Текст книги "Альфа и Омега. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Анна Сейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

– Как… мило было с его стороны предупредить об этом, – хмыкнул Йон, видимо, прекрасно поняв, о ком именно шла речь. – Не то чтобы ходить с мишенью на спине было мне в новинку, но все же.

– Я постаралась до него донести, что обнародование правды не в наших интересах тоже, – отметила госпожа Боро. – Пока Дани считают альфой, он полноправный преемник своего отца в том числе в том, что касается титула.

– Значит, это правда? – уточнил мой альфа, поймав взгляд Медвежонка и чуть отклонившись назад, чтобы не столкнуться с ним нос к носу. Я только в тот момент задалась вопросом, зачем старшая омега вообще посадила их вместе так, что они были практически прижаты друг к другу. – Ты собираешься стать новым кардиналом?

– Это… звучит как бред, да? – нервно усмехнулся тот, и смешливая растерянность на его лице вдруг напомнила мне о том, каким он был раньше, отчего впервые за все время этой встречи я ощутила теплый толчок в груди. – Я сам не знал, что этот обычай все еще действует.

– Формально это старая традиция, которой большинство кардиналов не придерживается, однако в случае Дани иначе и быть не могло, – с нескрываемой гордостью произнесла его мать. – Он слишком значим для Церкви и для всего мира, ведь он воплощение надежды, которую многие уже утратили. Мы должны быть осторожны, но если все сделаем правильно, то получение им кардинальской мантии это просто вопрос времени. Особенно если его отец станет новым Иерархом.

По ее лицу я видела, что иного развития событий она не допускает и даже не приемлет. Ее любовь к сыну, пережившая такое жестокое потрясение после его исчезновения и всех этих домыслов о том, какую роль в этом сыграл ее муж, сейчас ощущалась как нечто всеподавляющее и почти яростное в своей природе. Она готова была не только защищать его любой ценой, но и собиралась приложить все усилия, чтобы Дани стал тем, кем ему положено было быть. Чего бы это ей ни стоило.

– А что ты сам думаешь об этом? – уточнил Йон у него.

– Что все действительно происходит слишком быстро, – ответил он, смущенно улыбнувшись. – Но мне… нравится спать в чистой постели и иметь возможность мыться в собственной ванной. Мне кажется, я даже начал набирать вес, потому что не могу перестать есть сладкое. А мама совсем не помогает. – Он выразительно сверкнул глазами в сторону блюда с печеньем и тут же сунул в рот остатки того, что еще держал в руках.

– Я бы сказал, что немного поправиться тебе не повредит, – отметил Йон. – Особенно если действительно хочешь походить на альфу.

– Мне не хватает наших утренних тренировок, сестренка, – признался Медвежонок, повернувшись ко мне. – Было бы здорово, если бы мы могли снова заниматься как раньше, да?

– Ездить… далековато будет каждое утро, – отозвалась я с неловкой улыбкой. – И тебе правда не стоит переживать из-за пары лишних килограммов. Как говорил мой папа, настоящую красоту ничем не испортишь.

– Ну вот, я же тебе говорила, Дани, они не станут любить тебя меньше, а ты переживал, – довольно проговорила госпожа Боро. – Внешность не важна, когда любишь кого-то по-настоящему, правда, Йон?

– Правда, – отозвался он, прищурившись с легким непониманием. – А почему вы спрашиваете об этом именно меня?

Она не ответила, только улыбнулась себе под нос, склонив голову. Потом они заговорили снова – о кардинале, расстановке сил в кругах церковной элиты и о грядущих выборах Иерарха. Сейчас победа Боро была практически свершившимся фактом, и «воскрешение» его сына сыграло в этом далеко не последнюю роль. Почти уверена, что старый урод и подумать не мог, что столь ненавидимый им ребенок может стать его счастливым билетом в желанное будущее. Все четверо с большим энтузиазмом обсуждали грядущее возвышение Дани, упоминая множество имен, дат и событий, о которых я не имела ни малейшего представления. При всем моем желании участвовать в разговоре или хотя бы поспевать за ходом его основной мысли я вынуждена была признать, что все эти церковные дела были для меня чем-то совершенно далеким, сложным и неинтересным в той мере, в какой могут быть неинтересны какие-то абстрактные глобальные вещи, пусть даже так или иначе затрагивающие каждого. Я хрустела печеньем, пила чай и смотрела в окно, за которым задорно вращались газонные поливалки, разбрызгивающие вокруг себя воду. Под определенным углом в этой сверкающей россыпи проступала радуга, и это было красиво.

Интересно, каково было жить в таком большом доме? Вставать каждое утро и знать, что тебя ждет отглаженная рубашка и горячий завтрак, который подали горничные. Ходить по этим огромным светлым коридорам, залитым солнцем, слушать, как щебечут птицы и шепчет листва за окном. Такие особняки очень часто показывали в фильмах о событиях начала прошлого века, и они чаще всего становились местом действия либо для любовной, либо для детективной драмы. Мне же он был ощутимо широк в плечах. С эстетической точки зрения большое количество света и пространства выглядело выигрышно, но я слишком привыкла к уюту нашего маленького чердака, где бархатная темнота слегка расступалась лишь от света торшера. Это место было красивым в каком-то кинематографическом смысле, но я не чувствовала в нем чего-то живого, какого-то сердца, вокруг которого могло бы строиться все остальное. Оно походило на картонные декорации, которые можно было при желании проткнуть насквозь. И Медвежонок в них тоже выглядел каким-то слишком чужим.

– Хана, расскажи о письме, – внезапно обратился ко мне мой альфа, и я даже на пару секунд растерялась, словно напрочь забыв о том, что была в комнате не одна.

– О письме? А, да. Отец Горацио… Вы слышали о нем, госпожа Боро? Он раньше преподавал в Сардонском университете.

– Не уверена, – покачала головой она.

– Это в целом неважно, – решила я. – Суть в том, что они с моей подругой последние полгода жили в Этерии и искали информацию о Чистых днях и том, что послужило причиной их окончания.

– Не они одни, – заметила старшая омега. – Этот вопрос многих интересует. Я лично знакома с концепцией нескольких любопытных теорий на этот счет, хотя, признаться, считаю их скорее философско-теологическим экзерсисами.

– Моя подруга писала, что им удалось раскопать какой-то… я не хочу сказать заговор, но… – В поисках поддержки я перевела взгляд на Дугласа, и тот ободряюще мне кивнул.

– О тех временах ходит множество слухов, как и сказала Констанс, – подтвердил он. – Нет ничего удивительного, что на такой плодородной почве бурно цветут всевозможные конспирологические теории. Твоей подруге удалось узнать что-то конкретное?

– Я так и не поняла, – вынуждена была признать я. – Она обещала все рассказать лично, когда вернется. В любом случае это может быть что-то важное. И если у Медвежонка появится возможность…

– Дани, – перебила меня госпожа Боро, видимо потеряв терпение. – Его зовут Дани, Хана. Пожалуйста, больше не употребляй при мне эту гадкую кличку.

– Мама, все нормально, – попытался мягко урезонить ее сын. – Я привык.

– Ты много к чему привык, милый, но это не значит, что теперь так будет всегда, – неодобрительно отозвалась она, поджав губы. – Пришло время переучиваться.

– Некоторые вещи заслуживают того, чтобы их помнить. И оставить для них место в… новой жизни, – терпеливо проговорил он.

– Да, я понимаю. – Она снова посмотрела на Йона, и меня охватило странное ощущение, что в воздухе висит некая назойливая недосказанность. – И все же я настаиваю, чтобы эта кличка в моем доме не звучала. У тебя есть имя, Дани, и ты должен носить его с гордостью.

– Хорошо, мама, – покладисто согласился он, продолжая улыбаться и смотреть на нее своими большими голубыми глазами. Я прекрасно знала это выражение его лица – когда он не хотел с кем-то спорить, то просто сражал собеседника своим очарованием, заставляя того забыть, в чем вообще была причина конфликта. А еще не заметить, что сам Медвежонок остался при своем мнении.

– Я думаю, нам пора, – негромко проговорил Дуглас, поднимаясь. – Еще обратно ехать, не хотелось бы попасть в вечерние пробки.

– Уже? – немного удивилась госпожа Боро, явно не заметив, как изменилась атмосфера в комнате после ее выпада в мою сторону. – Йон, может быть, ты хочешь остаться?

– Я? – недоуменно поднял брови он. – Да почему я-то в конце концов?

– Да потому что она считает, что ты его альфа, – со вздохом произнесла я, тоже вставая на ноги вслед за Дугласом.

От этих слов Медвежонок переменился в лице и буквально отпрыгнул в сторону от Йона, у которого натурально отвисла челюсть.

– Мама! – возмущенно воскликнул будущий юный кардинал, покраснев до корней волос, пока Дуглас тщетно пытался скрыть смех за кашлем.

– А что, он очень видный молодой альфа, – невозмутимо отозвалась та, явно не собираясь чувствовать себя неловко из-за произошедшей ошибки. – Я бы на твоем месте подумала.

– Он занят! – не веря своим ушам, возмутился Медвежонок.

– Сегодня занят, завтра нет, – пожала плечами она, судя по всему не зная ни о нашей с Йоном метке, ни вообще о том, что мы вместе. Удивительно, как этот момент выпал из общей канвы нашего знакомства. С другой стороны, мой альфа сегодня вел себя так, будто мы с ним и правда были едва знакомы, так что ничего удивительного.

– Нам точно пора домой, – крякнул Дуглас. – Спасибо за приглашение, Констанс. Я рад, что у вас все хорошо. И если понадобится помощь, ты всегда можешь на меня рассчитывать.

– Я это знаю, Дуглас, – подтвердила она, посмотрев на него почти с нежностью. – Позволь, я вас провожу.

Когда они все вышли из гостиной обратно в коридор, Медвежонок перехватил меня за локоть, удерживая, чтобы поговорить наедине.

– Сестренка, что с тобой такое? Я же вижу по глазам, что ты сама не своя, – проговорил он, внимательно и серьезно вглядываясь в мое лицо. – Прости маму за ее грубость, она просто… ей тяжело дается смириться с тем, что со мной было. Куда тяжелее, чем мне.

– Все нормально, – тихо отозвалась я, одновременно испытывая непреодолимое желание довериться ему и рассказать обо всем, что так тяготило меня в последнее время, и какую-то угнетающую тоску из-за того, что на самом деле не могла этого сделать. Не только потому, что нас почти наверняка вот-вот должны были позвать остальные, но и потому, что не была уверена, что в жизни Дани Боро есть место для Ханы Росс. Теперь мы принадлежали к слишком разным мирам. От действий, слов и отчасти даже от мыслей Медвежонка могло зависеть будущее очень многих, целой Церкви как института, если так подумать. И я вовсе не хотела нагружать его и тревожить своими проблемами. Каким-то задним умом я понимала, что в сравнении с его необходимостью полностью перекраивать свою жизнь и свою личность в угоду новому положению в обществе эти проблемы были просто досадной мелочью, которая и обсуждению-то не подлежала.

– Нет, я вижу, что не нормально, – помотал головой он. – Меня тебе не обмануть, Хана. Только не меня.

– Да, я уже… и забыла, – устало улыбнулась я, склонив голову набок. – Ты стал такой взрослый… Дани.

– Зови меня Медвежонком, если хочешь, – мягко произнес он. – Я не хочу, чтобы это все… чтобы это имя встало между нами. Не хочу тебя терять, слышишь?

Мое сердце забилось быстрее. Может быть, я была не права? Может быть, среди всех его дел и новых обязанностей все же могло найтись местечко для меня? Мне так нужно было поговорить с кем-то о том, что предложил мне Стоун. Услышать хоть чье-то мнение со стороны, потому что сама я уже запуталась в этой липкой паутине насмерть и лишь увязала все глубже при любой попытке выбраться.

– Мы могли бы поговорить наедине? – со внезапно вспыхнувшей надеждой спросила я. – Может, сейчас?

– Нет, сейчас не могу, – виновато отозвался он. – Через час у меня встреча с кардиналом Фицом, давним соперником моего отца, мне нужно подготовиться. Мы с мамой хотим попробовать переманить его на нашу сторону и заручиться его поддержкой при условии, что он поможет в наших делах. Может быть, на следующей неделе? У меня будет пара свободных часов где-то ближе к следующей пятнице. Я могу прислать за тобой машину и…

– Не нужно, – помотала головой я, мгновенно сникнув. – Я понимаю, что ты очень занят. Не хочу становиться еще одним делом в твоем ежедневнике между беседой с кардиналами и визитом в городскую больницу.

– Это только первое время так будет, – поспешил заверить меня он. – По крайней мере, мама так говорит. Сейчас нам нужно набирать очки и быть… на шаг впереди, понимаешь? Мне кажется, я последнюю неделю вообще не сплю больше четырех часов. Ну хотя бы ни перед кем не приходится раздеваться, уже плюс, правда? – Медвежонок неловко улыбнулся, почесав в затылке, а я поняла, что ни за что не заставлю его волноваться из-за меня. Как бы мне ни был нужен его совет или хотя бы его участие и поддержка, требовать их сейчас было бы форменным эгоизмом.

– У тебя все будет хорошо, – ободряюще проговорила я, наконец от души обняв его и поцеловав в щеку. – Ты мой смелый, сильный мальчик, и ты еще заставишь их всех говорить о тебе.

– Думаешь, у меня получится? – несмело улыбнулся он, с удовольствием нежась в моих объятиях.

– Обязательно получится, малыш, – подтвердила я, гладя его по плечам, и он довольно заурчал, как большой котенок, так и лучась от восторга и благодарности. Он все еще был тут – мой Медвежонок. Теперь я точно это знала. Как знала и то, что единственным способом позаботиться о нем и быть хорошей старшей сестрой для меня сейчас будет промолчать и унести все, что я принесла, с собой обратно.

На обратном пути Йон и Дуглас говорили почти без перерыва, продолжая обсуждать то, что они услышали в доме госпожи Боро. Я уже даже не пыталась следить за их разговором и вместо этого сунула в уши наушники, включила старый кассетный плеер Йона, который привыкла постоянно таскать с собой после нашей поездки в Зеленый город, и задремала под звуки мелодичного рока. В итоге проспала до самого дома и проснулась из-за того, что Дуглас ласково потрепал меня за плечо. В небе догорал густо-оранжевый закат, в воздухе пахло городской пылью и надвигающейся грозой.

– Просыпайся, Хана, – проговорил он. – Приехали.

Не сразу сориентировавшись в пространстве и вспомнив, какой сейчас год и день, я послушно кивнула и, кое-как собрав себя в кучу, выбралась из машины. Слегка ныла шея и кружилась голова, и все, что произошло в доме госпожи Боро, казалось чем-то далеким и как будто не совсем реальным.

– Вы уже уезжаете? – хриплым со сна голосом спросила я.

– Да, поеду в отель собирать вещи, – подтвердил он. – Констанс предлагала мне пока остаться у них, но я не могу так надолго оставлять Сахара одного. И к тому же скоро здесь станет слишком громко и слишком жарко, а скучаю по своему саду и своей кухне. Раз я больше здесь не нужен, мне лучше вернуться домой.

– Вы нужны, – почти помимо моей воли вырвалось у меня. – Йон, он… Он изменился, разве вы не заметили? С ним происходит что-то… что-то плохое. Мне кажется, я не справлюсь с этим сама.

– Конечно, справишься, – мягко возразил он, по-отечески покровительственно положив руки мне на плечи. – Ты его вторая половинка, помнишь? Вторая часть его души, практически он сам, просто в другом теле и с другой историей. Кто сможет понять его лучше тебя? Кто сможет достучаться до него, кроме тебя? Тебе нужно поверить в себя, Хана, потому что я верю в тебя безоговорочно. Я полностью доверяю тебе своего сына.

– Может быть, не нужно? – понурилась я. – Не нужно мне его доверять? Я не уверена, что сейчас… у меня получится быть той, кто ему нужен.

– Конечно, получится, – голосом, не терпящим возражений, отмел мои слова Дуглас. – Ты уже та, кто ему нужен, никогда об этом не забывай. Какие бы сложности у вас ни возникали, какие бы преграды, внешние и внутренние, ни вставали между вами, просто помни, что им не под силу разрушить то, что вас соединяет. Вы связаны божественной волей, Хана, и это явно не просто так.

– Возможно, вы и правы, – помолчав, отозвалась я, но на самом деле уверенности мне его слова не особо прибавили.

– Если ты сомневаешься в его чувствах, просто задай ему прямой вопрос, – посоветовал старый священник. – Йон плохо умеет выражать свои чувства, но способен на это, если нужно. Просто он не… всегда понимает, что нужно именно сейчас. Но никогда не сомневайся в том, что он любит тебя так же сильно, как ты его. Будь с ним терпеливой, Хана. Иногда женщинам приходится проявлять мудрость и выдержку, чтобы прощать мужчинам то, что они еще не стали тем, кем обязательно станут однажды. Понимаешь?

– Кажется, – неуверенно кивнула я. – Спасибо вам. И за то, что помогли нам, и за то, что отвезли к Медвежонку, и за… все вообще.

– А как же иначе, милая, – улыбнулся он. – Зачем еще нужны такие старики, как я, если не за тем, чтобы присматривать за вами, ребятишками? Не расстраивайся по пустякам, все обязательно образуется.

Мы обнялись на прощание, и Дуглас уехал. Немного приободренная его словами, я решила, что прямо сейчас обо всем расскажу Йону – и о Стоуне, и о том, из-за чего мне пришлось уехать из родного города. И будь что будет.

Поднявшись на чердак, я уже набрала в грудь воздуха, но, толкнув дверь, буквально подавилась собственными словами. Мой альфа сидел на кровати, низко свесив голову, отчего его длинные волосы почти полностью скрывали лицо, а у его ног валялся пустой пузырек из-под таблеток. Я не знала, сколько там оставалось раньше и с какой скоростью лекарство вообще убывало, но, судя по всему, он только что принял последнее.

– Нога… разболелась жутко, – отрывисто произнес он, не поднимая головы. – Думал, что не доеду. Иди сюда, Хана. Я соскучился по тебе.

В любой другой день я бы мгновенно ответила на его призыв, но сейчас не могла заставить себя сдвинуться с места. Со мной говорил не Йон, а его лекарство – тот кайф, что разливался сейчас по его венам, и я слишком хорошо знала своего альфу, чтобы не понять этого.

– Они закончились, верно? – сделала очевидный вывод я.

– Да, последние, – кивнул он, рывком откинувшись назад и ухнув спиной на кровать. – Нужно будет раздобыть еще.

– У тебя есть рецепт? – уточнила я, все еще стоя в дверях и не подходя ближе.

– Нет, – дернул плечом он. – Но я достану, это не проблема. У Жана есть знакомый, кто может это устроить.

– Йон, может быть, не нужно? – тихо спросила я. – Если врач выписал тебе только один рецепт на курс приема, значит предполагается, что больше тебе не нужно. Ты можешь дальше восстанавливаться без них.

– Много они понимают, – скривился альфа. – Попробовал бы сам тот докторишка походить с дырой в ноге, я бы на него посмотрел. Хана, не переживай, пожалуйста, все нормально. Я решу эту проблему. Иди ко мне, маленькая, я правда соскучился по тебе.

Он приподнялся на локтях, сдув челку с глаз, и поманил меня к себе, и я почти рефлекторно сделала два шага в его сторону, но потом снова остановилась.

– Йон, я правда за тебя волнуюсь, – почти с отчаянием проговорила я. – Эти таблетки плохо на тебя влияют.

– Да с чего бы? – нахмурился он. – Они единственное, что мне вообще помогает чувствовать себя лучше и не разваливаться в труху. Ты должна радоваться, что они у меня есть и что я могу работать, как раньше.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь их значимость, – тихо возразила я. – Йон, ты можешь хотя бы попробовать… справиться без них? Ради меня?

– Ради тебя? – повторил он, как-то странно на меня посмотрев. – А не из-за тебя ли я вообще вынужден их принимать?

– Что? – Я настолько растерялась от этих его слов, что почти не осознала весь вкладываемый им в них смысл.

– Ничего, – буркнул альфа. – Давай ложиться спать.

– Ты даже не подумаешь об этом? – не отставала я, решив проявить ту самую женскую мудрость, о которой говорил Дуглас, и проигнорировать его выпад в мою сторону. – Ты же понимаешь, что чем дольше ты на них сидишь, тем сложнее тебе потом будет слезать? Сейчас лучшее время для того, чтобы…

– Да прекратишь ты или нет?! – вдруг взорвался он, и меня мгновенно отнесло назад. Его запах вдруг налился жаром бушующего лесного пожара, он обжигал горло и глаза до слез, и я едва могла заставить себя дышать. – Хватит иметь мне мозги, Хана! Я тебе не Медвежонок, чтобы ты играла со мной в заботливую старшую сестру! Я сам способен разобраться со своими делами, без твоего настырного участия!

– Йон, как ты не понимаешь, я просто волнуюсь о тебе! – взмолилась я, ощущая, как впервые со дня нашей первой встречи в окровавленном переулке, во мне поднимается глубокий инстинктивный страх перед ним. Я видела злость, пылающую в его глазах, я чувствовала ее в его сбивающем с ног запахе, но вместо ответного импульса, вместо опьяняющего бесстрашия, что всегда толкало меня вперед, когда он выходил из себя, сейчас я ощущала только черный, животный, оглушающий ужас и ничего не могла с собой поделать. Метка на моей руке горела огнем, и я знала, что он чувствует ровно то же самое – и звереет от этого еще больше.

– Ты не волнуешься, ты лезешь, лезешь, лезешь – без конца лезешь в мои дела и в мою голову! – продолжил кричать он. – Ты повсюду, даже там, где я не хочу тебя видеть! Я устал от этого, слышишь? Я сам в состоянии разобраться со своей жизнью. Пока ты в ней не появилась, я отлично справлялся. И ни разу не оказывался в больнице.

– Ты же… ты же не считаешь, что это я виновата в том, что случилось? – севшим голосом прошептала я, вжимаясь спиной в дверь.

– В чем именно? – досадливо скривился он. – В том, что меня подстрелили, или в том, что наша метка перестала работать, как нужно?

Его слова обожгли меня как ушат ледяной воды. Йон знал. Он прекрасно знал, что я виню себя и что именно этими словами он заденет меня больнее всего. Я пыталась себя убедить, что в нем говорит его злость, его страх и разочарование в самом себе и том, как все вышло, но у меня больше не было сил снова и снова понимать и прощать его.

– Да делай что хочешь, – выдохнула я, а потом, собрав в себе последние остатки гордости и силы воли, развернулась и дернула дверь на себя. Он не последовал за мной – слишком взвинченный, слишком упрямый, слишком гордый, слишком… не привыкший подстраиваться под других. Быть может, наша разница в возрасте в конечном счете все же стала проблемой – но не потому, что я была старше, а потому, что он был младше. Быть может, я действительно чрезмерно опекала его все это время, закрывая глаза слишком на многое. Быть может, судьбоносная связь это действительно еще не все. И нет никаких двух половинок одной души, а есть просто сбитые с толку, изувеченные жизнью и изможденные разочарованиями бестии, которые никак не могли услышать и понять друг друга.

Я выбежала из дома в теплую июньскую ночь, окатившую меня ароматами ночного города, и бросилась вперед, не разбирая дороги. Даже сейчас какая-то часть меня надеялась, что Йон передумает. Что бросится за мной, нагонит на полпути, прижмет к себе и скажет, что ни за что меня не отпустит. Мне не нужны были бы даже его извинения или обещания исправиться – просто этот незамысловатый, но однозначный жест, который дал бы мне понять, что мы боремся оба. Боремся за то, что, как мне казалось еще совсем недавно, оба считаем самым важным в своей жизни. Но Йон за мной не последовал.

Он опять отталкивал меня – как тогда, прошлой зимой после своей болезни. Но если тогда он якобы осознал, что лишь таким образом может уберечь меня от опасности, с которой была неразрывно связана его жизнь, то сейчас как будто сам до конца не понимал истинных причин своего поступка. Ведь дело было, конечно, не в таблетках, не в моей опеке и даже не в том, что Джером Стоун обвел его вокруг пальца, оставшись при этом на свободе и безнаказанным. В чем-то ином, что касалось только нас двоих. Например, в том, что его влюбленность, вызванная меткой и тем, что я была «его типом», в отличие от моей так и не стала настоящей любовью, а что может быть хуже, чем ощущение, что ты стальной невидимой цепью привязан к тому, с кем больше не хочешь быть?

Даже допускать такую мысль было невыносимо больно. Больно настолько, что я вынуждена была остановиться, потому что у меня элементарно не получалось вдохнуть. Грудь словно бы стиснуло раскаленным прессом, и я могла только хрипеть, судорожно хватая губами воздух.

Меня бросали и раньше. Начиная с того альфы, в которого я была влюблена в школе и который залез под чужую юбку, когда меня слишком долго не было рядом, и заканчивая моим бывшим мужем, который в день, когда я объявила ему о том, что хочу развестись, просто пожал плечами и согласился, словно речь шла не о том, чтобы закончить серьезные и вроде бы важные для обоих отношения, а о том, чтобы переставить шкаф в другую комнату. Я не ждала, что он будет упрашивать меня остаться с ним, но настолько полное безразличие меня задело сильнее, чем я могла представить. И сейчас все повторялось снова – в тот самый момент, когда другая сторона должна была сделать хоть что-то, отреагировать хоть как-то, они предпочитали не делать ничего. Значило ли это, что то, что я звала семьей, на самом деле было нужно лишь мне одной? Или что чувства моего партнера были настолько слабы и безынициативны, что задуть их было легче, чем свечу на праздничном торте? Кто из нас двоих был виноват на самом деле, и была ли в этом вообще хоть чья-то вина? Судьба, предназначение, пересекающиеся линии и чудеса совпадений – что из этого вообще имело значение теперь, когда я снова осталась одна? Неужели в этом мире не было такой силы, что способна была даровать мне дом, стены которого оказались бы крепче, чем натиск моего страха и желания бежать прочь без оглядки? Если даже Великий Зверь с этим не справился, значит ли это, что я совершенно безнадежна?

Из-за переполняющих меня эмоций я не могла остановиться – все шла и шла вперед, сквозь ночь. Не чувствовала ни ног, ни усталости, просто двигалась сквозь неверное марево огней, пересекая незнакомые улицы, не глядя по сторонам и даже не обращая внимания на сомнительные компании, которые прежде бы обошла по широкой дуге. Повезло, что в кармане все еще остался плеер, и я слушала одну и ту же кассету по кругу, пока не села батарея. Прошел небольшой дождь, который я переждала под козырьком круглосуточного магазина, и мне вдруг захотелось пройтись по лужам босиком, поэтому я сняла кеды и пошлепала дальше без них. От мокрого асфальта ноги неприятно пружинили и гудели, и я все-таки запыхалась. Приметив неподалеку открытые ворота какого-то небольшого сквера я, недолго думая, вошла в него и, отыскав там сухую скамейку под навесом, тяжело растянулась на ней, прикрыв глаза и ощущая, как мысли гудящим роем переполняют голову, жаля ее изнутри. Не знаю, сколько я просидела вот так, но когда снова заставила себя поднять веки, то увидела прямо перед собой окаченное пламенеющим рассветным сиропом льдисто-голубое здание «Элизиума». Это внезапное откровенно показалось мне настолько смешным, что я не смогла сдержаться, хотя мой смех больше походил на сдавленный хрип.

– Знаешь, что самое забавное? – спросила я, обращаясь к некому абстрактному невидимому собеседнику и продолжая криво, нервно посмеиваться. – Он ведь единственный, кто по-настоящему прикладывал усилия, чтобы заполучить меня. Даже подключил к этому делу кредиторов и придумал всю эту дурную схему с Домом. Да, его интересует только мое тело и только потому, что оно принадлежит другому, но тем не менее. Йон просто получил меня на блюдечке с голубой каемочкой. Он знал, что я влюблена в него, задолго до того, как сам решился заговорить о своих чувствах. Единственное усилие, которое ему пришлось приложить, это великодушно принять меня и сделать своей официально. Конечно, я же не его заклятый враг, ради мести которому он готов на любые риски. Я даже не его дорогая подруга, спасение которой якобы эти риски оправдывает. Я всегда могу спасти себя сама, ведь так? И только вечно мешаюсь под ногами, не давая ему жить так, как хочется. Может, даже лучше, если я просто исчезну?

Чем дольше я говорила, тем более остервенело звучал мой голос, и я понимала, что сама себя накручиваю, но просто не могла остановиться. Отчего-то это было приятно. В каком-то изощренном, немного мазохистском смысле. В тот момент я так завелась, что, если бы существовал способ полностью удалить метку с моей руки здесь и сейчас, непременно бы это сделала. Глупое, импульсивное желание, продиктованное отчаянием, болью и все теснее зажимавшим меня в своих тисках страхом снова почувствовать себя не нужной и брошенной. Как в детстве, когда от нас ушел папа, а мама замкнулась в себе. Как в период моего расцвета, когда Казе предпочел выбросить меня из своей жизни, раз и навсегда лишив меня брата и лучшего друга. Как все мои мужчины, которые предпочитали просто исчезать из моей жизни, не обременяя себя даже простым разговором о том, почему и как наши отношения к этому пришли. Как моя дорогая Джен, которая словно бы и рада была избавиться от меня, передав на поруки другому альфе. Как Медвежонок, в жизни которого для меня больше не было места.

Как Йон, который оставил меня одну в темноте, хотя обещал, что никогда этого не сделает.

Я замерла около входа в «Элизиум». Моя жизнь уже была разрушена до основания, и у меня не осталось сил, чтобы присутствовать на последнем, финальном ее акте, после которого мужчина, которого я осмелилась полюбить всем сердцем и всем своим естеством, который был главной причиной, почему я смогла выжить, лишившись дома, своих накоплений, своих планов и вообще всего, что у меня было, уже совершенно точно вышвырнет меня из своей жизни как драную половую тряпку. Я не могла доставить ему удовольствия увидеть меня еще более растоптанной, униженной и бессильной, чем сейчас. Это была моя последняя тайна, мой последний бастион обороны, что-то, что еще было только моим и за что мне пока не пришлось оправдываться. Пусть лучше ненавидит меня за предательство, чем после всего, что было, залезет с грязными руками в последний уголок моей души, где его еще не было. От меня и так уже почти совсем ничего не осталось, но то последнее, что мне удалось в себе сохранить, я использую для того, чтобы, как обычно, принять решение сама. И пусть оно будет неправильным – кому в самом деле какое теперь дело?

Я сделала шаг вперед, и автоматические двери ресторана податливо раскрылись передо мной.

– У вас заказан столик? – вежливо улыбнулся мне метрдотель.

– Нет. Я хочу видеть хозяина. У меня назначена с ним встреча, – улыбнулась я, сама поразившись тому, какой непринужденной и в то же время безмерно фальшивой вышла эта улыбка.