Текст книги "Альфа и Омега. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Анна Сейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Снаружи снова зазвучали шаги и голоса, и я инстинктивно вздернула голову навстречу звуку открывающейся двери. С момента, как я поговорила с охранником, прошла едва ли пара часов.

– Не думала, что вы придете за мной так ра…

Я не договорила, увидев на пороге не послушников в желтоватых рясах, а детектива Гарриса. И выражение его лица мне совсем не понравилось.

– Что вы тут… – начала было я, но снова не успела договорить.

– Ты с ума сошла, Хана? – почти набросился на меня он.

– О чем вы? – побелевшими губами прошептала я, однако уже догадываясь, о чем речь.

– Полчаса назад мне сообщили, что ты согласилась на сделку с Церковью! – Его глаза метали молнии. – Что ты согласна пойти с ними в обмен на снятие всех обвинений с тебя и твоего альфы.

– Да, вроде того, – подтвердила я, глядя на него исподлобья, как ребенок, которого несправедливо отчитывают. – Это лучше, чем сидеть здесь и ждать, пока нас обоих распнут на потеху Джерому Стоуну и остальным! Вы обещали помочь мне, помните? Но пока единственный, кто протянул руку помощи, это тот, кому бы я вообще предпочла ее не давать.

– Хана, все же не так просто, – с досадой помотал головой он. – Ты должна понимать! Почему ты не рассказала мне о том, что произошло в складском квартале? Что еще ты скрываешь?

– Многое! – не поддалась его напору я. – И продолжу скрывать, потому что правда никому тут не поможет, и вы ясно дали мне это понять в прошлый раз! Что толку в том, что я могу рассказать вам, если все кончится одинаково?

– Ты загоняешь меня в угол, Хана! – воскликнул мужчина практически с отчаяньем. – Я не волшебник, я не могу так просто взять и… – Он вдруг замолчал, словно сбитый с ног собственной внезапной мыслью. Закончил уже тише и спокойнее: – Я не могу позволить им забрать тебя. Не могу допустить, чтобы история повторилась, понимаешь?

– Я не верю вам, – тихо проговорила я. – Я не верю, чтоб вы сможете нам помочь.

– Дай мне время до конца дня, – выдохнул он. – Сейчас они готовят бумаги о передаче тебя и твоего альфы под опеку Церкви. Нужно, чтобы все… было правильно. Чтобы никто не прицепился. Хана, ты безрассудная и наивная девочка, но твой огонек они не загубят, слышишь?

Он сжал мои плечи почти до боли, и его взгляд, распаленный, яростный, ожесточенный, даже немного меня напугал.

– А как же Йон? – пискнула я, глядя на него в смятении.

– Этот твой… – Он как будто едва сдержался, чтобы он не приложить его крепким словцом. – Я ведь узнал о нем, знаешь? О нем, его детстве и его матери. Он говорил, что она уже тринадцать лет живет в сумасшедшем доме? Я нашел ее, но не успел к ней съездить. Зато успел почитать архивы ее дела. Поверь, Хана, он рассказал тебе далеко не все о том вечере.

– Что вы имеете в виду? – судорожно выдохнула я, ощущая, как земля начала опасно пошатываться у меня под ногами.

– Жди меня, – не ответив на мой вопрос, скомандовал он. – И ради вашего Зверя, Хана, никакой больше самодеятельности, поняла? Сиди тихо и жди. Я все устрою.

– Детектив… – растерянно позвала его я, когда, едва закончив говорить, он тут же круто развернулся и направился к двери моей камеры.

– Они тебя не получат, – еще раз повторил он уже оттуда. – Я столько лет надеялся… загладить свою вину перед той омегой. Сделать все правильно на этот раз. Я столько лет искал… искупления. Доверься мне, Хана. Я позабочусь о тебе.

Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть, но не уверена, что он видел это. После ухода детектива я уже не могла сидеть на месте и принялась ходить туда-сюда по тесной камере – четыре шага из одного угла в другой и обратно. Еще полчаса назад я была убеждена, что сотрудничество с Церковью – мой главный и единственный шанс на спасение для нас обоих, а теперь вообще ничего не понимала. Что задумал детектив Гаррис? Что ему удалось узнать про Йона, о чем тот мне не рассказал? Совершила ли я ошибку, вступив в переговоры с отцом Евгением? Но как могла я поступить иначе, учитывая все обстоятельства?

«Глупая маленькая омега», – вдруг прошелестел в моей голове едва различимый знакомый голос, и, сбитая им с ног, я буквально упала на колени посреди камеры, сжав свою левую руку до боли.

– Йон! Йон, это правда ты? – Мне с трудом удалось удержаться от крика. – Йон, пожалуйста, поговори со мной.

Последовала долгая мучительная пауза, наполненная бешеным стуком моего сердца, за время которой я успела с мучительным разочарованием подумать, что воображение сыграло со мной злую шутку. Но потом откуда-то с той стороны донесся еле слышный шепот:

«Ты в порядке?»

– Да, да, я в порядке. А ты? Они сказали, что операция прошла успешно. Йон?

«Я… очень… хочу спать, – ухнули в темноту моего сознания его слова. – Очень… тяжело думать».

– Это лекарства, Йон, – тут же отозвалась я. – От боли и чтобы ты отдыхал. В тебя стреляли… – До меня как будто только что это дошло в полной мере. – В тебя стреляли, Йон, а наша связь не справилась! Мы хотели ее разорвать, и она больше… не работает. Любимый, мне так страшно, я не знаю, что мне делать. Я так боюсь выбрать не ту сторону и довериться не тому. Ты так мне нужен, Йон. – Съежившись в комочек на полу, я вверх и вниз водила носом по своему предплечью, насыщаясь запахом любимого, как дорожкой самого лучшего наркотика. Слова так и сыпались из меня, слово сухие фасолины из прохудившейся упаковки.

«Я… с тобой, маленькая. Пожалуйста… потерпи немного. Я обязательно… приду за тобой… Только… прикрою глаза на минуточку, ладно? Так… больно думать».

Я уже не смогла ответить ему ничего вразумительного – просто беззвучно разрыдалась, давя хрипы в груди и кусая костяшки собственных пальцев. Йон больше ничего не говорил, и следующие несколько часов я провела в тишине, нарушаемой лишь каким-то отдаленным шумом из соседних камер за толстой стеной. Не справившись с обилием переживаний, моя нервная система решила, что лучший способ их избежать – это просто отключиться на время, поэтому, когда к вечеру детектив Гаррис, как и обещал, вернулся за мной, то нашел меня все в том же положении – я уснула, лежа на полу и уткнувшись носом в собственную руку. И из-за того, что после дневного сна сознание всегда бывает спутанным и невнятным, я долго не могла понять, что ему от меня нужно. Лишь когда мужчина силком поставил меня на ноги, а потом потащил за собой, я осознала, что мы куда-то идем.

– Вот ее бумаги, – услышала я его голос, по-прежнему доносившийся как будто откуда-то со стороны. – Мы со святым отцом договорились, что я лично отвезу ее к нему. Да, да, так будет проще.

– Но… мои вещи… – растерянно пробормотала я, оглядываясь на пропускной пункт, когда тот остался позади.

– Забудь, – коротко отозвался мой спутник. – У нас не так много времени. В тот раз они не знали, что это именно я тебя вытащил, но теперь обо всем быстро догадаются.

– Вытащили? – слегка заторможенно повторила я. – Детектив, что происходит?

– Пришлось подмазать пару крючкотворов, но я получил приказ о твоем освобождении раньше, чем о нем узнала Церковь. Это был единственный шанс, Хана, так что просто пойдем со мной.

Мой мозг физически отказывался соображать – все происходило слишком быстро, я словно до сих пор спала и видела какой-то фантасмагорический скомканный сон. Все это как будто бы уже было один раз: заднее сидение его машины, необходимость пригнуться на выезде и потом долгое петляние по улицам, прежде чем детектив наконец позволил мне выпрямиться. Только на этот раз не я одна была в опасности.

– Что с Йоном? – первым делом спросила я, когда снова могла говорить с ним лицом к лицу.

В зеркало заднего вида я увидела гримасу недовольства, дернувшую его лицо. Разговоры о моем альфе – которого он ни разу не назвал по имени – явно выводили мужчину из себя. И чем дальше, тем сильнее.

– Его пока нельзя перевозить, – отозвался он.

– Но вы сможете его забрать, правда? – сразу уточнила я. – Когда ему станет лучше?

– Как ты себе это представляешь, Хана? – хмуро спросил детектив, выворачивая руль, чтобы вписаться в поворот. – Мне удалось забрать тебя, потому что все произошло очень быстро и приказ не успел дойти до своих получателей. Повторить это с твоим парнем мне вряд ли удастся.

– Но вы же обещали… – непонимающе пробормотала я.

– Хана, послушай меня. Твой альфа… нездоров. У него совершенно точно проблемы с головой. После того, что случилось в его детстве, это меня вообще не удивляет, но ты, кажется, не замечаешь очевидного.

– Что с ним случилось? Что вы узнали? – не отставала я, придвинувшись максимально близко к передним сидениям и даже отстегнув для этого ремень безопасности.

– Хочешь поговорить об этом на ходу? – недовольно дернул бровью он.

– Хотите, чтобы я пошла с вами, пока он остается в лапах Церкви как заложник? Говорите, – отрезала я. – Что вам известно?

– Его мать действительно была под сильным наркотическим воздействием, когда соседи вызвали полицию. Они не нашли ребенка и подумали, что она что-то с ним сделала. Хана, ты ведь знаешь, что у омег иначе работает связь с Великим Зверем, верно? – Он коротко посмотрел на меня через зеркальце, и я кивнула, не понимая, при чем тут это. – Альфы обретают клыки и когти, когда злятся, омеги – когда испытывают удовольствие. Та женщина… Мина Гу, так ее звали, верно? Наркотик затуманил ей разум и в то же время оказал стимулирующее воздействие на ее либидо. Она перестала себя контролировать.

– Я знаю это, – подтвердила я. – Йон сказал, что она убила своего любовника прямо во время полового акта.

– А он сказал тебе, что она съела половину его лица? И, как я полагаю, начала это делать, еще когда он был жив.

У меня перехватило дыхание, а картинка, вставшая перед глазами, была настолько яркой, что к горлу подкатило густое облако желчи.

– В состоянии частичной трансформации она была сильнее его, и он не мог ее сбросить. Она ела его живьем несколько часов, прежде чем несчастный скончался от болевого шока. И продолжала отковыривать кусочки от его тела, когда в дом ворвалась полиция. Если твой альфа видел это… Хана, ты понимаешь, что тот бедолага мог быть еще жив, когда он пришел из школы? Что он мог просить его о помощи?

– Нет! – помимо моей воли вырвалось у меня. – Не говорите так. Он был еще ребенком, он не мог…

– Позвать соседей? Позвонить в полицию из телефона-автомата? Что конкретно он не мог сделать, Хана?

Я зажала рот ладонями, ощущая, что еще чуть-чуть и меня просто вывернет наизнанку прямо в машине.

– Что по-твоему должно было произойти с психикой ребенка после такого? Думаешь, он способен на какие-то чувства? Думаешь, он любит тебя? А ты никогда не думала, что он просто использовал тебя, чтобы добраться до Ортего и отомстить ему? – продолжал давить детектив. – Что такой, как он, вообще не способен на чувства?

– Я не верю вам, – помотала головой я, все еще зачем-то прикрывая ладонью рот. – Я вам не верю.

Детектив Гаррис тяжело вздохнул, а потом, приглядев место для парковки, втиснул машину на обочину между двумя другими автомобилями. Выключил мотор и, выйдя наружу, открыл дверцу заднего сидения.

– Хана, ты понимаешь, что он убийца? – негромко, но выразительно спросил он. – Психически здоровая личность не совершила бы того, что совершил он. Я понимаю, что его сломали уже давно и что ожидать от парня с таким прошлым чего-то иного было бы глупо, но… я не понимаю другого. Как ты можешь любить его?

Я подняла на него затравленный взгляд, отчего-то ощущая желание забиться как можно дальше в салон. А лучше всего – открыть дверцу и выпрыгнуть с другой стороны. И бежать не разбирая дороги, надеясь, что завтра утром не вспомню ни единого его слова.

– Я люблю его не за то плохое, что он сделал с другими, а за то хорошее, что он сделал для меня и наших близких, – тихо ответила я. – И мне все равно, если вы или такие, как вы, не понимают его и считают моральным уродом и убийцей. Он – мой, а я – его. Это никогда не изменится.

– Даже если однажды по любой из возможных причин он сорвется и причинит боль уже не плохим ребятам, а кому-то, кого ты любишь? Или, может быть, тебе самой? – парировал детектив Гаррис, наклонив голову набок. – Хана, такие, как он, это бомба замедленного действия. Не льсти себя мыслью, что ты в безопасности рядом с ним только потому, что причиняет боль тому, кого ты ненавидишь. Когда его настоящие враги закончатся, что он будет делать с той ненавистью и яростью, что переполняют его? Или ты думаешь, они просто исчезнут в никуда?

– Он хороший! – упрямо возразила я, даже сама понимания, насколько по-детски это звучит.

– Он больной на голову несчастный ублюдок, – жестко обрубил меня детектив. – Ты этого пока не понимаешь, потому что влюблена по уши, но однажды поймешь и будешь мне благодарна, что я открыл тебе глаза и впервые заставил усомниться в нем до того, как он бы сделал это сам. А теперь идем.

Он схватил меня за руку и вытянул из машины. Отчего-то я сопротивлялась. То ли из-за его слов о Йоне, то ли из-за какого-то интуитивного чувства, которое уже не раз пыталось предостеречь меня от опасности – как тогда в Церкви Святой Изабеллы. Не нужно было идти с ним, не нужно было возвращаться в эту ненормальную пустую квартиру. Но я была слишком растеряна, напугана и сбита с толку, чтобы отыскать в себе силы быть категоричной и биться до последнего. И я позволила ему завести себя в подъезд, а потом на нужный этаж.

– Мне нужно вернуться в участок, – проговорил детектив, буквально заталкивая меня в квартиру. – Возможно, ночью не смогу приехать. Еда в холодильнике, телевизор слегка барахлит, но вроде работает. Я постараюсь забрать твои вещи, но если не получится, куплю тебе что-нибудь по дороге. Где постельное белье и полотенца, ты знаешь. И… пожалуйста, Хана, больше не делай глупостей, ладно?

– Но как же Йон? – жалобно спросила я.

– Да забудь ты уже о нем! – вдруг взорвался он, на мгновение совершенно переменившись в лице, отчего я инстинктивно отпрянула назад. – Я больше ни слова не хочу слышать о твоем альфе, ты поняла? Это я тебя спас, а не он! Я рискую тут своей карьерой и значком ради тебя! Хватит постоянно говорить о нем! Из-за него ты едва не попала к церковникам, из-за него ты вообще могла погибнуть! Приди в себя, Хана Росс, этот парень угробит вас обоих, даже не понимая, что делает. И если ты не выкинешь его из головы сама, мне придется тебе в этом помочь, что я сделаю с огромной радостью.

От шока, вызванного его внезапной вспышкой ярости, я не нашлась, что ответить. А в следующую секунду осталась в квартире совсем одна, слушая, как он один за другим запирает многочисленные замки на своей железной входной двери.

Глава 13. Огонек

Сидя за чужим кухонным столом и делая небольшие глотки обжигающе горячего черного чая из чужой кружки, я размышляла о доме. Само это понятие уже некоторое время назад стало для меня довольно трудно определимым. Считалась ли моим домом та квартира в далеком северном городке, где я росла и где сейчас жили брат с мамой? Или, быть может, та, где я прожила три года своего странного, созданного как будто лишь для галочки брака? Или наше с Джен уютное гнездышко, где мы пили вино по пятницам, обнимались на диване за просмотром фильмов и смеялись над нелепыми попытками общества подстроить нас под свои каноны? Или Дом Бархатных Слез, наполненный запахом похоти и принуждения, к которым я настолько привыкла за эти месяцы, что почти перестала считать происходящее этажом ниже чем-то ненормальным?

А, может, мой настоящий дом существовал пока только где-то в будущем? Я хорошо могла его себе представить – небольшой и уютный, огороженный от внешнего мира садом и высокой оградой, без всяких претензий на помпезность и шик, но мой до сердцевины каждого кирпичика. В том саду росли бы разлапистые южные сосны и березы из моих родных лесов, вишни и яблони, которые по весне бы засыпали дорожки белым и розовым, а еще красные клены, барбарис и бересклет. Летом на крыльце дома можно было бы встречать рассвет, ощущая, как медленно греются доски под босыми ногами, а ранней осенью сидеть там в сумерках с чашкой чего-нибудь горячего и вкусного, смотреть на огни соседних домов через полуобнаженные ветки, ежиться от редких порывов студеного ветра и чувствовать, как легкая горечь оседает на губах. Там было бы очень тихо – в хорошем, здоровом смысле. Город был бы достаточно близко, чтобы не чувствовать себя отрезанными от большого мира, но и достаточно далеко, чтобы, утопая в шелестящей темноте сада, можно было бы на время забыть о нем.

Конечно, я не представляла себе дом без Йона. Он должен был быть там. Необязательно постоянно рядом – мне бы хватало просто слышать, как он двигается внутри, пока я сижу на крыльце и смотрю на первые загорающиеся звезды. Просто знать, что он в порядке, что он со мной и что между нами больше ничего не стоит. Иногда, расхрабрившись всерьез, я даже пыталась представить наших детей. Да, я никогда их не хотела – отчасти в пику навязчивой социальной политике современности, – но рядом с ним была готова попробовать пуститься в это долгое и сложное приключение. Если, конечно, он бы тоже этого захотел. Радостные вопли детенышей немного не вписывались в эту идиллическую картинку у меня в голове, но, быть может, однажды мы бы оба устали от этой тишины. А если бы нет, то прожили бы в ней до самой старости только вдвоем, и это тоже было бы прекрасно.

Я без особого труда могла представить своего альфу лет через десять. Он бы еще больше возмужал и раздался в плечах, его лицо, вероятно, утратило бы эту юношескую тонкость, но почти уверена, что его широкая мальчишеская улыбка совсем бы не изменилась. Он был бы все таким же жгуче привлекательным, и я бы все так же иногда задавалась вопросом, видят ли окружающие в нем то же, что и я, или только мне одной он кажется воплощением и средоточением всего самого лучшего в мужчинах и альфах в принципе?

«Он больной на голову несчастный ублюдок», – вдруг без спроса раздался голос детектива Гарриса у меня в голове, и я ощутила, как по коже пробежали холодные мурашки.

Я не хотела думать о том, что он рассказал, слишком страшно и гадко мне становилось. Насколько все это могло быть правдой? Вдруг тот несчастный, которого убила мать Йона, действительно был еще жив, когда он вернулся из школы? Вдруг он мог спасти его, если бы… сделал что-нибудь, а не просто сбежал из дома куда глаза глядят? Могла ли я в самом деле обвинять восьмилетнего ребенка, увидевшего, вероятно, самое ужасное зрелище в своей жизни, в том, что он поступил… как ребенок? Испугался, убежал и спрятался? Я не хотела осуждать его и понятия не имела, как бы поступила на его месте, но вовсе не думать об этом не могла.

И вместе с этими мыслями в голову лезли и другие – те самые, от которых я думала, что давно уже избавилась. Метка, ведь дело было именно в ней. Если бы судьба не связала нас с альфой, если бы мой запах не был для него особенным, он бы убил меня еще в день нашей первой встречи. Чаще всего я просто не думала об этом и о том, как мне повезло оказаться его второй половинкой, его близнецовым пламенем, которому он не способен был причинить вреда. Будь на моем месте другая, в складском квартале нашли бы два трупа, и Йона бы не остановило то, что случайный свидетель был бы слабой беспомощной женщиной и омегой. Его отец очень многое сделал для того, чтобы сгладить последствия его тяжелого детства и полученных в нем психологических травм, сперва от гибели сестры, потом от наркотической зависимости и в конечном итоге безумия матери. Но в одном детектив Гаррис был прав – моего альфу сломали очень давно и он, вероятно, уже никогда не будет полностью нормальным. Но означало ли это, что однажды его демоны могут выйти из-под контроля и навредить кому-то, кто этого не заслуживал? И как назло я никак не могла перестать думать о том проклятом первом вечере. Как вживую ощущала тяжесть его локтя на своей груди и ярость и жажду убийства, пронизывающие его запах. Если кто-то однажды понял, что убийство – вполне себе эффективный метод решения проблем и, конечно, куда более действенный и быстрый, чем любые другие, особенно законные, как ему было потом удержаться от соблазна поступать так всякий раз, когда что-то идет не так, как хочется?

Заслуживал ли Сэм Ортего смерти? Я не могла дать однозначный ответ на этот вопрос, не углубляясь в дебри морали, которую при всей ее мнимой однозначности слишком легко было вывернуть наизнанку. Наверное, вопрос был вообще в другом – а заслуживал ли он жизни за то, что сделал? Имел ли он право наслаждаться этим небом, этим воздухом, этими шансами на что угодно после того, как отнял их у других? Даже если бы так сложилось, что он бы внезапно исправился и посвятил весь остаток своего существования на этой планете тому, чтобы спасал бы котят из проруби и переводил старушек через дорогу, изменило бы это то, что он уже сделал? Говорили, что такое может решить только суд, но что есть суд, как не сборище мнений таких же, как мое? Таких же неуверенных и не знающих наверняка? Закон помогал обществу не разваливаться и нормально функционировать, прописывая правила для большинства. А еще было меньшинство, которое успешно эти правила обходило. И если для них они переставали работать, то означало ли это…

– Да к Зверю! – выругалась я, с досадой стукнув донышком пустой кружки по столу. Все эти размышления и допущения не имели ровным счетом никакого смысла. Мир не работал так, как нам бы того хотелось. Законы не действовали в полной мере, хорошие ребята погибали ни за что, а плохие порой пробивались на самый верх и сытно пировали там до самой старости, навязывая всем нижестоящим необходимость соблюдения охранявших их богатство правил. Побеждала не правда, а сила. Сила ломала тех, кто пытался ей сопротивляться, под молчаливое одобрение большинства, а на правду всем по большому счету было плевать, пока она не касалась лично их.

Раззадорив себя этими неприятными мыслями, я принялась раздраженно бродить туда-сюда по квартире детектива, пытаясь сбросить напряжение и успокоиться. Здесь было всего две комнаты, кухня и совмещенный санузел. В одной комнате я спала в прошлый раз, и сейчас она снова была закрыта на ключ, в другой ночевал сам мужчина. Обычно я более щепетильно относилась к личным границам и не лезла туда, куда меня не приглашали, но сейчас мне было просто необходимо чем-то занять голову и руки, поэтому я недолго колебалась на пороге.

Как и прочие комнаты в квартире, эта была почти пустой – в ней были только кровать, комод для одежды и стул возле окна. Окно, к слову, тоже выходило на кирпичную стену, как и там, где я спала. Правда отсюда было видно уже чуть больше, но все равно ничего интересного. Ни картин на стенах, ни растений, ни даже штор на окнах. Видимо, работа в полиции действительно отнимала у него все силы и время, и сюда он приходил только ночевать – да и то, судя по всему, не каждую ночь.

Решив впустить в квартиру немного свежего воздуха, я подергала окно, пытаясь его открыть, и внезапно осознала, что оно, как и в другой комнате, не открывалось. Это немного меня удивило и даже встревожило. Пока не настолько сильно, чтобы начать искать во всем происходящем какой-то двойной смысл, но, по крайней мере, достаточно, чтобы не испытывать ни малейших зазрений совести от желания продолжить свои изыскания. Открыв по одному все ящики комода, я не нашла в них ничего интересного – носки, майки, какие-то спортивные штаны. Никаких непристойных журналов или спрятанного оружия.

Кухня на фоне всего этого казалась самым обжитым помещением – там даже стоял маленький доисторический телевизор, который знать не знал ни о каком умном телевидении или подключении к интернету. Подумав об этом, я внезапно осознала, что в квартире, помимо всего прочего, нет вай-фай роутера. Учитывая, что у меня из вещей при себе была только тюремная роба, его наличие в любом случае мало бы что изменило, но все равно…

Все равно это было как-то странно.

Не зная, чем еще себя занять, я включила телевизор и села буквально в шаге от него, опершись локтями на колени и придвинувшись поближе к маленькому рябящему экрану. Как и следовало догадаться, он ловил всего несколько каналов и показывал довольно скверно. Прощелкав их все и не найдя ничего мало-мальски интересного, я решила дождаться новостей – вполне возможно, в них бы сказали что-нибудь обо мне и Йоне, ведь и отец Евгений, и детектив Гаррис оба говорили, что мы наделали порядочно шума. Может быть, там скажут что-нибудь о моем альфе – о том, какая судьба его теперь ждет, учитывая, что формально Церковь согласилась взять его под свою опеку, но он едва ли был ей нужен сам по себе.

Примерно представляя себе, в какое время должен начаться следующий выпуск, я остановилась на одном из центральных каналов, где сейчас шла передача об истории Восточного города. Я слушала ее вполуха, моя за собой посуду после ужина, пока мое внимание внезапно не привлекло знакомое имя.

– …недавно опубликовавший свое новое исследование о городском фольклоре Кори МакДонал. Это уже не первая его работа о загадках, что скрывает в своей архитектуре и истории наш город, но она вызвала особенно активное обсуждение в социальных сетях. Так все-таки что же такое эти таблички Оймаха? Откуда они взялись в Восточном городе, кто и с какой целью их распространяет? Быть может, это просто затянувшийся перформанс современного искусства или же тайный шифр, который могут понять лишь избранные?

Выключив воду, я вновь вернулась на стул перед телевизором и даже сделала чуть погромче. На подергиваемом помехами экране появилось уже знакомое мне бородатое лицо Кори МакДонала, у которого автор идущей программы решил взять небольшое интервью.

– Я склонен считать, что называть это тайным шифром было бы некоторым… преувеличением, – с добродушным смехом произнес тот. – Учитывая, что ни содержание послания, ни его оформление совершенно не изменились с семидесятых годов, я скорее думаю, что это что-то вроде подписи. Как уличные банды оставляют граффити на стенах, помечая свою территорию.

– Тогда получается, таблички можно каким-то образом привязать к конкретным городским районам? – с интересом уточнил его невидимый собеседник за камерой.

– Скорее нет, чем да, – помолчав, признался Кори. – Их находили по всему городу, но особенно много – в западной его части, в старых кварталах.

– И неужели никогда не удавалось подловить того, кто это делает? – недоверчиво и в то же время с каким-то восторгом уточнил интервьюер.

– Как правило, таблички находят там, куда камеры наружного наблюдения не достают, – развел руками улыбчивый бородач. – Да даже если бы было и наоборот, это не настолько важное дело, чтобы подключать городские власти и отслеживать тех, кто этим занимается.

– Хорошо, а что насчет самого текста? – На экране крупным планом показали одну из табличек, похожую на ту, что хранилась у нас на чердаке. Все тот же текст, на первый взгляд не имеющий никакого смысла: «Оймах знает. Держитесь за руки. Истинный путь откроется». Два значка, один округлый и мягкий, другой острый и угловатый – те самые, которые мы с Орией нашли на картах Императора и Императрицы в ее колоде Таро, – соединенные красной горизонтальной черточкой. И еще цифры. Девятнадцать и стрелочка направо, сорок шесть и стрелочка налево. Все вместе – абсолютная бессмыслица.

– Это может означать все, что угодно, – оживленно произнесла голова Кори МакДонала, снова появившаяся на экране. – В этом смысл шифра. Его нельзя декодировать, пока не поймешь, что взято за основу. Единственное, за что тут можно уцепиться, это, конечно, сам Оймах. В моей статье, которую вы можете прочесть у меня на сайте, я подробно исследовал эту фамилию. В семидесятых годах на территории Восточного города проживало несколько десятков Оймахов, и среди них были как банкиры, так и отъявленные маргиналы. Один из них, с кем я общался во время подготовки статьи, выразил предположение, что все это своего рода затянувшийся розыгрыш, начатый каким-то его однофамильцем. В те годы это было достаточно популярно – рисунки на полях, попытки вторжения в прямой эфир, «страшные» видеокассеты, которые стали особенно распространены в конце семидесятых и так далее. Это была эпоха расцвета конспирологии и массовой истерии из-за грядущего конца света.

– Отец мне рассказывал, – согласился его собеседник. – Веселое было времечко. Значит, вы считаете, что найти того, кто все это начал, уже не представляется возможным?

– Во время работы над материалом я получал много писем от тех, кто якобы что-то об этом знал, но все полученные мной сведения были очень противоречивы и, как правило, основаны на досужих сплетнях или домыслах. Из достоверных и неоспоримых фактов могу вот привести вам один – мой знакомый лингвист сказал, что слово «оймах» по своей структуре состоит из двух корней старого языка, на котором говорили местные племена еще чуть ли не в эпоху Чистых дней. И почти дословно его можно перевести как «три больших персоны». Интересно, что «большая персона» раньше обозначалась одним словом, но для старого языка вообще характерны…

От его речи меня отвлек внезапный стук в дверь – сперва едва слышный, так что я решила, что мне показалось, а потом более отчетливый. Убавив звук на телевизоре и судорожно соображая, не работал ли он слишком громко, чтобы побеспокоить соседей, я прошла в коридор и прежде, чем ответить на стук, выглянула в глазок. За дверью действительно стояла соседка – по крайней мере, это бы объяснило, почему она была в толстом халате, тапочках и с сеточкой на волосах. Возможно, к слову, это была та самая женщина, что жила по соседству и не уследила за грабителями, что влезли в квартиру детектива Гарриса.

– Эй, там есть кто-нибудь? – дрожащим старческим голосом произнесла она, потирая нудящие от стука по железу костяшки пальцев. Звонка в квартире, видимо, тоже не было.

– Что-то случилось? – вежливо поинтересовалась я, внезапно осознав, что при всем желании не смогу открыть ей дверь – каждый из имеющихся на ней замков отпирался исключительно ключом.

– Вы там в порядке? Вам не нужна помощь? – срываясь на свистящий шепот, спросила она, воровато оглядываясь через плечо, словно опасаясь, что на нее кто-то прыгнет из-за угла.

– Все в порядке, – поспешила ее заверить я. – Почему вы спрашиваете?

– Ну я просто… – Она замялась, судорожно стискивая в тонких морщинистых пальцах пояс своего халата. – Но вы точно в порядке?

– Почему я должна быть не в порядке? – нахмурилась я. – Вы ведь знаете, кто живет в этой квартире, верно?