Текст книги "Повесть о потерпевшем кораблекрушение"

Автор книги: Андрей Колганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)

Шел уже четырнадцатый год, как Обер Грайс высадился на берег в Долинах Фризии и обрел там свое нынешнее имя. Его личная судьба изобиловала поворотами и неожиданными скачками. Нельзя было сказать, что он никак не повлиял и на судьбы этого мира. Революция на Южных территориях Элинора, в которой он принял живейшее участие, аукнулась и на Старых Землях. Железные дороги год за годом расширяли свою сеть и на старом, и на новом континенте. Социальная филантропия Обера Грайса, хотя и не столь быстро, как железные дороги, тоже завоевывала мир. Законопроект о 10-часовом рабочем дне он не напрасно ставил себе в заслугу больше, чем все успехи на предпринимательском поприще, даже несмотря на то, что закон не был принят Ассамблеей Республики.

Но теперь настало время, когда Обер почувствовал себя утомленным бесконечной борьбой. Королевский университет в Лариоле показался ему желанным убежищем, где в строгих аудиториях и тихих библиотечных залах он мог, не спеша, восполнять свои знания по истории Терры, текшей около 1300 лет без его участия. Все же и профессура, и студенческая среда оказались не столь тихи и благостны, как могло показаться поначалу. Речь не идет, конечно, о непременных студенческих попойках и сомнительных выходках. Идейная борьба, которая подспудно кипела в стенах университета, оказалась отражением реальной общественной борьбы, только в еще более концентрированном виде.

Профессор древней истории, господин Маррот, которого Обер Грайс избрал своим научным наставником, вполне одобрял намерение своего ученика заняться историей распада Великой Империи Ратов и начальным периодом истории улкасанской церкви.

«Понимаете, господин профессор», – говорил ему Обер, сидя вечером в доме профессора за чашкой чая, – «я довольно тщательно изучил основные труды по данному периоду, и должен сказать, остался не удовлетворен. Слишком много неясностей, слишком мало фактов, слишком много домыслов и сомнительных умозаключений. Понятно, что осталось не так много письменных источников той поры. Тем интереснее попробовать сделать в этой области что-то новое».

«Что ж, юноша, дерзайте. Без высоких замыслов не бывает и высоких результатов. Но вы должны отдавать себе отчет, что работа вам предстоит необъятная», – покровительственно вымолвил профессор.

«Мне не привыкать к упорному труду», – неуловимо пожал плечом Обер Грайс. – «Другое дело, хватит ли у меня способностей понять, что стоит за фактами, каковы движущие пружины исторических событий». – Он посмотрел профессору в лицо и спросил:

«Нашлось ли у вас время ознакомиться с моими соображениями по социальному значению обновленческого движения в улкасанской церкви?»

«О, признаться, я прочитал с большим интересом!» – воскликнул господин Маррот. – «Если эту статью увидели бы некоторые члены нашего Ученого Совета, они бы подпрыгнули до потолка!» – Профессор мечтательно улыбнулся.

«Да, господин Грайс, мне тоже показалось, что в вашей статье есть мысли, заслуживающие внимания», – вступила в разговор девушка в строгом коричневом платье, сидевшая в кресле поодаль от стола, так, что на нее почти не падал свет от канделябров. – «Но вы, мне кажется, увлеклись лишь одним из идейных направлений обновленческого движения, – тем, что поощряло дух предпринимательства, бережливости, трудолюбия… А ведь в обновленчестве очень громко заявила о себе и идея равенства и справедливости!» – Девушка с вызовом вскинула голову, лицо ее порозовело, вьющиеся темные волосы слегка разметались.

«Вы правы», – с легким поклоном ответил Обер, с любопытством вглядываясь в плохо освещенные колеблющимся пламенем свечей черты девушки, – «но это идейное течение не нашло своего продолжения. Оно было политически изолировано и подавлено, не имея далее влияния на ход исторического процесса. А вот идеология бережливости и предприимчивости превратилась в стойкую духовно-нравственную традицию».

«Позвольте!» – воскликнула девушка несколько повышенным тоном. – «А как же прошлые и нынешние уравнительные движения? Скажем, современные группы, называющие себя сторонниками социальной республики?»

Обер покачал головой:

«Я не склонен отрицать определенную духовную преемственность сторонников социальной республики с некоторыми крайними религиозными течениями эпохи обновленчества. Однако, мне представляется, что главные истоки современных уравнительных движений коренятся в социальных и экономических условиях современной жизни…»

«Инесейль!» – строгим голосом прервал этот диспут профессор. – «Вечно ты всюду приплетаешь свои радикальные идеи!»

Обер улыбнулся:

«Право, профессор, это очень увлекательно. Я бы с удовольствием продолжил этот спор в более удобное время, если Инесейль, конечно, не возражает».

«Так как нам быть с вашей статьей, молодой человек?» – Профессор пытливо заглянул Оберу в глаза. – «Мне ничего не стоит дать вам рекомендацию для опубликования ее в наших „Анналах…“ Но реакция на нее может быть весьма резкой».

«Неужели тот, кто избрал поприще науки, должен бояться мнений?» – беспечно бросил Обер. – «Конечно, я хочу напечатать эту статью!» – И он пристально посмотрел на Инесейль…

Легкое платье из светло-серого шелка, украшенное небольшими кружевными оборками чуть более темного цвета, удачно подчеркивало стройную фигурку молодой девушки. Студенты, столпившиеся возле большой аудитории Королевского университета Лариолы, провожали ее восхищенными взглядами. Старшекурсники, знавшие дочь профессора Маррота, не верили своим глазам. Инесейль и раньше предпочитала серые и коричневые цвета. Но прежде и цвета эти, и покрой ее платьев напоминали больше сутану монашки, чем костюм молодой красивой женщины. Теперь же не только в платье, но и в ее походке, и во взгляде произошла разительная перемена. Неизвестно, по какой причине раньше Инесейль упорно старалась заслужить репутацию «синего чулка». И точно также загадкой оставалось ее внезапное преображение.

Лишь самые наблюдательные, заметив, каким приветствием обменялись между собой Инесейль Маррот и Обер Грайс, обратили внимание и на их взгляды. А обратив, задумались…

Стоило в «Анналах исторического общества Королевского университета в Лариоле» появиться статье Обера Грайса под заглавием «Влияние второго Великого раскола Улкасанской церкви на изменение общепринятого понимания хозяйственных добродетелей на протяжении колонизации Элинора», как в университете, да и за его стенами, разразилось нечто вроде бури. Большая часть профессуры встретила статью более или менее агрессивным неодобрением. Студенты-историки же раскололись на несколько партий, в зависимости от того, по какой причине им нравилась или не нравилась его статья. Во всяком случае, незамеченной она не осталась.

«Нам не следует поощрять пустые и в тоже время опасные умствования студентов», – вещал на Ученом Совете один из профессоров. – «Историк обязан доказать, что он изучил труды своих учителей, что он знает факты, умеет работать с документами, рыться в архивах. Но господин Грайс берет на себя смелость ниспровергать авторитеты, не найдя сам ни одного нового документа, не сделав себе имя кропотливой работой. Это же истинное богохульство, низводить священные улкасанские заповеди до уровня низменных мотивов промышленника, или, тем более, неотесанного сброда переселенцев! Он считает, верно, что в храм исторической науки можно ворваться верхом на коне с саблей в руках, как он это проделывал всего шесть лет назад в Провинциях Командора Ильта!» – Профессор язвительно ухмыльнулся, затем посерьезнел и назидательно поднял палец:

«Но молодой человек забывает, что нахальство – не лучший поводырь в науке. И если он сам об этом не помнит, мы ему напомним. Это еще раньше должен был сделать его наставник, уважаемый профессор Маррот. Но вместо того уважаемый профессор рекомендовал сомнительную статью своего ученика в „Анналы“!» – выступающий развел руками, изображая, насколько он глубоко разочарован плодами наставничества профессора Маррота, и опустился на свое место.

Обер, которому тут же поспешили пересказать мнение уважаемого представителя университетской профессуры, не выглядел особенно озабоченным таким отзывом. Но все же он стал задумчив, и, покачав головой, произнес:

«Пожалуй, надо все же посоветоваться с господином Марротом».

Высказав эту мысль, он исчез с последней лекции, и направился к профессору домой, хотя отлично знал, что профессор еще не скоро вернется с заседания Лариольского отделения Королевского теологического общества.

Бронзовый дверной молоток был буквально раскален жаркими лучами тропического солнца. Обер непроизвольно отдернул руку, затем достал из кармана носовой платок и все же постучал в дверь. В глубине дома послышались торопливые шаги, темные деревянные створки, украшенные изящной резьбой, распахнулись, и на пороге показалась Инесейль, в домашнем белом платье. Она уставилась на Обера вопросительным взглядом.

«Я хотел посоветоваться с господином профессором относительно моей статьи…» – начал Обер,

«Но господин профессор вернется никак не раньше, чем через два часа! Он ведь на заседании Теологического общества. Разве вы не знали?» – ее ресницы широко распахнулись и темные глаза посмотрели прямо в глаза Обера.

«Великий Ул-Каса! И в самом деле! Он же предупреждал…» – изображая досаду, Обер Грайс даже хлопнул ладонью по колену, а потом опустил голову и смущенно пробормотал – «прошу прощения». Инесейль усмехнулась уголками губ. Обер вновь поднял на нее голову и серьезным голосом произнес:

«Очень жаль. Но в таком случае я хотел бы посоветоваться с вами».

«Со мной?» – недоверчиво переспросила Инесейль.

«Да. Мне хорошо запомнились ваши суждения относительно обновленческих улкасанских корней в идеологии новейших социальных движений. Я ведь вполне всерьез тогда сказал, что намереваюсь продолжить этот разговор. Если, конечно, я вам не помешал».

«Отнюдь» – мотнула головой Инесейль. И решительно сказала: «Чего же вы стоите на пороге? Проходите!»

Следующая статья Обера, посвященная проблеме распада Великой империи Ратов и образования на ее месте новых государств, не была принята в «Анналы». Обер пожал плечами и… покинул Элинор на пассажирском пароходе, отправлявшемся в Ульпию. Он снова появился в Лариоле через год, вместе с вестями о его смелых публикациях в «Трудах Императорского университета Алата». Полгода работы в архивах Алата и Морианы, а также снаряженная им экспедиция, проводившая раскопки близ развалин древнего города Урм, позволили ему удивить ученый мир.

Когда в Императорском университете Алата прошел слух, что богатый и великовозрастный студент-недоучка из Лариолы готовит и финансирует археологическую экспедицию в Долины Фризии, где на северо-восточной границе лежат развалины древнего города Урм, то этому не придали особого значения. Богатые чудаки на то и есть, чтобы ученым было где раздобыть деньги на их исследования. Впрочем, от экспедиции не ждали сенсаций – развалины были уже неплохо изучены, да и остатки поселений под стенами города также не раз становились предметом раскопок.

Поэтому даже на историческом факультете удивлялись тому, что богач сумел привлечь в экспедицию лучших археологов, причем не только из самого Императорского университета, но и из университета Морианы. Объяснение было достаточно простое – Обер Грайс пообещал им на следующий год выделить такую же сумму на организацию очередной археологической экспедиции – но на этот раз по их собственному усмотрению. За такое обещание почему бы и не съездить на раскопки Урма, тем более, что выделенные деньги позволяли предоставить хорошую полевую практику большому числу начинающих историков, и даже взять с собой нескольких студентов.

Когда караван экспедиции, продираясь сквозь густые заросли кустарника по едва заметной тропке, вившейся по холмам, вышел наконец, к небольшой возвышенности, на которой явственно виднелось основание циклопической кладки крепостных стен Урма, сердце Обера не забилось чаще. Слишком многое было пережито с тех пор, чтобы предаваться ностальгическим эмоциям. Пока опытные археологи распоряжались разбивкой лагеря, Обер успел обойти развалины. Многие их участки уже были расчищены предшественниками. Все это мало напоминало тот Урм, которым его помнил Тенг Паас, сначала начальник войска, а затем наместник провинции Хаттам. Однако одна деталь все же заинтересовала Обера Грайса…

Через три дня раскопки уже шли полным ходом. Обер подошел к руководителю экспедиции Амикайлу Оэтурру, профессору Императорского университета в Алате, который довольно горячо спорил с чем-то со своим коллегой из университета Морианы. Оказалось, что они ломают копья по поводу внешней политики. Мориана лежала на территории Королевства обеих Проливов. Алат находился на территории небольшого государства, лавировавшего между Королевством и его извечным соперником – Великой Унией.

«Господа!» – воззвал к ним Обер. – «Нижайше прошу извинить меня, что отрываю от дел государственных»…

Профессора замолчали и смущенно переглянулись.

«Не могли бы вы подсказать мне… Тут от западных ворот, похоже, начинается мощеная дорога» – Обер повернулся и махнул в ту сторону рукой. – «Вы, случаем, не знаете, куда она ведет?».

Профессор из Морианы огладил рукой свою небольшую бородку клинышком и важно ответил:

«В точности это неизвестно. Но, вероятнее всего, это дорога на Сарын. Это единственный крупный город того времени, лежащий в указанном направлении».

Его коллега насмешливо хмыкнул в пушистые усы:

«Как же, на Сарын! Да на Сарын вовсе не в ту сторону, а гораздо севернее. И потом, близ Сарына никаких следов мощеных дорог не найдено. Уж это-то, уважаемый коллега, вы должны были бы знать!» – Он всплеснул ручками, до того покоившимися на его полненьком животике.

«Сарын лежит на каменистом плоскогорье! Близ него и не надо было ничего мостить!» – не сдавался морианец.

«Ладно, ладно, господа! Нет необходимости спорить» – урезонивал их Обер. Он-то точно помнил, куда он велел проложить эту дорогу. – «Мы ведь можем просто проверить, куда действительно ведет эта дорога. Дайте мне в помощь еще пару студентов, и мы можем заняться этим прямо сейчас».

«Это дело!» – оживился профессор из Алата. Хоть какое-то разнообразие в рутине раскопок. Да и в отчете можно будет написать, что установлено направление, по которому проложена мощеная дорога из Урма – все же какое-никакое, а открытие.

Взяв две лопаты и заостренные шесты, Обер с двумя студентами отправился к остаткам мощеной дороги. Отойдя несколько десятков шагов от ворот, где дорожные плиты были расчищены, и достигнув места, где дорога скрывалась под слоем почвы, они прошли еще немного вперед и принялись втыкать шесты в землю, чтобы нащупать под ней каменные плиты. Когда это удавалось, в ход шли лопаты, чтобы удостовериться, что шест наткнулся именно на дорожные плиты, а не на случайный камень.

Так за сутки был разведан примерно километр пути. Чтобы сэкономить время, Обер пытался сориентироваться по более или менее устойчивым элементам ландшафта, позволявшим определить, где же пролегала дорога. Когда дорога, отойдя от стен Урма, стала нырять в лощины между холмами, можно было не сомневаться в ее дальнейшем направлении на довольно большом протяжении. Местами память подводила Обера, местами прошедшие столетия разрушили мощеное полотно дороги, и поиски уводили новоявленных археологов с правильного пути. Но, несмотря на эти сбои, дело продвигалось вперед, и студенты даже прониклись уважением к прозорливости Обера Грайса. Так или иначе, к концу шестых суток было пройдено уже около десяти километров.

Когда на седьмой день дорога нырнула в очередной распадок между холмами, а в конце его открылась небольшая живописная долинка, студентам уже успела порядком надоесть эта однообразная поисково-землеройная работа. Они уже начали ныть, то и дело приставая к Оберу с требованиями объяснить, не собирается ли он раскапывать подобным образом всю дорогу до самого Сарына или куда там она еще ведет. Обер отшучивался или отсылал их за объяснениями к руководителю экспедиции, профессору Оэтурру. Такое предложение сразу же заставляло их замолкать.

Выйдя в небольшую долину, раскинувшуюся впереди, Обер остановился и огляделся. Возможно, там, слева, у склона… Какие-то небольшие оплывшие холмики…

«Эй, ребята! Для вас есть новенькая работенка!» – это сообщение не слишком-то обрадовало студентов, хотя и сулило некоторое отвлечение от многодневного однообразия. – «Вон там, впереди, слева, группа оплывших бугров у склона холма. Копните там маленько – что-то мне кажется, там могут быть развалины».

Недоверчиво усмехнувшись, студенты потихоньку поплелись вслед за Обером в указанном направлении. Когда был срезан верхний слой дерна, лопата звякнула о камень. Но это еще ничего не значило – камни тут водились в изобилии. Еще через полчаса работы первые камни показались на свет.

«Господин Грайс!» – студент почему-то перешел на шепот. – «А ведь это кирпич…»

Обер Грайс опустился на колени и принялся лихорадочно расчищать камни руками и ножом. Сомнений не было – перед ними остатки разбитой, изуродованной, но, несомненно, кирпичной кладки.

«Подумаешь», – заметил на это второй студент, – «с чего вы взяли, что у этой кладки тот же возраст, что и у дороги? Может, это остатки дома, которому всего каких-нибудь две или три сотни лет?»

«А это что такое?» – спросил в ответ Грайс, извлекая из земли какой-то небольшой позеленевший изогнутый предмет, и осторожно очищая его ножом от налипшей почвы и песчинок, въевшихся в бронзовую патину.

Первый студент не преминул щегольнуть своими знаниями:

«Это обломок витого бронзового браслета южно-имперского стиля. Относится к Средней или Поздней эпохе Империи Ратов».

Другой тут же возразил ему, не желая уступать в эрудиции:

«Известно, что в эпоху Просветления часто копировались ремесленные изделия имперской работы! Так что неизвестно еще, сколько лет этому обломку!»

Обер решил погасить возникшее препирательство:

«По поводу вашего спора есть хороший исторический анекдот» – начал он, вспомнив известную восточную притчу. – «Двое спорщиков явились к судье за разрешением своей тяжбы. Судья выслушал первого и сказал ему – „Ты прав“. Тогда второй изложил ему свою позицию. На это судья заметил – „И ты прав“. Тут не выдержала жена судьи, и заявила ему – „Муж мой, но не могут же эти спорщики быть правыми одновременно!“. На что судья ответил – „И ты тоже права“».

После того, как студенты вместе с Обером вдоволь насмеялись, он подытожил:

«Так вот, чтобы мне не уподобляться этому судье из анекдота, ты», – он ткнул пальцем в одного из студентов, – «побежишь бегом в лагерь к профессору Оэтурру, передашь ему нашу находку и сообщишь о найденной кирпичной кладке».

Когда один студент отправился исполнять данное ему поручение, Обер обратился ко второму:

«Пока здесь появится кто-нибудь из профессоров, пройдет не меньше четырех часов. Поэтому мы пока займемся разметкой и расчисткой нашего археологического объекта. Первым делом нанесем его на карту и составим план его видимой части».

И они вдвоем принялись за дело. Впрочем, Обер ошибся насчет четырех часов. Не прошло еще и трех часов, как в долине показался верховой. Это был господин профессор Амикайл Оэтурр собственной персоной. Ему настолько надоело однообразие раскопок у развалин Урма, где самой богатой поживой был какой-нибудь обломок расписной керамики, что он, не мешкая, примчался сюда в расчете на что-нибудь новенькое. И его расчет оправдался.

Уже через три дня работы стало ясно, что они раскапывают большую бронзолитейную мастерскую. Было найдено не меньше двух десятков украшений и предметов утвари из меди и бронзы, причем многие из них – почти совсем целые, а также не меньшее число обломков литейных форм и заготовок.

Когда стал ясен размер литейных печей, профессор Оэтурр еще больше воодушевился:

«Судя по величине этих печей, тут изготавливали весьма крупные отливки» – бурчал он себе под нос. – «Я не удивлюсь, если мы наткнулись на мастерскую скульптора» – и он в волнении потер руки.

Профессор ошибался. Впрочем, когда он убедился в ошибочности своего первого предположения, он не был этим разочарован.

Через три недели после начала раскопок литейной мастерской археологи принялись расчищать остатки расположенного неподалеку прямоугольного в плане большого здания. И уже на второй день их ждала поистине неожиданная находка.

«Профессор!» – взволнованный фальцет одного из студентов сорвался и перешел в сипение. – «Тут что-то большое!» – добавил он уже тише. Но профессор уже спешил к нему со всех ног.

Действительно в мешанине земли, песка, мелких и средних камней проглядывал округлый бронзовый бок какого-то изделия. «Скульптура!» – молнией мелькнула мысль у профессора Оэтурра, но, по суеверной привычке он не произнес этого вслух, а лишь жестами разогнал столпившихся вокруг студентов и других участников археологической экспедиции, и стал торопливыми, но профессионально выверенными движениями расчищать это бронзовое изделие. Не прошло и получаса, как профессор охнул, выпрямился и обвел взглядом всех присутствующих, тут же повернувшихся к нему, как по команде. Всем (и Оберу в том числе) не терпелось узнать, что же там такое таится в земле (хотя Обер, в отличие от остальных, догадывался, что это не скульптура).

«Пушечный ствол!» – выдохнул профессор. – «Пушечный ствол имперской эпохи! Да вы понимаете, что это значит?!»

«Погоди», – не удержался от скептицизма профессор из Морианы, – «почему это имперской эпохи? А если эту мастерскую использовали и в послеимперское время?»

«Вы что же думаете», – не без ехидства произнес руководитель экспедиции, – «профессор Амикайл Оэтурр уже такой старый пень, что не отличит бронзовое литье имперской эпохи от более позднего? А кроме того, как раз для неспециалистов (и он пристально посмотрел в сторону своего коллеги из университета Морианы) тут имеется прямое и недвусмысленное указание» – и он ткнул пальцем в наполовину освобожденный от земли бронзовый ствол.

Столпившиеся вокруг наклонили головы. И в самом деле, на стволе виднелся имперский герб и было расчищено самое начало надписи на языке ратов…

Только тут, после долгих дней пребывания на земле древнего Хаттама, на Обера вдруг нахлынули воспоминания. Нет, он и прежде вспоминал что-нибудь из своей прошлой жизни. Но теперь воспоминания хлынули потоком и затопили все его существо. И вспоминал он не пушечные дела, как этого можно было бы ожидать. Он вспоминал Ноке – ту малышку Ноке, какой она была еще до их первой близости. А потом вдруг перед его взором всплыло лицо Инесейль Маррот, и он ощутил непреодолимую потребность увидеться с дочерью своего профессора-наставника.

Тем временем профессор Оэтурр вновь принялся расчищать находку, стараясь как можно скорее прочесть надпись на стволе. Время от времени он возбужденно восклицал:

«Нет не зря… Не зря я согласился ехать в эту экспедицию… Я как чувствовал… Это же сенсация… Теперь в Улкасанском университете осиянного сподвижника Фалисхегема будут локти кусать… Это же сенсация!» – вновь вставил профессор вульгарное словечко из лексикона бульварной прессы, заставив своего коллегу из Морианы досадливо поморщиться…

На этот раз Ученый совет Королевского университета Лариолы после долгих дебатов решил заслушать доклад Обера Грайса о его археологических и архивных изысканиях на заседании исторического общества университета.

«Уважаемые господа члены Ученого Совета! Уважаемые господа члены исторического общества! Уважаемые господа профессора! Уважаемые господа преподаватели! Господа студенты и все присутствующие! Благодарю вас за согласие выслушать мой скромный доклад. Всем вам, надеюсь, известно, что восемнадцать лет назад при реставрации собора Ангелов Господних в Алате в одной из стен собора была найдена древняя гробница с надписью на языке ратов, где погребенный был титулован императором Великой Империи Ратов. К сожалению, надпись на крышке гробницы плохо сохранилась и имя императора прочесть не удалось». – Так начал Обер Грайс свое сообщение. – «В едва сохранившейся нижней части надписи на боковой стенке гробницы можно было разобрать слова „ТенгДобрый“ в косвенном падеже, из чего было сделано заключение, что гробница принадлежит последнему Императору, погибшему в результате заговора».

«В самой гробнице», – продолжал Обер, – «было найдено мумифицированное тело, которое и было сочтено телом последнего императора Великой империи Ратов, философа Тенга Доброго. Суть проведенных мною изысканий состоит в том, что найдены убедительные доводы, опровергающие принятое толкование фактов. Это не мог быть император Тенг». – Обер сделал паузу и мысленно рассмеялся, представив весь комизм ситуации, в которой Последний Император, инкогнито, делает доклад о самом себе через 1300 лет после падения Империи. Он с усилием подавил мелькнувшее было у него на лице подобие улыбки и обвел взглядом присутствующих в аудитории.

С мест тут же раздались выкрики:

«Какие же доводы вы нашли? Обоснуйте свое заявление!»

«Именно для этого я и делаю свой доклад, высокочтимые господа» – спокойно ответил Обер. – «Мои доводы основываются на данных обследования мумифицированного тела предполагаемого императора и сопоставлении полученных заключений с известными нам летописными свидетельствами о Тенге Добром. По моей просьбе два виднейших антрополога Алатского императорского университета провели необходимые исследования. Заключение господина профессора Найхтмара и господина приват-доцента Расумсе приложено к тексту моего доклада, представленному в Ученый совет». – Обер наклонил голову, повернувшись к присутствующим членам Совета.

«Согласно данным антропологического исследования, найденное тело принадлежало человеку не выше среднего роста, с широким костяком и с сохранившимися на мумифицированной коже головы остатками прямых черных волос. По характерным особенностям черепа можно было заключить, что этот человек близок скорее к расе средне-западных кочевников, ныне почти вымершей. Одним из наиболее известных в истории представителей этой расы является народ салмаа, принимавший участие в Великом Потоке Племен, приведшем в конечном счете к распаду Империи».

«Проведенные же мною самим архивные изыскания позволили установить, что нам доступны шесть оригинальных упоминаний о внешности Тенга Доброго в трудах древних историков, в летописных хрониках и в Записках Великого Восточного посольства, а также созданное народом агму сказание о подвигах Тиенгаара, Утсуга агму, Разрушителя Империи. И все эти источники изображают последнего императора высоким светловолосым человеком крепкого, но стройного телосложения, по всей вероятности, ратом с некоторой примесью южной или восточной крови».

«Кроме того, в известных нам летописных рассказах о заговоре против Тенга Доброго по-разному трактуются обстоятельства его смерти, однако все хронисты сходятся в одной детали. После того как последний император был поражен стрелой в глаз, или кинжалом в спину, или поднят на копья, – в общем, убит, – тело его вознеслось на небо. Я подчеркиваю: именно тело, а не душа. Можно предположить, – разумеется, только предположить, – что тело последнего императора каким-то образом исчезло. То ли его тело оказалось затеряно среди множества трупов после того, как завершились кровопролитные схватки, вызванные заговором. То ли его тело было похищено и тайно захоронено его сторонниками, либо, наоборот, противниками. А может быть, он был лишь ранен, и, сумев обмануть бдительность своих врагов, бежал и скрылся от преследователей».

«Совокупность этих соображений», – подвел итог Обер, – «позволяет заключить, что найденная гробница и, во всяком случае, найденное в ней тело, не принадлежат Тенгу Доброму. Более точная историческая идентификация этого тела – задача дальнейших исследований. Возможно, оно принадлежит одному из эпигонов, претендовавших на титул Императора Ратов. А упоминание Тенга Доброго в надписи на гробнице, вероятно, призвано было обосновать притязания этого эпигона на легитимное наследование титула по прямой линии от Последнего Императора».

Обер сделал длительную паузу, переворачивая листы бумаги, лежавшие перед ним на кафедре, затем поднял глаза на аудиторию и продолжил свой доклад:

«Второй представляющий интерес результат, полученный в ходе моих изысканий, заключается в опровержении устоявшегося мнения, согласно которому огнестрельное оружие было заимствовано из Восточной Империи в период распада государства Ратов. Археологическая экспедиция под руководством уважаемого господина профессора Амикайла Оэтурра из Императорского университета в Алате, в работе которой я принимал участие, нашла близ развалин Урма, бывшего некогда столицей Хаттама – крайней западной провинции Великой Империи Ратов – чрезвычайно интересные памятники материальной культуры той эпохи. К этим находкам относятся остатки меднолитейных печей, свинцовые и каменные ядра, и даже более того – два не до конца обработанных бронзовых пушечных ствола, которые, тем не менее, поражали тщательностью и изяществом выделки.

Согласно общепринятой версии, император Тенг Добрый получил пушки в дар от Восточного императора желтолицых, поскольку в юности оказал тому какую-то услугу. И произошло это тогда, когда кочевники-аршасы уже почти разгромили Империю Ратов и взяли штурмом Алат».

«Теперь, однако, благодаря находкам экспедиции установлен факт, что пушки отливались рядом с Урмом. Тем самым перечеркивается бытовавшая прежде версия. Поскольку Урм был занят кочевниками одним из первых и уже никогда не возвращался в пределы Империи, а сами аршасы пушек не отливали, то находка пушечно-литейного производства близ Урма означает, во всяком случае, что пушечное дело стало известно ратам еще до вторжения кочевников с Запада. Кроме того, тщательность выделки найденных стволов превосходила все то, что производилось на Востоке во времена Империи Ратов, да и много позднее».

«Однако главным свидетельством в пользу данной точки зрения являются надписи, гравированные на обоих стволах: „Отлито повелением Тенга Пааса, наместника Хаттама“. Я обращаю ваше внимание на то, что Тенг здесь титулуется не императором, не государем, и даже не владетелем Хаттама, а всего лишь наместником. Кроме того, на пушечных стволах наличествует изображение имперского герба. Следовательно, отливка пушек относится к периоду, когда Тенг еще не выступил против Эраты III, а считался его наместником в Хаттамских землях. Отсутствие же в надписях необходимой ссылки на императора Эрату III свидетельствует о том, что к этому моменту Тенг сделался уже фактически независимым владетелем, хотя открыто не порывал отношений с Империей».