Текст книги "Если ты простишь (СИ)"

Автор книги: Анна Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Если бы не этот навык, или привычка, не было бы у меня ни дизайн-студии, ни имени, ни квартиры. Да и семьи, думаю, тоже не было бы.

Тогда, много лет назад, я мог бы и сдаться, решив, что не нужна мне полноценная семья, но нет, всё-таки нашёл решение. И ни разу не пожалел об этом, даже сейчас, после предательства жены. Да и разве может быть иначе, если в моей жизни появился самый прекрасный и важный человек из всех, кого я когда-либо встречал, – моя дочь.

Обычно во время пробежки мой мозг отдыхает, но в последнее время ему это стало даваться сложнее, потому что я начал чаще вспоминать моменты из прошлого. Иногда я искал в нём ответы на вопросы вроде такого: «Мог ли я предвидеть то, что случилось, и как-то уберечь семью от распада?»

Или такого: «А может, Лида всегда хотела уйти, просто не решалась?» Поэтому и вела себя со мной так прохладно и безучастно почти всегда.

Впрочем, чаще всего я обрубал вопросы и воспоминания, так как они уже не имели особого значения. Решение было принято.

Однако сегодня я вдруг вспомнил, и не без улыбки, как однажды утром, вернувшись после пробежки, я получил неожиданный сюрприз от жены. Обычно в это время Лида ещё крепко спала, поэтому, когда я, разгорячённый от быстрого бега, зашёл в ванную комнату и увидел там голую жену, стоявшую под струями воды в душевой кабинке, я, мягко говоря, удивился. Лида ненавидела утренний секс, никогда его не понимала, а если и соглашалась, то исключительно из одолжения, да и я должен был вначале хорошенько постараться, чтобы разбудить в ней желание. Но в тот раз она была готова отдаться мне, и я всё понял без пояснений. Это был дикий секс без прелюдий, просто ради того, чтобы мужик сбросил напряжение. Лида даже ничего не хотела взамен – никаких ласк, ничего. Она молча привела себя в порядок, поцеловала и, подмигнув мне, ушла дальше спать.

Такой вот неожиданный акт заботы. И я его оценил и впоследствии постарался дать жене понять, что иногда это именно то, что мне нужно.

Впрочем, не сказать чтобы Лида особенно переживала о моих желаниях, поэтому подобный сюрприз больше не повторялся. И я надеялся, ей хватит мозгов не пытаться сегодня повторить ту ситуацию.

Если бы я сейчас зашёл в ванную и увидел Лиду голой, как тогда… Я бы скорее плюнул ей в лицо, чем прикоснулся к ней.

И тем не менее я был уверен: Лида точно будет что-то делать, чтобы вновь завоевать моё расположение. Всё-таки я хорошо знал жену, несмотря на то, что не предвидел её уход, так как считал, что на подобные импульсивные решения она не способна.

При этом я ни секунды не сомневался, что Лида вернётся. Просчитался лишь в количестве дней – я думал, она приедет на неделю позже. Но беглянку не хватило на три недели, уж не знаю и знать не хочу почему.

.

Когда я, мокрый насквозь, вернулся домой, сразу ощутил характерный запах с кухни. Яичница? Омлет? Похоже на то.

Несложно было догадаться, что Лида попытается удивить меня нестандартным проявлением заботы, ведь готовить еду для семьи – это совсем на неё не похоже.

Удачи ей. Яйца делают структуру выпечки более прочной. Когда-то давно яичный желток даже использовали в строительстве для укрепления стен.

Но семья – это что-то значительно сложнее сырников и строительства домов, Лида. За одиннадцать лет брака стоило хотя бы это понять.

Я быстро ополоснулся и отправился на кухню, и замер на пороге – в шоке от увиденного. Увы, в нехорошем шоке. Бьюсь об заклад, такой загаженной наша кухня ни разу в жизни не была. Как Лида умудрилась так сильно испачкать её за тот час, пока меня не было дома, я понятия не имел. Мне показалось, что, даже когда Ариша была помладше и училась готовить, кухня и то была в лучшем состоянии.

Похоже, Лида решила устроить пир горой. По-видимому, за две недели она умудрилась забыть, кто что ест по утрам, и поэтому одновременно варила овсянку, жарила омлет и пыталась состряпать что-то типа сырников. Не нужно быть Нострадамусом, чтобы понять, что из этого всего в итоге получится. Точнее, не получится.

Я не ставил Лиде оценки с тех пор, как она училась в университете, где я преподавал основы интерьерного дизайна.

Лида, Лида… За старания пять, за результат – двойка. И ты уже в списке на отчисление, как ни старайся.

– Доброе утро, – сказала жена, глядя на меня несчастными глазами, красными от недосыпа. И попыталась перевернуть омлет – но вместо этого только поскребла металлической лопаткой по сковороде, издав настолько неприятный резкий звук, что сама же его испугалась и поскорее отошла в сторону от плиты.

Арина ещё спала, поэтому я не стал изображать, будто у нас с её мамой всё хорошо, и молча смерил Лиду мрачным взглядом вместо приветствия.

– Что будешь на завтрак? – как-то неловко спросила Лида, словно её речевой аппарат никогда не произносил эту комбинацию слов.

– Ничего. – Это не было проявлением какой-то мелочной мести: просто я понял, что не хочу даже прикасаться к еде, которую приготовила Лида.

Жена расстроенно опустила взгляд на пол. Мне не было её жаль, но я сразу подумал про дочь и решил всё же помочь Лиде ради Арины:

– Аришка в последнее время полюбила омлет, как и я, но она не станет есть такой жирный. Овсянку мы оба не едим, а сырники… Вряд ли они у тебя получатся с первого раза. Лучше не позорься. И вообще, Арина по утрам почти не ест. Ты не в курсе, потому что обычно в это время спишь. Достань ей заранее йогурт из холодильника, она любит, когда он не очень холодный. И сделай тост, возможно, у тебя получится.

Лида послушно кивала головой на каждое моё указание. Я вздохнул и добавил:

– И её пора будить. Она теперь кучу времени в ванной проводит. – Подумал мгновение, обвёл глазами бардак на кухне и подытожил: – Хотя я сам разбужу. Лучше приберись тут. Это же не свинарник.

Я развернулся и пошёл в комнату Арины, по пути стряхивая с пятки кусочек яичной скорлупы, измазанной в твороге.

7

Вадим

Арина сначала ворочалась, не желая вставать, но потом услышала шум с кухни и сразу догадалась, что это мама вернулась. Тут же вскочила на ноги и помчалась прочь на бешеной скорости. Через мгновение до меня донёсся оглушительный радостный визг.

У меня от этого визга сердце сжалось. В ликовании ребёнка, дождавшегося возвращения мамы, я услышал эхо скорых разочарований и боли, которые ожидают Аришку в ближайшие недели.

Лида… Что же ты, дура, наделала…

Я не пошёл к ним, решил оставить их вдвоём на какое-то время, и начал собираться на работу. А когда вернулся на кухню уже одетым, то невольно улыбнулся, увидев Лиду и Аришку вместе. Жена заметила это, и мне на мгновение показалось, что она вот-вот расплачется. Думаю, она поняла, что в этой моей улыбке было отражение скорби об утраченном семейном счастье.

Я поднял с пола ещё один кусок яичной скорлупы, Лида попыталась остановить меня, коснувшись рукой и пробормотав, что приберёт всё позже. Я машинально отдёрнул руку и сказал:

– Не люблю мусор, тем более в собственном доме.

На долю секунды в кухне повисло напряжение – густое и вязкое. Лида явно приняла слова про мусор на свой счёт, и отчасти была права. Хотя, говоря так, я не имел в виду жену – но подумал о ней после, когда она печально опустила голову.

Всё же ни к чему эти упрёки. Легче от них никому не станет, это точно. И лучше будет как можно скорее начать относиться к Лиде исключительно как к матери моего ребёнка – ведь именно на этом держится остаток моего уважения к ней.

Я посмотрел на Аришу, ковырявшую два маминых «сырника» – Лида их всё-таки приготовила, несмотря на мои рекомендации. Дочка ела с трудом, и в какой-то момент она даже незаметно для Лиды вытащила изо рта кусочек скорлупы, предсказуемо пропущенный новоиспечённой поварихой. Арина посмотрела на меня как заговорщик и приложила указательный палец к губам. Я в ответ изобразил, как застёгиваю свой рот на замок и выкидываю ключ.

Ариша радостно улыбнулась, а потом торжественно заявила, что объелась, но омлет хочет взять с собой в контейнере, чтобы съесть его между занятиями в школе и на танцах.

Думаю, что после сырников от этого омлета Арина ничего хорошего не ждала. Но дочь любила маму. Дочь соскучилась по маме. У дочки должна быть мама, как и у любого ребёнка. Так устроен мир. Это незыблемое правило. Именно поэтому я и пообещал себе сделать всё, чтобы Ариша как можно меньше пострадала от поступка Лиды.

Я ни в коем случае не буду настраивать дочь против матери.

Тут Ариша неожиданно воскликнула:

– Мам, мам, а может, ты с нами поедешь?

У Лиды хватило ума отказаться, не заставляя меня придумывать цензурную версию причины, почему я даже в одной машине не хочу с ней сидеть.

– Ариш, я бы с радостью, но мне надо многое сделать после приезда, я даже чемодан ещё не разобрала, ну и другие взрослые скучные дела есть. А как ты вернёшься, я буду вся твоя! Если хочешь, посмотрим что-нибудь, закажем пиццу...

– Да-да-да! – ликовал мой ребёнок. – Ура-а-а! Пап, а ты с нами?

– Нет, сегодня я занят. Да и вам будет хорошо вдвоём пообщаться. Всё, нам пора выезжать, ступай собираться.

Арина ускакала в свою комнату, и сразу после этого Лида спросила:

– Давай я её отвезу? Проедемся на трамвайчике с ней, а ты езжай на работу…

– Не надо, – я покачал головой, удивлённый этим предложением. Я был уверен, что после нашего ухода Лида завалится спать, но она, по-видимому, не собиралась. – Нам с ней ещё надо в гипермаркет заехать, купить рабочую тетрадь по английскому. На трамвае вы это сделать не успеете. У меня на работе сегодня немного дел, так что я сам после школы завезу Аришку на танцы, а потом домой. Тогда и пообщаешься с ней без меня.

– А ты куда?

– Туда же, куда и обычно.

Лида нахмурилась, как делала всегда, когда выискивала что-либо в своей памяти.

– А-а-а, третья пятница месяца, вспомнила...

– Да. В общем, что Арине нужно сделать вечером, напишу позже. У неё завтра репетитор по английскому и стоматолог, надо, чтобы ты с ней сходила, раз уж ты приехала. Если, конечно, у тебя нет других дел, – съязвил-таки я.

– Нет-нет, я поняла, – быстро ответила Лида, выпрямившись на диване, будто палку проглотила. – Конечно, я схожу с ней.

– И ещё, чуть не забыл. Алла Николаевна заболела, вместо неё у нас теперь убирается её дочь. Зовут Оля.

– Э-э-э. Ладно, поняла. Хорошо.

Глаза у Лиды в этот момент как-то странно забегали, но я не сообразил, с чем это может быть связано. Только позже, значительно позже я понял, что это была ревность. Впрочем, это уже не важно. Пусть ревнует. Мне было плевать.

– По субботам Аришка не учится пока. Сегодня можно ложиться позже.

– Вадим! Ты так говоришь, будто меня год не было… Я всё помню.

– Не всё.

На этом разговор сам собой оборвался. Лида не спрашивала, что значит «не всё», а мне не пришлось объяснять, что она забыла самое главное – у неё была полноценная семья. И у неё был муж, который бесконечно сильно её любил. Любил такой, какой она всегда была, – восхитительным несовершенством. И другой ему было не нужно.

Я продолжил собираться на работу, а Лида стала перекладывать омлет в ланч-бокс.

Вскоре мы с Ариной наконец-то ушли.

Предыдущие две недели были тяжёлыми для меня, не скрою. Особенно тяжело было стараться сделать так, чтобы Ариша раньше времени не заподозрила, что в Датском королевстве что-то прогнило.

Но со вчерашнего вечера я понял, что это были ещё цветочки. Раньше я хотя бы не был вынужден находиться с Лидой в одной квартире, дышать отравленным ею воздухом, смотреть на её совершенное лицо, которое я так любил когда-то и от которого меня теперь мутило.

Но, что поделаешь, какое-то время придётся потерпеть. Недолгое. А потом всё закончится. Не знаю, кого выберет Арина, когда мы расскажем ей о разводе. Несмотря на то, что про таких девочек, как она, говорят «папина дочка», мама всегда остаётся мамой.

Чего не скажешь про жену.

Теперь уже бывшую.

8

Лида

Когда дверь за Вадимом и Аришкой закрылась, я обессиленно рухнула прямо на пол, не обращая внимания на творящийся вокруг хаос, и уткнулась лицом в колени.

Хотелось разрыдаться.

Ночь была сложной, почти невыносимой, и я совершенно не выспалась – потому что просто не спала. Всё время ходила туда-сюда, из угла в угол, и думала. Что мне делать, как быть? Стоит ли идти к Вадиму в кабинет и пытаться ещё раз поговорить или нет?

В итоге так и не решилась. Наверное, потому что понимала: ничего не получится. Я хорошо знала своего мужа: он был не из тех людей, которые строят из себя обиженных, дабы потом сделать одолжение и великодушно простить. Нет, Вадим принял решение, и теперь для того, чтобы переубедить его, мне мало вылезти вон из кожи.

Он всегда был таким, за это я его и… ценила? Нет, не ценила. Уважала, да. Но никогда, никогда я не считала Вадима какой-то своей ценностью… А вот он меня считал. И от этого у меня возникало ощущение, будто я его вещь, которую он купил.

Раньше мне казалось, что это справедливо. Я – товар, бессловесный и бесправный товар, причём купили меня по моей собственной воле. Я настолько зациклилась на этой мысли, что совершенно не обращала внимания на другие факты. Не понимала, что давно пора забыть, с чего начались наши отношения. Да и вообще: как я могу упрекать Вадима в том, в чём была виновата сама?

Так, наверное, сказал бы мне любой взрослый человек и был бы прав. Но мне не нравилось отвечать за свои поступки, поэтому я перевесила вину за случившееся на Вадима. Это ведь он пришёл ко мне на помощь, спас из по-настоящему хреновой ситуации, сделал всё, чтобы я ни в чём не нуждалась, так? И этим поступком посадил меня в золотую клетку, из которой не было шанса выбраться.

Сейчас я готова была отпилить себе руку или ногу только ради того, чтобы вернуться в эту «клетку». Господи, какая же я беспросветная идиотка! И за что Вадим любит меня? Точнее, любил – в прошедшем времени. Я слишком хорошо понимала, что вряд ли муж мог сохранить ко мне добрые чувства.

Интересно, а если бы я ушла от Ромы в первые же сутки, как и намеревалась изначально, у меня было бы больше шансов заслужить прощение Вадима? Или время моего отсутствия не играет роли – только сам факт побега?

Не знаю.

Я всхлипнула и подняла голову с колен. Вытерла выступившие слёзы и огляделась. Ну и срач я развела… И почему у Вадима, когда он готовит, на кухне всегда идеальный порядок? Да не только когда готовит. У него во всём был идеальный порядок, что бы он ни делал. Меня это всегда и восхищало, и бесило одновременно, в равной степени.

Хотя поначалу всё же больше восхищало.

Много лет назад Вадим был моим преподавателем в институте. Я отлично помню, как увидела его в первый раз. Он шёл от двери к кафедре, в идеально выглаженном тёмно-синем костюме и белой рубашке, но без галстука, в начищенных до блеска ботинках. В руках нёс кожаный дипломат. Тогда, почти тринадцать лет назад, на висках у Вадима уже начинала пробиваться седина, и это казалось сексуальным многим моим однокурсницам. Но не мне.

Как преподаватель Вадим мне нравился. Хотя тогда он был для меня Вадимом Юрьевичем Озёрским, кандидатом наук, доцентом кафедры художественного проектирования интерьеров. Преподавал он у нас в течение одного года. Все знали, что после экзамена особо отличившихся студентов – их обычно было двое или трое – Вадим Юрьевич приглашает на летнюю практику в свою фирму. Я дико хотела туда попасть, поэтому из кожи вон лезла и на лекциях, и на семинарах. Старалась безумно, справедливо считая, что это мой шанс вылезти в люди и наконец перестать считать копейки.

Я росла в неполной семье – точнее, отец-то у меня физически был, но практически в моей жизни не присутствовал и матери никак не помогал. Бросил её сразу после того, как узнал, что девчонка, с которой он познакомился на дискотеке и развлекался в свободное время, забеременела.

Моя мама была на редкость наивной женщиной. Мне кажется, инфантилизм у меня от неё, но у мамы он проявлялся в большей степени. Ведь она даже не знала фамилии своего «ухажёра» и где он живёт. И когда этот мифический Серёжа бросил её, даже не попыталась его найти.

Моего дедушки тогда уже не было в живых, а бабушка, не сумев уговорить маму на аборт, выгнала её из дома. Решила, что хоть так образумит непутёвую девку. Но куда там! Мама всё равно родила, мыкалась и тыкалась со мной по разным общежитиям и чуть ли не притонам – и в итоге бабушка всё же позвала её обратно, когда мне было года три. Воспоминаний о тех временах у меня почти не осталось, да и к лучшему.

Кстати, у Вадима было похожее детство, только его родные, в отличие от моих, искренне его любили, лечили от тяжёлой формы онкологии, продали всё, что могли продать. Моя же бабушка меня недолюбливала, а мама… Ну, она в принципе была похожа на бабочку-однодневку. Вроде бы любила, а может, и нет – не поймёшь. Так или иначе, но мы всю жизнь считали копейки.

Бабушка работала в бухгалтерии одного завода, который с треском развалился в лихие девяностые – после чего она устроилась в какую-то частную фирму. Но и там продержалась недолго – хозяин фирмы что-то не поделил с конкурентом, и тот его застрелил. Тогда бабушка решила держаться от больших денег подальше и каким-то образом умудрилась стать учителем математики в школе.

Именно благодаря бабушке мы не скатывались совсем уж в нищету. Мама, безголовая женщина, не получившая никакого образования, кроме среднего школьного, всю жизнь мыла полы в разных конторах. Ничего сложнее ей нельзя было доверить. Зарабатывала она, понятное дело, мало. Да и всё, что зарабатывала, непонятно куда тратила.

В тот год, как раз за месяц до экзаменов у Вадима, бабушка умерла. Она давно болела, поэтому неожиданностью это для меня не стало, и я очень хотела попасть в его фирму на практику – после бабушкиной смерти наше с мамой благосостояние, если так вообще можно выразиться, резко скатилось куда-то под плинтус. Поэтому я действительно очень старалась учиться как можно лучше.

Нет, соблазнять Вадима, чтобы получить желанное место, я и не подумала. И не только потому что не умела – я в то время вообще ещё была девочкой, – но и потому что точно знала: с ним это не сработает. Все знали, что Озёрский романов в институте не заводит, несмотря на своё неженатое положение. Попыток это самое положение изменить было много, но успеха они не имели. Вадим не поддавался, причём не реагировал он на заигрывания не только студенток, но и незамужних преподавательниц.

Я с ним не заигрывала, просто училась. И чуть не разрыдалась от радости, когда после экзамена он предложил мне пройти летнюю практику в его фирме.

– А там посмотрим, – сказал Вадим, понимающе улыбнувшись, когда я непосредственно захлопала в ладоши и тихонько запищала. – Если будет получаться, останетесь. В следующем году у вашего курса всё равно обязательная практика.

У меня получилось. И в конце августа Вадим предложил остаться в его фирме на постоянной основе. На полставки, разумеется, – учёбу никто не отменял. Зарплату он мне предложил нормальную – не золотые горы, но вполне достойную, – и я решила отметить свой успех и впервые в жизни отправилась в ночной клуб.

Именно там я и встретила Рому.

Биологического отца Арины.

9

Лида

Неожиданно со стороны прихожей послышался какой-то шорох, и я встрепенулась. Кажется, в замке проворачивали ключ. Я вскочила с пола, прислушиваясь – неужели Вадим вернулся?

Нет, вряд ли это он. Ему ведь Аришку в школу надо отвезти. Тогда…

Домработница? Наверняка она, как раз самое время. Неизвестная Оля, заменяющая Аллу Николаевну.

Когда Вадим сказал, что наша постоянная домработница заболела, я напряглась, потому что Алла Николаевна несколько раз показывала мне фотографии своей дочери и я отлично помнила, что этой самой Оле лет двадцать, не больше. Алла Николаевна родила её поздно – нашей домработнице было уже под шестьдесят, – так что Оля весьма юна и хороша собой.

Как на неё отреагировал Вадим? Не решил ли, что больше не обязан хранить мне верность?..

Наверное, это была глупая мысль, ведь я отлично знала своего мужа, уровень его брезгливости и моральные принципы. Но не ревновать отчего-то не могла.

Быстро метнувшись к раковине, я сполоснула заплаканное лицо. Нельзя, чтобы Оля видела меня в подобном состоянии, это вызовет лишние вопросы. Хотя вряд ли девушка что-то знает о нашей с Вадимом ситуации – он точно не стал бы рассказывать, – но всё же стоит поостеречься. Я не хотела давать кому-то даже малейший повод думать, что мой муж может быть свободен для начала отношений. Нет, нет и ещё раз – нет!

Я как раз вытирала лицо кухонным полотенцем, когда на кухню вошла девушка. И моя ревность немедленно начала разгораться, как искра, на которую хорошенько подули и подбросили хвороста.

Потому что девушка оказалась очень красивой – а Вадим любил красоту и умел её ценить. Длинные каштановые волосы были заплетены в аккуратную косу, толстую и блестящую, глубокие карие глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, смотрели на меня с некоторой долей недоумения, хорошенькие розовые губы, пухлые и ненакрашенные, сложились буквой «о»… А потом девушка протянула:

– Ах, вы, наверное, Лидия Сергеевна… Меня зовут Оля, я дочь Аллы Николаевны. Вадим Юрьевич вас не предупредил?

– Предупредил, – ответила я чуть сипло, кашлянув. – Да, здравствуйте, Оля.

Девушка обвела глазами кухню, и её удивление усилилось. А мне стало неловко и стыдно. Но оправдываться перед домработницей – последнее дело, поэтому я просто холодно сказала:

– Мы тут немного намусорили с Аришкой, приберитесь, пожалуйста.

– Да, конечно…

«С Аришкой…»

Я отправилась в нашу с Вадимом спальню, с горечью понимая, что умудрилась даже сейчас не пожелать отвечать за свой поступок. Казалось бы, ерунда, подумаешь – ну испачкала я кухню, ничего страшного, вполне можно отмыть. Не спалила же! Однако и тут я умудрилась обвинить не только себя, но и Аришку.

Так было и у нас с Вадимом. Хотя, нет, почему «было»? Это продолжается и сейчас. Я всё ещё ищу себе оправдания. Рассуждаю про золотую клетку, про то, что Вадим всегда относился ко мне как к вещи – хотя знаю, что это неправда.

А всё для того, чтобы мой поступок казался менее отвратительным.

Можно ли считать оправданием тот факт, что я никогда не любила Вадима? Что я вышла за него замуж, потому что иного выхода для себя не видела? Он протянул мне руку помощи, и я её приняла, не думая о последствиях такой помощи.

Можно ли считать всё это оправданием?.. Могу ли я сказать Вадиму: «Какой верности ты ждал от меня, зная, что я никогда тебя не любила?»

Нет, точно не могу. Это было бы слишком жестоко.

Да и… теперь я уже была не уверена в том, что это правда…

10

Лида

Неразобранный чемодан так и стоял в углу спальни, как памятник моей безответственности.

На что ты годишься, Лида, если даже свои вещи полдня разобрать не можешь?

Но я видеть не могла эти вещи. В них я была там, с Ромой. На одном из платьев до сих пор красовалось пятно от его спермы. Я хотела выкинуть это платье, но потом вспомнила, что мне подарил его Вадим, – и не смогла.

Пару лет назад мы ездили вместе с Аришкой в Италию. Я увидела это платье в одной из витрин, залюбовалась – и Вадим с усмешкой сказал:

– Ну купи, раз тебе хочется.

– Ты видел цену? – Я округлила глаза. – Как в ЦУМе! Да на такие деньги можно купить квартиру в Подмосковье.

– Не преувеличивай. Нравится – купи. Да, Ариш? А ты что хочешь?

– Мороженое! – заявила дочь. Её, в отличие от меня, не слишком интересовала одежда. Воспитание Вадима давало о себе знать, да.

Я решила, что хотя бы померю это платье – изумрудно-зелёное, блестящее, как змеиная кожа, – а потом всё-таки откажусь от него. Но не смогла. И выбросить тоже не смогла.

Дура.

Я села на нашу с Вадимом кровать и провела ладонью по покрывалу.

Сегодняшний день стал первым за последние одиннадцать лет, когда я сама убрала за собой кровать. Обычно я просто вставала, а постель потом застилала Алла Николаевна. Или, если у неё был выходной, Вадим. Его, естественно, бесила разобранная кровать, одеяла, сбившиеся в кучу. А мне всегда было плевать. И, когда в гостиницах Вадим, вставая, сразу застилал постель, я смеялась над ним.

– Оставь! – говорила я. – Горничная уберёт!

– Я – твоя главная горничная, – хмыкал он, ставя подушки идеальными уголками вверх. Как в пионерском лагере. – Сиди уж, принцесса.

Да, Вадим всегда подтирал за мной грязь. И делал всё, чтобы я не запачкалась.

Сейчас он занимался тем же самым, оправдывая меня в глазах Арины.

Но не в своих. Конечно, не в своих.

Что бы Вадим делал на моём месте? Хотя глупо даже рассуждать о подобном – он никогда в жизни не оказался бы на моём месте. И всё же… я попытаюсь.

Конечно, он составил бы план, что нужно сделать, чтобы вернуть моё расположение. Достал бы листок и ручку, сел и по пунктам расписал необходимые действия и их порядок. И я не сомневаюсь, что у Вадима непременно получилось бы осуществить свой план.

У него вообще всегда и всё получается. В отличие от меня.

В тот вечер, когда я захотела отметить предложение Вадима остаться работать в его фирме, мы с Юлей, моей институтской подругой, решили пойти в ночной клуб. Юля была такой же заучкой, как и я, поэтому мы в таких заведениях ещё не бывали – слишком дорог был сон. Но, как она мне тогда заявила, «один раз можно!»

Рома со своей музыкальной группой тогда играл на сцене этого клуба. И я, вместо того, чтобы танцевать, пить и всячески веселиться, полночи простояла слушая их музыку. И, конечно, любуясь на безумно талантливого и красивого саксофониста.

Мне всегда нравились такие парни, как Ромка, – высокие, мощные блондины, голубоглазые, улыбчивые и мускулистые, с покрытой загаром кожей. Он был в той же мере харизматичен и очарователен, сколь Вадим – умён и педантичен. Ромка – и тогда, и сейчас – просто сбивал с ног своей энергичностью.

И я влюбилась в него с первого взгляда, как положено двадцатилетней дурочке. Ему самому было двадцать три, и он называл себя «кочевником» – за любовь к гастролям и постоянным переездам. Я часто слышала от Ромки фразы в стиле «зов дороги», «путешествия – это жизнь», «у меня нет корней, зато есть ноги». Он увлекательно рассказывал о разных городах и странах, виртуозно играл на саксофоне и покорял девичьи сердца так же легко, как Вадим рисовал и решал задачи по математике.

Конечно, Ромка не мог не заметить меня в том клубе – ведь я простояла перед сценой, таращась на него, несколько часов. Он спустился ко мне, словно небожитель, улыбаясь широкой улыбкой человека, который отлично знает, насколько красив, и пригласил на свидание.

Так всё и завертелось. Я бегала на встречи с Ромкой, едва не забыв про учёбу, начала прогуливать лекции… Вадим к тому времени у нашего курса уже не преподавал – его предмет закончился в прошлом году. Зато он видел меня на работе, но там я старалась не отлынивать – дорожила и местом, и его мнением. Поэтому Вадим и не представлял, как сильно я скатилась по учёбе. А то, что я была взбудоражена и явно влюблена, понимал – как он сказал позже: «Разве в твоём возрасте бывают невлюблённые девушки?»

Да, я была влюблена в Ромку очень сильно. Точнее, я всегда считала, что люблю его, и воспринимала эту любовь как что-то вечное, незыблемое. Я наслаждалась каждой встречей, смотрела ему в рот, с упоением слушала его игру на саксофоне и постоянно витала в облаках.

А потом умерла мама.

11

Лида

Как я уже говорила, мама была на редкость беспечной женщиной. После смерти бабушки наш доход существенно уменьшился – несмотря на мою подработку, эти деньги было не сравнить с бабушкиной зарплатой. Да и практика – это всё-таки не про деньги, а про опыт.

Мама начала пить. Всю мою жизнь она периодически уходила в запои, но после смерти бабушки совсем оскотинилась. Я в то время часто ночевала у Ромки, а днём, соответственно, училась, работала или ходила на свидания с ним же – в общем, я не понимала, не замечала масштабов катастрофы.

В результате пьяная мама попросту утонула в ванной. Залила соседей, они позвонили мне, я приехала из института, открыла дверь – а там…

Но это были ещё не все «сюрпризы».

Через неделю после похорон выяснилось, что мама втайне от меня продала свою долю в нашей квартире. Естественно, это было сделано не совсем законно, но, когда ко мне явились двое амбалов и показали документы на собственность, я об этом даже не подумала. Да и испугалась до ужаса. Хотя они мне не угрожали, но смотрели так красноречиво, что я не сомневалась – если я в ближайшее время не продам им ещё и свою долю, мне крышка.

Я так разнервничалась, что у меня сильно затянуло живот, начались подозрительные выделения – и в результате я, вызвав скорую, загремела в больницу. С угрозой выкидыша.

Когда в приёмном отделении мне сообщили, что я беременна, и даже назвали срок – примерно восемь недель, – я была в шоке.

– А-а-а… – протянула я, и осматривающая меня гинеколог тут же отрезала:

– Аборт не со мной будешь обсуждать! В отделении договаривайся с заведующей.

«Аборт».

Это слово ударило меня в грудь, будто топор острым лезвием.

Аборт?! Какой аборт?! Я же люблю Ромку, а это его ребёнок!

– Я не буду делать никакой аборт! – возмутилась я, и пожилая врач отчего-то лишь скептически хмыкнула. Как потом пошутил Вадим, когда я всё это ему пересказывала: «Видимо, опытная была тётка».

Про беременность я Ромке решила поведать потом, когда выйду из больницы. Так же, как и про проблемы с жильём – что теперь делать с квартирой, я не представляла. Искала ответ в интернете, но поняла одно – без суда и адвоката мне не обойтись. Но это не бесплатное удовольствие, и где взять денег?

Я очень надеялась, что Ромка мне поможет.

После выписки я назначила ему встречу в кафе. Тогда я даже не обратила внимания на то, что согласился он со скрипом – будто не хотел меня видеть. Да и всё то время, что я пролежала в гинекологии, Ромка сам мне ни разу не звонил и не писал, я всегда набирала или отправляла сообщение первой. И оправдывала его тем, что он попросту занят – концерты, репетиции…

Однако, увидев меня за столиком в кафе, Ромка не улыбнулся, как это обычно бывало, а равнодушно протянул, усаживаясь на стул напротив:

– Слушай, детка, нам надо расстаться.

Я в этот момент пила кофе – врач говорила, что лучше этого не делать, но мне очень хотелось, – и едва не поперхнулась молочной пенкой.

– Что?.. Ром, но…

– Я уезжаю, – перебил он меня. – Мы с ребятами планируем большой тур по ближнему зарубежью. Год-два будем кочевать. В отношения на расстоянии я не верю, сорян. Да и не смогу я верность хранить – люблю секс, сама знаешь.

– А давай я поеду с тобой! – выпалила я, не соображая, что несу. Рома поднял брови, хмыкнул и постучал кулаком себе по лбу: