Текст книги "Повесть о потерпевшем кораблекрушение"

Автор книги: Андрей Колганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 51 страниц)

«Все земли на островах – наши, а все вы – только пришельцы» – нарочито равнодушным голосом сказал один из вождей.

«Что изменится, если я соглашусь с тобой?» – спросил Обер. – «Люди уже живут на этой земле, и согнать их можно только войной. Хотите ли воевать со всеми народами на Островах?» – Обер пытливо оглядел вождей. Те насупленно молчали. – «Нужна ли вам большая война?» – снова спросил он.

«Паари не затевают войн первыми» – после затянувшегося молчания пробормотал себе под нос первый военный вождь, сидевший прямо напротив Обера.

«И я не хочу войны. Я хочу прочного мира между нами» – отчетливо проговорил Обер.

Гораздо сложнее, чем с военными вождями, было договориться со жрецами паари. Некоторые из них едва ли не порывались объявить поход за освобождение исконных земель паари от проклятых пришельцев, и требовали принести Обера в жертву богам. Обер высмотрел в группе жрецов одного, как ему показалось, самого разумного, и начал вести беседу, обращаясь к нему одному:

«Пока идет война, в народе в почете военные вожди, и даже простой воин ценится подчас выше жреца. Если установится мир, то мудрость жрецов будет цениться выше, чем сила воинов. Разве не вы устанавливаете сроки и правила охоты и рыболовства? Разве не вы храните знание, когда начинать возделывать огороды и когда собирать урожай? Сейчас все споры между людьми решают военные вожди, потому что все подчинено защите народа паари. Если будет мир, к жрецам пойдут люди за мудрым разрешением споров. Будет мир, будет и торговля. А мера и вес, правила и законы – в ваших руках.

Я могу еще долго говорить, но мудрому и этого довольно» – Обер уважительно наклонил голову и прекратил разговор. Жрец молча смотрел на него, потом молча кивнул, неизвестно чему, и пошел прочь от группы беседующих, жестами подзывая к себе остальных жрецов.

Через два дня первый военный вождь снова позвал к себе Обера:

«Скажи, человек с бледной кожей, что ты требуешь в обмен за мир?»

«За мир я не требую ничего. Но если ты хочешь мира, то желаешь и нашей победы. Если ты желаешь нашей победы, то я могу попросить у тебя помощи?» – Обер поднял глаза на первого военного вождя.

«И какой же помощи ты хочешь?» – спросил вождь, сохраняя на лице непроницаемое выражение.

«Нам очень помогли бы четыре десятка твоих воинов» – ответил Обер.

Вождь был заметно удивлен, хотя и пытался скрыть свои чувства:

«Зачем вам четыре десятка воинов, когда вы ведете счет на тысячи?»

«Затем, что мы хотим напасть на противника внезапно и первым делом захватить пушки – большие трубы на колесах, стреляющие огнем. Пока воины верховного вождя имеют их, нам не одержать верх. А воины паари никем не превзойдены в искусстве действовать незаметно для врага. Если они одолеют охрану пушек, так, что та не поднимет тревоги, это будет уже половина победы. Я долго думал, и решил, что никто, кроме воинов паари, не справится лучше с этой задачей» – закончил Обер.

Через два дня случайный охотник, из тех, что изредка рисковали забредать в эти леса, мог бы наблюдать странную картину – четыре десятка воинов-пулагов, предводительствуемых белым человеком. Но случайный охотник им не встретился, и Обер вместе с воинами благополучно вышел к месту встречи с отрядом повстанцев-топеа. Этому отряду, насчитывавшему три сотни человек, предстояло совместно с воинами-паари сыграть главную роль в захвате артиллерии у действующей армии.

Обер провел в лесном лагере три недели. Лишь убедившись, что стена отчуждения между топеа и паари (которая, к сожалению, никуда не исчезла) не помешала им найти общий язык в их воинском деле, он отбыл в Латраиду. Наступала весна. Степи и полупустыни покрылись ковром цветов. Представители крупнейших отрядов повстанцев назначили в один из этих весенних дней срок выступления. Каждому командиру отряда был вручен конверт с его частью плана операции.

…На рассвете 9-го тамиэля весны 1467 года в дверь квартиры Обера, расположенную в Латраиде, в том же здании, где находилась контора телеграфной компании, чуть слышно постучали. До назначенного срока выступления оставалось полтора дня, и Обер почти не смыкал глаз. Он тут же подошел к двери, взводя курок револьвера, и шепотом спросил:

«Кто там?»

Ответа не последовало. Обер задал свой вопрос еще раз, погромче. Ответа не было и на этот раз. Отодвинув засов и решительно дернув дверь на себя, Обер одним движением распахнул ее. В прихожую ввалился человек, который сидел, привалившись к двери боком. На его пропыленном кавалерийском мундире были видны пятна крови. Он был без сознания.

Обер сунул револьвер за пояс и, быстро оглядев пустынный коридор, немедленно затащил человека внутрь квартиры и захлопнул дверь.

«Тиоро!» – негромко позвал он. – «Помоги положить раненого на диван».

С помощью сына Обер устроил человека на большом кожаном диване в гостиной. Открытый пузырек с нашатырем заставил того заморгать глазами и чуть приоткрыть рот. Обер влил ему в рот несколько капель крепкой алкогольной настойки. Раненый зашевелил губами, что-то пытаясь произнести. Обер тем временем расстегнул на нем одежду. Сквозная пулевая рана в левом плече. Штыковой удар в левый бок, к счастью, лишь скользнул по ребрам. Но, похоже, потеряно много крови.

Антисептика, примененная Обером, заставила раненного зашипеть сквозь зубы, шепотом перебирая отборные ругательства. Когда Обер закончил перевязку и раненный откинул голову на подушку, принесенную Тиоро, он сначала несколько раз неглубоко вдохнул, каждый раз морщась от боли в ребрах, задетых штыком, а затем заговорил, делая частые паузы между словами:

«Я не знаю пароль… Но я знаю вас… Я дважды сопровождал сюда своего командира… Оваррими Кононо, по прозвищу „Бешеный“… Прошедшей ночью он пошел навестить свою семью… Там была засада… Его схватили… Весь городок был переполнен жандармами… Вокруг рыскали драгуны… Его схватили и вытащили из дома… Он вырвался и пытался уничтожить пакет, бывший при нем… Он разбил фонарь у одного из жандармов… Поджег пакет… Но его застрелили на моих глазах… Пакет не сгорел… Он у жандармов…»

Раненный замолчал, переводя дух и собираясь с силами.

«Я отбивался, как мог…» – снова заговорил раненый. – «Убил драгуна, завладел его лошадью и пробрался к вам… Надо предупредить… Кого успеем…» – раненый снова замолчал и закрыл глаза.

Обер сел за письменный стол, потянул было ручку из чернильницы, затем снова сунул ее на место.

«Тиоро», – обратился он к сыну, – «беги-ка быстренько к помощнику главного инженера телеграфной компании, господину Датмак, и передай ему – только незаметно! – что надо немедленно найти предлог и остановить на сутки телеграфную связь с Порту-нель-Сараина и с Зинкусом» – и он добавил так тихо, что никто не расслышал – «если еще не поздно». Обер покачал головой.

«Да», – спохватился он, – «узнай, передавались ли в последние шесть часов по телеграфу какие-нибудь правительственные депеши. Узнаешь – и сразу бегом ко мне».

В полдень у Обера собрались все представители командования повстанцев, кого сумели разыскать в Латраиде и ее окрестностях. Собравшиеся были сильно удручены известием о раскрытии срока восстания.

«Это же поражение, это же неминуемый разгром!» – кипятился один их них.

«Почему?» – удивился Обер. – «Телеграфная связь мною прервана, а обычным путем власти не успеют оповестить войска и жандармов. Ведь мы начинаем на следующую ночь».

«Да, но здесь, в Латраиде, и вокруг нее войска встретят нас завтра в полной готовности!» – вступил в разговор другой член повстанческого штаба. А находившийся в комнате доктор Илерио Фараскаш обеспокоенно заметил:

«Но ведь власти заметят отсутствие телеграфной связи и выяснят, по чьему распоряжению она прервана. Это было очень рискованно с твоей стороны!»

«Отвечаю на оба возражения» – со слабой улыбкой вымолвил Обер. – «Войска в Латраиде не смогут встретить нас в полной готовности, если мы начнем не завтра, а нынче же ночью. А если мы начнем, то им будет уже не до того, чтобы выяснять, кто виновен в прекращении телеграфной связи!»

Решение было принято. Когда руководители повстанцев направились в свои отряды, Обер тяжело вздохнул и, повернув голову к сыну, бросил:

«Пора настала».

«Значит, ты пойдешь с повстанцами…» – полуутвердительно-полувопросительно произнес Тиоро. И, внезапно решившись, воскликнул:

«Я с тобой, отец!»

Обер вздохнул еще более тяжело. Он встал со стула и объявил:

«Наша цель – в гавани».

Отряд, который готовил Обер, имел время собраться для инструктажа перед предстоящей операцией. Обер развернул перед плотно обступившими его людьми схему, на которой был изображен большой военный корабль и принялся в последний раз пояснять, где расположены артиллерийские погреба, оружейные комнаты, офицерские каюты, как заблокировать матросский кубрик, изолировать дежурную команду, как обезвредить часовых…

Когда на город спустилась ночная прохлада, а на небе зажглись первые звезды, время от времени затеняемые налетевшими облаками, в бухточке неподалеку от порта несколько десятков человек рассаживались в четыре большие лодки. То же самое можно было обнаружить и в соседних бухточках, и в устье Траиды, среди множества мелких торговых и рыбацких лодок и баркасов.

Когда до новейшего броненосного крейсера Военно-морских сил Долин Фризии, носившего романтическое наименование «Неистовый рыцарь», осталось около двух сотен метров, гребцы по знаку Обера застопорили переднюю лодку. Обер проверил еще раз свое снаряжение – моток длинной прочной веревки с кошкой на конце, свернутая в тугой рулон веревочная лестница, нож в ножнах, притороченных к бедру, и две сигнальных ракеты в картонных трубках, залитых воском. Обер скинул куртку и остался в облегающих штанах и рубахе из тонкого черного шелка. На голову Обер натянул такой же черный облегающий капюшон с прорезями для глаз. Он тихо, без плеска опустился в воду и медленно поплыл к темнеющей в сумраке громаде крейсера. Тиоро, сжимая во внезапно вспотевшей руке револьвер, напряженно всматривался вперед, где едва заметно плескалась вода вокруг головы плывущего отца.

Заметит ли часовой пловца в темной воде при свете звезд и тусклого фонарика, горящего на корме? Обер надеялся, что часовой будет ходить по палубе взад-вперед, но тот неподвижно торчал у кормового флага, как ему и было положено по уставу. Порадовало то, что не надо было бросать кошку с риском нашуметь – на корме с нижней палубы по давней морской привычке были спущены в воду два каната с привязанными к ним швабрами. Обер осторожно подергал за один из них – вроде бы привязан крепко. Также осторожно, напрягая мускулы, он стал карабкаться по корме, упираясь в нее босыми ногами, а руками перебирая мокрый канат, норовивший выскользнуть из пальцев.

Аккуратно перевалившись через борт и встав обеими ногами на деревянный настил палубы, он вдруг различил во мраке фигуру в светлой форменной одежде и увидел направленный на него ствол карабина с примкнутым штыком, который почти упирался ему в грудь.

«Руки вверх» – севшим от волнения голосом еле слышно просипел часовой.

«Только бы не успел выстрелить и поднять тревогу!» – мелькнуло в голове у Обера. Резким ударом левой руки снизу он подбросил ствол винтовки вверх, перехватывая винтовку кистью и поворачивая ее за ствол вокруг своей оси и тут же нанес часовому сильный удар ногой в пах. Часовой непроизвольно пригнулся и получил четкий удар ребром ладони сверху по шее. С коротким хрипом он мешком осел на палубу. Обер придержал винтовку, чтобы она не звякнула о металлический фальшборт, быстро закрепил веревочную лестницу и сбросил ее за борт. Подойдя к самому борту, он сделал несколько круговых движений рукой. Он сам едва различал в ночи остановившиеся в двух сотнях метров лодки. Однако там уловили его жест и лодки пришли в движение. Теперь – на верхнюю палубу, к часовому у флага.

Вахтенный офицер, дремавший на мостике, резко дернул головой и схватился за револьвер, когда на баке грохнул выстрел, а за ним – еще два. Офицер бросился к окну, но из освещенной рубки было плохо видно. На трапе, ведущем к мостику, послышался топот ног и когда вахтенный обернулся, дверь была высажена мощным ударом и на него глянули сразу несколько стволов.

«Вы кто? Что вы задумали?» – растерянно пробормотал офицер.

«Брось револьвер или получишь пулю в лоб!» – неласково ответили ему фигуры в черном.

Офицер помедлил несколько секунд, разжал пальцы и уронил револьвер на пол. Обер Грайс подошел к окну рубки, распахнул его, вытянул руку с картонной трубкой и дернул за шнур. Шипя и разбрасывая искры, в черное ночное небо взвилась красная ракета. По этому сигналу лодки бросились к прочим военным судам, стоявшим в гавани, а на суше отряды повстанцев напали на часовых арсенала, штаба гарнизона, старой крепости, порохового завода, береговых батарей, дворца вице-протектора…

Где с боем, а где и без особого сопротивления, в гавани были захвачены все военные корабли. Несколько хуже обстояли дела на суше. Гарнизон крепости не удалось захватить врасплох, и хотя повстанцы проникли за ворота, после скоротечной схватки они были выбиты оттуда. Днем гарнизону было направлено предложение сдаться под угрозой артиллерийского обстрела. Артиллерия береговых батарей сделала несколько выстрелов по крепости, после того, как комендант отказался сложить оружие. Бронзовые пушки крепости не могли достать до береговых батарей – батарея N1 была закрыта скалами, а остальные три располагались слишком далеко, на другой стороне гавани, на противоположном берегу реки Траида. Однако близлежащим домам предместья пришлось несладко – пушки, хотя и бронзовые, хотя и гладкоствольные, успели развалить несколько домов.

Пришлось открыть интенсивный артиллерийский огонь тремя береговыми батареями, орудиями броненосного крейсера «Неистовый рыцарь», канонерок и мониторов. Стрельба была очень неточная и несколько снарядов шлепнулось рядом с домишками предместья. Но мало-помалу некоторые снаряды стали падать и на территории крепости. Через какое-то время пушки крепости замолчали. Прекратился и ответный огонь. На Латраиду спускался вечер. Лучи закатного солнца осветили флаг, вывешенный на ратуше: внизу – узкая зеленая полоса, вверху – широкая голубая полоса с оранжевым полукругом, символизирующим восходящее солнце. А над крепостью развевался флаг Долин Фризии – бледно-желтое полотнище с синим асимметричным крестом с раздвоенными концами.

Телеграф все еще не работал, и в Латраиде, захваченной повстанцами, не знали, как идут дела в других местах Архипелага. Ночью телеграфный аппарат на железнодорожном вокзале Латраиды вдруг включился, передавая депешу из Порту-нель-Сараина. Восстание одержало победу и там. Однако оба броненосца береговой охраны покинули порт за двое суток до восстания – один из них возвращался в метрополию, другой ушел на ремонт в один из портов Элинора (на Архипелаге не было ремонтных доков для таких крупных судов).

Тем временем на Ахале-Тааэа события развивались в основном удачно. Повстанцам с помощью неуловимых воинов-пулагов удалось отбить у противника большую часть артиллерии. Масса крестьян и горожан, вооруженных винтовками с тайных складов, пополнила армию повстанцев. Штабы нескольких полков были разгромлены, части потеряли связь между собой и были блокированы отрядами повстанцев. Зинкус был занят без особого сопротивления. Однако в гавани дела были не блестящи. Захват эскадренного броненосца «Святой Аптиву» сорвался. Его мощные пушки открыли огонь по городу, занятому повстанцами. Две канонерки, на которых были подняты флаги восставших, были потоплены огнем броненосца.

Мощные залпы и дымы пожаров над городом внушили некоторую надежду жандармскому полку, пытавшемуся прорваться к Зинкусу, но остановленному в предместьях. Однако через некоторое время «Святой Аптиву» прекратил огонь, снялся с якоря и ушел в неизвестном направлении.

Когда на рейде Латраиды появился броненосец под флагом метрополии, восставшие не сразу сумели принять необходимые меры. Разглядев флаг Долин Фризии над крепостью и флаги повстанцев над городом и над «Неистовым Рыцарем», броненосец открыл огонь. Комендант крепости, приободренный неожиданной поддержкой, также возобновил обстрел городских предместий. Броненосцу ответили сначала береговые батареи, затем мониторы и канонерки, а затем и броненосный крейсер. Соотношение сил было явно неравным – хотя четыре 22-сантиметровые пушки главного калибра броненосца превосходили своей мощью любое из орудий восставших, но шестнадцать 19-сантиметровок береговых батарей, главный калибр «Неистового рыцаря» (одиннадцать 15-сантиметровок) и несколько 12-сантиметровок на мониторах и канонерках могли нанести броненосцу серьезный урон. Снаряды начали рваться у самых бортов «Святого Аптиву», и его капитан счел за благо не продолжать бой. Вскоре дымы из трех труб броненосца были едва заметны на горизонте.

Комендант крепости, после вспыхнувшей было надежды совсем пал духом и к вечеру крепость капитулировала.

На Тайрасане и Ахале-Тааэа бьшо объявлено об амнистии тем, кто сложит оружие в течение недели. Повстанцы усилили натиск, пользуясь значительным количеством захваченной артиллерии. Пленных становилось все больше. Через три недели капитулировали последние жандармские отряды, оказавшиеся в полном окружении, без продовольствия и боеприпасов. Еще через месяц практически без боя сложил оружие гарнизон третьего по величине острова Архипелага – Оторуан – который лежал почти у самого экватора. Часть войск во главе с высшими офицерами, как только стало известно о захвате повстанцами столицы, покинула остров на кораблях, не дожидаясь дальнейшего развития событий, а оставшиеся сдались, стоило флоту повстанцев высадить на острове свой десант.

В Латраиде было торжественно провозглашена независимость Федерации народов Тайрасана и объявлено о предстоящих выборах в Народное Собрание…

Глава 2

Сенатор Тайрасанской Федерации

Для Обера Грайса было достаточно ясно, что Федерации вскоре придется снова взяться за оружие. Долины Фризии не захотят признать независимость Архипелага и будут готовить карательную экспедицию. Сколько времени займет подготовка? Военно-морские силы Фризии невелики и разбросаны по колониальным владениям. Два-три месяца уйдет только на то, чтобы собрать их в кулак. Нужно подготовить транспорты, снаряжение, продовольствие, призвать и подучить резервистов. Вряд ли переход морем будет предпринят во время штормов… Значит, вторжения надо ждать не раньше следующей весны. Остается 6–7 месяцев, в самом лучшем случае – 7–8.

Обер развернул кипучую деятельность. В Республике Свободных Южных территорий было закуплено нужное оборудование, наняты специалисты. Государственный оружейный завод спешно перестраивался для производства разработанного Обером образца магазинной винтовки со скользящим затвором. На его заводе тяжелого машиностроения не менее спешно разворачивались работы по подготовке производства артиллерийских орудий…

Обер не стал выставлять свою кандидатуру на выборах в Народное собрание, но не стал и возражать, когда ему было присвоено почетное звание сенатора Федерации. Это давало право присутствовать на заседаниях Государственного Совета, и Обер воспользовался этим правом, настояв на принятии решения о переносе порохового и патронного заводов из Латраиды в Порту-нель-Сараина. Его аргументы были признаны убедительными:

«Думаю, никто не сомневается, что наша бывшая метрополия попробует взять реванш», – объяснял Обер. – «Вряд ли есть сомнения и в том, что первый удар будет нанесен силами броненосного флота по столице. А это значит, что под угрозой окажется единственный источник снабжения нашей армии боеприпасами».

Надо было спешить. Речь шла не только о переносе заводов, но и об организации производства артиллерийских снарядов. Кроме того, Обер задумал перейти к производству боеприпасов на основе бездымного пороха, подумывал он и о производстве конических пуль с твердой оболочкой. Однако все это не удовлетворяло его. Главная сила противника заключалась в броненосном флоте. А ему было нечего противопоставить. За такой срок, даже если бы нашлись необходимые деньги (которых в казне катастрофически не хватало), невозможно было соорудить верфи, а затем построить на них мощные броненосные суда.

Обратившись к своему портативному устройству хранения и обработки информации, Обер довольно быстро извлек из него решение: морские мины. Они уже производились рядом морских держав. Более того, началось уже и применение самодвижущихся мин. Но на Архипелаге не было никакого опыта в этом деле, а надеяться на техническую помощь из-за рубежа не приходилось. Предстояло еще самостоятельно разработать конструкцию мин, пригодную к производству на имеющихся заводах, способы их установки, придумать взрыватели… Лаборатории Грайса было загружены во-всю.

В Главном Штабе Федерации Обер получил весьма неутешительные сведения. По имевшимся данным, Военно-Морские силы Долин Фризии, используя мобилизованные гражданские суда, могут одновременно перебросить до 25–27 тысяч человек. А Федерация могла выставить никак не более 16 тысяч солдат, многие из которых не имели никакой военной подготовки, вооруженных самыми разнотипными винтовками, в том числе множеством устаревших, не обеспеченных боеприпасами. Купить за границей новые было весьма нелегко, да и не на что. Возможное количество артиллерии, которое может выставить армия вторжения, оценивалось в 250–300 орудий. А на всем Архипелаге, если не считать крепостной артиллерии, в основном безнадежно устаревшей, насчитывалось не более 70 полевых пушек. Обер надеялся, что к моменту вторжения удастся изготовить от 30 до 40 пушек новейшего образца, еще 20–30, может быть, удастся приобрести за рубежом.

И тогда Обер, изрядно опустошив счета своих заграничных компаний и банков, решился на рискованный эксперимент. Первым делом на нефтеперегонном заводе была собрана экспериментальная установка, способная производить бензин высокой степени очистки. В экспериментальных мастерских завода точных станков Обер собственноручно трудился над невиданным доселе изделием – примитивным двухцилиндровым двигателем внутреннего сгорания. На текстильной фабрике начались опыты по изготовлению сверхплотной и в тоже время легкой шелковой ткани. Заводик керосиновых ламп получил заказ на производство горелок необычной конструкции…

Когда первые несколько торговых судов, переоборудованных в минные заградители, стали устанавливать морские мины в проливах, ведущих во Внутреннее море, Обер впервые почувствовал надежду на то, что вторжение метрополии удастся остановить. Мины были весьма примитивными, мало отличающимися от тех, что уже применялись в военно-морских флотах других держав. Механизм установки мин на заданную глубину все никак не получался достаточно надежным и пришлось ставить обычные якорные мины, плававшие на поверхности. Лишь несколько опытных мин, погруженных на небольшую глубину, было установлено на рейде Латраиды, перед входом в гавань. Однако результаты их установки проверить не удалось.

К 32-му митаэля весны 1468 года здешняя весна уже давно вошла в свои права и по-летнему жаркое солнце жгло своими лучами уже успевшую пропылиться листву на приморских бульварах Латраиды. Немногочисленная этим ранним утром гуляющая публика привычными равнодушными взглядами скользила по морскому горизонту, на котором едва различались силуэты нескольких кораблей с повисшими над ними дымками. Но вот силуэты стали приближаться, их становилось все больше…

Приземистый монитор разорвал утреннюю тишину, нарушаемую только криками чаек, да руганью портовых грузчиков, басовитым протяжным гудком. Ему ответили другие суда. На мостиках замелькали флажки сигнальщиков, зазвенели колокола тревоги…

Эскадра надвигалась, пока не открывая огня. На мачтах развевались бледно-желтые вымпелы с синими крестами, пушки глядели на столицу Архипелага. Два эскадренных броненосца, два броненосца береговой обороны, один броненосный крейсер, один легкий крейсер, три миноносных судна, четыре старых линейных броненосных судна, имевших и паровые машины, и паруса, семь канонерских лодок, одиннадцать вооруженных пароходо-фрегатов (в том числе и колесные), десятки транспортов…

Впереди шли медлительные пароходо-фрегаты, выполнявшие функции сторожевых судов. Вдруг один из них замедлил ход, за ним еще один. На мачтах взвились сигнальные вымпелы, с бортов загрохотали небольшие пушчонки и картечницы. С пароходо-фрегатов заметили плавающие мины и старались расстрелять их своей артиллерией. Вскоре уже шесть парходо-фрегатов вели огонь, медленно-медленно продвигаясь вперед. За ними столь же медленно ползла остальная эскадра.

С набережной как ветром сдуло многих зевак, но вместо них набежали другие, похрабрее. На солнце поблескивали линзы биноклей и подзорных труб. Один из линейных кораблей, с единственной дымовой трубой и поднятыми кливерами и фор-брамселями, шел сразу за сторожевыми судами. Неожиданно высоченный водяной столб подбросил вверх его носовую часть. Когда водяной столб осел, в уши публике ударил тугой грохот. У линейного корабля борт был разворочен так, что носовая часть почти отломилась. Судно быстро кренилось, буквально водопады воды низвергались в трюмы. Всего через несколько минут на рейде раздался еще один взрыв. На этот раз его жертвой стал пароходо-фрегат, который переломился пополам и моментально скрылся под водой.

Эскадра остановила движение и один из линейных кораблей дал залп всем бортом. Недолет. Ядра вспенили воду в нескольких десятках метров от набережной, над головами зевак взвизгнули осколки. Толпа шарахнулась прочь с набережной. Начался обстрел города и порта.

Береговые батареи, две канонерки и три монитора открыли ответный огонь, сосредоточив его не на броненосных кораблях противника, а на транспортах. После получасовой канонады загорелся один из транспортов, немного погодя – второй. Эскадра перенесла весь огонь на батареи. Через сорок минут орудия второй, третьей и четвертой батарей замолчали. Канонерки и мониторы спешно уходили из-под обстрела вверх по Траиде. Но на рейде пылало четыре транспорта, а от одного, груженого боеприпасами, на поверхности остались лишь мельчайшие обломки. Эскадра входила в гавань.

Когда транспорты стали швартоваться к причалам, никакого сопротивления высадке войск оказано не было. Лишь над одним из причалов поднялся столб взрыва и стоящий у причальной стенки транспорт объяло пламя. В этот момент, как по команде, открыла огонь доселе молчавшая батарея N1 и старая крепость. Теперь суда противника оказались досягаемы для ее бронзовых пушек. Огонь вновь сосредоточился на транспортах и еще два из них заполыхали яркими кострами. Эскадра обрушила огонь своей артиллерии на батарею и крепость. Однако старинная кладка из гранитных глыб долго сопротивлялась обстрелу. И тогда эскадра дала несколько залпов по центру города…

Чтобы избежать разрушений, был дан приказ прекратить артиллерийский огонь. Передовые отряды экспедиционного корпуса под командованием полного генерала Паттамолью Маитора начали осторожно продвигаться из портового района к центру города, то и дело вступая в перестрелку с арьергардными отрядами гарнизона столицы.

В бывшей резиденции вице-протектора заседал Государственный Совет, многие члены которого нервно прислушивались к звукам пока еще отдаленной винтовочной стрельбы. Доктор Илерио Фараскаш, начальник ведомства общественного призрения, с горечью подвел итоги коротким бурным дебатам:

«Итак, единственным результатом сопротивления может стать разрушение города корабельной артиллерией противника… Латраиду придется оставить».

Командующий Кайрасанским военным округом, единственный в Государственном Совете, кто имел настоящее военное образование, дивизионный генерал Ноити Валенруш, раздраженно заметил:

«У противника превосходство в силах. Сейчас мы вынуждены сдать столицу. Но ведь мы не сможем дать и полевого сражения! Похоже, придется переходить к партизанским действиям…»

Молчавший дотоле Обер Грайс заметил:

«В этом есть резон. Можно прикрыть небольшими отрядами, использующими партизанскую тактику, все проходы через горы севернее и западнее Латраиды, а основные силы сосредоточить для защиты долины Траиды, чтобы не дать противнику продвинуться по реке и по железной дороге». – Обер встал со своего кресла, подошел к столу и ткнул пальцем в развернутую карту:

«Вот здесь, в сорока километрах севернее города, где русло Траиды пересекает холмистые предгорья, можно оборудовать сильные позиции и не дать противнику развить наступление вглубь Кайрасана, к Внутреннему морю. За спиной у нас будет городок Минрилиб с железнодорожной станцией – его можно использовать как базу снабжения. Стянуть сюда большую часть своей армии и с этой позиции угрожать противнику налетами подвижных отрядов, все время беспокоить его, уничтожать мелкие группы, устраивать ночные рейды вплоть до самой Латраиды. Это вынудит генерала Маитора атаковать нашу позицию. А мы укрепим ее как следует и даже если нас выбьют оттуда, мы заставим экспедиционный корпус дорого заплатить за это!»

Генерал Валенруш скептически покачал головой:

«Я бы мог, пожалуй, поддержать этот план. Но противник сметет нас одной артиллерией, и даже эти холмы нам не помогут. Повторяю: полевого сражения нам не выдержать!»

Обер кивнул головой:

«Вы правы. Полевого сражения нам действительно не выдержать. Но то, что я предлагаю, это не полевое сражение. Мы зароемся в эти холмы, опояшем их траншеями, соорудим блиндажи, установим на подходах взрывные заграждения…»

Горячий монолог Обера Грайса был прерван частой винтовочной пальбой чуть ли не под самыми окнами ратуши. Члены Государственного Совета спешно стали покидать здание, чтобы не попасть в руки врагу. Войска столичного гарнизона постепенно откатывались к северным окраинам Латраиды. Четыре полевых батареи и две пушки бронепоезда сдерживали наступавших, давая возможность эвакуировать хотя бы часть боеприпасов и снаряжения с армейских складов. Из города потянулись ручейки беженцев.

Городок Минрилиб был первой крупной железнодорожной станцией на север от столицы и в силу этого обстоятельства Государственный Совет Федерации народов Тайрасана избрал его своей временной резиденцией. План Обера начал как бы сам собой осуществляться. Однако предстояло еще убедить генерала Валенруша, в руках которого было командование вооруженными силами Федерации на острове Кайрасан. Обер попросил его о личном свидании.