Текст книги "Меч и корона"
Автор книги: Анна О’Брайен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
Глава восемнадцатая
Мы с Людовиком официально расторгли свой брак в суде города Божанси, на берегах Луары, в марте лета 1152-го от Рождества Христова. Многолетний брак мой завершился, словно его никогда и не было. Одним росчерком пера на пергаменте мне на тридцатом году жизни были возвращены независимость и мои наследственные владения. Все было по закону, все юридически весомо. Людовик, окруженный своими законниками с кислыми лицами, был холоден, как лед, сковывавший берега реки. Он не проявлял никаких чувств, словно выносил решение по какому-нибудь спору, возникшему из-за прав на рыбную ловлю.
Я прислушивалась к каждому пункту документа. Все шло так быстро. Так гладко. Так ясно. Ни малейших неожиданностей. Мне предоставили развод на основании близкого родства супругов при отсутствии специального папского разрешения на брак. Мы с Людовиком состояли в родстве четвертой степени, а такие браки воспрещались церковью, и известно это было с того самого дня, когда Толстый Людовик вознамерился облагодетельствовать своего сына богатым наследством. Теперь мои земли возвращались под мою власть, хотя я должна была принести клятву верности Людовику как своему сюзерену. Ничего иного я и не ожидала. Несмотря на признание самого брака недействительным, дочери мои объявлялись законными и препоручались попечительству Людовика.
Каждый из нас волен вступить в новый брак, однако мне надлежало испросить на это позволение Людовика.
Так ли уж надо мне его испрашивать? Дрожь предчувствий пробежала по моему телу, когда зачитывали этот пункт.
Мы оба подписали документ, приложили к нему печати – и вот, свершилось. Все было теперь позади. Свиток скрепили и приложили, как у них принято для официальных бумаг, печать из целого ковшика красного воска. Испытывала ли я хоть малейшее сожаление? Ничуть не бывало. Даже о дочках не жалела. Ну, разве что чуть-чуть, но сердце мое отнюдь не разрывалось. Пусть я их и носила под сердцем, но в моей любви они не нуждались.
Я встала и бросила взгляд на Людовика, который так и сидел по другую сторону стола. Хотя он дал свое согласие, притворяясь совершенно равнодушным, я-то его знала. Ему это было глубоко неприятно, ему не нравилось, что он оказался загнан в такой тупик. Я чувствовала, как он мысленно взвешивает разноречивые интересы и перебрасывает их из руки в руку, будто неумелый циркач, побаиваясь, что тот или иной вдруг выскользнет из руки и вдребезги разобьется на полу. Чем бы все ни закончилось, ему это было равно отвратительно. Отказаться от обширнейшей территории – или обречь себя на жизнь со мной, без наследника мужского пола. Или же осудить меня за прелюбодеяние с Раймундом и тем сохранить за собой земли – мне бы в этом случае запретили вступать в новый брак, а Аквитания перешла бы к Марии. На первый взгляд, это был бы для него великолепный выход. Но и он не годился: Людовик при таком повороте дела тоже не имел бы права жениться вторично до самой моей смерти, а значит, и королевство осталось бы без наследника. За предполагаемые прегрешения король мог заточить меня в темницу, но тогда брак наш сохранил бы силу и взять себе новую супругу Людовик не мог бы.
Некуда деваться, Людовик, нет выхода, кроме признания нашего брака недействительным.
И вот теперь все свершилось, к моему полному удовлетворению. Ну, а если Людовик полагает, что он свяжет мои действия в будущем – ладно, посмотрим. Он и вправду думает, что я признаю его своим сюзереном? И верит, что я стану спрашивать его позволения, какой путь мне избрать в своей жизни? Стану спрашивать позволения на второй брак?
Я расправила юбки и с подчеркнутым спокойствием направилась к дверям; камчатная ткань шуршала по каменному полу, а меж тем кровь моя бурлила от радостного волнения, оно пронизывало меня до самых кончиков пальцев, так что мне стоило труда сдержаться и не выбежать из залы вприпрыжку. Я снова почувствовала себя юной девушкой, на которую не давит ответственность и обязательства – хотя ни то, ни другое никуда не исчезло, ибо власть моя над Аквитанией и Пуату была только что восстановлена. Зато я была вольна возвратиться в Пуатье и занять там свое законное место.
У дверей я остановилась, повернулась все же и присела в низком реверансе, адресованном моему сюзерену. Медленно выпрямилась и спокойно посмотрела на него через всю залу – в глубине души я чувствовала, что смотрю на него в последний раз. Он все сидел за столом, бледный, до крайности изможденный, как монах-подвижник, каким ему хотелось быть. Прекрасные волосы, коротко остриженные, поредели, на лице залегли глубокие морщины – он выглядел стариком, несмотря на свои еще молодые годы. Он смотрел на меня, но ничем не ответил на мой прощальный жест.
Что же он увидел такого, недоумевала я, что принудило его к молчанию? Женщину, которая по торжественному поводу была одета в шелка с драгоценными украшениями, с роскошными, как и прежде, волосами, с безупречно гладкой кожей; женщину бесспорно красивую, а теперь еще и вновь обретшую власть над своими землями. Я ощущала, как эта власть бурлит и играет в моих жилах, вытесняя робкие сомнения по поводу неясного будущего, которое меня ожидало. Людовик отныне за меня не отвечал, как и я ничем не была ему обязана. Я невольно улыбнулась.
Пятнадцать лет замужества – позади.
Людовик не разделял моей радости: он нахмурился, как обиженный ребенок.
И часу не прошло, как я выехала из Божанси в Пуатье в окружении своих собственных воинов, тесно сомкнувших ряды. Прежде чем уехать, я внесла необходимые изменения в свой наряд и отправила гонца к Анри Плантагенету.
Понимала, что никогда еще не бывала в большей опасности, чем теперь.
Я скакала быстро. Галопом. Охрану я свела к абсолютно необходимому минимуму. Для такого путешествия не годились ни паланкин, ни конные носилки – только быстроногие лошади, которых часто меняли с того часа, как мы выехали из Божанси. Даже Агнессу я оставила позади, ибо самым главным сейчас была скорость. Я сознавала поджидающие меня опасности. Как бы я ни скрывала свой маршрут, все равно весть о том, что я оказалась свободной, станет распространяться подобно пожару, вмиг пожирающему подлесок в пору летней засухи. Когда мы приближались к Блуа, где я решила просить пристанища в священных стенах аббатства, на меня нахлынули воспоминания – о том, как в юности, в день своей свадьбы, я мчалась стремглав прочь из Бордо, а Людовик изо всех сил торопил меня в Париж. Он опасался, что мои вассалы могут поднять мятеж и сделать меня пленницей. Теперь же я мчалась обратно в Аквитанию, где могла обрести убежище, но рядом со мной не было мужчины-защитника.
Альфа и омега.
Я снова почувствовала радостное возбуждение, оно не проходило, я просто задыхалась от него. Небольшая охрана из моих аквитанцев тесно смыкалась вокруг меня. Еще два дня – и я буду в полной безопасности в своей столице, в башне Мобержон. В Пуатье, где я могу постоять за себя и глядеть с высоты неприступных стен на всякого глупца, который вообразит, будто может завладеть мною с налета. Никто не сумеет мне помешать.
И вот тогда я увижу, стал ли Анри Плантагенет настоящим мужчиной и умеет ли он держать свое слово. А коль Анри Плантагенет обнаружит, что ему на блюде подают кушанья получше – ну что ж, так тому и быть. Возможно, я смогу доказать, что вообще не нуждаюсь в нем.
Я торопила свою охрану: в густеющих сумерках уже виднелись впереди башни города Блуа.
Свобода манила меня, сверкала не хуже венчающей голову герцогской короны.
Долго нам так везти не могло. Наверное, дорога на Блуа была не самым мудрым выбором.
– Засада! – предупредил Рауль, капитан моей охраны.
Впереди нас поджидал не кто иной, как сам Теобальд Блуаский, второй сын графа Шампанского, старинного недруга Людовика. Он спрятался у дороги с отрядом своих воинов, мечтая о том, чтобы похитить меня. Неразумный юнец, грезивший о великих свершениях, да только его отряд был намного больше моей охраны. Как он будет торжествовать, если я попаду к нему в руки! Я представила себе такую судьбу, и мои пальцы, державшие поводья, ослабели. Бесстыдное изнасилование, вслед за тем грубое похищение и поспешное венчание, и Аквитания неизбежно перейдет под руку Шампани.
И где же Анри Плантагенет, который обещал спасти меня от такой участи?
Его и не видно! Чтоб его черти взяли! На меня волной нахлынуло разочарование в мужчине, который подвел меня, и я стиснула зубы. Этот горячий жеребец споткнулся на первом же препятствии.
Однако не могу ли я обойтись без него? Я резко отдавала приказы охране, а губы сами складывались в напряженную усмешку. У меня хватило ума выслать вперед дозорных, которые и заметили поджидавшую нас ловушку. И я, предупрежденная о замыслах Теобальда, повернулась спиной к мягкой постели со всеми удобствами, какие можно было найти в Блуа, и устремилась в ночь, в кромешную тьму, чтобы довериться утлому суденышку – оно довезло меня по Луаре до Турени. Путешествие оказалось рискованным, к тому же мы все вымокли, даже не зажигали огней, дабы не привлечь к себе внимание. Турень казалась надежным пристанищем, она входила во владения Анри Плантагенета. Возможно, это доброе предзнаменование. А коварного Теобальда и его людей мы так и не услышали. Не стану скрывать: я весьма возгордилась тем, что сумела перехитрить Теобальда, настроение у меня поднялось. Если уж я сумела вырваться от Людовика, то сумею перехитрить и опередить всяких шакалов.
Я снова выслала вперед дозорных; мы скакали на юг, чтобы переправиться через реку Крез у Пор-де-Пиля, где есть мелкий брод. Хорошо понимали, что, если кто-нибудь решит меня изловить, там самое лучшее место для большой засады. Приближаясь к реке, мы немного придержали коней, старались двигаться крадучись и часто останавливались, прислушиваясь к малейшему шороху. Слышался только плеск воды да шум ветра в камышах. Время от времени вскрикивала какая-то ночная птица. И больше ничего. Как только мы переправимся на тот берег, то окажемся совсем рядом с границами моих владений.
– Будем переправляться, госпожа? – тихим, напряженным голосом спросил Рауль.
Всю ночь лил дождь, и река теперь неслась так, что переправляться через нее решился бы только отчаянный сорвиголова; реку изредка освещала восковая луна, когда на минуту-другую ее приоткрывали мчащиеся по небу тучи. В этом бледном свете я видела такие же бледные лица окружавших меня воинов.
Что-то прошуршало в кустах слева, все мы вздрогнули, но то был всего лишь какой-то зверек, вышедший на свою охоту. Дальнейшее промедление ничего нам не давало, и я решилась. Ждать я не смела.
– Давайте переправляться, – тихонько засмеялась я, заглушив возникшие вдруг недобрые предчувствия, рожденные, скорее всего, неясностью обстановки.
Однако где же мои дозорные? Они пока не принесли ни злых вестей, ни добрых… Но ждать я не могла.
– Скоро мы будем на своей земле. Там нам никакой хищник не страшен.
Что ответил мне Рауль, я не услышала: на нас обрушился шквал звуков – неистово стучали копыта, а сквозь кусты ломилось множество людей. Бежать было некуда, я резко натянула поводья, моя кобыла вскинула голову и захрапела. Со всех сторон выскакивали вооруженные люди, не оставляя нам пространства для маневра. При свете луны я увидела вокруг нас сплошные кольчуги и шлемы, обнаженные мечи и стену щитов. Впереди лежал единственный путь к спасению – темная, бурлящая глубина реки. Чересчур опасно бросаться туда галопом, когда один неверный шаг – и окажешься в стремительно несущемся потоке.
Нас загнали в ловушку.
Потом, несмотря на охвативший меня страх, голова начала работать быстро и четко. Вражеский отряд был слишком большим, чтобы сопротивляться ему, слишком хорошо организованным, чтобы надеяться его разбить, слишком хорошо вооруженным, но замысел – слава Богу! – состоял скорее в том, чтобы похитить меня, а не устроить резню. В противном случае нас давно бы уже перебили. И, как я увидела, они не пытались скрывать, кто они такие и откуда. Не сомневаясь в своей победе, они подошли к нам уверенно, открыто, и в лунном свете ясно были видны анжуйские эмблемы. Чья-то затянутая в кольчугу рука ухватила за повод мою лошадь, другая обвилась вокруг моей талии, чтобы удержать от любых попыток к бегству; людей моих разоружили после короткой схватки без кровопролития – и за все это время я едва успела опознать своего похитителя. Луна выплыла из-за туч и осветила под стальным шлемом красивые черты лица всадника, который сдерживал своего скакуна и короткими жестами подавал команды воинам. Боже праведный! Я поняла, что мне угрожает нешуточная опасность, пусть на жизнь мою никто и не покушается. Если уж Теобальд Шампанский – человек беспринципный, то любой представитель Анжуйского дома мог считаться беспринципным вдвойне.
– Ах ты, ублюдок! – прорычала я, пытаясь вырваться из рук державшего меня рыцаря и сердясь на себя за то, что проглядела эту ловушку.
Будь их предводитель чуть ближе ко мне, я бы ударила его в улыбающееся лицо.
Жоффруа Анжуйский. Лет ему мало, зато честолюбия хоть отбавляй.
– Братец Анри Анжуйского! – зло бросила я ему. – Что сделали вы с моими дозорными?
– А вы как думаете? – ответил он с типичной для отпрысков Анжуйского дома жесткой улыбкой.
– Вы низкий человек!
– А вы – женщина желанная в высшей степени. Добро пожаловать к себе домой, госпожа.
Его насмешливый полупоклон привел меня в бешенство.
– Мой дом никогда не будет здесь!
– Вы в этом уверены? А я полагаю, вы не в том положении, чтобы выбирать себе дом. В Шиноне, в моем замке, нас уже ожидает священник, – Я увидела, как блеснули зубы в самодовольной усмешке. – Еще до восхода солнца вы станете моей женой. А я после этого – герцогом Аквитанским.
Какое высокомерие! И сколько в нем самоуверенности!
– Богом клянусь, этому не бывать.
– А кто может помешать мне? – Улыбка сбежала с его лица. Юный голос охрип от обиды и ревности. – Вы – моя награда по справедливости, Элеонора. После смерти отца мне досталось не так уж много. Он обещал мне Анжу, но стараниями моего чертова братца я не получил графства. Знаете, что мне досталось? Только три замка! Это вместо всего Анжу! – И тут снова на губах его зазмеилась коварная усмешка. – Вот я и получу вас. Раз уж вы так кстати… и в моей власти.
– Я успею увидеть, как вы отправляетесь в ад, прежде чем…
Но мой похититель дал знак, и закованная в сталь рука одного из его рыцарей накрепко зажала мне рот, чтобы заглушить любые возражения.
– Спокойно! Ведите себя тихо! – прорычал он.
Я перестала сопротивляться. Достаточно хорошо знала анжуйцев и понимала, что у юного Жоффруа нет ни капли сочувствия ко мне. Им удалось поймать ту добычу, на которую они охотились. За несколько минут нас окружили, оттеснили подальше от реки и под бдительным надзором погнали быстрой рысью, как я догадывалась, в Шинон. Там меня ожидали брачное ложе и услужливый священник, который не усомнится в согласии невесты. На брачном пиру не будет ни гостей, ни родственников. Я была совершенно беспомощна. Мне оставалось только подчиниться, а потому я не стала тратить силы на бесполезное сопротивление. Мозги у меня тоже, казалось, парализовало, я не могла принять никакого решения. Надо подождать, пока доедем до конца пути.
Но если проклятый анжуец мечтает, что ему так легко удастся овладеть мною и подчинить себе…
Кто-то громко выкрикнул команду, и все встали как вкопанные.
– Черт побери! – выругался Жоффруа.
В темноте возникли фигуры людей, похожих на летящие тени, лунные блики заиграли на клинках мечей совсем другого отряда. Яростный стук копыт налетел на нас сбоку. Рука, державшая поводья моей лошади, исчезла: рыцарю пришлось обнажить меч. Вдруг я оказалась свободна, но была совсем сбита с толку. Пресвятая Дева, новое нападение! На сей раз не засада, а внезапный удар. И совсем в другом стиле: ни значков, ни флажков, ни плащей или накидок с гербами поверх доспехов. Этот отряд казался зловещим в своей безликости. И ни единого слова – это было особенно зловеще, – но я почувствовала, что ими всеми твердо управляет безымянный командир, остановивший своего коня чуть в стороне. Он не шевелился, однако наблюдал за всем внимательно, уперев в бок одну руку. Лицо закрыто шлемом с опущенным забралом. Вся схватка заняла не больше времени, чем первое мое похищение. Жестокий бой с кровопролитием длился, пока Жоффруа Анжуйский и те из его людей, кто еще оставался на ногах, не разбежались, оставив меня и мою охрану в окружении новых захватчиков. Мою лошадь ухватила за повод новая рука, и без единого слова мы понеслись дальше резвым галопом, несмотря на то, что местность была неровной, а вокруг почти ничего не видно.
Боже правый, меня просто передали от одного похитителя к другому, словно корзину репы! И выбора у меня по-прежнему не было – только нестись как ветер к какой-то новой цели.
Я вжалась в седло и сосредоточилась. Я не была такой уж смелой. Меня подгонял страх, безжалостно вонзая в бока свои острые шпоры. Теперь я уже не была уверена, что моей жизни действительно ничто не угрожает.
Понятия не имею, сколько мы так неслись с бешеной скоростью, рискуя ежеминутно сломать себе шею. Потом стали придерживать коней и остановились на развилке дорог, чтобы перестроиться. Я хватала ртом воздух, восстанавливала дыхание и одновременно осматривалась вокруг. Воины моей охраны, насколько я могла судить, были живы-здоровы, но безоружны; захвативший нас небольшой, но умелый отряд окружал их и давал ясно понять, что малейшая попытка сопротивления повлечет за собой укол тонкого стального лезвия между ребер. Мы свободны, и в то же время мы пленники. Меня вдруг безжалостной рукой схватил за горло страх, и он стал еще сильнее от хлынувшего с небес ливня – мы вымокли до нитки в считанные мгновения, – от сгустившейся вокруг тьмы, которую уже не рассеивал лунный свет, и оттого, что мои похитители все также хранили свое инкогнито. Истомленные скачкой руки и ноги дрожали в предчувствии неясной угрозы.
Справа ко мне подъехал рыцарь.
– Лихая выдалась ночка, госпожа, – коротко проговорил он не знакомым мне голосом.
– Кто вы такой?
– Просто человек, который возносит хвалу Господу Богу за то, что ему удалось выручить вас из беды.
Я уже потеряла всякое терпение, без конца пытаясь угадать то одного, то другого похитителя, а от усталости едва не валилась с ног.
– Выручить? А мне кажется, что я попала из рук одного бесчестного разбойника к другому такому же, ничем не лучшему. По крайней мере, анжуйский ублюдок хоть не прятал свое лицо! А вы, я смотрю, даже не осмеливаетесь показать мне свое!
Громкий смешок донесся до меня слева сквозь шум ливня. Я тут же повернула голову, но разглядеть не смогла ничего, кроме неясной крупной фигуры в некотором отдалении. И я опять накинулась на того, что был справа.
– Что же теперь? – резко спросила я.
Рыцарь посмотрел через мою голову на молчаливо наблюдавшего за нами всадника. Потом кивнул и снова заговорил со мной:
– Теперь мы будем скакать что есть духу, пока юный Жоффруа не нанес вам новый удар.
Слева опять послышался раскат хохота.
– И куда же мы скачем? – забросила я удочку еще раз, когда моя кобыла сорвалась в галоп, побуждаемая твердой рукой моего спасителя – он подгонял ее ударами в бок.
Ответа не последовало. Мы помчались дальше так, будто за нами гнался по пятам сам дьявол; время от времени пересаживались на свежих коней. Со мной больше никто не заговаривал, пока в сером свете занимающейся зари я не разглядела вздымающиеся впереди башни мощной и обширной крепости. Это напомнило мне о перспективе стать узницей. Не здесь ли предназначено мне провести остаток дней своих, во власти человека, который захватил меня как военную добычу?
Позднее, уже полностью придя в себя, я смеялась над тем, что не смогла сразу узнать, куда попала. До смерти уставшая, напуганная так, что почти ничего уже не соображала, я мчалась верхом, ничего не вида сквозь плотную пелену дождя – и не узнала свой дом. Родной дом! Ведь мы прискакали в Пуатье. Меня, корзину репы, доставили прямо домой. Когда вся моя свита – как охрана, так и наши похитители, – простучав копытами по мостовым города, въехала в затененный башней Мобержон парадный двор, я вся обмякла от облегчения, а голова шла кругом, пытаясь привести в порядок события нескольких последних часов. Вот уже спешат нам навстречу мой дворецкий и слуги, несут на подносах хлеб и сыр, кубки подогретого вина – а я-то ожидала холодного приема, насильственного брака, а затем его отнюдь не желанного закрепления. Здесь же меня ожидали уют, тепло и блаженное ощущение родного гнезда. Я соскользнула с лошади, измотанной не меньше меня, с трудом собрала все свои силы и на мгновение принуждена была крепко ухватиться за луку седла, делая глубокие вдохи, зажмурившись, распрямившись во весь рост. И лишь когда почувствовала, что ноги больше не подгибаются, решилась обернуться и взглянуть на человека, который заставил меня натерпеться страху. Уж теперь-то я получу ответы на некоторые вопросы! Мои подозрения быстро перерастали в уверенность. Все же мне хотелось узнать, почему он поступил именно так, а не иначе.
Напустив на себя равнодушный вид (насколько то было в моих силах), я обозревала круговорот коней и вооруженных людей: мои похитители с отменным аппетитом утоляли голод и жажду, непрестанно перебрасываясь веселыми шутками о юном Жоффруа, которому они так славно испортили удовольствие. Воины моей охраны торопливо глотали вино, такие же растерянные, как и я сама.
– Христом-богом клянусь! – При этих словах я резко повернула голову к говорящему. – Пришлось изрядно потрудиться. Черт бы побрал дурака Жоффруа, к тому же дурака неумелого!
Что ж, теперь я его узнала. И по голосу, и по ругательствам.
– Да еще и пить зверски хочется. Будьте любезны, подайте-ка мне кружку пива…
Да и кто иной это мог быть? Кто другой захватил бы меня с такой дерзкой самоуверенностью? И кто другой чувствовал бы себя как дома в моем чертовом парадном дворе?
Он подошел ко мне и поклонился, выказав больше уважения, нежели недавно его брат. С головы до пят его закрывала кольчуга, предназначенная для боя и быстрой скачки – благодаря этому его было не отличить от прочих воинов, если бы только не чувствовалась в нем неколебимая уверенность властителя. Снял с головы шлем, бросил не глядя своему оруженосцу, провел по всклокоченным, мокрым от пота волосам пятерней, даже не сняв кольчужную рукавицу. Он промок и перепачкался с головы до ног не меньше меня.
Анри Плантагенет оглядел меня:
– Очень славно.
Я застыла.
– Вам даже идет так. Я удивлен, хотя удивляться, вероятно, нечему.
– Так мне было удобнее.
– Никогда не приходилось видеть вас такой… неумытой, госпожа, – усмехнулся он. – Равно как и одетой столь неподобающе.
Я залилась румянцем. Когда мы помчались из Божанси в путь, на котором нас подстерегало столько опасностей, бессмысленно было одеваться в юбки. И сейчас я стояла в мужском костюме: камзоле и кожаных штанах, – вся покрытая потом и забрызганная грязью, волосы же тщательно упрятаны под фетровую шляпу. Я могла сколько угодно твердить, что так было удобно в дороге, однако под его изучающим взглядом почувствовала себя неловко до полного смущения. И к тому же сердилась на себя за то, что придаю так много значения его мнению обо мне.
– Стало быть, вы, как я понимаю, получили мое сообщение. Жаль, что вы не сумели раньше прийти мне на помощь.
Этой вспышкой недовольства я маскировала свое смущение. Я была до смерти уставшей. Мы оба утомились, однако по его виду никто бы этого не сказал. Не в последний раз я подумала, что утомить Анри не так-то просто и потребуется для этого что-нибудь посильнее, нежели скачка вихрем через его владения.
– Нет, не получил. Ваш гонец, должно быть, сбился с дороги. Такое случается.
Анри снял наконец кольчужные рукавицы и стал хлопать ими по бедрам, счищая налипшие комья грязи с кольчуги и сапог. Потом пригвоздил меня к месту осуждающим взглядом. Шутливого настроения как не бывало.
– О чем, интересно, вы думали? Знали же, какие опасности вас подстерегают. Вам не пришло в голову путешествовать с более сильной охраной?
Лицо его посуровело, на нем залегли морщины, придававшие Анри вид человека, давно повзрослевшего. Он не настроен был шутить, как и не испытывал ни малейшего сочувствия к перенесенным мною лишениям.
– Я хотела ехать как можно быстрее. Не могла же я знать, что на меня станут охотиться, когда после развода и двенадцати часов не прошло!
– Вам следовало этого и ожидать. Вы ведь не глупы!
Я провела в дороге долгие два дня. Почувствовала, как нарастает стеснение в груди, а к глазам угрожающе подступают слезы. С минуту я не осмеливалась заговорить.
– На ваше счастье, я вовремя прослышал о том, что замышляет мой непоседливый братец, – добавил Анри.
– Какое везение для меня! – выдавила я.
– Везением здесь и не пахнет. У меня одна из главных забот – не спускать глаз с Жоффруа.
– Поэтому-то вы оба и устроили на меня засаду.
Он вздернул подбородок с неподражаемым высокомерием:
– Вы, похоже, не слишком-то благодарны мне за свое спасение, госпожа. Со мной вам будет житься куда лучше, чем под властью Жоффруа, это я вам обещаю.
Я уже успела взять себя в руки.
– А у вас в седельной сумке случайно не припрятан прирученный поп, который только и ждет, как бы связать нас узами брака? Должна ли я благодарить вас за то, что со мной обошлись, будто… будто с окороком оленины?
– Мне редко приходилось видеть более красивый олений окорок! Но мне казалось, что я обращался с вами весьма учтиво, госпожа!
Кажется, Анри несколько растерялся, видя, что я не спешу его благодарить. На лице его появилось выражение неуверенности, и я о том нимало не сожалела. Под ложечкой все еще сосало от недавно пережитого страха, и на примирение меня вовсе не тянуло. К чему такая спешка, к чему вся эта чертова таинственность, если он уже знал, что я решила? Разве мы не договорились обо всем в соборе Богоматери? И разве я не поощряла его интересы теперь, когда стала свободна? Я ощутила, как волны гнева снова бегут по моим жилам.
– Вероятно, мне и следовало ожидать такого рыцарственного обхождения от анжуйца!
В глазах моего спасителя тоже вспыхнули сердитые искорки:
– Я совершенно точно знаю, как надлежит обходиться с вами. Вы обвенчаетесь со мною средь бела дня, сударыня, это не будет похоже на какую-то поспешную тайную сделку! У меня куда больше тонкости в обхождении, чем у моего братца. И хочу, чтобы вы знали: я покрыл огромное расстояние за неимоверно короткое время, дабы избавить вас от грязных объятий Жоффруа. Подо мной пали три великолепных скакуна, я весьма сожалею об их потере. Быть может, стоило оставить вас ему.
– И позволить Жоффруа стать герцогом Аквитанским? Думаю, на это вы бы не пошли. Но для чего было держать меня в неизвестности уже после того, как вы меня спасли? Этого я не понимаю!
– Мне это доставляло удовольствие.
– Видеть, что я в вашей власти? Видеть меня своей пленницей?
– Если угодно, да. – К моему удовлетворению, у него стали перекатываться желваки на скулах. – Будьте довольны тем, что я вам мешок на голову не накинул! А, наверное, так и надо было сделать, чтобы вы не язвили меня своим острым язычком!
Я сумела уязвить его непробиваемое самодовольство. Уже хорошо! Мой собственный гнев поулегся, сменившись легким раздражением.
– А почему вы от своего брата так таились? – требовательно спросила я.
Теперь я вспомнила об этом, и мне стало интересно.
– Потому что когда-нибудь в будущем мне еще может понадобиться, чтобы Жоффруа прикрыл мне спину. Я решил, что не стоит затевать с ним открытую вражду из-за такого пустяка, как похищение женщины.
– Пустяка!
Я набрала полную грудь воздуха, готовясь ответить ему, а гнев разгорелся во мне пуще прежнего. Но тут я увидела озорные огоньки в его глазах: он нарочно поддразнивал меня, и тогда я прибегла к самой язвительной учтивости, на какую была способна:
– Я распоряжусь, господин мой, чтобы о вас и ваших людях позаботились.
– В том нет нужды, госпожа. Мы задержимся у вас не дольше, чем на один час. Все, что нам необходимо, – горячая пища, пиво да овес для лошадей.
Я видела, что дворецкий уже отыскивает места в конюшнях и переворачивает вверх дном все кухни. В Анри Плантагенете чувствовалось умение повелевать, даже в моем собственном доме. Он протянул руку, ухватил кружку теплого пива с подноса проходившего мимо слуги и сделал большой глоток, потом вытер губы рукавом. После этого вперил в меня взгляд, на редкость серьезный:
– И что же теперь, Элеонора уже не королева Франции?
– Я не стану обсуждать это прямо здесь, – неучтиво буркнула я, потом вдруг спохватилась: – Скорблю о безвременной кончине вашего батюшки.
– Да. Как вы и сказали, это было неожиданно. – Он сделал шаг ко мне, протянув руку с кружкой пива. – Мы не можем оттягивать, Элеонора, надо все обсудить сразу.
– Понимаю.
Меня раздражала его повелительная манера. По двору пронесся порыв холодного ветра, и меня с головы до ног пронизала дрожь.
– Выпейте.
Он вложил кружку мне в руку.
Я отрицательно покачала головой, намеренно не подчиняясь ему. Анри сразу отобрал кружку.
– Не хотите – я сам выпью.
Он осушил ее до самого донышка, потом взял мою руку и поцеловал с неожиданной галантностью. Я подождала и выдернула руку.
– Вы неизменно учтивы и обворожительны, – усмехнулся он.
– Да, я именно такая, если мне не приходится скакать два дня и две ночи без малейшей передышки. А теперь ступайте, позаботьтесь о своих людях.
– Так-то вы благодарите своего избавителя?
И он пошел быстрыми шагами через двор.
– Именно. Пока я не приведу себя в полный порядок.
Но это я говорила уже ему в спину, отчетливо сознавая вновь, как я выгляжу: совсем не по-женски, неподобающе, к тому же вся заляпана дорожной грязью. Я повернулась и отправилась в свои покои в башне Мобержон. Слышала, как Анри смеется мне вслед, хотя в его смехе было скорее раздражение, чем веселье. Меня этот смех привел в бешенство, зато смертельная усталость почти прошла. Я снова ощутила прилив энергии и преисполнилась надежд.
«Слово чести, ты коварен, как целый мешок хорьков. Черт побрал бы тебя, Анри Плантагенет!» Мне вспомнилось, как когда-то, давным-давно, я думала, будто он лишен хитрости. Чудовищное заблуждение! Да он был настоящим королем среди хорьков и был способен уговорить кролика прыгнуть в мешок самому, из доверия к доброму другу [88]88
В Средние века в Западной Европе ручные хорьки широко использовались для охоты, в частности, на кроликов.
[Закрыть].
Я искупалась, переоделась – по какой-то необъяснимой причине мне расхотелось оставаться в мужской одежде, – и настроение у меня резко улучшилось. Я тщательно все обдумала. Пусть он сам проявит инициативу. Мне хотелось, чтобы за мной поухаживали, вот пусть он и ухаживает. Мне хотелось хотя бы притвориться, что я – желанная женщина, а не предмет важного политического союза.
