадима была какая-то встреча по работе, но позже, поэтому он не слишком торопился. Был октябрь, но погода на улице стояла тёплая, и Вадим, прибежав домой из парка, стянул верх от спортивного костюма и поинтересовался у меня:
– Сырники и чай будешь?
Я в эту минуту стояла посреди коридора в одной ночной рубашке, не в силах оторвать взгляд от торса собственного мужа, и прерывисто дышала.
Вадим ещё ничего не сделал, но у меня было такое чувство, будто я только что посмотрела порнофильм – так горячо и влажно было между ног.
– Ты так смотришь на меня, Лида, – протянул он, довольно улыбнувшись. И по этой улыбке, которая всегда появлялась на его лице, когда Вадим добивался желаемого, я поняла – он всё отлично видит и понимает. – Что, нравлюсь?
Мне вдруг захотелось его стукнуть.
– Ах, ты!.. – шикнула я и, сжав кулаки, бросилась на Вадима. Он поймал меня в объятия, прижал к себе, фиксируя руки, чтобы я ненароком не заехала ему в глаз, и поцеловал так, что у меня земля и небо поменялись местами.
Конечно, никаких сырников мы в то утро так и не поели. И чай не попили. Мы провели несколько часов в комнате Вадима – которая с того момента стала нашей совместной спальней, – лаская друг друга и… любя.
Да, то, что происходило между нами тогда, я вряд ли смогла бы назвать бездушным словом «секс»…
…В дверь неожиданно позвонили, и я подпрыгнула, выныривая из своих мыслей. Неужели Аришка и Вадим вернулись после танцев?..
Оказалось, что пришла одна только дочь. Вадим, доведя её до двери квартиры, позвонил в звонок и сразу ушёл, не дождавшись, пока я открою.
Показательно…
– Ну, мама, рассказывай! – произнесла Аришка с улыбкой, заходя в прихожую. Сбросила с ног осенние сапоги ярко-оранжевого цвета и почти убила меня следующей фразой, которую сказала пусть и улыбаясь, но вполне серьёзно – так, как это часто делал Вадим: – Где тебя носило целых две недели? Это же не было командировкой, да?
Кажется, мы с Вадимом недооценили Аришку…
15
Вадим
Жена одного исторического персонажа как-то сказала, что чувствует настроение мужа по тому, из чего соткана тишина в его комнате.
Нечто подобное стало происходить со мной и дочкой в прошедшие две недели, пока её мать гонялась за призраком счастья. Я и раньше неплохо улавливал настроения Арины, но в последние дни этот навык как будто бы вышел на новый уровень. Скорее всего, я просто начал ещё больше прислушиваться к ноткам в её голосе и присматриваться к движениям тела и мимики, дабы определить, что она понимает о поступке своей мамы. Мне нужно было решить, как действовать дальше, чтобы уменьшить урон, который мы с Лидой неизбежно нанесём Арине нашим разводом. К тому же я всегда старался избегать лжи в любом виде и в любой дозировке в отношениях с дочкой. Поэтому, если бы я заметил, что она в курсе побега матери, я бы объяснил Арине всё, чтобы она не считала меня обманщиком. В том числе рассказал бы, почему не признался сразу.
Но всё же я склонялся к мысли, что Арина лишь догадывается, что ни в какую командировку её мать не ездила. Но что в таком случае было у дочери в голове? О чём она думала?
И вот, как только мы оказались с ней вдвоём в машине, я почувствовал едва уловимую недосказанность, вопрос, который как неприкаянный висел в воздухе, вместо того чтобы быть произнесённым Ариной. Вопрос про маму. Будь дочь постарше и погрубее, он бы мог звучать примерно так: «Что за херня между вами происходит и где мать шлялась две недели?» Но Арина молчала.
Мы быстро доехали до гипермаркета и неожиданно обнаружили, что часть парковки закрыта для каких-то ремонтных работ, а оставшаяся часть, несмотря на ранний час, почти вся заполнена машинами. Ариша сказала, что быстрее сама найдёт рабочую тетрадь и оплатит её на кассе, чем я буду искать, где поставить машину, и встречу её на выходе. Вызов был принят. Я приостановился возле главного входа, у дочки в глазах загорелся соревновательный огонёк, и она умчалась навстречу победе, а я продолжил поиски парковочного места.
Интересно, что ещё год назад у меня не получилось бы вот так выпустить Арину одну в магазин. Сепарация ребёнка оказалась для меня непростым испытанием, несмотря на то, что дочка редко сама подкидывала поводы для переживаний. Никаких неадекватных выходок я от неё уже давно не жду. Точнее, жду, но когда начнётся пубертат. А пока можно расслабиться.
Однако тот факт, что Арина давно была разумной девочкой и не совершала диких поступков, проблему с «отпусканием» ребёнка не решал никак. Мне понадобилось специально поработать над собой, чтобы шаг за шагом дать больше свободы дочке и поменьше душить её своей заботой. Даже не хочу представлять, что будет, когда она повзрослеет, впервые приведёт ко мне какого-нибудь чёрта и скажет: «Папа, знакомься, это мой парень. Я переезжаю жить к нему». Бр-р-р... Впрочем, если Арина после развода выберет Лиду, то следующий этап сепарации наступит совсем скоро. Нет, конечно же, я никуда не денусь из жизни дочери, но многое изменится.
Я заметил в соседнем ряду выезжающий «гелик» и, отогнав размышления и воспоминания, быстро поехал занимать парковочное место. Если у нас с Ариной равные шансы на победу, я не поддаюсь ей никогда. Во-первых, люблю соревнования и люблю выигрывать, а во-вторых (и, на самом деле, в-главных), я хочу, чтобы дочка умела добиваться поставленных целей. А вечные поддавки этому плохо способствуют. Хотя, надо сказать, соревновательный дух у неё и так есть. Удивительным образом оказалось, что Арина во многом больше похожа на меня, чем на родную мать.
Например, склонность дочки анализировать информацию, искать логические ошибки, да и в целом раскладывать всё по полочкам, будь то учебники или возникающие в голове вопросы и ответы. Порой это очень удивляет. Не читал ничего на подобную тему, но это как будто бы какая-то приёмная генетика.
Да, я не биологический отец Арины. Но она единственный мой ребёнок, других у меня не было и не будет.
В детстве я болел лейкемией, от которой, кстати говоря, спустя несколько лет после моего рождения умер и мой отец. Мне повезло больше. Мама с бабушкой приложили неимоверные усилия, убили кучу нервов и времени и вместе с врачами победили мою болезнь, точнее, добились ремиссии, которая длилась уже более тридцати лет. Но цена была огромной. Мы продали наш любимый дом, вместе со всеми ценными вещами, семейными реликвиями, в том числе мамиными и бабушкиными картинами, которые они всю жизнь отказывались продавать. Дом, где выросла моя мама и где рос я до момента, когда нам понадобились деньги на лечение.
Помимо материальных трат, я заплатил ещё и здоровьем, в частности возможностью иметь детей. Узнал я об этом самым худшим из возможных способов. Задолго до Лиды у меня была жена. Мы познакомились на выставке Николая Рериха в Третьяковской галерее. Через год расписались, а ещё через полгода жена забеременела. УЗИ на раннем сроке выявило серьёзные отклонения в развитии плода…
Жене пришлось сделать аборт.
Пережить эту трагедию вместе нам не удалось: мы развелись. А через некоторое время я получил дополнительное доказательство к предположениям врачей о причинах отклонений у ребёнка. Моя бывшая жена повторно вышла замуж и вскоре родила здорового малыша.
Вот тогда я и решил, что никакой человеческий фактор, нелепая случайность, пьяная выходка, хоть всё это и не похоже на моё обычное поведение, но тем не менее – ничего из вышеперечисленного не должно привести к тому, чтобы ещё один ребёнок умер в результате аборта или родился инвалидом. Я сделал вазэктомию. Это не было актом отчаяния. Нет, я был уверен, что всё равно рано или поздно обрету семью.
В дальнейшем у меня были отношения с разными женщинами, и с одной из них мы даже завели разговор про искусственное оплодотворение донорской спермой, но та женщина не была готова на такой шаг, считая, что мужчины не способны любить неродных по крови детей. Убедить её у меня, к сожалению, не получилось. У другой моей партнёрши тоже были проблемы со здоровьем, и, когда она узнала про мои «особенности», решила, что двое людей с бесплодием в одной семье – это перебор, и мы расстались. Третью панически напугал мой рассказ про лейкемию в детстве, и, хотя передать свою наследственность я больше никому не мог, ей оказалось достаточно и этого.
В общем, всякое бывало. И всё безуспешно.
Думаю, это была бы очень грустная история, если бы сейчас я не шёл по парковке встречать свою любимую Аришку. Она – награда за трагедию и боль, которые свалились на меня в прошлом. Она – результат того самого пути, который называют неисповедимым. И спасибо Богу за него.
Выяснилось, что я проиграл – Арина добралась до выхода раньше, чем я успел припарковаться и дойти до него. Так что теперь, сжимая в руках рабочую тетрадь, дочь сияла победной улыбкой.
Добравшись до школы, мы обменялись поцелуйчиками в носы: вначале я Аришку, потом она меня, – наш обычный ритуал на прощание.
– Я подъеду впритык по времени, так что будь готова, хорошо?
– Да, пап, – сказала Ариша, захлопнула дверь машины и, махнув рукой на прощание, побежала к подруге, которая ждала её у входа в здание.
А я, провожая дочку взглядом, невольно повторил уже вслух то, что недавно звучало в моей голове: «Спасибо Богу...»
16
Вадим
После расставания с Ариной настало время уделить внимание другому моему «ребёнку» – в этот раз на профессиональном поприще. Студию архитектуры и дизайна, организованную мной много лет назад, я назвал «Баухаус» – в честь немецкой школы, оказавшей огромное влияние на развитие архитектуры в двадцатом веке.
Последние восемь лет мы работали и принимали клиентов в небольшом двухэтажном здании в историческом центре города. Несмотря на то, что этот дом был построен в девятнадцатом веке, мы с моей командой застали его в аварийном состоянии, и в администрации города были люди, продвигавшие идею сноса здания. Но мы подняли все возможные связи, стараясь доказать ценность этого дома для города, и взяли на себя обязанность отремонтировать всё на собственные средства – в случае сохранения здания и передачи его нам в аренду на льготных условиях.
И если снаружи мы восстановили здание максимально приближённо к тому, каким оно было в девятнадцатом веке, то внутри уже позволили себе творить всё что угодно, потому что восстанавливать там было практически нечего и никаких фотографий внутреннего убранства дома не сохранилось. В итоге получился стильный современный офис творческой команды.
Я зашёл в холл на первом этаже и невольно улыбнулся. Так бывало всегда, как только я видел акт творческого хулиганства, что все эти годы вызывал споры у моих коллег. Кто-то говорит – китч и безвкусица. А кто-то снимает шляпу и предлагает выставить экспозицию из нашего холла в какой-нибудь современной галерее.
Мой хороший друг и уникальный скульптор занял весьма необычную нишу на рынке творческих услуг, занимаясь художественным уничтожением скульптур из гипса, мрамора и других материалов. Если точнее, он создаёт якобы уничтоженные естественным путем произведения. И делает это таким образом, что выглядит очень натурально. Кто-то скажет: ломать не строить. Но это как раз тот случай, когда ломать надо уметь!
В общем, давным-давно я заказал у него для «Баухауса» копию скульптуры Лаокоона с сыновьями и змеями, разлетающуюся на куски. Но сложность задачи была в том, что я попросил его изобразить момент якобы взрыва, чтобы осколки оставались подвешенными в воздухе, как будто бы мгновение разрушения было поставлено на паузу. Для посетителей «вау-эффект» был обеспечен. (Мои подчинённые, кстати, часто называли подобное не «вау-», а «бау-эффект» – от названия фирмы.)
Мне действительно нравилась эта идея. Как сказал один из героев фильма «Бойцовский клуб»: «Мне захотелось разрушить что-то прекрасное».
Но сейчас эта работа неожиданно напомнила о нашем с Лидой браке, также находящемся в моменте распада на куски.
Я поднялся на второй этаж. Администратор Настя в это время разговаривала со Светой из отдела маркетинга. Обе девушки поздоровались со мной, и я пошёл в сторону своего кабинета, ловя по пути взгляды других коллег.
Зачем-то обернувшись, я заметил, что Настя со Светой о чём-то перешёптываются, глядя на меня. Тут же возникло странное ощущение, что на мне сегодня сосредоточено какое-то избыточное внимание. Даже мелькнула невероятная мысль, что слухи о кризисе в моей семье просочились на работу, хотя это и было невозможно.
Но девушки вели себя как-то странно. Или мне показалось?
Однажды мой друг Сашка озвучил теорию, по которой утверждалось, что женщины чувствуют, если мужчина становится вакантным. Несмотря на отсутствие доказательств, я вспомнил, что у меня были эпизоды в жизни, словно подтверждающие эту концепцию.
С другой стороны, возможно, всё наоборот: и это мужчина, став вакантным на рынке межполовых отношений, неосознанно подаёт сигналы во внешний мир. Да, это было бы забавно…
