Текст книги "Альфа и Омега. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Анна Сейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
– Да быть не может! – вырвалось у меня, когда я увидела того, кто занял его место.
Отец Евгений, как всегда прилизанный и одетый с иголочки, поклонился кардиналу, принимая от него право говорить с кафедры, и затем окинул долгим удовлетворенным взглядом собравшихся перед ним священников.
– Мои дорогие братья, – торжественно и высокопарно начал он. – Я безмерно благодарен Великому Зверю и Его Святейшеству за право говорить с вами о столь первостепенно важных вещах. Много лет я занимался своими исследованиями в попытке найти корень тех бед, что обрушились на наш род. Пытался разобраться в причинах Грехопадения, что ознаменовало собой конец Чистых дней. И чем больше времени я проводил за изучением древних манускриптов и первых изданий наших священных книг, тем сильнее крепла моя уверенность в том, что все дело в нарушении воли Великого Зверя, что своей милостью для каждого из нас избрал единственного суженого. Ибо каждому альфе будет даровано по омеге, что завершит его и сделает цельным, и возвысятся они оба в познании своем, ставши подобными богам. – Он сделал выразительную паузу, а я ощутила странное царапающее дежавю, как будто уже слышала эту фразу практически дословно. – Все вы здесь слышали об истинной связи, что в последние века стала таким же редким явлением, как по-настоящему праведная омега. Немногие мои братья изучали сей любопытный феномен, считая его чем-то из разряда мифов или статистической погрешности, в то время как по всем нашим канонам давно пора возвести его в ранг чуда и воспринимать соответственно. Потому как именно истинная связь есть ответ на все наши вопросы и молитвы. По моему глубокому убеждению, Грехопадение есть не что иное как самовольный и дерзкий отказ от ее величайшего дара. Не удержавшись от соблазна, омега, соединенная божественной волей со своим альфой, вступила в греховную связь с другим, тем самым осквернив себя и весь наш род…
– И они его слушают! – не выдержала я, от волнения вскочив на ноги и вынудив Йона остановить видео. – Развесили уши и радостно кивают! Конечно, виновата какая-то омега, всегда виноваты омеги! Да он хоть представляет, что значит – быть связанной с кем-то? Он хоть на мгновение представил себе, каково это, когда не только твое тело, но все твое естество, твоя душа и разум отвергают любого постороннего, а его запах обжигает тебя не хуже кислоты? Этот ублюдок! Все они! Проклятые самовлюбленные альфы, в невозможности удержать член в штанах которых всегда виноват кто-то другой!
– Хана, – мягко произнес Йон, качнув головой. – Не веди себя, как он. Ты выше этого.
– В смысле? – не поняла я, в запальчивости почти не следя за тем, что говорю.
– Не равняй всех под одну гребенку, – ответил он, поднимаясь и утягивая меня к себе. – Не все альфы самовлюбленные мудаки и не все омеги раздвигают ноги перед первым встречным. Ты же не такая узколобая, как он, и должна это понимать.
Услышав его фразу, Ория удивленно и в то же время одобрительно улыбнулась, словно отметив про себя, насколько разумнее стал рассуждать молодой альфа, а я даже не нашлась, что ему ответить. Лицемерие церковников в их стремлении сделать омег источником всех бед нашего общества всегда было мне отвратительно, и то, что эти гнилые, средневековые идеи звучали на таком высоком уровне, официально одобряемые властью, просто выводило меня из себя. Как отец Евгений вообще смог забраться так высоко? Неужели кардинал обратил на него внимание только потому, что он был связан с нами, а мы, в свою очередь, с Медвежонком? Что, если это мы с Йоном косвенно были причиной того, что этот фанатик, повернутый на нравственной чистоте, сейчас стоял за кафедрой Большого собора и его речи слушал высший свет религиозного общества?
«Это еще не конец, маленькая омега, – прошептал голос Йона в моей голове. – Самое интересное еще даже не началось».
Я смутилась от мысли, что он мог слышать все, о чем я думаю, но, кажется, альфа просто догадался, что происходит у меня в голове по расстроенному и растерянному выражению моего лица. Поудобнее устроив меня у себя на колене здоровой ноги и обняв покрепче, он снова включил видео, и я постаралась абстрагироваться от лишнего информационного шума в нем, сосредоточившись на самом главном.
Отец Евгений говорил еще достаточно долго, в красках расписывая свою теорию о том, что причиной вырождения расы бестий стал именно отказ от предопределенных свыше пар и что единственный способ не допустить исчезновения нашего рода это вернуться к прежним порядкам и пресечь на корню все «порочные» связи, не отмеченные волей Великого Зверя. По мере того, как он говорил, среди собравшихся возникало все больше шепотков, которые в конечном итоге переросли в более открытое роптание. Конечно, всех волновал вопрос о достоверности таких суждений и их доказательной базе. В ответ на прямой вопрос отец Евгений только загадочно улыбнулся и ответил, что они получат все необходимые доказательства и возможность лично принять участие в его проекте в том случае, если его поддержит и снабдит ресурсами новый Иерарх. После этой фразы все взгляды обратились к Боро, и тот даже не стал сдерживать довольной улыбки на лице, как бы подтверждая, что не собирается раскрывать свой козырь полностью до того, как получит большинство голосов на грядущих выборах нового главы Церкви.
В зале Большого собора снова поднялся шум, из-за которого я почти не понимала, кто и что говорит. Видео зарябило и как будто прервалось на несколько минут, потому что следующим кадром после монтажной склейки на экране возникла маленькая женская фигурка, стоявшая в открывшихся дверях собора и залитая солнечным светом. По мере того, как к ней оборачивалось все больше голов, гул голосов стихал и наконец прекратился вовсе. И после того, как снимавший происходящее приблизил ее лицо, я ее узнала, пусть даже прежде видела только ее старое фото.
Госпожа Боро, одетая в строгое закрытое платье темно-серого цвета, выглядела необычайно спокойной, даже безмятежной. Ее большие голубые глаза, так живо напомнившие мне глаза Медвежонка, смотрели прямо на кардинала, стоявшего в противоположном конце алтарного прохода, и мне казалось, что я вижу легкую полуулыбку на ее полных, красиво очерченных губах. Сперва мне не было слышно, что она говорит, но потом ее голос налился силой и стал звучать отчетливее.
– …в течение стольких лет! Мы вынуждены были скрывать наше дитя после покушения еретиков на его жизнь. Нам пришлось объявить всему миру, что он мертв, чтобы уберечь его будущее – и будущее всего мира, которое было возложено на его хрупкие плечи. Но сегодня пришло время сорвать покровы, ведь, как верно сказал любезный муж мой, сейчас мы выбираем не просто нового Иерарха, но новое будущее для нашей расы. И хотя Его Святейшество благородно пытался отговорить меня от этого шага, опасаясь за жизнь и безопасность нашего сына, я взяла на себя смелость ослушаться его воли, зная, что она проистекает из его безграничной любви к своей семье. Любви, что мешает ему узреть и понять истину – эта тайна может слишком дорого обойтись не только нам, но всему роду бестий.
В этот момент мне стало искренне жаль, что я не вижу лица кардинала, потому что камера не отрывалась от госпожи Боро. И в то же время вдруг стало очень и очень не по себе, потому что я на каком-то интуитивном уровне уже знала, что будет дальше.
Госпожа Боро обернулась и поманила к себе кого-то, и когда в кадре появилась до боли знакомая стройная фигурка, облаченная в серебряную рясу, у меня захватило дух, и я, булькая и издавая совершенно нечленораздельные звуки, принялась трясти своего альфу за плечо. Он ничего не сказал, только кивнул и мысленно попросил меня смотреть дальше.
– Здравствуй, отец, – негромко произнес Дани Боро, глядя на кардинала. – Я счастлив вернуться в лоно родной церкви, под защиту Великого Зверя.
– Это он, это точно он! – покатились шепотки по рядам собравшихся. – Это золотой ребенок! Он жив! Он в самом деле жив!
Вместе с Медвежонком, которого я едва могла узнать в этом статном золотоволосом юноше, что казался таким взрослым, сдержанным и видным в своем серебряном облачении рядом с хрупкой маленькой матерью, по алтарному проходу в сторону замершего без движения кардинала двинулись двое альф, выступавших в роли телохранителей и пресекавших все попытки страждущих дотронуться до сына кардинала или просто подойти слишком близко. И если сперва я думала, что это делается исключительно с целью его защитить, то потом меня внезапно осенило.
– Они скрывают его запах! Не дают им понять, что он омега.
Йон кивнул и довольно улыбнулся. Меж тем Дани наконец подошел к отцу, глядя на него снизу вверх, но держась с таким достоинством, что я бы в жизни не поверила, что он и плакавший у меня в объятиях Медвежонок это один и тот же парень.
– Что происходит? – шепотом спросила я, когда немая сцена слишком затянулась.
– Он должен официально признать его, – так же тихо ответил мой альфа. – Если сделает это, то Медвежонок, как его сын, наследник и чистокровная бестия, автоматически становится духовным лицом, то есть получает церковный сан. А если нет…
– То все узнают, что он омега, – догадалась я. – И тогда кардинал может распрощаться со своими мечтами о том, чтобы стать Иерархом. Йон, так ты о нем говорил? Это Медвежонок – наш новый влиятельный друг?
– Не Медвежонок, а Дани Боро, – веско поправил меня он. – Будущий кардинал Восточного города, наследующий место своего отца, если тот таки наденет мантию Иерарха.
– Кар… динал… – по слогам пробормотала я, не веря, что все это происходит наяву, и не отрывая взгляда от мощной фигуры Боро-старшего, который медленно положил ладонь на преклоненную голову сына под ликование толпы, празднующей возвращение из мертвых золотого ребенка.
Глава 15. Частная коллекция
Я знала, что он ждет меня на кухне. Сидит на полу, ухмыляясь окровавленными зубами, в которых застряли кусочки моей кожи, и нетерпеливо скребет ногтями по полу.
– За что ты так со мной, Хана? Я же помог тебе. Я дважды спас тебя от лап Церкви. За что ты убила меня? – спрашивает он, и с каждым словом густая темная кровь толчками выходит из дыры на его шее. – Почему ты не могла просто потерпеть и дать мне то, что я хотел? Ты же сама очаровала меня, значит ты этого хотела. Ты сама хотела меня, омега, а значит обязана была дать мне то, что обещал твой запах. Ты не имела права мне отказывать, и я все равно получу то, что ты мне задолжала.
Почему-то я не могла сопротивляться ему. Не могла отползти назад, не могла даже ударить его по рукам, и они ползли по моему телу, как огромные пауки, подбираясь все ближе и ближе к шее.
– Отдай мне свой огонек, Хана Росс, – сладострастно выдохнул труп детектива Гарриса, наваливаясь на меня сверху, и только тогда я смогла закричать.
– Хана! Хана, проснись!
Реальность никак не могла пробиться в мое сознание, и, лишь когда Йон все же умудрился прижать мои руки, которыми я его била по плечам и груди, к туловищу, я осознала, что нахожусь дома, в своей постели, и мне на самом деле ничего не угрожает. Но переживания от сна были настолько сильными, что я едва могла сделать вдох и меня всю трясло.
– Хана, просто слушай мой голос и дыши, – мягко оговорил альфа. – Все нормально. Ты в безопасности. Его тут нет. Все закончилось.
– Прости… Прости, Йон, – сдавленно пробормотала я, а потом бессильно обмякла в его руках, и его крепкая хватка сменилась нежным объятием, в котором так соблазнительно легко было окончательно расклеиться. Всхлипывая ему в плечо и слыша, как он негромко и ласково меня успокаивает, я ощущала себя совершенно разваливающейся на части, хрупким карточным домиком, что до сих пор не разлетелся только потому, что кто-то закрывает его своей широкой спиной от холодного ветра и бережно поправляет каждую съехавшую набок карту.
После инцидента в квартире детектива Гарриса и признания кардиналом Боро своего сына прошло чуть больше недели. Мы с Йоном вернулись к своей старой жизни в Доме, но вот только и он, и я понимали, что это возвращение иллюзорно и неполноценно по своей природе. Почти каждую ночь мне снились кошмары, и я нередко просыпалась с бешено колотящимся сердцем и потом долго не могла снова уснуть, если только Йон не баюкал меня у себя на груди. Мы почти не говорили о том, что произошло в той квартире – мой альфа сразу начинал злиться, как только мы приближались к этой теме, и его агрессия меня пугала. И хотя я понимала, что это его способ справляться с болью, его злость нисколько мне не помогала. Впрочем, я и сама не была готова к обсуждению тех событий. Пусть даже часть меня понимала, что это был буквально вопрос жизни и смерти и у меня, наверное, не было иного выхода, чтобы уберечь себя, с каждым проходящим днем мне было все сложнее убеждать себя, что я поступила правильно. Да, Гаррис был убийцей и, возможно, причинил вред многим омегам, но в чем в таком случае была принципиальная разница между ним и Йоном? В том, что мой альфа убивал «плохих ребят», а он заманивал к себе беззащитных и слабых? Имело ли это такое уж большое значение, если речь шла о ценности каждой отдельной жизни? И если я тоже обагрила руки чужой кровью, давало ли это право кому-то другому так же безнаказанно и оправданно забрать и мою жизнь? Судить, опираясь только на личные симпатии, было так легко, но в попытке осознать и нащупать объективную сухую истину, я забредала в такие дебри морали, что выбраться из них мне становилось элементарно не под силу.
Сам Йон заговорил обо всем этом лишь однажды – когда сообщил мне, что его отец, заручившись помощью старых друзей из Церкви, обо всем позаботился. Дело об убийстве детектива Гарриса было обречено остаться глухим висяком и сгинуть в недрах системы правосудия, и, учитывая, каким позором его вторая жизнь могла бы лечь на репутацию полиции, никто особо этому не сопротивлялся. Газеты не пестрели громкими заголовками о детективе-маньяке, но и того, кто оборвал его жизнь, тоже никто не искал. Вечный компромисс между неудобной правдой и устраивающим всем замалчиванием. Как бы мне ни хотелось думать иначе, я понимала, что это палка о двух концах. Работай наша система исправно, такие, как Сэм Ортего и Джером Стоун, гнили бы на нарах, а в доках не были бы спрятаны склады с клетками для бестий. Но в таком случае ни мне, ни Йону тоже не удалось бы выбраться из всего этого безнаказанными. Мы все жили на грани дозволенного и уголовно наказуемого, но пока эта грань была размыта даже для власть имущих, такие, как мы, при наличии связей и определенной доли везения могли оставаться на плаву и отчитываться за последствия своих решений только перед своей собственной совестью. И не самая удобная правда заключалась в том, что, если бы меня спросили, согласилась бы я изменить мир к лучшему при условии, что мы с Йоном, как и все остальные, предстанем перед справедливым судом за все, что сделали, я бы не дала тот ответ, которого бы все от меня ждали.
В том числе и потому, что не была уверена, что все уже закончилось и больше никто из нас не запачкает рук.
– Что ты думаешь делать с Джеромом? – спросила я тем утром, когда мы с альфой после завтрака поднялись к себе. Обычно в это время мы уже расходились по делам – Йон приступал к своим обязанностям вышибалы и заодно мастера на все руки, если в Доме опять что-то ломалось, а я чаще всего присоединялась к Поппи за уборкой и готовкой. Но из-за его ранения он до сих пор плохо ходил и обычно проводил время наверху, лежа в постели или разрабатывая ногу по предписаниям врачей. Поэтому и часть моего времени теперь уходила на обработку и перевязку его раны, что сперва вызывало у меня оторопь и даже какую-то робость, потому что я боялась сделать хуже или просто причинить ему боль, но через несколько дней превратилось в рутину. Йон по-прежнему сидел на обезболивающих, и на мои предложения начинать уже снижать дозу, пока отвечал отказом. Впрочем, ему, наверное, было виднее.
– А что я должен думать с ним делать? – уточнил альфа, отвечая на мой вопрос.
– Йон, я тебя знаю, – заметила я, чуть нахмурившись. – Зуб за зуб, так? Из-за него… случилось то, что случилось. Я ни за что не поверю, что ты так просто это все оставишь.
– Ты как будто хочешь, чтобы не оставил, – недовольно заметил он, наблюдая за тем, как, сидя рядом с кроватью на коленях, я разматываю бинты на его бедре.
– Ты сам знаешь, что это не так, – кротко возразила я. – А я знаю, что ты предпочтешь все сделать втихую, как обычно.
– Ты никогда не думала, что так было бы проще? – спросил Йон. – Если бы я пошел к Сэму один. Если бы я вообще… не был вынужден постоянно думать о твоей безопасности?
– Если бы ты думал о моей безопасности, то не принял бы предложение Стоунов, – с каменным выражением лица отозвалась я, принимаясь аккуратно обмывать его послеоперационный шрам. – И не говори мне о Никки! Если бы дело было в ней, ты бы искал способ проникнуть на тот остров и вывезти ее оттуда, а не способ подобраться к Сэму.
– А ты, конечно, как всегда все знаешь лучше всех, – проворчал он и зашипел от боли, когда я нарочно чуть сильнее нажала на край его раны.
– Я знаю, что пойду за тобой куда угодно, но чтобы это сделать, мне нужно знать, куда именно ты собрался, – произнесла я, серьезно глядя ему в глаза.
– Хана, ты можешь хотя бы иногда не изображать мою строгую мамочку? – скривился альфа.
– А ты можешь не вести себя как ребенок, уверенный в собственной неуязвимости? – парировала я, бережно и осторожно промокая его бедро чистой салфеткой. – Разве ты не видишь, чем это всегда заканчивается?
По его лицу я видела, что он хочет продолжать упорствовать и вообще уйти в глухое отрицание. Возможно, полгода назад он бы сделал именно так, оттолкнув меня, закрывшись и отказавшись копаться в собственных чувствах даже в угоду тому, что происходило между нами. Но мы оба понимали, что это ни к чему не приведет. Поэтому, сделав над собой усилие, Йон с досадой произнес:
– Я не хочу, чтобы это продолжалось. И каждый день я борюсь с собой, пытаясь совладать с желанием найти этого поганого ублюдка и разобраться с ним. Впрочем, пока моя нога в таком состоянии, вариантов тут все равно немного. У тебя такие нежные руки, маленькая омега. – Последняя фраза была произнесена совсем иным тоном, и я даже невольно смутилась от такого резкого перехода.
– Хочешь поговорить об этом? О Джероме, не о моих руках. – Нанеся заживляющую мазь, я приложила сверху кусочек марли и аккуратно прилепила его к коже альфы с помощью лейкопластырей. Затем принялась обматывать его бедро чистым бинтом.
– Не уверен. Не знаю, – выдохнул он, наблюдая за моими движениями. – Я ужасно злюсь, когда думаю о нем. Обо всем, что было. Я знал, что он попытается нас кинуть, но все равно… Все пошло совсем не по плану.
– Что там случилось? – тихо спросила я, закончив затягивать бинт и сев рядом с ним на кровать. – В зеленом лабиринте? Ты так мне и не рассказал.
– Я думал, что та омега будет в курсе. Не ожидал, что она начнет кричать, – поморщившись, ответил он. – А когда появился тот ублюдок с пистолетом, я просто… растерялся. И допустил ошибку.
– Полицейские говорили только об одном трупе, – вспомнила я. – Значит, Кадо выжил?
– У меня не было времени с ним разбираться, – ответил Йон. – Ситуация и так вышла из-под контроля. Я… плохо помню, что было после того, как он меня ранил. Кажется, мне удалось выбить у него оружие. Там было так… тесно, эти зверевы ветки царапали не хуже колючей проволоки. И я очень испугался за тебя. Испугался, что он мог что-то и с тобой сделать. Хана, я… правда считаю, что так больше не может продолжаться. Я больше не могу себе позволить подвергать тебя опасности. Раз наша метка… больше не работает так, как должна, тебе не стоит быть рядом со мной, когда дело пахнет жареным. Ты ведь это понимаешь, правда?
– Да, ты прав, – неохотно согласилась я, опустив взгляд на собственные руки и бессильно сжимая и разжимая кулаки. – Я теперь скорее помеха, чем подспорье.
– Ты не помеха, – возразил он, проводя теплыми пальцами по моей шее и рассылая по спине ворох приятных мурашек. – Ты моя любимая женщина, мой дом и моя жизнь. Тебе кажется странным, что я пытаюсь тебя уберечь?
– Йон… – тихо выдохнула я, ощущая, как от этих слов, его запаха, тепла и близости у меня начинает опасно кружиться голова. – Но кто тогда убережет тебя? Кто защитит мой дом и мою жизнь? – Я погладила его по щеке, в очередной раз обмирая от восторга от того, что этот потрясающий мужчина – мой. Со всеми его тараканами, проблемами и заскоками. В конце концов, у меня всего этого было не меньше, и только вместе у нас получалось сглаживать острые углы друг друга.
– Когда ты уже начнешь в меня верить, маленькая омега? – вздохнул он, качнув головой. – Твой альфа, может быть, не самый умный, но, по меньшей мере, самый везучий и сильный. А это уже неплохо, разве нет?
– Я не хочу, чтобы ты все взваливал на свои плечи, – ответила я. – Это несправедливо.
– Глупая маленькая омега, – приглушенно рассмеялся он, словно я сказала какую-то несусветную ерунду. – Слышала бы ты себя со стороны.
– Ну что я опять такого сказала? – смущенно пробурчала я, не совсем всерьез пытаясь отбиться от его рук, которые привычно притянули меня к себе, усадив на здоровое колено.
– Зато моя, – удовлетворенно проурчал он, уткнувшись носом в мои волосы. – Моя Хана. Я обещаю, что не стану снова подвергать тебя опасности. И если ты хочешь, чтобы я оставил Джерома Стоуна в покое, я это сделаю и перепоручу свою месть карме, если эта хрень вообще существует.
– Правда? – не поверила своим ушам я, отстранившись и заглянув ему в лицо.
– Правда, – подтвердил альфа. – Хватит с нас разборок и кровной мести. Я больше не хочу. Мы сами выручим Никки, как ты и сказала, когда я снова встану на ноги. Не волнуйся больше ни о чем, ладно? Теперь, когда наш Медвежонок присматривает за нами, все будет хорошо.
– Медвежонок… – тихо повторила я, ощущая, как привычно заныло в груди.
Несмотря на перемены в его социальном положении и статусе – а, может, как раз в связи с ними, – наш маленький друг так и не вышел с нами на связь. Вытащив Йона из больницы и обеспечив нам с альфой мало-мальскую неприкосновенность хотя бы в плане посягательств Церкви, он тем не менее оставался больше некой абстрактной идеей, чем кем-то живым и настоящим. Йон говорил, что беспокоиться о нем смысла нет и что наш Дани Боро сейчас в куда большей безопасности, чем кто-либо из нас. Пока его отец претендовал на место Иерарха и весь процесс выборов и назначения был в самом разгаре, с его головы и волос не должен был упасть. Любые волнения или слухи мгновенно были бы раздуты в скандал общемирового масштаба, и единственное, что мог себе позволить кардинал в такой ситуации, это принять версию жены об инсценировке гибели их сына и его триумфальном возвращении «в этот безмерно важный для всех нас момент истории». Очаровательное личико Медвежонка почти каждый день мелькало на экранах, и я порой ловила себя на мысли, о чем думают те его клиенты, которые это самое личико узнают. Убеждают себя, что это просто очень похожий парень? Ведь в конце концов «воскресший из мертвых» сын кардинала был объявлен альфой, как и его отец, и в этом никто не смел усомниться. Если бы только враги и конкуренты семьи Боро знали, в каком направлении стоит копать и грязный секрет какого масштаба можно найти, если обратиться к нужным собеседникам, они бы с ума сошли от восторга.
Мы все понимали, что положение Медвежонка пока что крайне ненадежное. Сейчас на его стороне были только ресурсы его матери, вынужденное терпение его отца и слепая народная любовь, но все это было недолговечным. Если он не будет достаточно сильным и умным и не научится выживать в этой клетке с акулами, они его сожрут и даже никаким божественным предназначением и великой миссией не подавятся. И все, на что я могла рассчитывать, это то, что его граничащая с телепатией интуиция и умение быть в курсе того, чего он знать быть не должен, помогут ему выбрать правильных союзников и избежать обмана. Или что судьба в самом деле готовила и хранила его для чего-то очень важного.
В последнее мне верить стало сложнее после того, что произошло в квартире Гарриса. Встретив этого человека впервые, я была абсолютно убеждена, что по воле Великого Зверя обрела еще одного друга, который поможет нам в нелегком противостоянии с Церковью и в частности кардиналом Боро. Все это казалось таким правильным, сыгранным как по нотам в нужное время и в нужном месте. Я настолько в это поверила, что совершенно потеряла бдительность и в итоге чуть не рассталась с жизнью. Не было никакой доброй внешней силы, что уберегала меня и моих любимых от опасности. Скорее, эта сила, если она все же и существовала, была максимально далека от добра и зла в принципе – и просто делала то, что считала нужным, не считаясь с сопутствующим ущербом. Ведь, если рассуждать цинично и логически, только Гаррис с его болезненной тягой к омегам мог вытащить меня на свободу и не побояться бросить вызов Церкви. А все остальное с такой точки зрения было уже незначительной припиской внизу контракта мелким шрифтом. Цель оправдывала средства. Если, конечно, эта цель все же была.
Оставив Йона отдыхать, я спустилась на первый этаж, где сразу же отправилась на кухню, надеясь встретить там Поппи или, по меньшей мере, ознакомиться с графиком распределения обязанностей на сегодня. Из-за состояния Йона меня сейчас нагружали меньше, но я прекрасно понимала, что платить нам просто так и кормить за счет Дома Ория долго не сможет. Пусть мы разобрались с ее долгом, это старое здание по-прежнему сжирало весь небольшой доход от работы девочек. Думаю, уже все мы понимали, что, когда альфа поправится, оставаться здесь и дальше у нас особых причин не будет. Если Медвежонку удалось сбросить Церковь с нашего хвоста, у меня больше не было препятствий для того, чтобы вернуться к своей обычной жизни. Устроиться на более высокооплачиваемую работу, снять нам с Йоном квартиру, попытаться выстроить какое-то подобие нормальной жизни. Мы еще не говорили об этом, но теперь, когда альфа пообещал, что история со Стоунами не будет иметь продолжения, этот разговор все отчетливее маячил где-то в недалеком будущем.
И хотя я пока совсем не представляла, на что будет похожа наша новая жизнь только вдвоем, мне уже не терпелось попробовать ее на вкус. Я была благодарна Дому и его обитателям за то, что они дали нам, но время двигаться дальше уже почти пришло. И я мучительно и нетерпеливо жаждала этих перемен как окончательного и недвусмысленного подтверждения того, что все самое страшное позади и больше мне ничего не нужно бояться.
Поппи на кухне не оказалось, зато я встретила кое-кого другого – Нора стояла на табуретке возле окна и торопливо курила в форточку, иногда воровато оглядываясь по сторонам. Увидев меня, она на мгновение замерла, словно обдумывая опасность получить нагоняй за курение в помещении, потом торопливо щелкнула бычок за окно и спрыгнула на пол, разгоняя остатки дыма ладонью. По сравнению с той ночью, когда я нашла ее у нас в ванной комнате, она выглядела намного лучше, да и взгляд у омеги был уже не такой угрюмый и затравленный, как в первые месяцы жизни здесь. Хотя, может, дело было в том, что я больше не испытывала к ней личной неприязни и смотрела на нее другими глазами. Что ни говори, на контрасте с по-настоящему плохими парнями вот такие колючие и сложные девочки воспринимались уже совсем иначе.
– Поппи увидит, по шее получишь, – вместо приветствия беззлобно произнесла я, вставая рядом с графиком и выискивая глазами свою фамилию. Что ж, сегодня ничего необычного, даже из Дома выходить не придется. А если поднапрягусь и все сделаю быстро, то освобожу нам с Йоном вечер – погода стояла совершенно роскошная и мне хотелось сводить альфу на прогулку, пусть даже до соседнего лысого скверика. Свежий воздух ему бы точно не повредил.
– А ты ей расскажешь? – уточнила Нора, с подозрением покосившись на меня.
– Делать мне нечего, – пожала плечами я. Она не ответила, и я услышала, как с легким скрипом открылась дверца навесного шкафчика. Через пару минут по кухне расплылся запах крепкого кофе, который невольно напомнил мне о Джен. А потом о том, как ее голос наставлял и ободрял меня, когда я металась по квартире Гарриса.
– Думаешь, убийство может быть оправдано с моральной точки зрения? – негромко спросила я, отрываясь от уже на сто раз перечитанного графика и садясь за стол напротив Норы. Омега, кажется, совсем не ожидала такого вопроса, потому что ее брови резко взмыли вверх, и она довольно долго молчала, сосредоточенно прихлебывая свой раскаленный кофе. А когда я уже перестала ждать ответа, вдруг произнесла:
– Я думаю, что некоторые ублюдки заслуживают участи и похуже смерти.
И в том, как она это сказала, мне сразу почудилось что-то очень личное, что заставило меня нахмуриться и повнимательнее вглядеться в ее ожесточившееся и резко помрачневшее лицо. Подвинувшись вместе со стулом чуть ближе, я взяла ее за руку и перевернула внутренней частью предплечья к себе. Омега не противилась, но я почувствовала, как она напряглась, готовая, если нужно, тут же укусить в ответ. Может быть, не только в метафорическом смысле этого слова.
За прошедшие недели шрамы от порезов затянулись, но все еще напоминали о себе, выделяясь на фоне более бледных старых собратьев болезненной краснотой.
– Если ты сейчас скажешь что-нибудь о том, что это не лучший способ справляться с проблемами, я тебя ударю, – честно предупредила Нора.
– Хорошо, не буду, – покладисто согласилась я. – Иногда мы все справляемся так, как можем. Но мне жаль, что ты не нашла другого способа.
– Да неужели? – скептически уточнила она, но в том, как звенел ее голос, было что-то, что противоречило ее напускной агрессивности.
– Нора, я тебя не знаю, и мы даже близко не друзья, но это не значит, что я не могу тебе сочувствовать, – по возможности мягко проговорила я. – Но я не смогу помочь, если ты мне не позволишь.
– Я не просила тебя о помощи, – пробурчала та, опустив глаза.
– Знаю, – легко согласилась я, все еще держа ее за руку и тихонько поглаживая ее шрамы. – Мне уйти?
Я видела, что она хочет меня прогнать – и в то же время хочет, чтобы я осталась. Ее гордость боролась с, видимо, давно уже вызревавшим желанием стать ближе, стать частью чего-то, что казалось ей более надежным оплотом и убежищем, чем компания Сузи и ее подружек. Такие, как она, не привыкли полагаться на других, ждать понимания и помощи, но это не значит, что их душа не стремилась к этому всем своим естеством – быть может, в самой последней попытке поверить во что-то хорошее.
