Текст книги "Альфа и Омега. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Анна Сейд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Обернувшись на звук открывшейся двери, я увидела самого альфу. По его лицу сложно было понять, каким был итог разговора, но у меня все равно предательски засосало под ложечкой.

– Что сказал твой отец? – негромко спросила я.

– Немного удивился моему звонку. Сказал, что только сегодня днем общался со своим другом по этому поводу, и я буквально опередил его, позвонив первым.

У меня по спине пробежал холодок, и я шумно выдохнула, ощущая, как сердце ускорило свой бег.

– Сестренка, что такое? – спросил Медвежонок, отрывая голову от моего плеча.

– Мне это не нравится, – отрывисто отозвалась я. – Мне не нравится, что все это происходит одновременно, мне не нравится чувство, будто я зверь, которого загоняют в ловушку. Слишком… много совпадений, вам не кажется?

– Ты драматизируешь, маленькая омега, – возразил Йон. – Медвежонок не стал сыном кардинала только потому, что нам с тобой понадобилось его увидеть. Он был им всегда.

– Вот именно! – немного нервно воскликнула я. – Был всегда, но узнали мы об этом именно сейчас, когда попросили твоего отца найти для нас способ попасть к нему. Одно к одному, как ты не видишь? Это как Хана и Йон, единица и ноль. Это неправильно, это пугает меня до безумия.

– Почему? – Альфа присел передо мной на корточки, положив свои теплые ладони мне на колени и внимательно всматриваясь в мое лицо.

– Я не знаю, я… я как будто еду в машине, у которой отказали тормоза. – Я встряхнула головой, гоня прочь назойливые мысли. – Что сказал Дуглас? Что ему удалось узнать?

– Кардинал собирается на выходных посетить один из городских соборов и выступить там с речью. Ничего особенного, просто рутинный выезд, но отец обещал договориться, чтобы нас пустили внутрь до того, как начнется основное действо.

– Насколько это безопасно? – с замирающим сердцем спросила я, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Кардинал не возит с собой вооруженную охрану, если ты об этом, но ему это и не нужно, я полагаю, – выразительно заметил Йон, и я прекрасно понимала, о чем он говорит. Если даже рядовой священник вроде отца Горацио был способен в свое время практически поставить на колени полную аудиторию слушателей, то кто-то уровня кардинала, наверное, мог одним лишь своим запахом заставить неугодного ему собеседника лишиться чувств или еще что похуже. Даже мой альфа со всеми своими навыками был в сравнении с ним просто заигравшимся детенышем, тявкающим на большого взрослого зверя. Про нас с Медвежонком и говорить не стоило. И даже если каким-то чудом мы смогли бы обезопасить себя от влияния его феромонов, в храме почти наверняка было полно послушников вроде тех двоих, что в свое время конвоировали нас из Церкви Святой Изабеллы до квартиры Джен. Ну и не стоило забывать о том простом факте, что нас с Йоном, вероятно, все еще разыскивали, и мы до сих пор не знали масштабы этих поисков, а также всех, кто был в них вовлечен.

– Это все равно что лезть в змеиное гнездо, – резюмировала я. – Нужно хорошенько все продумать – план отхода и… остальное.

– Не волнуйся, сестренка, – вдруг проговорил Медвежонок, теперь уже сам ободряюще обнимая меня за плечи. – Я уже сказал, что не боюсь его. Я с ним справлюсь, доверься мне.

– Ты уверен? – с сомнением нахмурил брови Йон.

– Я знаю, чего он боится. И я знаю, что моя сила не в моем теле или запахе. А в том, что я та часть его прошлого, от которой ему не удалось вовремя избавиться. Вот, я все настроил в телефоне для записи. Куда мне сесть?

Мы усадили его рядом с торшером, потому что свет за окном уже почти погас, и я какое-то время похлопотала рядом с парнишкой, слегка замазав тональным кремом его синяк и уложив челку так, чтобы она прятала опухший после удара глаз. На мгновение вспомнила, как Ория красила меня перед тем злополучным вечером в казино Красной Лилии, но поспешно прогнала эту мысль прочь. Вспоминать о существовании второго фронта сейчас было исключительно деморализующе.

Йон, выбрав ракурс поудачнее, кивнул Медвежонку, предлагая ему начать, но тот заговорил не сразу, сперва просто смотрев в камеру и будто пытаясь разглядеть кого-то по ту сторону объектива.

– Меня зовут Дани Боро, – наконец начал он. – Три года назад мой отец, кардинал Фердинанд Боро, приказал убить меня.

Он говорил несколько минут, иногда замолкая, чтобы собраться с мыслями, а иногда буквально захлебываясь словами. О своем детстве, о том, как много было возложено на него надежд, и о том, в какую ярость пришел его отец, когда узнал, что его сын не был альфой. Более того – что он родился гендерно нечистым. Он говорил о том, чего никак не мог знать посторонний, упоминал персонажей, события и обстоятельства, о которых не было известно никому, кроме членов семьи кардинала и, возможно, его приближенных. И даже если простому народу всегда можно было сказать, что все это выдумки и блеф, то вот на остальных кардиналов эта запись произвела бы нужное впечатление, раз и навсегда поставив крест на карьере Боро и, вероятно, лишив его не только возможности стать следующим Иерархом, но и нынешнего сана.

И самая горькая ирония этой ситуации заключалась в том, что негодование его товарищей обрушилось бы на него не из-за того, что он приказал убить сына, а по той самой причине, почему он вообще решился на это – из-за его сущности, запаха и природы. Кардинал не мог иметь сына-омегу, это противоречило всем церковным канонам и всему, во что нас заставляли верить на протяжении долгих веков. Церковь брала на себя право судить нас за нашу «безнравственность» именно потому, что провозгласила саму себя свободной от греха, а значит и от его последствий. Они порицали, отвергали и открыто презирали таких, как Джен и Медвежонок, называли их «ошибкой природы», последствием грехов и распутства их родителей – обычно матерей, ведь только омегам было запрещено проявлять свою сексуальность иначе, кроме как в союзе с мужем-альфой и только во имя продолжения рода. Тот факт, что даже высшие саны Церкви не были застрахованы от подобного, ставил под угрозу не просто судьбу одного конкретного кардинала, он опасно расшатывал саму основу того общества, в котором мы привыкли жить.

– …Если вы смотрите эту запись, значит меня, возможно, уже нет в живых, – подвел итог своей речи Медвежонок. – А значит все, что я могу дать вам сейчас, это правда. Я Дани Боро, я был жив все эти годы, и я – омега. Я горжусь тем, кто я есть, и я благодарен за ту жизнь, что мне удалось прожить вдали от моего отца, потому что я нашел здесь настоящую семью, которая приняла меня и научила любить и бороться за то, что тебе дорого. Я… очень надеюсь, что никто никогда не увидит эту запись, потому что… мне совсем не хочется умирать ради этого. Я хочу… пожить с ними еще немного. Еще… хотя бы немного. – Он перевел взгляд на меня и Йона, и я почувствовала, как непрошеные слезы защипали глаза.

Альфа вздохнул и остановил запись, позволив мне нырнуть обратно на кровать и прижать к себе не менее эмоционально возбужденного Медвежонка. Обнимаясь и переплетаясь запахами, мы от души поревели несколько минут, пока Йон с непроницаемым выражением лица сохранял видео на нескольких разных носителях, чтобы в случае чего иметь под рукой копию. Выпустив пар, мы с Медвежонком задремали, и уже позже, сквозь сон, я ощутила, как меня кто-то обнимает со спины, немного ревниво оттягивая от чрезмерно оплетшего меня собой парнишки.

– Йон, все…

Я не договорила, потому что мой хриплый шепот был почти мгновенно заглушен настойчивым глубоким поцелуем, от которого у меня по всему телу словно бы разбежались колкие электрические змейки. Я ощутила его руки у себя на бедрах, сжимающие их сквозь мягкую ткань домашних штанов, и сдавленно замычала, слабо пытаясь сопротивляться его напору.

– Не… здесь… он же…

– Он спит, Хана.

– Он проснется, если ты не перестанешь!

– Тогда тебе стоит вести себя потише, маленькая омега. – Альфа продолжил целовать меня, переключившись на мою шею и слегка покусывая кожу над моей ароматической железой, отчего меня буквально до судорог в спине простреливало от неконтролируемых вспышек возбуждения.

– Это как-то… неправильно… так не должно быть… – шептала я, тщетно стараясь сбросить с себя его тяжелое, словно бы каменное тело. – Йон, пожалуйста… – Это должно было прозвучать возмущенно, но отчего-то вышло совсем наоборот.

– Когда ты начинаешь умолять, у меня мозги напрочь отключаются, – предупреждающе прорычал он.

Я чувствовала это в его резком запахе – эмоциональное напряжение, настойчиво требующее разрядки. Только в отличие от нас с Медвежонком оно проявилось не в слезах, а в несколько иных порывах. И хотя я по-прежнему считала, что он выбрал плохое время и место, отказать ему у меня не выходило. По крайней мере, отказать достаточно убедительно. Каждый раз он накатывал на меня, словно горячая приливная волна, что сметала все на своем пути. Я растворялась в его желании, в его настойчивости, в его силе и запахе. Он владел мною на том уровне, о котором, возможно, сам и не помышлял, но это уже давно перестало меня пугать. Я принимала эту восхитительную неизбежность с покорностью и восторгом, забывая обо всем.

Сегодня он был нетерпелив и даже немного грубоват, но, признаюсь, мне и самой было не до нежностей. Перевернув меня на живот, он привычно навалился сверху, притягивая к себе мои бедра и сжав зубы на моем плече. Когда он толкнулся в первый раз, сразу заполнив меня до упора и не дав времени привыкнуть к ощущениям внутри, с моих губ сорвался протестующий, изнемогающий стон, и секунду спустя его ладонь категорично накрыла мои губы.

– Тише, маленькая омега, не разбуди его, – услышала я его шепот и могла поклясться, что слышу нотки разбойничьего веселья в голосе альфы. – Будь хорошей девочкой.

Быть хорошей девочкой рядом с ним не получалось категорически и от слова совсем. Я могла быть сколько угодно рассудительной, сдержанной и сосредоточенной на деле, когда горел свет и Йон сдерживал свой запах. Но в темноте, окутанная и придавленная им к постели, я превращалась в ту, за кого считали всех омег без исключения – течную самку, которая мечтала только о том, чтобы ее мужчина не слишком сдерживался и отымел ее как следует.

От его сильных, постепенно ускоряющихся движений у меня в голове все искрило и взрывалось, и я, как и всегда, не могла поверить в то, что бывает так хорошо. Что секс, который ведь был в моей жизни и до него, может быть почти священнодействием – видимо, тем самым, о котором так любила проповедовать Церковь. Альфы и омеги, мы в самом деле были рождены друг для друга. Их твердость и наша мягкость, их настойчивость и наша покорность, их ярость и наша чувственность. Я любила его – о, Великий Зверь, как я любила его!

Не сдержавшись, я надавила на его ладонь, что зажимала мне рот, вынуждая его втолкнуть два пальца внутрь. Ощутив прикосновения моего жадного языка, Йон на мгновение сбился с ритма, потом приглушенно выматерился и снова укусил меня. Я сдавленно вскрикнула, сильнее прогибаясь в спине и отставляя зад, ощущая, что теку так сильно, что каждое его движение внутри сопровождается влажными хлюпающими звуками. И уже находясь в шаге от долгожданной и мучительно необходимой разрядки, я вдруг столкнулась глазами с Медвежонком. Он смотрел на нас, не отрываясь, втягивая наши разнузданные запахи расширенными трепещущими ноздрями, и я могла поклясться, что видела, как вздрагивает его одеяло в районе бедер, словно тревожимое судорожными быстрыми движениями изнутри. Он смотрел на нас с таким восхищением и одновременно чем-то еще, чему я не находила определения, что все это совершенно и категорически переставало быть нормальным. Смотря, как он облизывает свои пухлые губы, жадно и нетерпеливо двигая рукой под одеялом, я осознала, что только что наши отношения вышли на какой-то совершенно новый уровень.

В ту же секунду меня швырнуло в оргазм такой силы, что на мгновение все вокруг потемнело, и я словно бы просто отключилась. А когда очнулась, то поняла, что вокруг снова стало тихо и спокойно – альфа и омега, лежавшие теперь по обе стороны от меня, кажется, полностью удовлетворили собственные нужды и только в воздухе нашей спальни все еще витал густой и перенасыщенный аромат разгоряченных тел и секса.

– Все в порядке, маленькая? – уточнил Йон, почувствовав, что меня слегка штормит.

– Нам не стоило этого делать, – пробормотала я, утыкаясь горящим лицом ему в плечо.

– Но тебе же понравилось, – возразил он. – И мне понравилось. Медвежонок?

– Мне… очень понравилось, – выдохнул он, и его голос был таким счастливым и удовлетворенным, что я покраснела еще сильнее, вжав голову в плечи. – Теперь и умирать не страшно.

– Меня здесь нет, – слабо пропищала я, и Йон, коротко усмехнувшись, крепко обнял меня, завернув в наше одеяло, пока Медвежонок уютно закутался в свое, не рискуя здоровьем и держа всю возможную в данных обстоятельствах дистанцию. Пусть даже он был омегой и вроде как считался частью стаи Йона, трогать его женщину сразу после секса даже с исключительно дружеской лаской было плохой идеей – с территориальными инстинктами альф шутить не стоило.

И пусть произошедшее еще какое-то время ощущалось не вполне правильным – хотя и невероятно будоражащим, – это помогло мне выбросить все лишние мысли из головы, и в ту ночь я уснула почти спокойно. А следующие несколько дней мы провели за подготовкой к нашей отчаянной вылазке. Йон съездил в город и, стараясь не привлекать лишнего внимания, обследовал тот храм, в котором мы должны были встретить отца Медвежонка, а также территорию вокруг него. Присмотрел пару лазеек для быстрого отхода и в целом остался доволен, заявив, что при должном количестве народа, который неизбежно должен был собраться поглазеть на кардинала, нам не составит никакого труда быстро затеряться в толпе и сбежать.

Конечно, мы потратили какое-то время на излишнюю и совершенно бесполезную, на мой взгляд, дискуссию о том, что, возможно, Медвежонку и Йону следует пойти вдвоем. Мой альфа мотивировал это тем, что в случае чего не сможет посадить на спину нас двоих – например, если по какой-то причине придется прыгать с крыши или вроде того. Но не стоит и говорить, что я слышать не хотела о том, чтобы отпустить их одних. После всего, что мы пережили в прошлом году, меня куда больше пугала перспектива провести несколько часов, не представляя, что там творится с двумя моими любимыми парнями, чем возможность снова оказаться втянутой в какую-то опасную заварушку.

– Когда ты уже примешь тот факт, что я – полноценный член команды? – недовольно уточнила я, сложив руки на груди. – А если тебя ранят? Без нашей связи ты не сможешь исцелиться. – О своих сомнениях в том, что после попытки ее разорвать она все еще обладает этой способностью, я решила тактично умолчать.

– Если придется выбирать, кого спасать, тебя или его, я выберу тебя, – непреклонно заявил альфа, видимо, надеясь таким образом меня переубедить.

– И хорошо, – беспечно пожала плечами я. – Потому что малыша я спасу сама.

– А я спасу вас обоих! – просиял он.

Йон еще какое-то время ворчал, но потом, видимо, понял, что переубедить нас у него нет ни шанса, и сдался. Поэтому в назначенный день, надев маски, скрывающие нижнюю часть лица, и максимально неприметную одежду мы поехали в центр втроем.

Храм, в котором кардинал Боро должен был выступить с речью, находился в одном из богатых спальных районов Восточного города. Уже на подходе к нему я отметила нетипичную планировку этого места – рядом с церковью располагалась достаточно крупная парковка, сейчас почти под завязку забитая блестящими, словно только вышедшими из салона автомобилями. Судя по всему, местные жители не привыкли ходить пешком даже в соседний квартал и предпочитали добираться до места духовного покаяния и преображения с комфортом. В некоторых машинах дремали водители, скрывшись от солнца под козырьками и на полную включив кондиционер в салоне. Мне вдруг подумалось, что здесь я запросто могу увидеть те же самые лица, что красовались перед игорными столами Красной Лилии. Каждый раз сталкиваясь так близко с миром богатых и влиятельных, я испытывала смутное душевное волнение, словно оказываясь перед произведением современного искусства, в котором все усматривали глубинный сложный смысл, а я видела просто гору нагроможденных друг на друга блестящих предметов. Не думаю, что когда-нибудь мне удастся в полной мере привыкнуть к этому и начать воспринимать этот нарочитый ленивый лоск всерьез.

Йон уверенно провел нас обоих за собой к черному ходу, где нас уже ждал незнакомый мне альфа в белой рясе. Он приветственно нам улыбнулся, но от меня не укрылось, как дернулись его брови и поблекла улыбка, когда он учуял запах Медвежонка. Гендерно нечистые бестии по понятным причинам редко появлялись в храмах, и некоторые даже считали, что своим присутствием они оскорбляют Великого Зверя. Я морально даже приготовилась защищать парнишку, если понадобится, но альфа в белом ничего не сказал и просто попросил нас следовать за ним. Внутри храма было прохладно и пусто, и наши шаги по каменной плитке гулким эхом разносились по сторонам. Медвежонок с любопытством вертел головой, осматриваясь, а я крепко держала его за руку и старалась не отставать от Йона.

– Если что, меня здесь не было, – предупредил нас альфа-провожатый, прежде чем мы расстались в начале узкого коридора, который вел к высокой закрытой двери. – Я оставил ключ в замочной скважине снаружи, но кардинал никого не ждет. И… внутри тоже обо всем позаботился.

– Понял, спасибо вам, – кивнул Йон, коротко ему кланяясь на восточный манер.

– Передавай привет отцу, – поклоном на поклон ответил тот и быстрым шагом удалился.

– Ты готов? – тихо спросила я у Медвежонка.

– Нет, – честно ответил он. – Но я это сделаю.

– Не подходи к нему слишком близко, – предупредил Йон. – Я не уверен, что смогу тебя защитить, если он решит… наброситься. Всегда держи в голове возможность, что придется бежать. Помнишь план отхода?

– Да, вроде как, – кивнул омега.

– Держись ближе ко мне, если ситуация выйдет из-под контроля, но, как я уже сказал, – он посмотрел прямо на меня, – если придется выбирать между вами, то ты сам по себе.

Я ничего на это не ответила, только вздохнула и покачала головой. Это могло бы прозвучать невероятно романтично, если бы по факту не имело под собой подтекста «Я же говорил, что тебе лучше остаться дома, Хана».

Мы вошли без стука, и кардинал, стоявший у открытого окна и задумчиво смотревший на собирающуюся внизу толпу, кажется, не сразу осознал, что больше в кабинете не один. Он слишком привык жить в мире, где все подчинялось его распорядку, контролю и воле. Сама мысль о том, что кто-то посмел бы его потревожить, когда он настраивается перед речью, вероятно, могла бы показаться его разуму кощунственной, и потому он отвергал ее, даже когда все органы чувств говорили ему прямо противоположное. Я думаю, он почти не ощутил наших запахов – смешанные с уличным воздухом и буйством феромонов внизу под окном, они едва ли сразу смогли пробиться сквозь общую массу и отдельно обозначить себя. И эта секундная заминка дала мне возможность коротко окинуть взглядом комнату, где мы оказались. Судя по всему, обычно это помещение служило кабинетом для отца-настоятеля, стоявшего во главе этого храма, но сегодня его выделили для особого гостя. Здесь было несколько высоких громоздких книжных шкафов, доверху набитых разнообразными священными и философскими текстами, на каменном полу лежал толстый бледно-серый ковер, а между нами и замершей фигурой кардинала разместился тяжелый антикварный стол, на котором, несколько выбиваясь из общей картины, лежали распечатанные на принтере листы с текстом, скрепки, папки с бумагами, ручки и прочие канцелярские принадлежности.

– Я же просил меня не отвлекать, – глубоким, хорошо поставленным голосом произнес кардинал Боро. Он неспешно оторвал руки от подоконника и повернулся к нам. Движения его были плавными, по-звериному грациозными и нарочито медлительными. Словно это весь мир должен был его ждать, но никак не наоборот. – Что вам…

Слова замерли у него на губах, когда он увидел Медвежонка. И если до того ему удавалось подсознательно убеждать себя в том, что этот одуванчиковый запах ему мерещится, то теперь он, однозначно, чувствовал только его.

– Здравствуй, отец, – произнес омега, выступая вперед и крепко сжимая маленькие кулаки.

Кардинал переменился в лице за пару секунд. Оно наполнилось таким отвращением и такой ненавистью, что мне казалось, будто весь воздух в этой комнате превратился в ядовитый газ и мне стало тяжело им дышать. Кажется, я никогда в жизни не ощущала ничего подобного.

– Как? – только и смог выдохнуть он.

– Тебе не стоило отправлять со мной альфу, отец, – ответил Медвежонок. – Он не смог сделать то, что было нужно, потому что я ему слишком понравился.

– Ты… – Он побледнел от гнева. – Что ты…

– Все, что он захотел, – не меняясь в лице, ответил омега. – А потом воспользовался моментом и сбежал.

У меня к горлу подкатил комок, но я усилием воли сглотнула его.

– Этот сукин сын соврал мне, – сквозь зубы процедил кардинал.

– Не думаю, что у него был выбор, отец. Ведь ты бы убил его, если бы узнал, что он провалил задание.

– Да Зверь с ним, я бы убил тебя! – перебил его он, буравя сына испепеляющим взглядом. Так смотрят на таракана, который как ни в чем не бывало объявился после того, как весь дом подвергли дезинфекции, угробив на это кучу времени, денег и сил. – Проклятый выродок, я не позволю тебе…

– На вашем месте, я бы его послушал, – перебил его Йон, впервые выступая вперед и загораживая собой Медвежонка. – Его смерть здесь и сейчас причинит вам гораздо больше неудобств, чем вы можете себе представить.

– А это еще что за отморозок? – резко спросил кардинал, не отводя глаз от лица сына. – Твой кобель, надо полагать? Привел с собой своего трахаля, чтобы он защитил твою задницу? Не льсти себе, альфа, эта шлюха под любого бы легла ради того, чтобы о нем кто-то позаботился. Он всегда таким был – умел только хныкать и скулить, давя на жалость.

– Мы записали его на видео, – вмешалась я, устав слушать поток оскорблений из его уст. Не знаю почему, но мне представлялось, что кардинал Церкви Чистых дней будет куда более сдержанным и хладнокровным собеседником. Но его ярость и ненависть были так сильны, что обжигали даже меня, заливая кислотой все внутри. О том, что чувствовал сейчас Медвежонок, мне и думать не хотелось.

– Что… Что ты… – Он как будто только меня заметил. Впрочем, меня это не удивляло.

– Видео появится в сети сегодня вечером, если со мной что-то случится. И, поверь, отец, тебе совсем не захочется, чтобы о том, что случилось между нами три года назад, узнало столько народу, – усилием воли заставляя свой голос не дрожать, произнес Медвежонок.

– Ты смеешь мне угрожать? – взревел он, ударив руками по столу и одновременно глубоко вонзив выскочившие когти в его твердое дерево. Омега вздрогнул всем телом и инстинктивно подался назад, а Йон обнажил клыки и согнул колени, словно готовясь к прыжку. – Ты жалкий кусок дерьма, ошибка природы, проклятый приплод своей шлюхи-матери! Я скормлю тебя собакам, грязный выродок! Ты не заслуживаешь даже в одном помещении со мной находиться, как ты смеешь выдвигать мне какие-то требования и условия?!

Его запах, отдающий серой и раскаленным железом, ударил меня наотмашь, сбил с ног, как локомотив движущегося поезда. В ушах зазвенело, рот наполнился вязким, сладковатым привкусом крови, а я сама не поняла, как вдруг оказалась на полу, задыхаясь и съежившись от боли, что полыхала, кажется, во всем теле сразу. Сквозь застилающую глаза пелену выступивших слез я увидела, что Йон все еще стоит на ногах, согнувшись в три погибели, но определенно отказываясь даже опускаться на колени, не говоря уже о том, чтобы распластаться на полу, как я, а Медвежонок…

Медвежонок стоял неподвижно, легкий, прямой, как будто и вовсе расслабленный. Словно тонкое деревце, на которое налетел безжалостный шторм, не способный, однако, потревожить и единого листика на его ветках.

Это было невозможно. Запах кардинала буквально разрывал меня изнутри, и моя маска едва ли вообще помогала в этой ситуации. Я знала, что Медвежонок должен был чувствовать то же самое, более того – что в силу возраста ему должно было быть еще тяжелее выносить это. Но почему-то все было совсем не так. И, кажется, это откровение шокировало не только меня, но и его отца, потому что напор феромонов вдруг ослаб, а сам он отступил назад, глядя на омегу вытаращенными от шока глазами.

– Ты сам всегда говорил, что я особенный, отец, – прозвучал в наступившей звенящей тишине голос Медвежонка. – Но, кажется, только теперь я точно понимаю насколько.

– Маленькая, ты в порядке? – Йон помог мне встать, и я с благодарностью оперлась на его плечо. Кое-как пытаясь отдышаться, я все еще тщетно пыталась понять, что тут вообще происходит, и, кажется, в этом мы с кардиналом были похожи.

– Так не должно быть! – пробормотал он, словно отказываясь поверить собственным глазам. – Ты грязный, ты гендерно нечистый, ты мерзкий выродок! Ты не можешь быть сильнее… Ты не можешь…

– Я больше не боюсь тебя, отец, – отчетливо выговорил Медвежонок, и мне показалось, что этими словами он решительно и бескомпромиссно подводил черту между собой и своим прошлым. – Я не могу тебя простить и никогда не прощу, но я больше тебя не боюсь.

– И зачем… зачем ты вообще явился? – прорычал кардинал. – Унизить меня? Чего ты хочешь от меня спустя столько лет?

– Все очень просто, отец, – отозвался омега. – Мне нужны деньги. Много денег.

– День… Деньги? – Он повторил это слово так, словно не понимал его значения, а потом его лицо вдруг исказилось кривой клоунской усмешкой. – Значит, деньги? Ты мог попросить меня вернуть твое имя, мог желать мести или извинений, но ты хочешь… Как и все они? – Он махнул рукой в сторону окна. – Просто денег?

– Полмиллиона будет достаточно, чтобы я навсегда исчез из твоей жизни, – не моргнув глазом подтвердил омега. – Я не буду обещать, что уничтожу запись, потому что она будет гарантией моей безопасности, но обещаю, что все останется так, как есть, если после передачи денег мы с тобой распрощаемся раз и навсегда.

– Откуда я знаю… Как я могу быть уверен, что спустя полгода, прокутив мои деньги, ты не притащишься на мой порог снова? – процедил сквозь зубы альфа, однако, кажется, уже успокаиваясь. Словно сама мысль о том, что все можно решить деньгами, мгновенно возвращала его в тот мир, где он привык находиться.

– Я не хочу рисковать жизнью, – ответил Медвежонок. – Ни своей, ни своих близких.

– Близких? – тут же уцепился за это слово кардинал, снова покосившись на Йона. – Сколько еще членов ты обработал за эти годы?

– Много, – ровным голосом ответил тот. – Благодаря тебе, отец, это стало моим единственным способом выжить.

– Ты отвратителен, – с омерзением качнул головой кардинал. – Я сразу понял твою истинную натуру в тот день, когда впервые учуял твой запах. Мне следовало самому раздавить тебя, как клопа, щенок.

– Может быть, – не стал спорить его сын. – Наличные у тебя вряд ли с собой, так что перевод на банковский счет тоже сгодится. Вот, у меня с собой есть реквизиты. – Он покопался в карманах и достал оттуда аккуратно сложенный листок бумаги.

– Подойди и передай его мне, если не боишься, Дани, – как-то недобро улыбнулся кардинал, и я, мгновенно распознав в этой улыбке недвусмысленную угрозу, перехватила Медвежонка за руку.

– Не бойся, сестренка, – ласково произнес он, накрывая мои пальцы своими. – Моя смерть здесь и сейчас, как и сказал братишка, принесет ему больше вреда, чем пользы. Он сам это отлично понимает, ведь так, отец?

– Не думай, будто сумел обыграть меня, – покачал головой он. – Ты просто не представляешь, во что ввязался.

– Может, и так, – снова согласился омега. – Но я хочу рискнуть.

– Рискни. Но не вини меня, когда проиграешь. – Кардинал протянул руку за листком с реквизитами, и Медвежонок, изо всех сил стараясь держать спину ровной, а шаг твердым, приблизился к нему. Я почувствовала, как напрягся Йон, и прекрасно понимала его чувства. При всей его скорости и силе он не сможет ничего сделать, если Боро решит напасть сейчас. Омега медленно протянул ему руку, глядя отцу в глаза, и я на несколько секунд задержала дыхание, так сильно вцепившись Йону в плечо, что он даже слегка зашипел от боли.

Ничего не произошло. Кардинал просто взял протянутый ему белый квадратик сложенной бумаги, а потом медленно опустился в кресло за столом настоятеля, который сейчас был изуродован следами от его когтей. Я позволила себе выдохнуть и отпустить своего альфу.

И в этот момент зазвучали сирены.

Они приближались откуда-то издалека, но я почему-то сразу поняла, что это едут за нами. И судя по тому, каким отвратительно довольным стало лицо кардинала, так оно и было. Я не знаю, была ли тревожная кнопка спрятана где-то в столе или, возможно, прямо в складках его бело-золотой рясы, да это и не имело особого значения. Дуглас был прав – Церковь контролировала куда больше, чем мы могли себе представить.

– В этом городе ничего не происходит без моего ведома, щенок, – не скрывая презрения, проговорил кардинал Боро, с удовольствием наблюдая за растерянностью на наших лицах. – И если ты правда собирался угрожать мне каким-то видео, то ты просто идиот. В моей власти заткнуть любые рты, а тебя запрятать так глубоко в недра исправительной системы, что всю оставшуюся жизнь ты проведешь с членом во рту и в заднице, как тебе и полагается, омега. – Последнее слово почти полностью растворилось в звуке разрываемой пополам бумажки с реквизитами счета для Ории.

Он тянул время. Вот чем он занимался, изображая, что пошел у нас на поводу. Ждал, пока полицейские окружат храм, чтобы нам точно не удалось скрыться. И как я вообще могла быть настолько наивной, чтобы понадеяться, что нам в самом деле так просто удастся его обыграть? Эффект неожиданности, бесспорно, сработал, но, кажется, мы в принципе не представляли, с какой махиной решили сцепиться.

– Уходим, – коротко скомандовал Йон.

– Я так не думаю, – покачал головой кардинал, резко подаваясь вперед и стальной хваткой сжимая сына за локоть. – Сегодня все СМИ будут орать о спятившем самозванце, который вообразил себя безвременно почившим Дани Боро. Ты хотел, чтобы твое лицо увидели, щенок? Его увидят, можешь не сомневаться.

Побледневший Медвежонок судорожно попытался вырваться, но отец держал его крепко.