Текст книги "Работа над ошибками (Puzzle)"
Автор книги: Андрей Буторин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Алексей посмотрел на возлюбленную и улыбнулся ободряюще. Илма попыталась ответить тем же. Но улыбка вышла жалкой.
– Леша, мне страшно! – прошептала девушка.
– Потерпи, родная, я ведь с тобой...
– За тебя мне еще страшнее.
– С нами все будет хорошо, вот увидишь!
– Поцелуй меня...
Алексей потянулся к Илме, но мешали ремни кресла. Только он начал их отстегивать, как мягкий толчок оповестил о начале полета. Но Алексей знал, что до начала работы ракетных двигателей есть еще немного времени, поэтому все же отстегнул ремни, наклонился над креслом своей любимой и нежно поцеловал ее в мягкие теплые губы.
– Я люблю тебя, – прошептал Алексей проникновенно-нежно.
– И я люблю тебя, – ответила та, которую он назвал своей женой.
– Значит все будет обязательно хорошо!
Алексей не успел все-таки до включения ракетного двигателя. Причем, похоже, что включился сразу основной, минуя вспомогательный, потому что перегрузка нахлынула слишком уж резко.
“Это все из-за Октаэдра, из-за его дурацких законов!” – раздраженно подумал Алексей, с трудом втискиваясь в кресло и пристегиваясь.
– Почему так... тяжело? – испуганно спросила Илма.
– Это перегрузка, потерпи, она скоро кончится.
– А почему мы ничего не видим кругом?
– Ты не видишь?! Наверное, это от перегрузки потемнело в глазах...
Илма возмущенно фыркнула:
– Я вижу! Тебя, кресло, стену. А что за стеной – не вижу! Мы ведь полетели “посмотреть”!
– Прости меня, я балбес! – хлопнул себя по лбу Алексей.
Он вспомнил последние инструкции Митрича и нажал одну из выпуклых клавиш на панели управления. В прошлый раз управление кораблем было для них с Колькой Пеструхиным недоступно, панель заблокировали наннги, чтобы “подопытные кролики” ничего не смогли испортить. Теперь же Митрич снял блокировку и пояснил некоторые полезные из возможных действий. Например, и это, собственно, являлось самым важным, он рассказал, как можно включить экраны наружного наблюдения. В прошлый полет Алексей с Колькой ничего не видели, кроме надоевшей тесной кабины – наннги не посчитали нужным развлекать “кроликов”. Теперь же без внешнего наблюдения полет вообще мог оказаться бессмысленным. Но Алексей все сделал правильно, и часть стены перед ним и Илмой словно бы растворилась, открыв перед собой... однородную светло-серую пустоту, которая словно излучала из себя мягкий свет.
Перегрузка резко кончилась вместе с оборвавшимся шумом двигателя. Наступила невесомость, которая понравилась Илме гораздо больше. Девушка даже тихонечко засмеялась от непривычных ощущений: внутри “защекотало”, как при раскачивании на качелях.
Алексею, однако, смеяться вовсе не хотелось.
– Где же космос? – пробормотал он, тупо уставившись в светлую пелену перед кораблем.
– Зачем он тебе? – продолжая улыбаться, спросила Илма.
– Он мне не нужен, просто он должен быть!
– Кому?
– Что кому? – Алексей удивленно поднял брови.
– Ну, у вас же как говорят: Васька мне червонец должен, или там: ты должен помочь маме вскопать огород... А космос – он кому что должен?
Алексей растерялся.
– Космос мне, конечно, червонец не должен... Но быть-то он все равно должен – и мне, и тебе, и всем! Это ведь незыблемо! Тут слово “должен” играет несколько иную роль, чем в приведенных тобой примерах. В данном случае оно означает непременное, неизбежное свершение! Космос должен быть, потому что он быть должен! Ясно?
– Не очень, – пожала плечами Илма. – А ты меня любить должен?
– Непременно и неизбежно! – Алексей наконец-то улыбнулся.
Корабль между тем огибал Октаэдр по своей невысокой орбите. Поверхность маленького странного мира была видна сверху очень отчетливо. “Километров десять, – прикинул Алексей. – Как с самолета”. С такой высоты Октаэдр действительно казался октаэдром – фигурой, состоящей из восьми треугольных граней. Каждая из этих граней отчетливо выделялась по доминирующему цвету среди соседних. После красного треугольника Рега начался внизу зеленый участок Земли, затем – серая грань глиняной пустыни. А вот за ней...
...за ней должна была начаться следующая грань – та самая, видеть которую еще никому не доводилось. Но, похоже, что даже отсюда, с десятикилометровой высоты, неведомое оставалось неведомым. Хуже того – оно было страшным. Потому что его просто не было! Не в том даже смысле “не было”, что в поверхности планеты зияла на его месте черная треугольная дырка, или еще что-нибудь типа того... “Не было” – значит просто НЕ БЫЛО! Ни на поверхности Октаэдра, ни над ним, ни под ним, ни внутри его... НИГДЕ и НИЧЕГО!
“Так было со мной до моего рождения”, – подумал вдруг Алексей, невольно повторив почти “дословно” мысли Спиридонова, впервые достигшего границы нечто. Про Спиридонова, кстати, и про всех остальных погибших и умерших Алексей в этот миг вспомнил, осветив сознание лампой-вспышкой: “Они сейчас, наверное, там. И... Лариса тоже...”
В страшном сне бывает, что не можешь ухватить сути увиденного: форма, цвет, назначение предметов порой меняется непрерывно и нелогично. Но там хотя бы можно оперировать самими понятиями “цвет”, “форма”, “логика”. Здесь же нелогичной была сама логика, если она вообще существовала в этом пространственно-временном участке... Да нет же, нет! Не было здесь никакого пространства, никакого времени тоже! В “лучшем” случае то, что открылось перед Алексеем и его спутницей можно попытаться назвать “входом в Бесконечность”. Но только попытаться. Называть все же не стоит...
Смотреть в жуткую пустоту становилось уже невозможно. Алексей почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Сознание не могло воспринимать больше увиденного (точнее – НЕувиденного), впрочем, оно его и не воспринимало. Оно стонало и выло от ужаса!
Хотя, нет! Это выло не сознание! Алексей постепенно возвращался своими чувствами на корабль: осторожно, словно пробуя пальчиками холодную воду, они не торопясь занимали положенные “места”. Как раз одним из первых вернулся к исполнению своих прямых обязанностей слух. Он-то и отметил, что тоненький вой доносится не из глубин сознания, а явно извне. Когда к нему подключилось зрение, Алексей увидел наконец, что воет Илма, свернувшись клубком в своем кресле и трясясь всем телом. Глаза же девушки, непостижимо широко раскрытые, между тем устремлены были в бездну.
Алексей, отворачиваясь от стены-экрана насколько это было возможным, подплыл к жене и попытался дрожащими руками отвернуть ее голову от кошмарного зрелища. Но мышцы Илмы словно окаменели. Алексей заслонил тогда собой экран, втиснувшись между ним и креслом Илмы. Взгляд девушки не изменился, оставаясь таким же остекленело-безумным и направленным словно бы сквозь Алексея все туда же – в НИКУДА.
И только потом, когда, видимо, кроме чувств вернулся к Алексею и разум, он догадался просто выключить экран. Ничего не изменилось. Корабль подлетал уже к самой границе с Великой Пустотой, и онаначинала овладевать кораблем независимо ни от чего.
Глава 23
Алексей понял вдруг, что сидит не в кабине космического корабля, а в тесном и темном шкафу. Даже пылью отчетливо пахло. Защитного костюма на Алексее не было. Рядом, привалившись к нему всем телом, не шевелясь, сидела Илма, тоже без “скафандра”. Алексей сразу забыл и про шкаф, и про пыль.
– Илма, Илмушка, родная, очнись! – затряс он девушку за плечи.
Илма еле слышно замычала. Алексей обрадовался даже этому бессмысленному звуку. Он прижал к себе нежно жену, провел рукой по ее коротко стриженным волосам. Илма пошевелилась, отвечая, казалось, на ласку этим движением. Тогда Алексей нащупал в темноте своими губами губы любимой и, как когда-то уже возвращая ее к жизни после плена черного алмаза, стал горячими поцелуями отнимать у небытия свою любовь снова.
Ему это удалось. Илма сначала робко, бессознательно ответила на поцелуй едва заметным движением губ, но затем решительно обхватила ими губы Алексея и стала судорожно, неистово мять их в порыве вспыхнувшей страсти.
“Эх, тесен шкафчик!” – мелькнула в голове у Алексея циничная мысль, вслух же он прошептал, едва увернувшись от губ Илмы:
– Милая, хватит! Не здесь и не сейчас!
– А где мы? – опомнилась, наконец, Илма. – Мне было так страшно...
– Минуту назад мы были в кабине корабля. А сейчас – в каком-то шкафу. Но что-то мне подсказывает, что нам из него лучше пока не вылезать.
– Да где же мы все-таки? – не унималась Илма.
– Я же сказал: в шкафу!
– А шкаф где?
– Понятия не имею! – честно признался Алексей.
– Так давай посмотрим! – Не дожидаясь ответа, Илма приоткрыла чуть-чуть дверцу шкафа.
Шкаф стоял в классе. В обычном школьном классе обычной советской школы. По крайней мере, именно в советских школах стояли такие парты: скошенный деревянный стол с двумя откидными крышками, соединенный с грубой деревянной же скамьей со спинкой. Столешницы парт выкрашены салатовой краской, все остальное – серой. Как бы то ни было, именно за такими партами провел Алексей десять лет своей жизни. Да и коричневая доска на стене была точно такой же, какой помнил ее Алексей. Сейчас, в современных российских школах, насколько он знал, и доски были преимущественно зелеными и зачастую не деревянными, и парты – не партами, во всяком случае – совсем не такими.
– Это – школьный класс моего детства! – шепнул Алексей Илме.
– У вас тоже были кооррунии?! – ахнула Илма.
– Ч-чего?!
– Кооррунии – плетеные разноцветные коврики для сидения учеников, – пояснила Илма. – Вот, как здесь, видишь?
– Что “видишь”? – не понял Алексей.
– Я же говорю: кооррунии! – начала сердиться Илма. – Вон, возле каждого теерриваа – наколенной доски для занятий.
– Ты издеваешься, или шутишь так? – слегка обиделся Алексей. – Я вижу здесь только парты. А доску – только одну. На стене.
– Какие еще парты? – Илма тоже начала обижаться. – Сам издеваешься, выдумываешь какие-то дурацкие слова...
– Стоп-стоп-стоп! – стало доходить до Алексея. – А какого цвета стены в классе?
– Они деревянные, некрашенные... Какого цвета? Желто-серые, наверное...
– Они не деревянные, а кирпичные, снизу выкрашенные темно-зеленой краской, а сверху – побеленные! – торжественным шепотом парировал Алексей.
– Мы что, видим по-разному? – моментально догадалась Илма.
– Угу! Разные реальности. Вернее – ассоциации. У тебя и у меня – школа, только у каждого из нас – “своя”. Только вот почему именно школа? При чем тут школа?
– Наверное потому, что это тоже школа! – пожала плечами Илма.
Алексей набрался смелости и высунул голову из шкафа. Да, класс как класс: парты в три ряда, учительский стол у окна, окон тоже три, на потолке лампы с абажурами из трех широких колец разного диаметра – все точно так, как в его школе!
Алексей убедился, что в классе никого нет и осторожно вылез из шкафа, готовый в любое мгновение шмыгнуть туда снова. Удивительно, но особого страха он не испытывал, страх был именно на школьном уровне – не застал бы учитель с сигаретой в туалете. Что-то вроде того... А то, что по идее и класса-то никакого быть сейчас не должно, Алексея как-то совсем не волновало. Летел, летел на космическом корабле, оказался в пыльном шкафу – какая ерунда! Словно тумблер какой в мозгу щелкнул и вырубил саму возможность чему-то удивляться. А может, просто устал уже Алексей удивляться после всего...
Хотя нет – ему стало интересно, что же видно из окон этого класса. Алексей подошел к ближайшему окну и приоткрыл занавеску. И тут же резко задернул ее снова... За окном было все то же НИЧТО.
Илма подошла сзади и тоже хотела взглянуть за окно. Но Алексей хорошо помнил, чем закончилось для нее знакомство с Пустотой и остановил девушку:
– Не надо, тебе это не понравится!
– А что там?
– То же самое, что мы видели на экране корабля...
Илма побледнела. Алексей испугался, что она снова потеряет сознание. Но Илма справилась со своими чувствами. Правда, от окон она на всякий случай отвернулась. Зато взгляд ее упал на учительский стол (в Илминой “ассоциации” это тоже был стол, только более грубый, чем видел его Алексей, и некрашенный, из гладко оструганных досок), и нечто на этом столе привлекло к себе внимание девушки.
– Алексей, ты только посмотри на это! – Илма подошла к столу и принялась разглядывать лежащие на нем небольшие яркие предметы.
Алексею показалось сначала, что это елочные игрушки – разноцветные и блестящие. Вот только форма у всех у них была одинаковой... Алексей подошел поближе к столу. Двадцать, или около того, фигурок лежали, играя красками. А форма... Очень какая-то знакомая форма... Ответ уже лежал готовеньким в сознании Алексея, только ему почему-то страшно было его “прочитать”. Помогла Илма:
– Леша! Это же все октаэдры!
Да, он конечно же сразу понял это. Октаэдры. Маленькие, с ребрами сантиметров по семь, они действительно казались всего лишь игрушками, детскими поделками. Только почему-то веяло от этих безобидных на первый взгляд игрушек чем-то запредельным – не жутким даже, а невозможным.
И, в то же время, ужасно притягивали к себе эти “игрушки”. Рука Алексея, будто по своей собственной воле, потянулась к ближайшему октаэдру. “Что я делаю?!” – “завопил” Алексей мысленно. Бисеринки пота выступили на лбу. А отдернуть руку не хватало почему-то сил, ее растопыренные пальцы все приближались и приближались к яркой фигурке... Коснулись ее, чуть подрагивая... Алексей почувствовал легкий холодок и некоторую упругость поверхности. Приглядевшись, он увидел, что пальцы не касаются все же самой поверхности октаэдра – до нее оставалось где-то еще с полсантиметра, словно фигурка окружена неким защитным полем.
Алексей попытался ее приподнять. Это получилось. Фигурка весила с килограмм, что при довольно скромных размерах казалось неожиданным. Тем не менее Алексей поднес октаэдр к глазам. Маленькая копия какого-то мира предстала перед ним: вот горы, ниточка реки, какая-то растительность, а вот и малюсенькие домики... Чуть повернув фигурку, Алексей на другой треугольной грани разглядел множество мельчайших строений, составляющих упорядоченную структуру. Видимо, город... На следующем треугольнике – тоже домики, только пореже, а вокруг – лес, озеро с копеечную монетку... Наконец, Алексей повернул к себе октаэдр той гранью, которой он стоял на столе.
Он уже предчувствовал, что там увидит, но никак не ожидал, чем это может закончиться... Восьмой гранью маленького октаэдра была, конечно же, знакомая жуткая Пустота – все то же самое абсолютное ничто. Только сейчас оно не отталкивало, а напротив, притягивало к себе. Притягивало в буквальном смысле этого слова, всасывало в себя, вбирало, впитывало, лишая малейшей возможности сопротивляться этому мощнейшему притяжению.
Алексей влетел в Пустоту, как в воронку, закручиваясь, как ему показалось, сразу по нескольким осям. Вокруг – сверху, снизу, по бокам – все мелькало, крутилось, мельтешило... “Значит я не в Пустоте, раз чего-то вижу”, – успел подумать Алексей, как мельтешение прекратилось. Теперь он будто бы парил над миром – над тем самым миром маленького октаэдра, что держал только что в руках, только сейчас этот мир стал большим, настоящим, а Алексей наблюдал его с высоты птичьего полета. Это был вовсе не земной мир, и уж точно не “их” Октаэдр. Этот мир был прекрасен, как родная Земля, но в то же время являлся чем-то совсем другим... Что именно казалось другим – Алексей никак не мог уловить. Тем более – он уже не летел, а шел по широким улицам незнакомого, странного, необычного, но прекрасного города. Навстречу шли существа, ничуть не похожие на людей, но Алексей видел, что они тоже прекрасны, что они умны, добры, великодушны... А вот он уже плывет в зеленых океанских глубинах, где видит на самом дне шарообразные серебристые строения, соединенные между собой полупрозрачными трубами... Внутри труб – постоянное движение: проносятся, похожие на поезда метро, аппараты... А вот уже лес, наполненный свежестью, светом, радостью! Поют птицы, неведомые звери грациозно танцуют на поляне... И вновь полет – теперь уже над горами, величественными и гордыми в своей неприступности.
Толчок! Алексею показалось, что он со всего маху врезался в бетонную стену. Перед глазами заплясали разноцветные искры. В ушах зашумело. В общем, стало очень хреново. Кто-то взял Алексея под руку и бережно посадил на что-то твердое.
Постепенно и зрение, и слух вернулись. Было почему-то очень холодно, Алексея трясло. Хоть еще и смутно, но ему удалось разглядеть, что находится он все в том же классе и сидит сейчас за учительским столом, но в руке уже не было октаэдра-игрушки. Она валялась на самом краю стола. Алексей невольно отвел взгляд в сторону. В подобные игрушки больше играть не хотелось.
Рядом стояла испуганная Илма. Она все еще придерживала Алексея за плечо.
– Леша! Леша, ты в порядке? – Судя по всему, Илма произносила эту фразу уже давно.
– Да, да... – хрипло проговорил Алексей, откашлялся и добавил: – Все, я в порядке.
– Ты так меня напугал! – Голос Илмы дрожал. Еще чуть-чуть – и заплачет.
– Ну, все, все, милая! – Алексей протянул руку к девушке и обнял ее за талию.
– Тебя не было здесь, ты был камнем... – все же завсхлипывала Илма. – Я трясла тебя, трясла, кричала, кричала... Только когда вырвала из твоей руки эту фигурку – ты вернулся.
– Спасибо тебе, родная! – Алексей притянул Илму и посадил к себе на колени. Прижался к ее груди, услышав частый-частый стук растревоженного женского сердца. Сказал, как выдохнул: – Как же я люблю тебя, Илмушка!
– Я тоже люблю тебя, – Илма всхлипнула последний раз и шмыгнула носом. – Но я сейчас все-таки задушу тебя лучше, чтобы ты не доставлял мне больше таких переживаний!
Может быть так оно и случилось бы, но Илме помешали. За дверью послышались шаги. Алексей схватил девушку за руку и потащил к шкафу. Залезть в него они успели одновременно с появлением в классе двух человек.
Глава 24
Это были именно люди – две женщины. Алексей сразу же узнал обеих. Одна, молодая, стройная, в темно-зеленом, элегантно облегающем ладную фигурку платье – его учительница географии, Светлана Евгеньевна; другая, лет под пятьдесят, в строгом темном костюме, сама тоже строгая, даже суровая – Мария Антоновна, учитель истории и обществоведения.
У Алексея екнуло сердце – когда-то он был по-детски влюблен в географичку. Ее вздернутый носик, чуть припухлые губки, светлые волосы с короткой стрижкой, глаза, загадочные и всегда немного грустные – все это было так знакомо, словно и не прошло с тех пор больше десяти лет... Это лицо он постоянно рисовал на ее уроках: рисовал на полях учебника, на промокашках, а однажды нарисовал прямо в тетради по географии, да так и сдал эту тетрадку ей на проверку. “Алексей, не надо этого больше делать”, – тихо и слегка печально сказала ему на следующем уроке Светлана Евгеньевна, возвращая тетрадь. “Почему? Ведь вы – самая красивая женщина на свете!” – хотелось закричать в ответ Алексею, но он, конечно же, промолчал, сгорая от стыда.
Теперь он смотрел на «Светлану Евгеньевну» и чувствовал, как к сердцу подступает обида. Почему именно она?! Ведь это же все обман! А она... она не могла обманывать! Она оставалась в глубине его души светлым лучиком из далекого детства. Первой, самой чистой, самой светлой, как само ее имя, любовью...
А вот Мария Антоновна – та здесь как раз кстати! От нее всегда можно было ждать любой гадости. Оскорбить ученика для Марии Антоновны – плевое дело! Невзлюбить кого-то и ставить ему потом двойки за правильные ответы – проще простого! Классе уже в десятом они даже устроили как-то “Марьюшке” забастовку, всем классом не явившись на ее урок. Но не просто прогуляли, а пошли к директору и потребовали замену учителя. Наивные! После этого Мария Антоновна, которую конечно же не заменили, только стала еще злее и отыгрывалась на всех направо и налево.
Детские воспоминания пронеслись в голове Алексея, всколыхнув полярные чувства: любви и ненависти, добра и зла, справедливости и подлости... Был ли в этом спрятан какой-либо смысл, или образы двух учительниц возникли в мозгу случайно?
Судя по реакции Илмы, она “увидела” тоже нечто подобное: сначала на губах девушки заиграла добрая улыбка, а потом брови ее слегка нахмурились...
Между тем две “учительницы” подошли к столу с октаэдрами.
– Это и было вашим заданием для первоклашек? – скрипучим голосом спросила “Мария Антоновна”.
– Да, – мягко, как дыхание ветерка, ответила “Светлана Евгеньевна”. – Задание называется “Паззл”. Дети должны были из кусочков различных миров собрать фигурку – маленькую модель населенной планеты. Исходный материал требовалось выбирать с учетом максимальной схожести условий. Форма планеты – октаэдр, состоящий из семи граней, подобранных учениками, и восьмой – для связи и наблюдения отсюда.
– Собрать такую мозаику вполне под силам малышам даже дошкольного возраста! – буркнула под нос “Мария Антоновна”.
– Да, но модель должна быть обязательно действующей! И каждый из семи кусочков обязан принадлежать населенной планете! Семь кусочков разных планет должны составить единое целое, причем, максимально гармоничное! В идеале – единый народ из семи различных рас, населяющий одинаково пригодную для жизни всех планету. Дети потрудились на славу, все очень волнуются, ведь это первое их домашнее задание! Поэтому я и попросила вас помочь мне – не хотелось бы что-то случайно пропустить и обидеть какого-нибудь ребенка недостаточным вниманием к его работе.
– Балуете вы их, Светлана Евгеньевна! – покачала головой “Марьюшка”, но все же села за учительский стол. За парту напротив стола присела “географичка”.
“Мария Антоновна” взяла в руки первый октаэдр – тот самый, что “посмотрел” Алексей. Перевернула “пустой” гранью к себе, и...
...прекрасный мир, так поразивший Алексея своей гармонией, вновь предстал перед ним во всей своей чарующей красоте. Пропал класс, пропали масштабы, пространственные ориентиры, стерлись понятия “далеко-близко”, “высоко-низко”... Да и скорость “показа” постепенно становилась такой, что человеческий мозг не в состоянии был уже зафиксировать что-либо конкретное: вначале мелькали лес, море, город, какие-то лица, а потом все это слилось в сплошное пестрое пятно. Алексей судорожно сжал веки, поскольку его буквально стало укачивать от этого безумного хоровода. Илма рядом тихонечко ойкнула и тоже зажмурилась.
Все закончилось очень быстро. Алексей понял это даже сквозь закрытые веки, просто в мозгу словно что-то щелкнуло. Он осторожно раскрыл глаза и увидел все тот же класс. “Учителя” обсуждали работу.
– По-моему, это просто чудесно, – улыбнулась “Светлана Евгеньевна”.
– Неплохо, неплохо, – согласилась “Мария Антоновна”.
– Вы заметили, как счастливы существа, населяющие этот мир? – “Географичка” сама вся светилась счастьем.
– Ну, счастье – понятие нематериальное... – неопределенно ответила “Марьюшка”.
– Так как же мы все-таки оценим эту работу? Я считаю, безусловно “отлично”...
– Ну, раз вы так считаете...
– А разве тут могут быть какие-то сомнения?
– Мне не очень понравился этот океан... Глубинные поселения, они как-то не вполне вписываются в целостную картину мира, вы не находите?
– Я считаю, напротив! Они прекрасно дополняют собой наземные поселения, раскрывая максимальное использование предоставленных возможностей!
– Ну, раз вы так считаете... – снова повторила “историчка”, дернув плечами.
– Так что, ставим “отлично”? – “Светлана Евгеньевна” занесла ручку над журналом.
– Ставьте, вам ведь принимать окончательное решение, мой голос только совещательный... Кстати, как вы собираетесь в дальнейшем распорядиться этими работами? Утилизировать, или вновь возвращать составные части в исходные миры?
– Возвращать не имеет особого смысла – кусочки столь малы, что вряд ли сыграют решающую роль в исходных, “донорских” мирах. Тем более, я запланировала в качестве нового задания создание планетной системы: заданные параметры по центральной звезде, исходя из них – подходящие параметры орбиты для населенной планеты, несколько ненаселенных планет разных групп... Если с таким заданием ученик справится, то его систему можно будет оставить для дальнейшего самостоятельного существования, или передать ученикам более старших классов для дальнейшей работы. Ну, а недостойные для использования работы придется, конечно, утилизировать...
Следующий мир был первобытным миром дикой природы, в котором “хозяйничали” племена, не поднявшиеся еще в своем развитии до какого-либо уровня цивилизации... Алексею не удалось рассмотреть подробности, поскольку вновь картина мира превратилась в мелькающее красками пятно. Только пятном этим являлся весь окружающий мир, так что глаза снова пришлось закрыть.
“Дикий” мир получил “четверку”, хоть и был по-своему хорош. Что ж, “четверка” – это и есть “хорошо”...
Когда Алексей увидел Никольское, он невольно вздрогнул. Сверху разрушенное село, заваленное горами трупов, казалось просто ужасной дымящейся помойкой. Еще, до того как картинка смазалась, Алексей успел увидеть лежащего навзничь на полу своей лаборатории Митрича. Старик был мертв. Больно кольнуло сердце. Хоть и не стала эта смерть неожиданностью, но Михаила Дмитриевича было очень жалко. Второй раз умер этот хороший человек и, похоже, на сей раз – окончательно...
– Это какой-то кошмар! – услышал Алексей, еще не открывая глаз. Голос принадлежал “Марьюшке”. – Это просто отвратительно!
– Ну, зачем вы так категорично, Мария Антоновна? – Чувствовалось, что в глубине души “Светлана Евгеньевна” согласна с коллегой. – Мир ведь все-таки существует, население приспосабливается...
– Приспосабливается?! Эту мерзкую резню, эту бойню вы характеризуете именно так?! – “Марьюшка” возмущалась, похоже, искренне. – Я уж не говорю о полнейшей несовместимости всего в данном, с позволения сказать, мире! Что это за море, погубившее целую расу?! Кстати, вы заметили хитрость ученика: море ведь взято с той же планеты, что и село, разрушенное в итоге “приспособившимся населением”? Это уже грубейшая ошибка! Не ошибка даже, а сознательное нарушение! Атмосфера еще одной грани непригодна для дыхания жителям всех остальных. А пустыня эта? Разве она с населенной планеты?
– Видимо, вы пропустили, Мария Антоновна, – очень мягко возразила “географичка”. Сама исходная планета разумна...
– Ну и что из этого следует? А разве маленькая ее часть разумна?
– Здесь нельзя ответить однозначно... Вы же видели, как она помогала жителям...
– Копной сена? Ну, знаете!
– И все же, данный октаэдр не так прост, как вам кажется...
– Он не прост – он нелогичен! Он отвратителен! Нежизнеспособен! Да это же просто пародия какая-то! Давайте переходить к следующей работе!
– А с этой что же? – удивленно округлила свои красивые глаза “Светлана Евгеньевна”.
– Вы еще спрашиваете? В утиль!!! Явная “двойка”!
– Так нельзя! – Тон “географички” неожиданно приобрел жесткость. – Да, ошибок здесь хватает, нестыковок тоже, но посмотрите, как объединилась часть населения, состоящая из трех разных рас против общих врагов! И победили, заметьте!
– Какой ценой! Потеряв почти всех боеспособных членов! А город? Его жители вообще – аморфная масса. Куда ветер дунет – туда их и понесет! Не понимаю, что вы предлагаете? Поставить “отлично”? Или “пять с плюсом”? – “Мария Антоновна” даже фыркнула презрительно.
– Дело еще в том, – словно оправдываясь, заговорила “Светлана Евгеньевна”, – что это работа самой младшей ученицы класса... Все же я прошу вас согласиться на удовлетворительную оценку, пусть на “троечку”, но все же...
– Да делайте, что хотите! – махнула рукой “Марьюшка”. – Я уже говорила: вам решать! Только балуете вы все же их, Светлана Евгеньевна!
– Ну... – развела руками “географичка”, которая действительно очень любила своих учеников.
– Да! – подняла указательный палец “историчка”. – Только после оглашения оценок не забудьте утилизировать этот мерзкий мирок!
– Безусловно! – кивнула “Светлана Евгеньевна”. – Этот октаэдр непременно будет уничтожен, я вам обещаю!
...Алексей, в котором постепенно, во время всей беседы “учителей” закипала злость, при последних словах “любимой учительницы” буквально взорвался. Забыв обо всем, он выскочил из шкафа и закричал:
– А что вы пообещаете погубленным людям?!
Странно, но его крик остался совсем без внимания. “Учителя” даже не повернули в сторону Алексея голову. Зато Илма выскочила следом и потянула Алексея за рукав обратно в шкаф. Но он выдернул руку и уверенно направился к учительскому столу. И, удивительно, непостижимо, но чем ближе подходил он, тем стол становился все дальше и одновременно все огромней, пока, наконец, не стал примерно таким, каким бы видела этот стол, например, муха.
Но Алексей все же продолжал бежать, а за ним, не отставая, Илма. Вдруг Алексей увидел, что он уже не бежит, а летит и впрямь как муха! Он тут же воспользовался этим и круто спикировал на учительский стол. Рядом грациозно спланировала Илма.
– Что вы себе позволяете?! – заорал, задрав голову, Алексей. Он увидел при этом далеко в вышине только лишь два круглых светлых пятна, ничуть не похожие на лица. – Какое право вы имеете решать судьбы людей?! Вы кто, Боги?! Но даже если и так, почему вы так поступаете?! Чем же тогда вы, Боги, лучше нас?..
“Мария Антоновна” взяла в руки очередной октаэдр и, заметив на поверхности стола две маленькие соринки, смахнула их на пол.
Глава 25
Сознание вернулось к Алексею стремительно, не так, как бывает после долгого сна, когда сон отступает нехотя, цепляясь своей теплой ватной мягкостью за более-менее “острые”, “выступающие” мысли... И в то же время – все, что происходило в классной комнате, вспоминалось именно как сон, только подробно, без провалов, как, опять же, бывает при попытках восстановить только что увиденное сновидение.
Илма сидела рядом все в той же тесной кабине регинянского космического корабля, пристегнутая ремнями все к тому же креслу-ложементу. Да и сам Алексей находился в таком же положении. Оба – в “скафандрах”, как и в начале полета... Брови Илмы хмурились, но не сердито, а задумчиво. И девушка первой задала терзавший обоих вопрос:
– Это был сон? Или ты тоже что-то сейчас видел?
Алексей потер подбородок.
– А что именно я должен был сейчас видеть? – подошел он к вопросу осторожно.
– Не надо так! – нахмурилась Илма. – Давай по-честному!
– Ну, хорошо, я видел, как мы с тобой сидели в шкафу...
– Это я тоже видела, а еще?
– Я видел классную комнату моей бывшей школы, видел двух учителей, которые...
– ...Рассматривали октаэдры и ставили за них оценки? – подалась вперед Илма.
– Ты тоже видела это?
– Да... только все происходило в помещении для занятий моего села... Там были два наставника из моего детства.
