Текст книги "Альфа и Омега. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Анна Сейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)
Глава 5. Ночь
Обычно сразу после семейного ужина мы с Йоном поднимались в нашу комнату на втором этаже. Наступало время разговоров – тех самых, которые при свете дня отчего-то казались неуместными или неловкими. Иногда мы вели их втроем, пусть даже третий участник был всего лишь голосом на громкой связи в телефоне. В такие моменты мне нравилось воображать, будто мы с моим альфой попали на другую планету, а прорывающийся сквозь помехи и искаженный расстоянием голос нашего друга это единственная ниточка связи с далекой Землей. Особенно отчетливым и ярким это ощущение становилось, если мы выбирались на крышу, откуда через верхушки садовых деревьев было видно городские огни и далекую темную гладь озера, пойманного в крепкую хватку двух скалистых гор. Вытянувшись на пологом скате, чувствительно упирающемся краями черепицы мне в бока и между лопаток, я смотрела на первые яркие звезды, высыпающие на небе, слушала рассказы Медвежонка о событиях в Доме, новых покупках или каких-то особо интересных клиентах, сплетни о которых девочки по утрам приносили на кухню, и мне представлялось, что я заплутала где-то между Альфой Центаврой и Омегой Дракона, и весь мир существует где-то там внизу, забытый, ненужный и неважный.
Но в тот вечер Медвежонок не звонил, что обычно означало, что он работает, и мы сидели на крыше вдвоем. Дневная жара только недавно схлынула, уступив место приятной прохладе, и розово-голубые сумерки стремительно гасли, все ярче расцветая электрическими огнями. Ночь в Зеленом городе обычно наступала очень быстро. После захода солнца трепещущий, полупрозрачный свет наполнял мир вокруг всего несколько минут, а потом кто-то словно бы резко опускал непроглядный черный занавес, проглатывающий остатки дня. С приходом темноты Йон всегда оживлялся, становился более энергичным и каким-то нетерпеливым. Сидя на крыше, глядя на небо и на город, он глубоко дышал, раздувая ноздри, и я могла лишь догадываться, что происходило у него в голове. Когда же я пыталась настроиться на его волну с помощью нашей связи, меня захлестывало калейдоскопом смутных образов и ощущением пульсирующего в венах адреналина. Ночь звала его, она пробуждала в нем дух Великого Зверя, что жаждал скорости, охоты и опасности. Сама я никогда подобного не ощущала, предпочитая проводить ночь под крышей, в тепле и безопасности, но сейчас, сидя рядом с ним и почти глядя на мир его глазами, я не могла не признать, что в самой идее о пустых улицах, так резко менявшихся после наступления темноты, было что-то манящее и будоражащее. Как если бы привычный мир по ночам полностью исчезал и, не меняя декораций, начинал совершенно иную историю.
– Хочешь, мы можем спуститься, – негромко проговорила я, положив ладонь ему на плечо. Йон встрепенулся, словно вырванный из каких-то своих собственных размышлений, и перевел на меня слегка затуманенный взгляд, в котором далеко не сразу вспыхнуло понимание того, что он услышал.
– Хочешь прогуляться? – удивленно переспросил он.
– Почему бы нет, – кивнула я. – Мы прожили тут уже сколько? Недели две? И до сих пор ни разу не гуляли после заката. Нужно исправлять это странное недоразумение.
– Но я думал, что ты не любитель… ночных прогулок, – качнул головой альфа, все еще глядя на меня с некоторым сомнением.
– Я любитель тебя, – с мягкой улыбкой пожала плечами я, обнимая его со спины и коротко прижимаясь губами к его шее. – И я хочу понять, почему ночь так манит тебя. Что в ней такого… особенного. Покажи мне мир таким, каким его видишь ты, Йон.
Он хмыкнул, тоже улыбнувшись уголком губ, а потом без особых усилий поднялся на ноги вместе со мной, продев руки мне под колени.
– Ночь похожа на охотничьи угодья, по которым бегают стада непуганых оленей, – произнес он, оглядывая раскинувшийся вокруг нас город. – На еще не покоренную женщину, которая так и ждет, чтобы ты коснулся самых чувствительных уголков ее тела. На сокровищницу, которую еще не нашли и не разграбили. Каждая новая ночь полна возможностей, потаенных и скрытых, и они все там, ждут того, кто ими воспользуется.
– И опасностей, – добавила я, поежившись и крепче обхватив его за плечи.
– Опасность меня не пугает, – мотнул головой альфа. – Она меня возбуждает.
На это я ничего не ответила, лишь судорожно выдохнула и прикрыла глаза. В этом был весь Йон, такой, каким я узнала его за эти месяцы совместной жизни. Его всегда манило что-то, до чего он не мог дотянуться, что-то скрытое во мраке, что-то, чему он сам едва ли мог подобрать имя. Его манил хаос, первозданный и первобытный, дикий и непредсказуемый. Он был из тех, кто никогда бы не смог жить тихой неприметной жизнью, зарабатывая на нее на стабильной работе и каждый день возвращаясь домой к накрытому столу, благочестивой жене и пищащим от радости детенышам. При всем желании я не могла представить его в подобной обстановке, не могла поверить, что однажды что-то внутри него настолько изменится, что он согласится осесть где-то и прекратить вечно рваться в темноту, за горизонт, сквозь огни и захлебывающийся своими соками мир. Он жил движением, переменами, отсутствием предсказуемости, и лишь дорога от одного привала к другому наполняла его истинным восторгом и радостью жизни.
И я, как его девушка, наверное, должна была бы приходить в ужас от всего этого, ведь оно совершенно противоречило тем установкам и ценностям, что мне навязывали с детства – семейному очагу, надежному фундаменту и стабильности. Но правда была в том, что моя стабильность заключалась не в собственном доме, крепком счете в банке, машине, собаке и детенышах. Она была в нем. Йон был моей стабильностью и моим домом, а все остальное было лишь непрочными песчаными замками, что способны были исчезнуть под внезапно набежавшей волной. Быть может, поэтому я была так счастлива с ним все эти месяцы, пусть даже у нас не было вообще ничего, кроме друг друга – ни будущего, ни плана, ни гарантий, что все будет хорошо. Дни сменяли ночи, солнце раз за разом прокатывалось по небосклону над нашими головами, а мы просто плыли сквозь время, держась за руки, глядя вперед и не ощущая земли под ногами. И, возможно, однажды всего этого перестало бы мне хватать и я ощутила бы потребность в чем-то неизменном и твердом. Но пока этой твердой валютой неизменности была наша любовь друг к другу, и на ее фоне все остальные неурядицы и проблемы были всего лишь временными трудностями, с которыми нам вполне по силам было справиться.
Йон спрыгнул с крыши, мягко приземлившись в саду, и, не дав мне времени оглядеться или слезть с его спины, зашагал в сторону калитки. Нас окатила волна теплых запахов остывающей земли, зелени и сырости – в Зеленом городе нередко шли короткие, но сильные дожди, которые помогали поддерживать цветущее буйство, переполняющее его улицы. Я ощутила, как оттопыренная разлапистая ветка мазнула по моей голой ноге, и невольно поежилась, крепче прижавшись к спине альфы. Всего на секунду, но мне вдруг представилось, что мы пробираемся сквозь ночные джунгли, полные опасностей, острозубых хищников и ядовитых змей, а потом джунгли исчезли, оказавшись заперты за мягко скрипнувшей садовой калиткой. Я сползла на асфальт, встав сперва на цыпочки, а потом совсем отпустив Йона, одернула шорты и с улыбкой, полной предвкушения, уточнила:
– Ну что, куда?
– А это важно? – вернул мне улыбку он и, переплетясь со мной пальцами, потянул за собой.
К моему удивлению, после заката улицы Зеленого города были почти пусты, и лишь в самом центре – там, где находился местный рынок, несколько кафе и единственный на весь город ночной клуб – циркулировала небольшая толпа. Ветер нес запахи жарящегося мяса со специями и озерной воды, которые особенно отчетливо выделялись на фоне какофонии феромонов бестий, от которых у меня привычно начало тянуть в висках. Что интересно, здесь наших с Йоном сородичей было куда меньше, чем в Восточном городе. За весь день мы могли встретить всего с десяток, и каждая такая встреча была маленьким событием. Наверное, Церковь не зря била тревогу – мы действительно вырождались как раса. И если в многомиллионной столице, где мы жили все это время, это было не так заметно, то здесь, в городе поменьше, непропорциональное соотношение людей и бестий резко бросалось в глаза.
– Думаешь, мы правда скоро совсем исчезнем? – негромко спросила я, когда мы свернули на менее освещенную и людную улицу, которая, кажется, вела к озеру.
– Я думаю, что у всего есть свой срок и свое время. Может быть, Церковь просто этого не понимает и наше исчезновение – тоже часть общего замысла. И это не трагедия, а просто… естественный и единственно правильный ход вещей, – отозвался Йон, всматриваясь в темноту перед нами и крепко сжимая мою руку.
– Это звучит как-то грустно, – не могла не признать я. – Кажется, что вместе с альфами и омегами из мира уйдет что-то важное. Что-то… магическое, если так можно сказать. – Я бросила короткий взгляд на свою левую руку и вздохнула. После того, как мы едва не разорвали нашу связь с помощью древнего ритуала, наша метка больше не принимала цельный завершенный вид, даже когда мы пытались этого добиться. Порой меня это тревожило, особенно когда я размышляла о том, сохранились ли в ней ее целительные свойства. У нас больше не было возможности это проверить – и слава Зверю, конечно, – но после того, как в нашу жизнь вернулись тени прошлого в лице Стоунов, это могло в любой момент измениться.
Я до сих пор не могла с уверенностью сказать, что же именно мы тогда наделали. Да, ритуал был остановлен до его завершения, но даже его части хватило для того, чтобы наши метки уменьшились в размерах – и это было только внешнее проявление того, что произошло с ними на самом деле. Мне мучительно не хватало теоретической базы, принципов понимания того, как все это работало. В своих письмах к Джен я спрашивала, не попадались ли им в библиотеке Этерия какие-нибудь фундаментальные аналитические труды об истинной связи. Не просто сборник мифов и наблюдений очевидцев, какие встречались чаще всего, но что-то более… научное, осознанное и отрефлексированное. Но подруге было нечем меня порадовать. Такие труды или в принципе не существовали, или хранились там, где рядовым священнослужителям, вроде отца Горацио, было так просто до них не добраться.
Конечно, все происходящее было взаимосвязано, в этом я уже была глубоко убеждена. Бешенство, истинная связь, вырождение расы бестий, наши способности к частичной трансформации – все это были составные части одного большого целого, на которое, однако, у меня никак не получалось взглянуть со стороны. Мне не хватало каких-то больших и важных кусочков общей мозаики, без которых остальные были просто неразборчивым набором линий и форм. Иногда мне казалось, что я стою в шаге от того, чтобы все понять и открыть для себя какую-то сбивающую с ног истину, что прежде пряталась в тенях и недосказанностях, но потом это чувство пропадало без следа, и я снова оказывалась блуждающей в сумраке собственного незнания.
Мы действительно вышли к озеру, и я не сразу узнала знакомые берега в темноте. Вдоль каменистого пляжа, кое-где разбавленного островками серого песка, вытянулась длинная вереница фонариков, подвешенных к натянутым между деревянными столбами проводам и мерно покачивающихся на ветру. К одному из таких столбов был привязан кем-то забытый или нарочно оставленный букет цветов, уже слегка увядший и поникший. Подойдя к нему, я растерла между пальцами рассыпающиеся в нежную пыль вялые лепестки и задумчиво проговорила:
– Ты знал, что мое имя с японского переводится как «цветок»?
– У меня была мысль, что это как-то связано, – кивнул Йон, тоже приблизившись и наблюдая за тем, как я перебираю увядшие цветы.
– Мама в юности обожала все японское, особенно мультфильмы. Даже мечтала выучить язык и уехать туда жить, но потом встретила отца и… В общем мечта осталась мечтой. Но у нас дома всегда была куча мелочей, напоминающих об этой стране – посуда, картины, стилизованная одежда. Наши с братом имена. Его зовут Казе, это значит «ветер». В школе некоторые считали это имя странным, особенно в сочетании с фамилией. Казе Росс, как звучит, а? Но брат отлично умел… заводить друзей и находить общий язык даже с тем, кто изначально был к нему негативно настроен. Правда это до того, как он понял, что родился человеком. Потом… многое изменилось. Я уже тебе рассказывала.
Я погрустнела, снова задумавшись об этом, и Йон, почувствовав мое настроение, неожиданно перевел тему:
– А ты знала, что на корейском «хана» означает число «один»?
– Нет, – встрепенулась я, немного удивленно улыбнувшись. – Не знала.
– А «йон» переводится как «ноль», – добавил альфа, обнимая меня сзади. – Единица и ноль, альфа и омега из мира цифр, как тебе?
– Воу, – выдохнула я, ощущая, как у меня от такого странного совпадения начала кружиться голова и слегка подкосились колени. – Думаешь, это… случайность?
– Что вообще есть случайность, а что предназначенная определенность? – философски пожал плечами он. – Я не любитель таких заумных материй и предпочитаю работать с результатом, а не размышлять о причинах.
– И все равно это… жутковато, – пробормотала я, откидываясь спиной ему на грудь и поднимая глаза к небу, мерцающему россыпью звезд. – Меня пугает мысль о том, что мы мало того что почти ничего не контролируем, так еще и не всегда отдаем себе в этом отчет.
– Ценность контроля преувеличена, как по мне, – заметил альфа, наклонив голову и поцеловав мое плечо. – Я люблю спонтанность, в ней больше… жизни. А еще я думаю, что мы все равно окажемся там, где должны. И порой даже не тогда, когда будем прикладывать к этому все усилия, а когда расслабимся и отпустим ситуацию вовсе. Будем просто плыть по течению и использовать возможности, которые нам предоставляет судьба.
Я не сразу поняла, о чем он говорит, но потом меня внезапно озарило:
– Ты о Стоунах, верно? Ты все-таки решил воспользоваться их помощью?
Обернувшись к нему, я нервно нахмурилась, ощущая, как вся романтичная возвышенность, что владела мною еще несколько секунд назад, мгновенно улетучилась.
– Я много думал об этом, – подтвердил Йон без всякого энтузиазма. – Прикидывал и так, и эдак. Я не хочу связываться с какими-то… ненормальными, и если бы речь не шла о Никки, я бы, наверное, не стал в это влезать и подвергать нас обоих опасности. Но, возможно, другого шанса у нас и у нее просто не будет.
– Я… понимаю, – помолчав, через силу согласилась я. – И я думаю, что ты прав. Случайность или предназначенная определенность, но мы встретили этих двоих, и они могут нам помочь вернуть ее.
– Как бы я хотел, чтобы все это закончилось, – покачал головой он, глядя на меня с тревогой и легкой грустью. – Чтобы рядом со мной ты не испытывала ни страха, ни боли, но… – Альфа не договорил, но я и так знала, что он имеет в виду.
Йон был фаталистом особого толка. Он верил в неизбежность судьбы, но отказывался принимать то, что она может быть не такой, какой он ее себе воображал. Он считал, что они с Сэмом были связаны кровной местью, и эта связь была ничуть не менее крепкой, чем та, которую олицетворяли собой наши метки. Быть может, все эти месяцы, отчаянно убеждая себя в том, что он может оставить прошлое в прошлом, альфа просто-напросто ждал какого-то знака от Вселенной, который бы подтвердил его собственную убежденность в том, что финал у этой истории один и в нем они с Сэмом должны сойтись лицом к лицу. Я не хотела верить в то, что возможность помочь Никки была для него всего лишь удобным предлогом вернуться к своей прежней одержимости, якобы имея на это оправдание в ее лице, но… я слишком хорошо знала своего мужчину. И знала, что ему сейчас нужно от меня услышать.
– Все будет хорошо, – убежденно проговорила я, сжав его руки. – Я верю в то, что все это не просто так. И я помогу тебе, чем смогу. Я с тобой до конца, что бы ни случилось.
Он кивнул, вымученно, без особой охоты, и мы обнялись. Крепко зажмурившись и слушая, как поскрипывают провода с висящими на них фонариками и шумит озерный прибой, я ощущала, как внутри меня разливается прогорклая обреченность. Если бы я хоть на мгновение могла поверить, что способна разубедить его, то ни перед чем бы не остановилась. Но Йон был слишком упрям, да и как я могла сейчас убеждать его отказаться от, возможно, единственного шанса спасти Никки, пусть даже не могла избавиться от ощущения, что все это – просто предлог, пусть даже самый что ни на есть благородный? И я опять выбирала его, моего мужчину, и пропасть, в которую нам обоим предстояло рухнуть, когда ситуация снова выйдет из-под контроля – а это было неизбежно, и я могла лишь догадываться, понимает ли он это. И если да, то не к этому ли стремится, пусть даже совершенно неосознанно.
– Садись ко мне на спину, – услышала я его легкий шепот. – Я хочу прокатить тебя с ветерком.
Я послушно разомкнула руки и позволила ему сесть на корточки, после чего обняла со спины, привычно прижимаясь к его телу и крепко цепляясь за него. Альфа выпрямился, оторвав мои ноги от земли, а затем прыгнул в ночь. На мгновение мне показалось, что он несет нас прямо в озеро, и у меня в груди что-то испуганно сжалось, но потом линия фонарей резко мотнулась вбок, и я ощутила высокие прибрежные травы, скользящие по моим ногам. Я не знала, как хорошо Йон видит в темноте и помогает ли ему в этом частичная трансформация, а потому, когда он прыгал с одного скользкого, покрытого водорослями камня на другой, я невольно зажмуривалась, хотя темнота под моими веками едва ли была плотнее, чем та, что окружала нас, когда мы оставили позади освещенный пляж. Я ощущала, как его сердце билось под моими ладонями, такое сильное, такое дикое и свободное – и в то же время пойманное в силки навязчивых, изматывающих его идей и желаний. В такие моменты Йон представал передо мной обнаженным в самом интимном из возможных смыслов. Он был поездом, несущимся сквозь ночь на полной скорости, не способным свернуть с выбранной колеи, и я, прицепившись к нему однажды, уже выбрала разделить этот путь, чем бы он ни окончился и куда бы ни привел.
Последний прыжок альфе не удался, и я ощутила, как напряглось и резко дернулось в сторону его тело, когда он попытался сохранить равновесие. Меня мотнуло в сторону, и потом я, сама не зная зачем, разжала руки. Слишком много непростых мыслей о судьбе и выборе, который мы делаем вопреки или согласно ей, слишком много темноты и неясности вокруг, но более всего – слишком сильное искушение узнать, каково это, терять контроль по-настоящему. Инерцией меня швырнуло в сторону, и время словно бы на мгновение остановилось. Я ощущала ветер между пальцами и видела серебряную дорожку, прочерченную луной по поверхности озера. Видела смутную тень Йона и верхушки елей, что темной стеной росли вдоль берега. А потом внутри что-то сжалось, и гравитация вспомнила о своих прямых обязанностях, резко дернув меня вниз. От удара о холодную воду у меня перехватило дыхание, и на какую-то долю секунды я поверила, что сейчас ударюсь о прибрежные скалы и на этом все закончится. Но, не встретив на своем пути никакого сопротивления, мое тело стрелой вошло в темную толщу, а после, почти сразу, кто-то схватил меня за шиворот и резко дернул вверх.
– Какого Зверя ты творишь, Хана?!
Мы сидели друг напротив друга, совершенно мокрые, задыхающиеся, уже дрожащие от холода на ночном ветру. Я едва могла различить черты его лица в темноте, но мне не нужно было видеть подробности, чтобы представлять, что сейчас происходит у него в душе.
– Я не знаю, – честно выдохнула я, внезапно ощутив все свое тело, до кончиков пальцев. Ему было холодно, но по моим венам тек огонь, и он же пылал в моей сдавленной груди. – Я просто… просто захотела понять, что… что ты чувствуешь. Почему пропасть так манит тебя, что ты не можешь противостоять… соблазну упасть в нее.
– Что? О чем ты вообще? Маленькая омега, ты могла погибнуть, что за глупости лезут тебе в голову? – раздраженно мотнул головой он.
– Я не знаю, – повторила я, до боли стиснув себя за плечи. – Но разве не в этом смысл? Разве не поэтому мы делаем… все, что мы делаем? Потому что завтра может уже не быть?
– Это был не лучший способ вспомнить о ценности жизни, – коротко выдохнул Йон, постепенно успокаиваясь и расслабляясь. – Ты жутко меня напугала, ты в курсе?
– Прости, – неловко улыбнулась я. – Это было спонтанно и… У меня все тело дрожит и… в голове так пусто и легко…
– Ты вся промокла, Хана. Нам нужно домой.
Я кивнула, не в силах подобрать слова, что описали бы пожар в моей груди и то чувство, что охватило меня за секунду до того, как я ударилась об воду. Мы ничем не управляли и ничего не контролировали, даже если нам казалось обратное. Мы могли выбрать лишь момент, когда разжать руки, и не более того.
В городе ветер был слабее, но мокрая одежда все равно неприятно холодила тело, и я была невероятно рада возможности снять ее, когда мы наконец добрались до дома Дугласа. Йон тоже весь вымок, пока вылавливал меня из озера, и когда мы, переодевшись в сухое и заварив себе согревающих напитков, уселись на заправленную кровать друг напротив друга, я уже не могла взять в толк, зачем вообще устроила это полуночное купание. В тот самый момент это казалось необходимым, но сейчас я уже не могла вспомнить почему.
– Когда, ты думаешь, нам нужно возвращаться? – спросила я, осторожно отпивая горячий чай, пахнущий медом и мятой.
– Не думаю, что стоит откладывать, раз мы уже все решили. Отец в порядке, так что мы ему тут не жизненно необходимы. Да и потом… любой отпуск рано или поздно заканчивается, верно?
– Верно, – подтвердила я. – У нас много дел, и я… соскучилась по остальным.
– Да, – коротко подтвердил он, отведя взгляд.
В метке едва ощутимо кольнуло, и я привычно накрыла ее ладонью. Думаю, мы с Йоном оба почувствовали напряжение, повисшее в воздухе. Почти полгода нам удавалось сохранять иллюзию того, что все самое страшное осталось позади и что мы оба сознательно провели черту между тем, что было, и тем, что еще только должно было произойти. Но теперь эта иллюзия истрепалась и просвечивала, словно старый баннер на фасаде недостроенного дома, скрывающий неприглядную разруху. Ничего еще не кончено, наши враги живы и, возможно, лелеют планы взять реванш. И, как бы я ни хотела взвалить ответственность за все это на плечи одного Йона, мы оба были в этом замешаны и нам вместе предстояло решать накопившиеся проблемы.
Остаток ночи прошел скомканно. У меня даже появилось ощущение, что мы избегаем смотреть друг на друга, словно не желая снова возвращаться к разговору о том, что нас ждало дома. Утром Йон встал раньше меня, и, когда я проснулась, его уже не было. Постель все еще хранила его запах, но была холодной и пустой, и за окном стянулись тучи. А когда я спустилась на кухню, то поняла, что дома и вовсе никого нет – как стало ясно из записки на столе, мужчины уехали на рынок за краской. Приготовив себе одинокий завтрак, я быстро его съела, почти не чувствуя вкуса, а потом обнаружила себя сидящей на веранде как раз за тем столом, на котором Йон и Дуглас соревновались в борьбе на руках в день нашего приезда.
У меня никак не получалось собрать себя в кучу и вернуться на твердую землю. Мое сознание напоминало мне самой воздушный шарик, привязанный за ниточку к телу, но так и рвущийся куда-то в небо. Я даже не сразу осознала, что черный продолговатый предмет, который я задевала локтем, это трубка домашнего телефона. Кто, казалось бы, вообще в наши дни пользовался домашним телефоном? Хотя, когда я уезжала из родного города, у мамы с братом все еще такой стоял. И вдруг, поддавшись порыву, я взяла черную трубку, набрала притаившийся в недрах памяти короткий номер и прижала ее к уху, вслушиваясь в серию далеких гудков.
– Алло? – раздался на том конце провода недовольный заспанный голос.
– Алло. Казе, это ты?
Ответом мне было опешившее молчание, длившееся несколько секунд, и затем в равной мере удивленное и раздраженное:
– Хана? Зачем ты звонишь в такую рань?
– Прости, совсем забыла о разнице во времени, – пробормотала я, с досадой на саму себя закусив губу. – Я просто… много думала о тебе в последние дни и… Как ты, брат?
Я услышала шорох, как будто он устраивался поудобнее. Казе всегда предпочитал разговаривать по телефону сидя, нахохлившись, словно в огромном уютном гнезде. Я почему-то очень легко могла вообразить его себе сейчас, пойманного светом старенького торшера, что стоял возле его кровати, закутанного в одеяло по самый подбородок. Брат замерзал даже в жару, в то время как мне постоянно было жарко. В детстве мы жутко ссорились из-за того, закрыть ли форточку в нашей комнате на ночь или оставить открытой.
– Я был в порядке, пока кое-кто не решил вторгнуться в мое личное пространство, – отозвался он наконец. – Что за дела, Хана? Что-то случилось что ли?
– Много чего случилось на самом деле, – помолчав, ответила я. – И это так странно. Моя жизнь пошла кувырком и… столько всего произошло, а у меня даже не возникло мысли позвонить вам. Я могла бы вовсе… исчезнуть, а вы бы даже не узнали, потому что некому было бы вам сообщить об этом. Как так вышло вообще?
– Ты решила позвонить мне с утра пораньше, чтобы вынести мозг этим бредом? – перебил меня Казе. – Это что, какая-то шутка что ли?
– Почему ты просто не можешь меня выслушать? – тихо спросила я. – Столько лет прошло. Почему каждый наш разговор обязан превращаться в обмен взаимными нападками? Казе, я правда много думала о тебе. О прошлом. О том, как все было до того, как мы… перестали общаться.
– Я не любитель ворошить прошлое, – сухо произнес голос брата на том конце провода. – У меня и без твоих… внезапных душеизлияний проблем хватает.
– Как мама? – не стала дальше развивать эту тему я. – Ты все еще живешь с ней, получается?
– Мама в норме. Недавно переболела одной неприятной штукой, но уже все в порядке. Ты бы знала, если бы тебе не было плевать, разве не так? Не притворяйся, что тебе есть до нас дело, Хана. С тех пор, как ты уехала, мы для тебя перестали существовать. Я один тут со всем справляюсь. Помогаю маме, содержу дом, решаю… проблемы. Ты не можешь вот так сваливаться, как снег на голову, и ждать, что я буду рад тебя слышать. Я не знаю, что тебе вдруг в голову ударило, но только со мной эти штуки не пройдут.
Я слушала его и пыталась вспомнить лицо того мальчишки, что, пылая восторгом и вдохновением, рассказывал мне о том, как станет знаменитым археологом и как его имя прогремит на весь мир, когда он найдет один из легендарных затерянных городов. Существовал ли он вообще или все это время жил только у меня в голове? Неужели одно лишь событие в его жизни – осознание себя человеком, а не бестией – способно было так его изменить, лишив всякой радости и превратив в озлобленного и вечно уставшего старика в его неполные тридцать лет? И хотя я изо всех сил старалась себя в этом разубедить, но не было ли в том и моей вины?
– Передавай ей привет, – негромко проговорила я. – Скажи, что она не виновата в том, что с нами произошло. И что мне жаль, что отец не любил ее так, как она его.
– Да ради Зверя, что за бред с утра пораньше! Я иду спать, – раздраженно выдохнул Казе и повесил трубку, оставив меня в наполненной шелестом листвы и птичьими трелями садовой тишине. Я отложила трубку, глубоко вздохнула и, обняв колени, уткнулась в них лбом. Возможно, существовал еще способ все исправить, но я просто не видела в этом смысла. Брат, кажется, так и не смог меня простить за то, что я «отняла его судьбу». Видимо, ему просто нужен был кто-то, кого можно было во всем винить и на ком отыгрываться за то, что его жизнь не сложилась. И если таков был его выбор, стоило ли мне прикладывать хотя бы малейшие усилия для того, чтобы это изменить?
Я сама не знала, зачем позвонила ему. Мне почему-то вдруг показалось, что после вчерашней странной ночи, наполненной внезапными откровениями и важными решениями, что-то должно измениться. Что в том, что я так много вспоминала о брате в последнее время, был какой-то смысл, какое-то… скрытое послание от Вселенной, говорящее о том, что нам еще не поздно перебросить друг другу мост с разных сторон пропасти. Но, видимо, я ошиблась. Иногда совпадения бывают случайны и бессмысленны, и это тоже стоит иметь в виду.
Привлеченная звуком открывшейся калитки, я подняла голову и увидела двух альф, нагруженных пакетами из строительного магазина. Они о чем-то увлеченно спорили, пока шли по ведущей к дому дорожке, и несмотря на большую разницу в возрасте, сейчас казались ровесниками. Оба стройные, с широко расправленными плечами, полными энтузиазма и горячки дискуссии лицами, улыбающиеся и буквально искрящие жизнью. Глядя на Дугласа, я почти готова была понять, почему для Йона мой возраст не был такой уж большой проблемой. И хотя я все еще не была готова принять это на бессознательном уровне, умом я уже начала понимать, что молодость, как и старость, жила не в лице, теле или упругой коже, а в чем-то совсем другом, что трудно было уловить и описать словами. В жестах, интонациях, манере себя держать и общаться с другими. В мировоззрении и легкости характера, в ясном блеске глаз, живости и гибкости ума и в способности не воспринимать самого себя уж слишком всерьез. Я теперь понимала, почему, пережив настоящий кошмар в своем детстве, Йон вырос таким, каким я его узнала и полюбила. Он унаследовал волю и взгляд на мир у своего отца, и это помогло ему если не полностью залечить, то хотя бы обезболить и обеззаразить раны, оставленные матерью.
Я встретила их на крыльце, переполненная странной мешаниной чувств, а потом вместо приветствия крепко обняла своего альфу.
– И тебе привет, – немного удивленно, но довольно улыбнулся он, поставив пакеты и тоже обхватив меня руками. – Давно проснулась?
– Нет, не очень. Проголодались? Могу сделать вам пару бутербродов.
– Я бы с удовольствием… – начал было Йон, но отец решительно его перебил:
– Ну уж нет. Сегодня ваш последний день в моем доме, и я сам хочу как следует позаботиться о своих гостях. Вы оба пригодитесь мне на кухне, но чуть позже. Я что-нибудь соображу для нас с Йоном, а вы пока можете провести время на свежем воздухе. – Он выразительно покосился на банки с краской, и его сын добродушно усмехнулся:
– Хочешь свесить на нас самую неприятную работенку?
– Напротив, я, как могу, забочусь о вашей физической форме, – ничуть не смутился тот. – В этом вашем Восточном городе одни каменные коробки, ни зелени, ни неба. А воздух, чувствуете, какой здесь воздух? Дышите про запас, молодежь, такого больше нигде нет!
