Текст книги "Альфа и Омега. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Анна Сейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)
Глава 3. Время дорог
По дороге домой мне удалось немного прийти в себя и успокоиться, хотя, признаюсь, для этого потребовалось какое-то время. От обилия впечатлений меня ощутимо потряхивало, и я просто не знала, о чем мне следует думать в первую очередь – о том факте, что из-за болтливости Сузи или кого-то ей подобного наше безопасное убежище перестало таковым быть, о том, что какие-то высокопоставленные бандиты хотят использовать Йона в качестве наемника, чтобы убрать Сэма, о Звездной пыли и ее связи с Максом и остальными событиями прошлой зимы, или, наконец, об этом альфе, из-за которого меня едва не вывернуло наизнанку. Всего было слишком много, и, когда я прикрывала глаза, в голове так и прыгали разные образы – огромное здание, похожее на глыбу льда, креветки в лимонном соусе, хищная улыбка Кэсс и то, как она постоянно облизывала губы, тонкое, белое, простреленное подступающими судорогами удовольствия тело омеги, огромный половой орган альфы, демонстративно выступающий из-под халата, словно главный актер, вышедший из-за занавеса, и главенствующий над всем запах дорогих сигар и крепкого виски. Я не представляла, как расскажу обо всем Йону, не представляла даже, какие слова мне следует подобрать для этого.
Две последние остановки до дома я прошла пешком, нарочно выбирая путь подлиннее, и к тому моменту, когда сворачивать стало уже просто некуда, улицы Восточного города были залиты оранжево-желтым закатным светом, разжигавшим пожар в моих волосах. Только сейчас я поняла, что от шока забыла снова надеть кепку и маску, но, кажется, было уже поздно об этом беспокоиться. Дойдя до крыльца Дома и поняв, что дальше откладывать неизбежное не получится, я со стоном закрыла лицо руками и осела на корточки, прижав лоб к коленям. Ради Зверя, во что я вообще ввязалась…
– Так и будешь там сидеть? – раздался надо мной неприятно знакомый голос, и, вздернув голову и сощурившись от яркого солнечного света, я увидела Нору, которая, видимо, все это время стояла у двери, по цвету одежды почти сливаясь со стеной. Омега курила, но без особого энтузиазма, словно сигарета была просто поводом выйти наружу и немного побыть одной.
– Йон внутри? – спросила я, с усилием поднимаясь на дрожащие ноги.
– Уже спрашивал о тебе, – кивнула та. – Ты слышала о таком невероятном изобретении нового времени, как мобильник? Очень полезен в таких ситуациях.
Я оставила эту так и напрашивающуюся на ответную реакцию ремарку без ответа и, поднявшись мимо нее, вошла в Дом. Краем глаза успела заметить, как расширились глаза Норы, когда она ощутила, как от меня пахнет. Я и сама прекрасно знала, что от такого убийственного флера, которым меня наградил Джером Стоун, будет очень непросто избавиться и лучший вариант – это провести добрых полчаса под горячим душем. Но сперва нужно было позаботиться кое о чем.
Поднявшись на второй этаж, я на цыпочках прокралась вдоль закрытых дверей, за некоторыми из которых девочки уже были заняты с клиентами, и подошла к комнате Медвежонка, которая располагалась дальше прочих и практически напротив той, где раньше жила я сама. Видимо, поэтому ему прежде было так удобно поутру забираться ко мне под бок – нужно было всего лишь пересечь коридор. Взявшись за ручку его двери, я аккуратно повернула ее и с облегчением почувствовала, как язычок замка беспрепятственно вышел из паза – значит, внутри не было никого лишнего. Сам омега сидел на кровати, скрестив ноги, и читал что-то у себя в простеньком смартфоне, иногда прокручивая страницы большим пальцем.
– Привет, – негромко позвала его я.
– Сестренка! – Увидев меня, парнишка мгновенно отложил телефон и так поспешно поднялся мне навстречу, что едва не запутался в собственных ногах. – Как ты? Как все прошло? Я уже не знал, что думать и куда бежать.
– Ты ведь ничего не сказал Йону, правда? – сразу уточнила я с легкой тревогой.
– Я сказал, что обещал тебе, что не скажу, – честно ответил он. – Я не хочу его обманывать.
– Как будто я хочу, – пробормотала я. – Послушай, можешь сказать ему, что я вернулась и что все хорошо? Я не могу сама, мне нужно помыться, я…
– Я чувствую, – подтвердил Медвежонок, демонстративно зажав себе нос двумя пальцами. – Что случилось? Тебя никто не обидел?
– Я… сама пока не поняла, – честно призналась я. – Но, по крайней мере, не произошло ничего из того, о чем тут можно было бы подумать. Я расскажу тебе обо всем, но сначала хочу смыть с себя эту гадость. Пожалуйста, поговори с Йоном, хорошо? Я не хочу, чтобы он волновался.
Он кивнул, и я вздохнула с облегчением. Хотела было обнять его напоследок, но не решилась, учитывая, как сильно от меня разило чужаком. Хотя к Медвежонку чужие запахи практически не приставали, рисковать мне категорически не хотелось. Не только потому, что это помогло помешать ему сегодня в работе, но и потому, что такому, как Джером Стоун, даже опосредованно не стоило касаться моего любимого младшего братишки.
Судьба в тот вечер была ко мне благосклонна, и мне удалось незамеченной добраться до нашей ванной комнаты на третьем этаже, где я с огромным облегчением заперлась, тут же принявшись скидывать с себя одежду. Все это мне хотелось немедленно выбросить, и, возможно, в прежней жизни я бы так и поступила, но сейчас у меня не было возможности так беззаботно разбрасываться одеждой – тем более недавно купленной и толком не ношеной. Мне кажется, любовь к черному цвету и толстовкам-оверсайз я переняла от Йона, а он в свою очередь с полного моего одобрения стал иногда носить более приталенные и менее громоздкие вещи, которые ему с его потрясающей атлетической фигурой невероятно шли.
– В стирку, – резюмировала я, скомкав одежду и без особого сожаления отправив ее в дальний угол, поближе к унитазу. Нырнув под душ, я включила горячую воду и с подкатывающим к горлу облегчением засунула под нее голову и плечи, практически физически ощущая, как чужой запах стекает с меня и исчезает в канализации. Мне нужно было еще немного времени, мысли уже начали потихоньку укладываться у меня в голове, и мне кажется, я примерно нащупала нужный тон и манеру повествования, которые позволили бы мне рассказать о случившемся наиболее деликатно и не навлечь на себя…
Хлипкая дверь ванной заходила ходуном от обрушившихся на нее дробных ударов, которые разве что глухой мог принять за вежливый стук, и я вздрогнула всем телом, уронив мыльную мочалку, которую держала в руке.
– Хана, открывай. – Это было больше похоже на рык, чем на голос.
– Ни за что! – тут же испуганно вырвалось у меня.
– Не заставляй меня выбивать эту Звереву дверь, открывай.
Я беспомощно вжалась в угол душевой кабинки, зачем-то пытаясь прикрыться мочалкой и ощущая себя круглой идиоткой. Стоило догадаться, что если, благодаря нашей связи, Йон ощущал хотя бы смутные отголоски того, что со мной сегодня происходило, то всякая тактичность и выдержка давно уже его оставили. И вообще, пора уже давно принять за аксиому, что прятаться от альф в ванной – исключительно неудачная и бесперспективная затея.
– Я чувствую его запах на тебе, Хана, – почти угрожающе повторил он. – Ты воняешь так, будто он только что с тебя слез. Открывай немедленно.
– Ты все не так понял! – Прозвучать еще более жалко это клише, кажется, было не способно.
– О, не сомневаюсь, – протянул альфа, и его вибрирующие от с трудом сдерживаемых эмоций интонации не предвещали ровным счетом ничего хорошего. – Считаю до трех. Раз. Два…
– Да ну ради Зверя, – простонала я, выйдя из душа и отодвинув щеколду. – Выслушай меня, все совсем не так…
Я не договорила, потому что в эту секунду он втолкнул меня внутрь, придерживая одной рукой за талию, чтобы я не поскользнулась и не упала, но совершенно недвусмысленно загораживая собой выход в коридор.
– Йон, я…
– Молчи, – оборвал меня он, тяжело, с присвистом дыша. – Ох, маленькая омега, ты просто не представляешь, что мне сейчас хочется с тобой сделать.
– Йон, это правда не то…
Он коротко рыкнул от досады и порывисто зажал мне рот ладонью, словно поняв, что иначе тишины от меня просто не добиться. Другой рукой принялся нетерпеливо шарить по моему мокрому напряженному телу, словно проверяя, все ли на месте – или пытаясь на ощупь отыскать явственные следы, оставленные кем-то другим. Я видела, как он отчаянно борется с собой – со своими инстинктами, которые, вероятно, требовали немедленно восстановить все свои права и заново пометить свою территорию. Причем во всех смыслах. Это пугало и возбуждало одновременно, и от обилия захлестнувших меня переживаний у меня подкосились ноги.
– Я убью его, клянусь, я ему его яйца в глотку засуну. Ты моя, слышишь? – хрипло прошептал он, почти наверняка не отдавая себе отчета в том, что говорит. – Ты только моя, Хана.
Если бы мое сердце уже не колотилось так сильно, стучась о ребра, как спятившая птица о прутья клетки, я бы, наверное, яснее ощутила реакции собственного тела на эти слова. Каждый раз, каждый гребаный раз моя сущность омеги, омеги помеченной и принадлежащей, ликовала от них, от того, как они звучат и кто говорит их мне. Я бы не позволила разбрасываться такими собственническими и патриархально-устаревшими заявлениями никому другому, неважно, какого размера был бы у этого альфы член или статус в обществе, но рядом с этим мужчиной я не хотела знать и слышать ничего другого, и даже моя трепетная гордость не находила в этой безусловной принадлежности ничего унизительного или недостойного.
Я не успела закончить эту мысль и что-то ему ответить, как вдруг ощутила его зубы, сомкнувшиеся у меня на плече. От прострелившей меня боли перед глазами на мгновение все потемнело, но уже в следующую секунду альфа разжал челюсти, начав торопливо и жадно зализывать укус горячим мокрым языком. Я сдавленно застонала ему в ладонь, и тогда его пальцы, зажимавшие мне рот, ожили. Он почти грубо втолкнул пару из них внутрь, заставив меня принять их, а потом, отстранившись, несколько секунд с трудно читаемым выражением лица наблюдал за тем, как я, слегка теряя ориентацию в окружающем пространстве и словно расплавляясь изнутри, ласкаю их губами и языком.
– Моя сладкая жадная девочка, – судорожно выдохнул он, а потом вынул пальцы из моего рта, скользнул ими по моей шее, ключицам и груди и вжал меня в стену душевой кабинки. Горячая вода по-прежнему лилась сверху, пропитывая его футболку и джинсы, но он, кажется, этого даже не замечал.
– Йон… – ослабевшим голосом выдохнула я, ощущая, как мой собственный запах расцветает дурманящими нотками розового вина, отзываясь на почти болезненные по своей силе толчки возбуждения внизу живота.
– Молчи, молчи, – как заведенный, повторял он, а потом внезапно опустился передо мной на колени. Привычным движением закинув одно мое бедро себе на плечо, он ревниво вдохнул запах открывшейся ему навстречу влажной плоти. Полагаю, что если бы учуял запах чужого альфы и там, ситуация бы мгновенно вышла из-под контроля, но, судя по всему, его худшие опасения не подтвердились.
– Это тоже мое, – серьезно заявил Йон, подняв на меня свои большие черные глаза, а потом, не прерывая зрительного контакта, высунул язык и, чуть потянувшись вперед, прикоснулся им ко мне там, где я больше всего сейчас желала ощутить его прикосновение. Я издала еще один хнычущий нетерпеливый стон, выгибаясь ему навстречу и чудом удерживая равновесие на одной ноге. Вода, стекавшая по моей коже, в сравнении с его языком казалась холодной, и мне безотчетно хотелось ощутить его глубже, полнее, ярче – хотя бы просто для того, чтобы согреться.
Вцепившись чуть удлинившимися когтями ему в плечи и откинув голову на стенку душевой кабины, я бесстыдно двигала бедрами в такт его собственным движениям, мыча и иногда приглушенно вскрикивая от нараставшего внутри меня удовольствия. В какой-то момент, однако, вода, видимо, попала ему в нос, потому что Йон вдруг громко фыркнул, встряхнув намокшими волосами, а потом выпрямился и по-хозяйски властно развернул меня к себе спиной. Отставив зад, упершись лбом и ладонями в стену, я подождала, пока он разберется со своими джинсами, и податливо насадилась на него, когда альфа наконец взял меня за бедра и потянул на себя.
Больше не было ничего. Ни Кэсс, ни Джерома, ни их ледяного дворца – только Йон и его теплое, знакомое, надежное тело, что наполняло меня, возвращая на твердую землю. Словно я заплутала где-то на холодных зимних улицах, а он смог вернуть меня домой, крепко прижав к себе. Не осталось ничего, кроме любви, и я растворялась в ней без остатка.
– Хана.
Мое имя, легкое, как мотылек, нежное, как опавшие лепестки, пощекотало мое ухо, и я обернулась через плечо, отзываясь на него. Альфа овладел моими губами, заставляя меня почти до боли выкручивать шею, но я сама не могла от него оторваться. Одной рукой придерживая меня за подбородок, другой скользнув вниз, по моей груди, дрожаще втянутому животу, он жадно целовал меня, продолжая ритмично и уверенно двигать бедрами, загоняя меня в угол, безжалостно и бескомпромиссно подталкивая к краю.
– Йон, – задыхаясь, прошептала я, морщась от подкатывающего оргазма и тщетно пытаясь с ним совладать. – Йон, пожалуйста…
Его пальцам понадобилось лишь слегка коснуться меня внизу, чуть выше того места, где соединялись наши тела, и меня пробило яркой электрической судорогой, шипящей белой волной вымывшей все мысли из моей головы. Он практически сразу последовал за мной – то ли давно сдерживаясь, то ли отвечая на судорожные сокращения моего лона, горячо и настойчиво сжимающего его собой.
Мы остывали медленно, и, кажется, потратили последнюю горячую воду, пока вспомнили о том, что ее вообще-то можно выключить. Я ощущала себя совершенно опустошенной – в хорошем смысле слова, но тем не менее. У меня даже не хватило сил встать на ноги, поэтому Йон, кое-как приведя себя в порядок, поднял меня на руки и отнес в нашу спальню, уложив в постель и тут же обняв всем телом, прижав к себе и окутав собой, как одеялом, со всех сторон.
– Может, мне стоит почаще ездить в город без тебя? – слабо улыбнулась я.
– Даже не думай, – проворчал он, вдыхая запах моих мокрых волос. – Я все еще чувствую его где-то на периферии. Кто он?
– Ты ведь не думаешь, что у меня… есть кто-то на стороне? – не очень уверенно уточнила я, на мгновение вся сжавшись внутри.
– Конечно, нет, – почти сразу ответил он. – Я верю тебе, Хана, но когда чувствую на тебе запах другого альфы… Мои инстинкты просто с ума сходят, я так злюсь, что почти не могу себя сдерживать. Мне хочется убить его просто за то, что он посмотрел на тебя. Он ведь… он не трогал тебя, правда?
– Мы пожали друг другу руки, – почти шепотом пробормотала я. – Это не очень страшно?
Йон шумно выдохнул, а потом развернул меня к себе лицом и, накрыв нас обоих простыней, словно пряча от всего остального мира, притянул мои пальцы к своему лицу, принявшись с таким деловитым видом обсасывать каждый из них по очереди, что я почти возбудилась снова.
– Я получила письмо вчера, – наконец призналась я. – Мне назначили встречу сегодня в центре и… Оказалось, что у этих ребят есть связи с Сэмом.
– Что? – Лицо альфы мгновенно переменилось, он резко свел брови, а я инстинктивно сжалась в комочек, не отнимая, впрочем, рук, которые он продолжал крепко держать в своих.
– Они могут помочь тебе до него добраться, – тоненьким голосом добавила я. – У них есть связи и…
– У кого, у них, маленькая омега? – перебил меня Йон. – С кем конкретно ты виделась, и какого Зверя я только сейчас об этом узнаю?
– Их зовут Кассандра и Джером Стоун, они… я так поняла, они принадлежат к той же верхушке, что и Сэм. Они предложили свою помощь взамен на то, чтобы ты убрал его. И они знают, где Никки.
Он резко сел, сдернув простыню с головы, и я воспользовалась этим, чтобы тут же обмотаться ею и прикрыть наготу. В подобного рода разговорах она была бы лишней.
– Ты хоть понимаешь, как сильно я сейчас злюсь? – выдыхая сквозь зубы, поинтересовался он. – Ты хоть представляешь, какую глупость сделала, пойдя на встречу непонятно с кем, ничего мне не сказав?
– Я хотела быть уверена, что оно того стоит, – тихо пробормотала я, на всякий случай отодвигаясь от него чуть дальше. – В том письме не было никакой информации, но его прислала омега, и я решила, что лучше на эту встречу мне пойти одной. Я не хотела тебя тревожить попусту…
– Тревожить попусту? – не поверил своим ушам он, переведя на меня откровенно ошалелый взгляд. – Хана, маленькая моя, ты хоть понимаешь, что они могли с тобой сделать?
– Но не сделали же, – попыталась возразить я, но мне не удалось убедить даже саму себя. – Пожалуйста, не злись. Я хотела как лучше. И… я же нашла для тебя вариант, правда? Я думала, ты обрадуешься, что у тебя появится способ…
Он раздосадованно рыкнул и подмял меня под себя, нависнув сверху. Чувствуя себя пойманным зверьком, я прижала кулачки к собственной груди, глядя на него снизу вверху огромными умоляющими глазами.
– Нахер варианты, – выдохнул альфа. – Мне они не нужны, если ради этого тебе приходится подвергать себя опасности.
– Но Никки же…
– Хана, ты меня не слышишь, – мотнул головой он. – Я люблю Никки, и я готов на многое, чтобы помочь ей. Но только не рисковать тобой, ясно? Обещай, что больше никогда не сделаешь ничего подобного. Обещай, что не поставишь себя под удар ради чего бы то ни было.
– Ладно, – пискнула я, с трудом дыша под его тяжестью. – Я обещаю.
– Вот и хорошо, – кивнул Йон, прижавшись своим лбом к моему и несколько секунд просто задержавшись так. – Хорошо.
– Ты… совсем не хочешь послушать о том, что мне удалось узнать? – спросила я чуть позже, когда он наконец скатился с меня и вытянулся рядом, глядя в потолок.
К тому времени пламя заката за окном уже погасло, наполнив комнату серо-сизой дымкой подступающих сумерек. Я всегда любила этот недолгий период угасания, быстро сменявшийся глубокой ночной темнотой, он казался каким-то особенно честным и прозрачным, словно истинная суть вещей, замерев между ослепительным светом дня и непроницаемым мраком ночи, на короткое время становилась видна особенно отчетливо и неприкрыто. Сумерки были временем правды и признаний, и, думаю, я была готова и к тому, и к другому. Но ответ Йона меня удивил:
– Я… Я не уверен, что готов говорить об этом сейчас. Зверь его дери, я даже думать об этом не могу, у меня голова совсем в другом месте. Все это так не вовремя.
– Что-то случилось, пока меня не было? – немного встревожившись, спросила я. Мой альфа неохотно кивнул и ответил:
– Отец звонил сегодня днем. Его только что выписали из больницы, что-то не в порядке с сердцем. Он пока не может сам за собой ухаживать, поэтому я хотел узнать, не против ли ты…
– Конечно, поехали, – не моргнув и глазом ответила я.
От моей поспешности и решительности Йон, кажется, слегка опешил, а потом коротко выдохнул, покачал головой и улыбнулся:
– Вот так просто?
– А что тут может быть сложного? – не совсем поняла я. – Если твоему отцу нужна помощь и ты хочешь поехать к нему, то для меня даже вопроса не стоит. Во-первых, я без тебя и суток не протяну, потому что пока что тебе никак не удается мне надоесть. А, во-вторых, я уже давно мечтала с ним познакомиться и поблагодарить его за то, как много он для тебя сделал. – Для пущей убедительности я даже зачем-то кивнула сама себе.
– Ты как всегда немного перегибаешь палку в своем энтузиазме, маленькая омега, – добродушно усмехнулся альфа, но по его лицу было видно, что ему очень приятно это слышать. И что он немного переживал на тему того, что мой ответ будет иным.
– Я просто благодарна тому, кто спас моего будущего возлюбленного от детства на улицах и воспитал его такой сильной личностью, не позволив прошлому уничтожить в нем все хорошее, – пожала плечами я. – За одно это я уже заранее его люблю.
– И все-таки ты не меняешься, – мягко профырчал он, повернувшись ко мне лицом и окатив меня такой сногсшибательной нежностью, что у меня закружилась голова, и, не сдержавшись, я подскочила на ноги, придерживая простыню у груди.
– Нужно ехать как можно скорее, да? Я тогда соберу наши вещи. Возьмем наши рюкзаки, в них все должно поместиться, мы же… Насколько мы поедем? – Я остановилась, перестав мерить нашу комнату длинными взволнованными шагами и бросив на альфу вопросительный взгляд. – И… куда? – Последнее я добавила тише, вдруг осознав, что вообще не знаю, где живет его отец.
– В Зеленый город, – отозвался Йон, откровенно любуясь мной и тем, как мое тело, пойманное в силки сумерек и фонарного света, льющегося в окно, просвечивает сквозь хлопок простыни.
– Зеленый… – Я немного растерялась. – Я думала, он живет где-то здесь, разве нет?
К некому моему стыду, я вдруг осознала, что никогда не спрашивала Йона о том, где он родился. Я знала всю нелегкую историю его детства и слишком быстрого взросления, но из-за того, как она была рассказана, мне и в голову не приходило, что события могли развиваться где-то в другом месте.
– Жил раньше, – кивнул мой альфа. – Но после того как я перестал нуждаться в его опеке и пошел своим путем, отец решил перебраться на природу, подальше от этих шумных улиц. Я бывал у него всего дважды, но, мне кажется, он выбрал отличное место для того, чтобы встретить старость.
Зеленый город – моей первой ассоциацией с этим местом был школьный учебник природоведения за третий класс. Фотографии его гор, лесов и озер занимали целые развороты, и мне кажется, что где-то в глубинах моей памяти все еще жил список редких птиц, что встречались в том районе, потому что учительница зачем-то заставила нас выучить его наизусть и отвечать у доски по памяти. Я никогда не была в этом городе, и сама идея о том, что те пейзажи, что так волновали и будоражили мое детское воображение, могут существовать где-то за пределами матовых плотных страниц учебника, казалась невероятно захватывающей. Я слишком привыкла к стенам и рутине Дома, к улочкам нашего трущобного квартала и тому, что моя жизнь была ограничена строгим набором обговоренных и закрепленных маршрутов. Но сперва встреча со Стоунами, а теперь настоящее путешествие в город родом из моего детства – все менялось, преображалось и разрасталось, и я не могу сказать, что была против. Страх перед резкими переменами сгладился и истаял в моей душе за эти месяцы, а возможность увидеть что-то новое вместе с Йоном наполняла меня поистине детским восторгом, и я, каюсь, не вполне отдавала себе отчет в том, что причиной для этой поездки стали не самые веселые новости.
Обсудив все еще раз, собравшись и получив добро от Ории, мы смогли отправиться в путь уже на следующий день. О том, что произошло со мной, и о Стоунах мы больше не говорили, хотя я предчувствовала, что этому разговору еще настанет свой черед. Йон определенно меня услышал и семена моих слов упали в плодородную почву – оставалось только ждать, пока они прорастут и дадут всходы. Я знала, что если мой альфа что-то для себя решит, переубедить его будет почти нереально, и могла лишь надеяться, что смогу принять его решение, каким бы оно ни было.
Медвежонок просился поехать с нами, но Ория наотрез отказалась отпускать еще и его. По ее словам, он был слишком ценным кадром и его долгое отсутствие – поскольку Йон прямым текстом сказал, что не знает, когда мы сможем вернуться – негативно бы сказалось на бизнесе. Признаюсь, прощание далось нам нелегко. Он так долго обнимал меня на крыльце Дома, словно надеялся каким-то образом слиться со мной воедино или намертво прицепиться, как детеныш коалы к спине своей мамы, чтобы незамеченным все-таки отправиться с нами.
– Ты будешь мне звонить, сестренка? – почти жалобно спросил омега, когда мы наконец расцепились.
– Конечно, буду, – подтвердила я, привычным жестом взъерошив его светлые локоны и оставив по паре крепких поцелуев на его гладких мальчишеских щеках. – Ты всегда в моем сердце, а я в твоем, так?
Он расстроенно кивнул, сейчас менее всего похожий на взрослого, каким иногда пытался притворяться, и я даже пожалела, что у меня в кармане не завалялось какого-нибудь леденца или тянучки, чтобы всучить ему на прощание. Понятия не имею, откуда у меня вообще взялся этот порыв, но почему-то мне казалось, что это сделало бы наше расставание менее горьким.
– Есть у тебя эта раздражающая привычка, – отметил Йон, когда я в третий или четвертый раз обернулась, чтобы помахать стоявшему на тротуаре у Дома Медвежонку рукой.
– Какая? – немного смутилась я, отчего-то решив, что речь пойдет о моей излишней сентиментальности.
– Привязывать к себе окружающих. Тебя очень просто полюбить, Хана Росс, а потом и вовсе – подсесть на тебя, как на шоколад или крабовые чипсы, – проговорил он, качнув головой и легонько сжав мою руку, которую привычно держал в своей. – И вот наступает такой момент в жизни, когда вдруг осознаешь, что без тебя все становится каким-то… не таким. Более сложным, серым и скверным. И пресным, если уж проводить аналогии с едой.
– Ты меня смущаешь, – пробормотала я, как всегда краснея и отводя взгляд. – Не такая уж я и хорошая, ты преувеличиваешь.
– А я что, сказал, что ты хорошая? – тут же парировал Йон. – И в мыслях не было. Я просто сказал, что ты умеешь нравиться другим и создавать иллюзию того, что без тебя им становится хуже.
– Значит только лишь иллюзию? – уцепилась за его слова я, почти не всерьез размышляя, стоит ли на такое обижаться.
– Все могут прожить без всех, – уверенно кивнул он, а потом, уже тише, добавил куда-то в сторону: – Как будто я собираюсь делиться своим шоколадом со всеми подряд. Пусть свой себе ищут.
Мои губы, почти помимо моей воли, растянулись в широкую довольную улыбку, и я, потянувшись к нему, на кошачий манер потерлась головой о его плечо.
– Если я шоколад, то ты – мята, – проурчала я. – И вместе мы создаем самое странное, неповторимое и незабываемое сочетание, разве не так?
Он не ответил, но мне и не нужны были слова, чтобы читать все по его лицу и глазам. Моя грусть от расставания с Медвежонком утихла, и я снова смотрела в будущее с оптимизмом и нетерпеливым любопытством, которое с детства закипало во мне в предчувствии новых путешествий.
Лето всегда было временем дорог. Просыпаясь в первый день самых длинных каникул, я точно знала, что не проведу в четырех стенах больше времени, чем будет жизненно необходимо. Мы с моим братом, тогда еще не обремененные тяжестью грядущего расставания, уходили из дома сразу после завтрака, прихватив с собой поистаскавшиеся за год школьные рюкзаки, теперь хранившие в себе не учебники и тетради, а свертки с бутербродами, вареные яйца, безбожно крошащееся печенье и бутылку с водой. Наш дом находился почти на самой окраине нашего небольшого городка, с одной стороны, словно подступающим морем, окаченный темно-зеленой волной хвойного леса. Его опушка была нам хорошо знакома, изучена вдоль и поперек, наполнена не видимыми стороннему глазу тропами, сигнальными деревьями и тайниками, где мы хранили наши сокровища – огромную кедровую шишку, радужное перо от невиданной птицы, засушенный букетик диких цветов, россыпь стеклянных бусин и подвесок от старой бабушкиной люстры, вкладыши из-под жвачки, круглые картонные фишки с изображениями чудо-монстриков из мультфильма, карманные календарики с котятами, маленькие игрушки из шоколадных яиц, продававшихся в киоске на пути в школу, старые фотографии молодых родителей и много чего еще, что в те годы казалось чем-то невероятно ценным, уникальным и требующим самой тщательной сортировки и хранения.
У нас даже был свой собственный штаб, который мы обустроили под двумя накренившимися соснами. Углубив и утрамбовав землю между ними при помощи лопат, мы натянули поверх высохших стволов кусок брезента и закрепили его с одной стороны с помощью колышков и веревки. Внутри было не так много места, но двое детей легко могли там поместиться вместе со своими рюкзаками. Особенно здорово было сидеть в штабе во время дождя, слушать, как тяжелые капли барабанят по брезенту над нашими головами, и говорить взахлеб обо всем на свете. Помню, брату всегда нравилось воображать, каким крутым альфой он будет, когда вырастет. Он собирался стать археологом, как персонаж его любимой серии фильмов, и разыскивать старые гробницы с опасными ловушками и несметными сокровищами. Хвастался, что станет безумно богатым и знаменитым и что выберет себе в жены самую красивую омегу в мире. Я ему поддакивала, с удовольствием додумывая детали его захватывающего будущего, на которые не хватало его собственного воображения.
Брат всегда был лидером в наших детских затеях и играх, и именно ему изначально принадлежала идея создать наш штаб. Порой, когда я задумывалась об этом всерьез, то не могла не задаваться так и напрашивающимся вопросом – неужели все это в нем, его амбициозность, уверенность в себе, его безграничные смелые идеи и желание воплощать их в жизнь – могло так просто исчезнуть после того, как он понял, что родился человеком? Разве наличие или отсутствие особенного запаха определяло нашу сущность и нашу судьбу? Будучи бестией, я прожила почти тридцать лет, не достигнув вообще ничего и только совершая одну за другой новые ошибки, и мне никогда не хотелось того, о чем в свое время так пылко и горячо мечтал мой брат. А он… Он очень изменился после того, как осознал, что никогда не станет альфой. Стал более замкнутым, угрюмым, даже агрессивным. Вел себя так, будто его обманули и подставили, будто кто-то обещал ему одну жизнь, а взамен подсунул другую. А я… я в те годы была слишком сосредоточена на самой себе и новом, волнующем, только-только открывавшемся для меня мире собственной сексуальности, желаний и порывов, чтобы понять его и стать для него опорой. Впрочем, думаю, что он бы в любом случае не позволил мне это. Ведь, став тем, кем он так и не смог стать, я предала его – почему-то именно так это выглядело с его стороны и он даже говорил мне об этом однажды, когда выпил лишнего. Я была «всего лишь бесполезной девчонкой», а он-то мог стать кем-то значимым! Словно это я своими руками забрала его будущее себе. Что и говорить, мы оба были подростками, а нашей матери, которая к тому времени слишком глубоко погрузилась в собственную трагедию брошенной жены, не было никакого дела до наших склок и конфликтов.
Я думала об этом все то время, пока мы с Йоном ехали в метро, сняв тяжелые рюкзаки и поставив их себе на ноги. Мое детство – по крайней мере, какую-то его часть – можно было назвать по-настоящему счастливым, и я бы многое отдала, чтобы иметь возможность разделить его с моим альфой. Аккуратно вырезать из его памяти эпизоды с обколотой матерью и погибшей сестрой, а вместо этого подарить ему воспоминания о лесе, стуке дождевых капель по брезенту и историях о далеких странах и сокровищах, что ждут своего часа под сводами еще не найденных гробниц.
