Текст книги "Меч и корона"

Автор книги: Анна О’Брайен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Да, да, я уже дала согласие на брак, когда мы вместе стояли на коленях в соборе Нотр-Дам, но тогда поддержка Анри играла для меня решающую роль в предприятии, сулившем для меня немалые опасности. Теперь же я благополучно возвратилась в надежные стены своей крепости и могла самостоятельно принимать нужные мне решения. Наш уговор не записан на каменных скрижалях. Если только я сама того не пожелаю. И если не пожелаю по-настоящему этого мужчину.

А я его хотела. Заставлю его заплатить за пережитый мною страх, встряхну слегка, чтобы вывести из обычной сдержанности. Но я хотела его, и теперь-то я его получу! Как он и говорил, я вовсе не глупа. Чтобы обезопасить Аквитанию и Пуату от всех врагов, мне необходим Анри Плантагенет.

Анри даже не пришло в голову помыться. Он вошел, так и не сняв кольчуги, благоухая целым букетом запахов: своего и конского пота, дорожной пыли, – однако его раздражение, вызванное мной, улеглось. Увидев, какие перемены произошли со мной за столь короткое время, он рассмеялся, а глаза засверкали от какого-то живого чувства. На мне было платье из кремовой камчатной ткани, расшитой жемчугами, на шелковой подкладке сдержанных тонов – оно больше всего подходило для официального приема высокого гостя, а не для выговора какому-нибудь непутевому барону, промышляющему разбоем.

– Очень славно! Мне редко доводилось видеть подобные превращения. Из крысы-утопленницы в даму, разукрашенную жемчугами немалой цены. – Он отвесил поклон. – А жемчуга такого качества я вообще не видывал.

– Как и оленьего окорока? – съязвила я, не будучи уверена, не кроется ли за словами Анри насмешка надо мной.

Да нет. В его открытом взгляде читалось явное восхищение. Значит, он умеет быть и учтивым. У кого он научился этому приему – говорить комплименты, которые так помогают завоевать женское сердце? У Жоффруа или у Матильды? С немалым беспокойством я признала, что он умеет красиво выражаться. Мне стало любопытно, на скольких женщинах Анри уже отрабатывал это умение. Не на одном десятке, если верить молве, и все же комплимент был мне приятен. Я слегка отвернулась, скрывая запылавшие щеки, и порадовалась тому, что ниспадающие волнами роскошный шелк и тонкое полотно поддерживают мое достоинство. Что же было в этом мужчине, что так сильно трогало мое сердце? Я прошла к окну и полюбовалась, как двор замка купается в солнечном тепле ранней весны (дождь уже давно прошел), а повсюду теснятся беспокойные кони и закованные в латы воины. Анри без возражений последовал за мной, облокотился на резной подоконник и выглянул во двор.

– Здесь очень красиво, – заметил он. – Я помню, мы отправлялись отсюда на славные охоты.

– Не подумываете ли вы о том, чтобы сделать этот замок своей резиденцией? – Я искоса взглянула на него. – Так вы не сделаете этого без моего позволения. Черт бы побрал вас и все ваши замыслы!

– Думаю, он уже побрал.

Я не успела опомниться, как Анри выпрямился и придвинулся вплотную ко мне. Его дыхание овевало теплом мою щеку, шевелило волосы на виске. Он стал так, чтобы видеть меня в профиль, и так близко, что я умышленно не отрывала глаз от двора, даже когда он приподнял кончик моей косы, перевитой лентами и украшенной самоцветами, и стал накручивать на палец.

– Мы с дьяволом пришли к соглашению много лет тому назад. – Он осмотрел резную заколку, скреплявшую мои волосы. – В конце концов, я-то происхожу, как говорят, от Мелюзины.

Мне это ни о чем не сказало. Анри смотрел на меня, как ястреб на добычу. Но я не стану его добычей. Я прислушивалась больше к его словам, чем к нараставшему в груди волнению.

– А это правда? Она тоже из ваших предков, как Эрлева?

Анжуец, я заметила, любил похвастать женщинами своего рода.

– Так гласят легенды. – Он облокотился о стену, но не выпустил из пальцев мою косу. – Некий давний граф Анжуйский – вероятно, один из многих полумифических Фульков [89]89
  Это имя носили, в частности, два графа Анжуйских в конце IX – сер. X вв., т. е. более чем за 200 лет до описываемых здесь событий.


[Закрыть]– взял себе красавицу жену именем Мелюзина. Никто не ведал, откуда она родом, кто ее родители. Она не принесла в приданое мужу ни земель, ни богатств, не могла похвастать и знатностью древнего рода – только красивым лицом да еще ожерельем из драгоценных самоцветов, что висело у нее на шее. Но Фульк, не слушая ничьих советов, возжелал взять ее в жены.

– Так уж ему захотелось, – улыбнулась я, убаюканная его негромким голосом.

Этот голос вызывал у меня сладкую дрожь во всем теле.

– Понимаете, она была необычайно красива.

Его рука оставила косу и скользнула по моим пальцам, однако он не сводил внимательного взгляда с моего лица. Как же он приобрел все эти навыки с тех пор, как я видела его скачущим по лестнице в этом самом дворце? Передо мной стоял уже не юнец неоперившийся, а муж, закаленный в битвах, изощренный умом и умеющий очаровывать, когда ему это было нужно. У меня мелькнула мысль, что это и есть ухаживание, о котором я мечтала, только на особый манер Анри Плантагенета.

– И вот граф Фульк обвенчался с красавицей Мелюзиной, и та родила ему четверых детей. Они были исключительно счастливы, если не считать одного пустяка.

– Такой пустяк всегда найдется, – сказала я и почувствовала, как зарделась под его изучающим взглядом.

– Найдется, конечно. Мелюзина, как и положено, стояла рядом с супругом в церкви, но решительно поворачивалась и уходила, когда являлось Тело Христово, и ни за что не хотела причащаться. И стояла на своем, как ни увещевал ее граф, как он ни гневался – даже кнутом, бывало, охаживал ее по бокам.

– Кнутом? Я бы ни одному мужчине не советовала даже пробовать это на мне, как бы он на меня ни сердился.

– Да я и не посмею, – ответил Анри с озорной усмешкой. – К тому же, – он пожал плечами, всегда предпочитая практический подход к делу, – это ведь ничего и не дало. Мелюзина отказывалась подчиниться. У Фулька стали усиливаться подозрения. В конце концов, он решил перехитрить ее и велел четырем своим рыцарям наступить ей на плащ, чтобы она не могла уйти из церкви. – Анри отпустил меня и воздел руки, подражая действиям священника. – Когда священник поднял гостии, Мелюзина повернулась уходить, а восемь кованых сапог пригвоздили к месту подол ее плаща. И что же сделала эта находчивая дама?

– Понятия не имею.

– Она выпуталась из плаща, оставив его валяться бесформенной грудой на полу, схватила за руки двух своих детей и с визгом вылетела из церкви через окно.

– И больше ее не видели, – улыбнулась я.

– Совершенно верно! А вы уже слышали эту легенду раньше? – Я покачала головой, и он усмехнулся. – Получается, она была дочерью самого дьявола, что доказывает этот ее полет. – Он хитро поглядел на меня. – Вы мне не верите, а?

– Я слышала и более поразительные истории. А вы сами-то верите? В то, что являетесь потомком дьявола?

– Почему бы и не верить? Мы все в роду рыжеволосые, горячие нравом – когда распалимся, прямо гобелены на стенах обугливаются. И я не собираюсь просить за это прощения. Так оно есть, вот и все. Вы же видели, каков Жоффруа. Разве нормальные люди такое могут выкинуть?

Речь идет о католическом варианте обряда евхаристии, или причастия.

– Разумеется, нет.

– Вы должны принять это как предостережение, Элеонора, когда станете моей женой. В нашем роду дьявол точно наследил. И, став моей женой, вы еще не раз об этом пожалеете.

Ах! Как быстро мы дошли до самой сути дела после экскурса в генеалогию Анжуйского дома. Возможно, и сам этот экскурс имел конкретную цель – предостеречь меня. Анри, как я уже успела заметить, не любил терять времени даром.

Я ответила ему не сразу.

– Что вас тревожит? – Анри вдруг сердито нахмурился. – Я не вижу никаких поводов для тревог.

– Я должна выйти за вас замуж, – проговорила я, будто мне нужно было услышать эти слова, чтобы ясно осознать, наконец: этот беспокойный человек станет моим мужем.

– Вне всякого сомнения. Мы еще в Париже пришли к соглашению. – Он говорил с железной серьезностью. – Мы скрепили договор рукопожатием. Как только вы освободитесь от Людовика, отдадите себя под мою защиту. А это, на мой взгляд, и означает брак. Мне казалось, я выразился совершенно недвусмысленно. Вы мне будете не наложницей, а законно венчанной женой.

Да, подумала я, так оно и будет.

– Я ведь принес клятву и не нарушу ее, Элеонора.

Да, клятву он не нарушит. Мы были рождены друг для друга. И все же… мне бы хотелось знать, что он желает меня саму не меньше, чем мои владения. Конечно, оставался открытым вопрос: скажет ли он мне об этом хоть когда-нибудь? Даже если я прямо попрошу его об этом.

– Я не был уверен, что вы пойдете на это охотно. И подумал, чем вас, возможно, удастся склонить на мою сторону, – вдруг сказал Анри.

Он порылся в кожаном кошеле, привязанном к поясу, и выудил оттуда золотое ожерелье, унизанное опалами. Придерживая его одним пальцем так, чтобы свет играл и переливался на необычных камнях, Анри с любопытством смотрел на меня.

– Какая женщина откажется от таких самоцветов?

– С шеи великолепной Мелюзины, как я понимаю?

– Умница! Откуда же еще? Когда Мелюзина улетала, она бросила плащ и драгоценности на полу церкви.

– И вы везли такую бесценную фамильную реликвию через всю Нормандию и Анжу, собираясь вступить в бой и отбить меня у похитителя?

– А реликвии не грозила никакая опасность. Я же не собирался терпеть поражение, правда?

Как уже бывало прежде, У меня дух захватило от его самоуверенности. Как и от его прикосновения: он завладел моей рукой и потер ладонь большим пальцем, словно пытался успокоить меня таким необычным жестом. Сердце у меня екнуло. Ну что же оно никак не успокоится?

– А плащ у вас тоже хранится до сих пор? – спросила я небрежно, довольная тем, что и сама умею при случае хитрить.

– К сожалению, нет. Моль одержала верх. – Он просиял обворожительной улыбкой. – Зато эту побрякушку берегли как следует, хотя носить ее решалась далеко не каждая женщина Анжуйского дома. Не каждой эта вещь приходилась по вкусу.

Да уж, это я хорошо представляла. То было настоящее широкое ожерелье в византийском стиле, я видела такие в Константинополе: тяжелые от переплетающихся толстых золотых нитей и подвешенных золотых пластин. Опалы были глубоко посажены в оправу и окружены жемчужинами. Чтобы это ожерелье смотрелось во всей красе, женщина должна быть достаточно представительной. И достаточно смелой, чтобы носить опалы. Ведь многие считали этот камень несущим дурные предзнаменования; чаще всего опалов побаивались и избегали. На моих губах заиграла невольная улыбка: я не побоюсь надеть ожерелье с опалами.

Анри зашел мне за спину, надел ожерелье на шею и защелкнул замочек. Пальцы его при этом поглаживали мою кожу. Поначалу золото казалось холодным и безжизненным, но потом оно согрелось и уютно устроилось между плечами, ключицами и грудью. Я безуспешно пыталась скосить глаза, чтобы рассмотреть ожерелье.

– Что скажете, госпожа? На мой взгляд, оно прямо для вас сделано.

Он так и стоял за моей спиной; руки его накрыли мои плечи, а губы коснулись затылка над застежкой. Я не ошиблась: он был одного со мной роста – быть может, чуточку выше.

– Так это ожерелье вас убедило?

– Возможно, убедит.

Я сохраняла шутливо-небрежный тон, но щеки у меня запылали совсем жарко.

Манили меня, впрочем, не опалы и не золото, и даже не интригующая легенда. Манило его прикосновение. И блеск его глаз, ярких, как самоцветы. Я чувствовала каждую клеточку тела, к которой прикасались его пальцы, ощущала сквозь ткань платья жар его больших умелых рук. В жилах моих струилась уже не кровь, а огонь.

– И когда мы обвенчаемся? – поинтересовалась я.

– Когда у меня будет время для этого.

Не очень-то лестно. Но, наверное, прагматично. В ту минуту я поняла, что в качестве супруги Анри не всегда буду занимать в его мыслях первое место, и с этим мне придется примириться.

– Что вас тревожит? – Его губы прижались ко мне, скользнули вдоль шеи к уху. – Что-нибудь не так? Как может разумная женщина находить столько препятствий там, где их вовсе нет?

– Сама не знаю. – Я тоже не могла этого объяснить. Вероятно, такова извращенность женщин. – Вы стремитесь ко мне?

– Вы же знаете, я сумею вас защитить.

– И только? – «А хоть какие-то чувства у тебя ко мне есть? Ко мне как женщине?»

– Я сумею распорядиться вашими средствами и вашей властью.

Я почувствовала, как насмешливо изогнулись его губы, потом он стал слегка покусывать меня, снова лаская мою шею.

– Не сомневаюсь.

– Но я дам вам целую империю.

– Хм-м-м. – Он в это время прошелся языком по моему плечу до самой кромки платья. Глаза у меня закрылись сами собой. – Целая империя мне понравится.

– Не сомневаюсь. – Он снова стал слегка покусывать меня. – Знаете, а я вас хочу.

Ах…

– Вы меня хотите?

– Хочу.

Не слишком учтиво. И вдруг меня стрелой пронзило желание получить больше. Я изогнула шею, взглянула на него, но увидела только густую гриву волос: он старательно целовал мою ключицу. От удовольствия я снова закрыла глаза, но нашла в себе силы задать вопрос:

– В вас, Анри, говорят похоть и желание властвовать?

– Разумеется, я буду любить вас, – ответил он, ни секунды не колеблясь.

– Любить меня?

Я широко открыла глаза.

– Конечно. Неужто вы думали, что не буду?

Он медленно развернул меня так, что мы оказались лицом к лицу, в его глазах я видела свое отражение. Я ни на миг не усомнилась в его словах. Он будет любить меня на свой манер – нетерпеливо, беспокойно; и все же это любовь. В ответ на это мое сердце гулко ударило в ребра: я поняла, что тоже буду любить его. По-своему. В предстоящей совместной жизни мы не всегда будем заодно, но между нами существовало сильное притяжение. Быть может, слишком сильное, чтобы чувствовать себя уютно.

Я застыла не дыша. Не этого ли я и боюсь? Непреодолимого желания принадлежать ему, какие бы условия он ни предложил? Если я люблю его, придется соответствовать тому образцу супруги, который видел для себя Анри. Приемлемо ли это для меня? Но я не видела разумного выбора.

– Выходите за меня, Элеонора.

Так и есть: не ласковая просьба, а настойчивое требование.

Я медленно, глубоко дышала. Очень хотелось уклониться от прямого ответа. Я улыбнулась, и он понял, что я решила.

– Умница! Вот все и решено. – Неожиданно Анри просто засиял. – А вас это привлекает, Элеонора? Стать Супругой Дьявола? После Благочестивого Людовика!

– Ваше предложение весьма интересно.

Я машинально подняла руку и погладила его по щеке, словно всю жизнь так и делала.

Улыбка тут же сбежала с его лица. Анри перехватил мою руку и сжал.

– Богом прошу, Элеонора, я же и так натянут, как струна!

Не задумываясь о том, что его кольчуга причиняет мне неудобство, он крепко прижал меня к себе, заставил подняться на носки, не оставив ни малейших сомнений в том, что жаждет меня изо всех сил.

– Я сейчас лучше уйду. Когда вернусь, мы обвенчаемся. И на этот раз я не уеду, не оставив вам залога моих намерений. До сих пор я и так был слишком терпелив. Но больше этого не будет, великолепная моя герцогиня Аквитанская!

Он поцеловал меня в губы, впервые настоящим страстным поцелуем. Его сильные прохладные губы действовали уверенно, раздвигая мои уста, пока язык не соприкоснулся с языком. Как поразительно этот поцелуй был похож на самого Анри! Откровенный, властный, утверждающий. Теперь я принадлежу ему.

– И не вздумайте искать предлоги увильнуть, едва я выеду из ворот вашего замка! – предупредил он, вздернул голову и поставил меня снова на пол. – Вы же знаете: я не приму никакого отказа.

Боюсь, это я хорошо понимала. Губами он соблазнял точно как дьявол.

Да, быть мне Супругой Дьявола.

Я простилась с ним на парадном дворе, где уже выстроились анжуйские конники. Меня огорчало, что Анри уезжает так скоро, но и просить его остаться я еще не была готова. Раз его ждут более важные дела, пусть так и будет. Он уже вскочил в седло. Я взглянула в его оживленное лицо и вспомнила, что мы не коснулись еще одного вопроса, а я должна его задать – неохотно, но этот вопрос необходимо прояснить до конца. Не думаю, что Анри станет порицать меня за откровенность. Я взялась за повод, придерживая его коня, однако не забывая о своих ногах, на которые могли наступить нетерпеливые копыта.

– Отец знал о вашем намерении жениться на мне? – резко спросила я.

– Знал. Я сказал ему об этом. Потому-то он и согласился уступить Вексен. Поначалу ворчал, спорил, но в конце концов согласился с моими доводами.

Как я и предполагала.

– А то я было подумала…

– Я знаю, о чем выдумаете.

Он протянул свою руку, еще не закрытую кольчужной рукавицей, и неожиданно нежно коснулся моей щеки. Я подняла бровь, пытаясь прочитать мысли по его лицу, не сумела, и его ответ потряс меня:

– Отец говорил, что я не должен на вас жениться, потому что его собственные взаимоотношения с вами… Да черт побери! Зачем ходить вокруг да около? Потому что вы разделяли с ним ложе. Или он разделял с вами, раз уж дело происходило в вашем замке.

– Ах! – Вот оно и всплыло, средь бела дня. – И вы ему поверили?

– Поверил. Я и так давно знал об этом.

Я почувствовала, как румянец жаркой волной залил мои щеки.

– Для вас это важно?

– Нет. Я не вижу в отце соперника, коль речь идет о вашей любви. Если бы между нами встали все наши бывшие возлюбленные, то вам, Элеонора, пришлось бы смириться с целой толпой моих. Я не давал обетов целомудрия.

Жеребец беспокойно заплясал под всадником, и это позволило мне уйти от ответа.

– Вы любили его? – дружелюбным тоном спросил Анри.

– Нет.

– Он вас соблазнил?

– Тоже нет. Я своей волей пришла к нему на ложе.

– Должно быть, у вас были на то свои причины. Да и любая женщина, если она замужем за Людовиком, имеет свои причины искать утешения на стороне. Что ж, отца теперь нет, а вы помолвлены со мной. – Он впился в меня взглядом. – Раз уж мы стали обнажаться друг перед другом… Ходили другие слухи, Элеонора, – из Палестины. Из Антиохии.

Конечно, он не мог об этом не слышать. Какие бы то ни было объяснения не шли у меня с языка. Мне претило объяснять все, что было связано с Раймундом, и не хотелось рушить хрупкие еще отношения с анжуйцем.

– Враги мои пользовались любой возможностью разукрасить сплетнями каждый мой шаг, – вот и все, что я смогла сказать.

– Сплетни имеют прискорбное свойство распространяться и отравлять все вокруг, как зловоние гнилого мяса, – откликнулся Анри тоном, сухим, как земля Аквитании в разгар жаркого лета, – так, словно и не заметил моей растерянности. – Я не стану больше спрашивать вас об Антиохии, Элеонора. Это все в прошлом и для меня не играет никакой роли. Думаю, и для вас тоже.

Спазмы перестали душить меня.

– Но теперь вы принадлежите мне, – добавил он. – Вот об этом не забывайте.

Анри подобрал поводья. Какой он трудный человек! Резкий, бесцеремонный, он и прощался со мной не как любовник – правда, любовниками мы пока и не были. Я уже хотела отойти в сторону, но он вдруг обвил руками мою талию и наклонился ко мне. На миг я подумала, что он меня поцелует, но этого, разумеется, делать на людях он не стал. Наши отношения пока не предназначались для всеобщего сведения. Вместо поцелуя он, сверкая глазами, прошептал мне на ухо властным тоном:

– Здесь вы в безопасности. Не открывайте ворот замка. Я приеду за вами сразу же, как только смогу. – Он отпустил меня, но пальцы его задержались на золотом ожерелье, все еще обвивавшем мою шею. – Я вернусь! Храните верность, Элеонора.

И с тем тронул коня с места. Мой нареченный жених Анри Плантагенет умчался и ни разу не обернулся, а на шее у меня осталось ожерелье дьявола.

Глава девятнадцатая

Пять недель. Или целых шесть? Я приказала накрепко запереть ворота, повсюду расставила часовых, выслала за стены дозорных. Если еще какому-нибудь самонадеянному барону придет в голову сделать меня своей пленницей, ему потребуется вести долгую осаду по всем правилам.

А от Анри Плантагенета не приходило ничего: ни письма, ни гонца, даже слухов не доносилось о том, где он сейчас. Я понимала, что удерживает его вдали от меня: давно уже поговаривали о неминуемом вторжении в Англию, а не таков был Анри, чтобы откладывать исполнение своих намерений. Как только все будет готово для перевозки воинов, снаряжения и припасов, как только установится погода, благоприятная для переправы через Ла-Манш, он сразу начнет вторжение. Уже наступил апрель, самое подходящее время для нападения, когда впереди – все лето. Что же окажется для Анри важнее? Я или корона далекой страны? На этот вопрос напрашивался один ответ, но мне он не нравился. Каждое утро, едва встав с ложа, я поднималась на стены замка и вглядывалась вдаль. И каждый вечер, когда все обитатели замка готовились отойти ко сну, я снова занимала свою наблюдательную позицию – всего на несколько минут. Не хватало, чтобы мои подданные заметили, что их герцогиня, только-только к ним возвратившаяся, притворяется больной, лишь бы не выходить за стены замка.

Я приказала себе не думать о нем.

Но шли недели, вестей не было, и я тревожилась все сильнее. Не было никакой уверенности в том, что мы увидимся до того, как он уедет за море воевать. А что потом? Если он укрепится в Англии, если разобьет Стефана в битве или сумеет с ним договориться, что из этого воспоследует? Не станет ли выбор жены-англичанки более дальновидным ходом для претендента на английский престол? Я побаивалась, что так и случится, и заранее проклинала эту не знакомую мне даму.

Одно дело – давать обещания и дарить золотые ожерелья, совсем другое – действовать из политического расчета, коль желаешь добыть себе королевство.

Кроме того, Анри может в любой момент погибнуть на поле брани… Или корабль его может перевернуться, увлекая за собой в пучину команду и всех пассажиров.

Я давала волю своему беспокойству, только оставаясь наедине с собой. О нашем с Анри договоре никто не знал, да мне и небезопасно было говорить о нем. Это я понимала ясно. Поделиться такой тайной с кем бы то ни было – значит сделать ее всеобщим достоянием. Даже когда ко мне приехала погостить Аэлита, я не смогла пошептаться с ней, как прежде, о своей тайне. А уж Агнесса и вовсе не годилась в поверенные моих сомнений и страхов. Слишком уж все было зыбким, слишком опасным. Если наши намерения пожениться и тем объединить Аквитанию с Анжу и Нормандией дойдут до слуха Людовика, он перевернет землю и небеса, лишь бы помешать нам. Внезапное вторжение французского короля в Нормандию поставит под удар все надежды Анри.

Но отчего же этот человек хотя бы не напишет мне? Зачем держать меня в тревоге и неопределенности?

Аэлита жаловалась, что со мною стало неинтересно, а когда она пригрозила уехать и оставить меня вариться в собственном соку, я встряхнулась и взяла себя в руки. Что толку тревожиться о том, что мне не подвластно? Сейчас я совершенно самостоятельна. Я – правительница Аквитании, пора мне и вести себя как подобает. Давно минули те дни, когда передо мной были закрыты двери королевского совета. Не без радости занялась я отменой всех тех законов и установлений, которые ввёл здесь Людовик. Указы издавала от собственного имени, дабы подчеркнуть свою самостоятельность. Так, с превеликим удовольствием я отменила указ о дарении леса Ла-Севр монастырю Сен-Мексен, а затем без промедления пожаловала его снова, но уже своей властью и ради собственного удовольствия. Все это было совершенно незначительно в свете предстоящего брака с анжуйцем, однако какое удовольствие я испытывала, когда имя Людовика Капетинга стиралось со скрижалей Аквитании, а вместо него вписывалось мое имя!

Эти занятия позволили мне отвлечься от дум о том, что мое знакомство с Анри Плантагенетом может безвременно завершиться, так толком и не начавшись.

Прислушавшись к голосу сердца, я оставила Аэлиту в Пуатье, а сама съездила ненадолго в замок Белен, недалеко от Бордо – там появилась на свет я, там же на кладбище покоилось, согласно моим распоряжениям, дитя, нареченное Филиппой и едва успевшее сделать на этом свете один-единственный вздох. На могилке стоял простой надгробный камень, и высечено на нем было только имя – кто, кроме меня, посетит это место скорби? Я поплакала, надежно закрыв лицо вуалью. Поплакала о малышке и о самой себе. И о Раймунде, князе Антиохийском.

То был последний раз, когда я позволила себе роскошь лить слезы о делах давно минувших дней. Теперь мне надо было смотреть только вперед, что бы ни ожидало меня там.

– К вашим воротам, госпожа моя, приближается военный отряд, – доложил мне дворецкий.

Прошло уже шесть недель с того дня, как Анри Плантагенет расстался со мной на парадном дворе; теперь май клонился к концу, и сгущавшиеся вечерние сумерки быстро переходили в ночную мглу.

– Отряд невелик, но ни значков, ни флагов не видно. Не открываем ворота? Время позднее, негоже оставлять людей на ночь за стенами, да только неведомо, кто они такие…

– Не открывайте ворота.

Я не стала тратить ни сил, ни слов на то, чтобы разыгрывать недоумение. Я уже знала об этом отряде, и вовсе не потому, что Анри меня заранее предупредил – нет, в том он не видел никакой нужды, – а потому, что мои дозорные сообщили, что он едет к нам с малым отрядом своих анжуйцев. Благодаря этому у меня было время поразмыслить, какой прием ему оказать, и я вовсе не была настроена проявлять гостеприимство.

Нет, я понимала, чем все закончится – кто бы этого не понял, находясь в моем положении! И все же мне хотелось проявить неуступчивость. Мне было очень интересно посмотреть, как поведет себя при этом он. После долгой жизни с предсказуемым Людовиком Анри Плантагенет оставался для меня совершенной загадкой.

Потому я велела не открывать ему ворота. Он ведь и сам не ожидает, что я стану открывать ворота замка неизвестному отряду воинов, да еще после наступления ночи, верно? «Не открывайте ворота никому», – он сам так сказал. Богом клянусь, так я и сделаю! С моей стороны, разумеется, это было чистой забавой, смешанной с предчувствием чего-то необычного – так мед и пряности смешивают с подогретым вином, и выходит пьянящая смесь, от которой поет сердце и начинает бурлить кровь. Наверное, я хотела испытать Анри. Как он поступит? Вернется в Нормандию и откажется от заключенного между нами соглашения? Нет, я представляю для него слишком большую ценность. Расположится для осады замка? Станет просить или угрожать? Льстить или грозно хмурить брови? На рассвете я получу ответ на эти вопросы.

Со своего наблюдательного пункта, из надвратной башни, я, укрытая от всех посторонних взоров, наблюдала его прибытие всего за несколько минут до того мига, когда все вокруг покрыла непроглядная чернота ночи. Невозможно было не узнать его, скачущего на знакомом гнедом жеребце впереди своих рыцарей. Поверх доспехов накинут длинный плащ, на голове – шлем поверх кожаной шапочки. Вот он спрыгнул с седла. Снял шлем, передал оруженосцу, сдвинул шапочку на затылок. Увидев, что ворота закрыли прямо у него перед носом, он набычился, упер руки в бока и оглядел мои укрепления. Потом потер руками лицо, что-то спросил у человека, стоявшего с ним рядом. И вдруг расхохотался.

Я ожидала, что он вышлет герольда для объявления о своем прибытии, возможно, даже с требованием открыть ворота. Анри же только окинул еще раз долгим взглядом закрытые ворота и безответных часовых, повернулся к ним спиной и резко выкрикнул команды своим воинам. Через час напротив моих ворот вырос небольшой палаточный городок с аккуратными рядами коновязей.

За всю ночь мы не услышали никаких вестей из лагеря анжуйцев, только неумолчный шум: воины устраивались на ночлег, пели песни и грубо хохотали, когда вышибали дно у очередного бочонка пива, разводили походные костры, идо нас доносились ароматы жареного мяса. Подозреваю, что дань заплатили мои стада коров и овец, да и мои винные погреба тоже. Потом явственно послышался женский смех. Я заткнула уши – Анри волен поступать, как ему заблагорассудится.

После ужина я снова поднялась на башню, на этот раз вместе с Аэлитой.

– Так, стало быть, это и есть граф Анжуйский? Для чего же он явился? – спросила она в своем неведении.

– Как знать?

Я чувствовала, как пристально смотрит на меня Аэлита, и радовалась, что наступила кромешная тьма – луна как раз спряталась за облако.

– Элеонора… Ты ведь не собираешься вступить с ним в союз, а?

– А что, это было бы так плохо?

– Даже не знаю. – Последовало долгое молчание, нарушать которое я не хотела. – Элеонора, ты ведь не думаешь выходить за него замуж?

Я ничего ей не ответила.

– Значит, думаешь, да? Элеонора! Да ведь ему только Аквитания нужна!

– Я в этом и не сомневаюсь.

– И ты согласна выйти за него на таких условиях? За такого авантюриста? – Аэлита не стала утверждать, что он слишком юн для меня, на это я обратила внимание. – А твои вассалы согласятся признать его?

– Согласятся. Добиться этого будет нелегко, но в итоге они его признают. Он перетянет их на свою сторону. Но замуж я выйду не просто за сильную руку с острым мечом и грозным войском.

– Ты его любишь?

Голос Аэлиты выразил ужас перед самой мыслью об этом.

Я склонила голову набок.

– Помнишь, как ты решила выйти замуж за Рауля? И ничто не могло тебя от этого удержать? – начала я издалека.

– Помню.

– Ты не хотела отступить, даже когда из-за этого мы втянулись в войну, а она принесла ужасы Витри – этого ты предвидеть, конечно же, не могла, но о самой возможности войны не знать было невозможно.

– Да. Я все помню.

В ее голосе послышался вызов, даже после стольких прошедших лет.

– И почему же ты поступила именно так, а не иначе?

– Я любила его. Знала, что мы рождены друг для друга.

– Верно. А я то же самое думаю об Анри Плантагенете. Не знаю, назвала бы ты это любовью или нет. Но между нами существует некая связь, нам предназначено быть для чего-то вместе – в этом я вполне уверена. – Я улыбнулась. – А ты поступила бы снова точно так же, Эли? Уже зная, что будет дальше?

– А! Ты хитро расставила ловушку, в которую нельзя не угодить, – проговорила она и слегка покачала головой.

– Здесь нет ловушки. Я просто хочу слышать правду. Если бы речь шла обо мне, а предметом моей страсти был Анри, то я, наверное, рискнула бы и жизнью, и своей репутацией, лишь бы удержать его.

– Значит, ты выйдешь за него замуж, – сказала Аэлита в некотором сомнении.

– Выйду.

Аэлита криво усмехнулась:

– Ну, как знаешь. А я не захотела бы делить ложе с этим человеком. Чересчур уж он самоуверенный. Я ради него и пальцем бы не пошевелила.

Ну да, а вот я пошевелю. Я готова очень многое поставить на кон.

– Нужна ложка с очень длинной ручкой, если ты хочешь обедать с самим дьяволом, – продолжала Аэлита, отвернувшись от бурлившего лагеря.