Текст книги "Анклав (СИ)"
Автор книги: Андрей Ермошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
– Я? Да, оттуда…
– Республиканец, – пробормотал Алекс. – Так ты республиканец!
Эти слова отрезвили Марка, и он с ужасом понял, какой нож вогнал самому себе в спину.
– Нет, нет! – словно защищаясь от удара, он выставил перед собой ладони. – Это ничего не значит! Войны давно нет, она закончилась полторы сотни лет назад! Всё, что внушали вам здесь – это мираж. Неужели вы до сих пор не поняли?
– Чего? Безумец! – Филипп ударил кулаком по столу.
– Если её нет, зачем тогда им было готовить нас к ней, обучать? – выкрикнул ещё кто-то.
– Это часть их задумки! Вас действительно готовили к войне. Но не к настоящей, реальной войне, а грядущей, лишь вероятной. Готовили, понимая, что рано или поздно не избежать конфликта с теми, кто очень хочет владеть этими рудниками. И тогда на защиту от вторжения за неимением выбора призвали бы вас: заставили бы сражаться против кого угодно всё той же ложью, с помощью которой десятилетиями манипулируют вами, вашим самосознанием!..
Вокруг все вскакивали с мест, но Алекс сидел, точно прикованный. Ни единый мускул не дрогнул на его лице.
– Энцель работал на республиканцев. Вызвал их сюда, чтобы расправиться с нами. А теперь, когда он бежал, появляешься ты и точно знаешь, где прячут Мари. Знаешь самого Энцеля. Заявляешь, что только тебе известно, как нам нужно поступать, а как нет. Я вижу в этом странную закономерность.
– Нет же, нет, это не так! Они вводят войска – всё это было Энцелем просчитано, – закричал Марк в исступлении. – Энцель водит Республику за нос ровно так же, как и вас! Это всё – часть его замысла!
Алекс медленно поднялся со стула.
– У Энцеля было много замыслов. Все они провалились. А прямо сейчас я смотрю на очередной из них – его ждёт та же участь!
– Не делайте этого! Вы себя погубите! – Марк почувствовал, как чьи-то сильные руки хватают его под локти, тянут вверх. – Слышите, вы погубите себя и остальных!
– Нас не запугать. Только не теперь. Можешь так и передать своему Энцелю. Хотя я уверен, что встречусь с ним раньше. И встреча станет для него последней, – Алекс безучастно смотрел, как юношу скручивают. Мари сидела бледная как лист бумаги.
– Опомнитесь, он же только этого и ждёт, ему только это и нужно! – кричал Марк, слабо брыкаясь локтями.
– Швырните его к остальным, – приказал Алекс. – И заберите эту штуку с его запястья – мало ли, что ещё она умеет.
Марк отбивался, но его подцепили, за руки и ноги понесли к выходу. А он всё кричал во весь голос:
– Даже скрывшись, сбежав отсюда, он всё ещё продолжает контролировать вас! Он вас использует против вас же самих, как и прежде! И этого вы добились своим бунтом, столькими жертвами? История повторяется: ваши предки были обмануты, их использовали точно так же. Они дали навязать себе неправильный выбор и поплатились, позволили заточить себя и вас в этих горах! Давайте, ну давайте, выйдите наружу, и вы увидите всё своими глазами!
Больше ничего выкрикнуть Марк не успел – рот ему прямо на ходу заткнули перепачканной, в пятнах моторного масла, тряпкой.
Глава 4
– Алекс, машина ждёт! – Незнакомый парень чуть старше Гюнтера встретил их с Мари в воротах погрузочного цеха. Он указывал на внедорожник, что стоял на обочине окружной дороги – один из трофеев, позаимствованных посельчанами с заднего двора управы.
– Наши собираются у перрона, – добавил он.
Кивнув, Алекс подошёл к машине. Уже взялся за ручку задней двери, когда заметил поодаль, на проезжей части, четырёх человек с медицинскими сумками, которые несли кого-то на носилках.
Стоило процессии приблизиться, он узнал, кого именно, и кинулся навстречу носильщикам.
Агата лежала на спине и стеклянными глазами глядела на облака. Бледно-серой, местами потемневшей была кожа её лица, рук, а комбинезон в районе пояса сплошь покрывала смёрзшаяся красноватая корка.
– Она… она жива? – накинулся Алекс на Петра, который возглавлял носильщиков.
– Пока да, но она не жилец. Удивлён, что вообще продержалась эту ночь.
– Где её нашли?
– В тоннеле. Похоже, Энцель избавился от неё сразу, как они покинули посёлок. Обморожение всех конечностей, ранение в живот – его пока не смотрели. Но она не жилец в любом случае, – повторил Пётр.
Агата была в сознании: слабо повернула голову и прошептала что-то смёрзшимися губами.
– Но лазарет в другой стороне!
– Мы несём её к остальным.
– Остальным?
– Остальным пленным. После того, что она… она сделала, – в лазарете её разорвали бы на части.
Агата продолжала медленно двигать губами, и Алекс присел на колено рядом с носилками.
– Прости, прости меня, – услышал он.
– Зачем, Агата? – только и вырвалось у него.
– Помнишь, тогда, в клубе… – зашептала она отрывисто. – Я испугалась за тебя… Рассказала ему… Он велел следить, докладывать… – шёпот то нарастал, то становился едва различимым. Ничего, кроме губ, не шелохнулось на лице Агаты, и даже василькового цвета зрачки казались скованными льдом. – Обещал, что выделит лучшую комнату в доме у сквера… что бригада всегда будет получать лучшие участки… только следи, докладывай…
Он всё слушал и слушал, а носильщики неподвижно держали свою ношу; во взгляде – ни намёка на раздражение по поводу вынужденной остановки. Молчали. Словно из уважения к скорой смерти, к последним, возможно, часам человека, прожившего долгую жизнь и теперь так стремительно угасающего. Сейчас, когда было поздно, уже затухало, теряло вес значение, друг этот человек или враг; смерть стирала различия между своими и чужими.
– А потом… после нашей вылазки на комбинат… я пошла на попятную… но он сказал, что если я сохраню преданность ему, продолжу… то он заберёт меня туда, на ту сторону гор… – что там есть другая жизнь, жизнь лучшая… что там я многого сумею достигнуть… Алекс, я… прости…
Он встал, выпрямился. Из всех потрясений дня это подействовало на него особо. Тимур сложил голову в сражении – Алекс и сам с готовностью принял бы такую гибель, занял бы место друга, но Агата – её случай был иным. Тем, что нельзя было назвать ни правильным, ни справедливым.
Буквально чувствовалось ему, как внутри нарастает, пульсирует и клокочет ярость, готовая вулканом низвергнуться наружу. Но он усилием воли подавил, унял её – до поры; она ещё понадобится в миг, к которому он стремился теперь больше всего на свете.
Агату унесли, и Алекс будто в бреду доковылял до машины, опустился на сиденье. Потянул на себя дверь, но Мари придержала её, попыталась втиснуться в салон:
– Я еду с тобой!
– Нет, ты останешься здесь, – Алекс заслонил ей путь и негрубо вытолкнул обратно на улицу.
– Но я должна!
– Это я должен. Защитить тебя. Мы уже такое проходили. Больше не хочу тобой рисковать, понимаешь?
Помрачнев, Мари, тем не менее, кивнула.
– Тогда помоги мне. Останься.
Непокорный огонёк погас в её глазах; она отпрянула от машины.
Алекс не сомневался, что поступает правильно. Но поступок дался бы ему куда труднее, не знай он, что ответ сестры был искренним. Что в глубине души она на самом деле, взаправду поймёт его. Даже сейчас – сколь многое бы ни стояло на кону и сколь бы грозной не представала неизвестность – Мари всё равно была с ним заодно.
– Ты нужна раненым, позаботься о них. Мы приведём подмогу, – сказал он, захлопывая дверь.
Машина тронулась. А Мари всё стояла на месте – без движения, будто гипсовый слепок самой себя – и смотрела вслед.
Вспыхнув, луч фонарика озарил полукруг свода под гроздьями бесцветных сосулек.
Алекс сделал шаг вглубь тоннеля.
Непередаваемое чувство овладело им. Сколько помнил он себя, столько помнил и этот посёлок: изученный до каждого метра, такой близкий и понятный. Бессчётные дни и ночи были проведены под землёй и на поверхности, в кольце противолавинной стены. И сейчас он впервые ступал за её пределы, за грань обыденного, не зная до конца – теперь это сделалось как никогда ясным – что ждёт по ту сторону.
Но вот уже второй шаг был сделан, за ним третий, четвёртый…
Cлева и справа загорались всё новые фонари; люди шли плотными группами, внимая эху каждого звука, держа оружие направленным вслед отступающему мраку. За спинами авангарда ползли два внедорожника, на крышах которых по чьему-то предложению закрепили трофейные пулемёты, и стрелки́, возвышаясь над головами идущих, всматривались вперёд сквозь перекрестия прицелов. Следом, под конвоем пеших мужчин с двуствольными винтовками, в тоннель въехали грузовики – последний вёз на открытой платформе единственную уцелевшую зенитку.
Чем сильней колонна отдалялась от ворот, тем беспокойнее было Алексу. Те же давящий свод, полосы рельс, чёрный асфальт – даже сама обстановка угнетала однообразной монотонностью. Казалось, всё вокруг – лишь ловушка пространства, словно Алекс никуда не движется, бессмысленно тратит силы. Но всякий раз оборачиваясь, он видел, что расплывается, теряет очертания свет из полукруглого жерла тоннеля. Вот он уже сжался до точки, и каменные стены, изогнувшись вправо, поглотили её.
Затхлым, тяжёлым делался воздух. Глубоко под толщей гор не оставалось более мерила ни расстоянию, ни направлению. Пропадало всякое внешнее свидетельство того, откуда ты идёшь и куда держишь путь. Была одна дорога и всего один выбор: идти дальше или повернуть обратно.
Немало времени утекло, прежде чем тоннель изогнулся во второй раз. Рельсы здесь полого шли на подъём, стоило преодолеть который, и дышать стало заметно легче. Вскоре Алекс увидел выход в виде прямоугольной арки. Убрав фонарик под куртку, обхватил цевьё покоящегося на перевязи карабина, коему он, несмотря на ничтожный боезапас, отдал предпочтение вместо двуствольной винтовки.
Возле арки первая группа рассредоточилась и преодолела её уже бегом. Выскользнув из тоннеля полусогнутым, карабин наготове, Алекс заметил сбоку от себя невысокий сугроб. Одним броском очутился под его прикрытием, занял позицию. Рядом упали в снег ещё несколько мужчин.
– Тихо! – крикнул кто-то. – Увидите их – стреляем по готовности!
Алекс подполз к кромке сугроба, протолкнул ствол оружия вперёд себя и выглянул, готовый тут же снова залечь.
Солнце стояло высоко. Ослеплённый, он сначала привыкал к блеску снега, но вскоре сделалось очевидным: ничего кроме сплошной белой пелены, сколько хватало глаз, перед ним не было. Посмотрел немного в сторону – та же картина, одни только снежные заносы с наростами льда.
– Чисто! – донеслось из-за спины.
– У нас тоже!
– Осторожно! – крикнул, оборачиваясь, Алекс. – Не высовывайтесь!
Прошелестел покрышками и остановился внедорожник, на передних дверях и капоте которого грубо – оранжевой, с подтёками, краской – был намалёван символ из трёх закруглённых стрелок. Алекс отряхнул с куртки снег и поднялся навстречу.
– Никого, Алекс. Тут и им укрыться-то негде, – сообщил, опустив стекло, Филипп.
Алекс оставил карабин висеть на животе и огляделся, наконец, вокруг. Над выездом из тоннеля рваными нагромождениями уступов поднималась скала, верх её исчезал в бурлящей, движущейся дымке. С обоих концов эта отвесная стенка плавно загибалась и полукольцом взрезала длинный пригорок, что превращал местность впереди от арки тоннеля в закрытую низину. Серебряной чертой на пустоте пригорка рельсы взбирались к ровному, как кромка земляного вала, гребню, над которым выглядывали сквозь облачность обрывки тускло-голубого неба. Поистине необыкновенным был воздух: Алекс вдыхал его полной грудью – раз за разом – и не мог надышаться.
Новые бойцы продолжали прибывать, скапливаться на рельсах. Пространство становилось чересчур тесным для двухсот с лишним человек, не говоря уже о грузовиках – в нескольких метрах от выезда головная машина упёрлась в толпу.
– Давайте двигаться, – Филипп указал на пригорок. – Я впереди, вы тогда за мной.
Алексу, вспотевшему в духоте подземелья, сейчас и самому было далеко не комфортно стоять на месте.
– Хорошо. Но второй пулемёт лучше пустим за колонной. Что там с дорогой, всё плохо?
– Всё ожидаемо. Завалена так, что и десяток грейдеров сутки будут разгребать. Поедем по рельсам.
– Держим дистанцию, – предупредил Алекс.
Филипп энергично заработал рулём. В такт машине качнулся, придерживаясь за края люка, пулемётчик. Алекс махнул остальным и сам первым зашагал по колее.
Началось восхождение на пригорок: двумя цепочками, нога в ногу, люди ступали вдоль рельс. С приятным хрустом взбивали сапоги рыхлый снег, что оказался совсем не глубоким и еле покрывал шпалы. В то же время по мере подъёма увеличивались, становясь выше человеческого роста, снежные валы по бокам от путей.
Едва достигнув гребня, внедорожник Филиппа затормозил на верхней точке; все, кто был в салоне, за исключением разве что пулемётчика, высыпали наружу.
– Что такое? – окликнул их Алекс и ускорил шаг.
С ходу Филипп начал тараторить что-то. Но здесь, на вершине, всякая необходимость в объяснениях уже отпадала.
В грудь пахнул вихрь холодного воздуха; до того резким был этот порыв, что Алекс заслонился, словно от удара. Отведя ладонь, он несколько секунд следил за рукавом, грубая ткань которого дрожала, трепыхалась. Стремительными рывками налетал и вновь спадал ветер – такой сильный, какого никогда ещё не приходилось чувствовать коже.
Широко раскрыв веки, Алекс осознал себя перед необъятным, всеобъемлющим, безбрежным пространством.
От созерцания этого непостижимого простора сводило колени и кружилась, как на центрифуге, голова. Очень-очень далеко на юге – так далеко, что, казалось, на дорогу не хватит и дюжины жизней – купол неба смыкался с белизной заснеженной низменности; ровная, точно проведённая карандашом линия разделяла их.
И тогда что-то прозвенело, отозвалось в самых глубинах его памяти; у этой линии – призрачной, едва различимой – было имя. Ещё с раннего детства Алекс размышлял о том, как мог бы выглядеть горизонт. Строил догадки, рисовал в воображении образы – но с этого дня догадки оставались в прошлом. Теперь он видел горизонт прямо перед собой. Видел так же, как мог увидеть собственные пальцы, приклад карабина.
От холма уровень поверхности ниспадал и раскрывался величественный пейзаж: образуя пологое ущелье шириной в несколько километров, слева и справа вздымались горные отроги, будто гигантское животное из древних преданий положило лапы поперёк долины и обернулось камнем. Усеянные зелёными островками елей, громады скал постепенно сходили на нет, ниспадали навстречу обширной – до самого горизонта – равнине.
Так потрясён был Алекс этим безмолвным, торжественным могуществом, что не сразу заметил густой узор из тёмных пятен в лоне меж отрогами. Приглядевшись, он сначала удивился правильности, четкости ритмов узора, и только потом понял: это – нечто искусственное, рукотворное.
Здания. Многие и многие сотни построек – высоких и приземистых, массивных и едва приметных – полосами, окружностями и квадратами расчерчивали ущелье от края до края. Но сколько Алекс ни всматривался, не мог он различить в заснеженном лабиринте хотя бы намёка на жизнь. Ни движения, ни огонька; казалось, само безмолвие обитало в домах, что гнилыми зубами выступали над пустошью.
– Рельсы ведут туда, вниз, – оторвал Алекса от размышлений Филипп. – Что думаешь?
– Значит, спускаемся, – сказал тот.
Буря усиливалась с каждой минутой. Совсем недавно ветер лишь потрёпывал одежду, а теперь прямо-таки рассвирепел, будто норовя прогнать непрошеных гостей из своих владений. Вихри кружились, набирали скорость на оледенелой глади улицы, поднимались ввысь, чтобы тотчас обрушиться назад облаком снежной пыли. И если выстоять на ветру, мало-помалу продвигаться, хоть и не без усилий, дальше, удавалось, то от летящего в лицо снега не защищал ни капюшон, ни даже повязка поверх рта. Снег попадал в глаза, щипал, до жжения резал кожу.
В который раз Алекс, неосторожно поставив подошву, по колено застрял в непрочном насте. С кряхтением осел и стянул ботинок – оттуда посыпалась вязкая студёная масса.
Мимо ковыляли люди, с головы до ног покрытые инеем; они шатались под ударами бурана, придерживали перчатками края капюшонов и перевязи винтовок. Когда Алекс разобрался, наконец, с обувью, Филипп помог ему встать. Лицо его, затянутое ниже глаз маской, казалось совершенно красным.
– Ты точно уверен? Ещё не поздно! – Филипп силился перекричать свист ветра.
– Поздно! – крикнул Алекс в ответ. – Затемно нам в тоннель не вернуться. А в открытом поле замёрзнем скорее, чем здесь.
– Повсюду сплошные руины!
– Ты видел большие здания не хуже моего!
– Мы идём вечность! – не унимался Филипп. – Люди не выдержат!
– Вот именно! Значит, обратного пути не выдержат и подавно. Если печёшься о них, помоги отстающим! – Алекс повернулся лицом к метели и вновь зашагал, боязливо прощупывая наст подошвами; шёл, как чудилось ему, тем энергичней, чем быстрее иссякали резервы организма.
Ветер завывал во впадинах окон невысоких – в полтора-два этажа – коробок из почерневшей, сточившейся кирпичной кладки. Скрипел ветвями хилых деревцев, что заменяли постройкам крыши. А на другой стороне улицы метель бесновалась средь покосившихся, насквозь проржавевших заводских корпусов и цехов. Лишённые потолка и большинства стен, остовы выступали полуистлевшими скелетами, теряли очертания в бледно-серой пелене, что извивалась и клокотала, стремительно неслась позади. Снова и снова, снова и снова ветер бил, рвал, швырял из стороны в сторону, доводя до полного исступления, когда ноги продолжали, казалось, лишь по инерции ступать вперёд, чтобы сгорбленное тело могло удерживать равновесие, не свалилось в снег.
Одно, во всяком случае, Филипп подметил точнее некуда: после того, как они приняли решение свернуть с железной дороги, утекло, по ощущениям, и вправду никак не меньше вечности; создавалось впечатление, что этой улице, что тянулась и тянулась параллельно путям, никогда не будет конца.
Сначала вынуждены были бросить головной грузовик. При объезде сугроба тот сполз с насыпи и застрял, перегородив путь остальному транспорту. Битый час потратили в попытках вытащить тяжело нагруженную машину лебёдками, но тщетно. Всё самое необходимое – провиант, патроны и тёплые вещи – взвалили на себя, а оба грузовика покинули вместе с зениткой, доставить которую так далеко через ухабы и заносы стоило немалых усилий. Когда с началом метели единственный оставшийся внедорожник под управлением Филиппа закопался по брюхо и заглох, едва съехав с расчищенной колеи, вызволить его даже не попытались. Вопросы прикрытия, запасов, организованного движения, разом померкли перед элементарной потребностью в тепле и в спасении от вездесущего ледяного ветра. Она слепо гнала и гнала вперёд, несмотря на совершенное истощение.
Меж тем по левую руку в череде развалин показался просвет: улицу пересекала ещё одна, гораздо более широкая. На перекрёстке Алекса уже поджидали те немногие, кто добрался сюда раньше.
– Гляди, там! – один из мужчин указал на просвет дулом винтовки.
Улица шла, насколько можно было судить при мизерной видимости, поперёк ущелья и слегка под уклоном. В пятидесяти метрах громоздился уродливым сплетением балок каркас то ли склада, то ли подстанции, разрубленный надвое упавшей дымовой трубой. А за её обломками, по обе стороны от неровного, точно битое стекло, наста, маячили строения куда выше всех тех, что попадались ранее.
– Может сгодиться, – заключил Алекс. – Посмотрим. Оставьте кого-нибудь здесь, направлять отстающих.
Но стоило приблизиться к первым из домов на достаточное расстояние, как стало очевидно, что укрыться там от разъярённой стихии – затея безнадёжная.
Лишь с торцов многоэтажки воспринимались целыми и прочными, однако за фасадами пряталась сплошное – во всю длину корпусов – полое пространство. Крыша, перекрытия, лестницы давным-давно рухнули, как неуклонно обваливались, покрывались сеткой трещин уже и наружные стены. Все входы и окна нижних этажей были засыпаны обломками, запорошены снегом; над ними же не сохранилось вообще ничего – лишь вьюга гуляла, взвихрялась в сквозной пустоте между провалами окон. Два следующих дома выглядели точно так же, а у здания из третьей пары и вовсе полностью осыпалась торцевая стена.
Всё сильней Алексу делалось не по себе. Он рвался всё ниже по улице, да так, что остальным непросто было поспевать. И когда в тысячный раз бросил взгляд в даль, где шеренги домов врезались в беспросветную завесу метели, заметил нечто новое. Там, прямо по осевой линии улицы, из мглы проступала тень какого-то сооружения, но потребовалось одолеть ещё добрую сотню метров, чтобы контуры его стали разборчивее. Перспективу замыкал грандиозный, высотой в несколько этажей, цилиндр, увенчанный куполом, под сенью которого жилые дома казались совсем игрушечными.
Взирая на тёмную, мрачную махину, Алекс заключил: если вокруг осталось хотя бы одно целое здание, то это было именно оно. Та же мысль будто бы передалась и тем, кто шёл сзади; никто не окликнул его, не стал задавать вопросов. Общая цель отныне имела зримую, осязаемую форму.
Ночь наступала им на пятки, с приходом сумерек делалось всё холодней. Радовало одно: многоэтажки заслоняли от ветра, из-за чего двигаться стало легче.
Миновали перекрёсток, следом ещё один. Шквал неистовствовал пуще прежнего; по переулкам, захлёстывая и обтекая неровности, катились реки снега.
После очередного перекрёстка многоэтажки расступились, открыв запорошенную площадь; исполинское здание высилось в отдалении, на фоне смутных, едва различимых склонов отрога.
Ветер стелил по земле, норовил сбить с ног; глубина сугробов местами достигала пояса. Алекс делал несколько шагов, выглядывал из-под капюшона, чтобы оценить оставшуюся дистанцию, и опять почти наугад шёл дальше. Временами оборачивался, убеждаясь, что проторённой им колеёй следуют другие.
На подступах к зданию шумел хвойный лесок, который изначально, судя по всему, задумывался сквером; маятниками раскачивались верхушки елей. Лавируя между стволами, Алекс вдруг набрёл на внушительных размеров куб, выпирающий над сугробами до уровня головы. Толстенные стены из бетона рассекались амбразурами – по одной на каждую. Когда полоса деревьев была уже преодолена, Алексу встретились ещё два точно таких же блиндажа, оба развёрнуты бойницами на площадь, тыльной частью – к зданию.
Казавшийся ранее монолитным, цилиндр был сложен из крупных блоков тёмного, как сажа, камня; окон не просматривалось даже вблизи. Ко входу – чёрному провалу по центру – вели ступени, над которыми нависала впечатляющих размеров колоннада портика; на фронтоне бородавками топорщились сосульки.
Могучим и незыблемым представлялось это сооружение. И всё же, поднимаясь по лестнице, Алекс невольно ловил взглядом свидетельства разрухи: накренившиеся колонны, побитые плиты облицовки да карниз, о прежнем существовании которого напоминали чудом уцелевшие фрагменты.
Внутри он первым делом сбросил капюшон и прислушался. Воздух был тих, неподвижен. Из глубины здания тянуло затхлой сыростью.
– Добрались! Неужели! – выдохнул, едва забежав под навес, Филипп и принялся звучно отряхивать куртку.
– Не шуми! – шикнул на него Алекс. – Мы даже не знаем, где мы.
– Это уже не суть. Главное – под крышей!
– Сначала убедимся, что здесь безопасно. Будь начеку.
– Но мы же…
– Отдыхать потом будем.
Друг за другом люди вваливались с улицы и, боязливо взирая по сторонам, не спешили отдаляться от входа. Алекс зажёг фонарик. Перед ними предстал просторный холл с несколькими рядами колонн. Ту часть пола, докуда не долетал с улицы снег, вперемешку с грязью и мусором устилали сухие листья. Между колоннами валялись, поблёскивая мутными стеклышками, насквозь проржавевшие люстры, а вдоль стен дальней части помещения белели обломки, что остались, судя по торчащей выше арматуре, от декоративных балконов.
За холлом, в конце анфилады, маячило пятно дневного света. Плотной группой двинулись туда. Обшаривая закоулки лучами фонарей, разглядывали диковинные узоры на сохранившейся местами лепнине. Многие держали оружие наизготовку, хотя уже и сам Алекс слабо опасался встретить кого-либо в этих коридорах. Склизкая субстанция, что хлюпала под подошвами и издавала острый запах гниения, стоило на неё наступить, красноречиво свидетельствовала: в здании они были первыми гостями за годы, а скорее – многие десятки лет.
И вот взору предстал величественный зал: идеально круглой формы, окаймлённый по периметру всё теми же колоннами, по высоте он был сравним с литейными цехами металлокомбинатов, только куда шире. Но не пропорции, не форма поразили Алекса, а купол – рассечённая рёбрами полусфера, что накрывала весь зал. В самом центре зияло круглое отверстие, откуда вместе с роем снежинок пробивался тускнеющий уже свет.
Вздёрнув подбородок, Алекс обнаружил над собой карниз с фрагментами скульптур, а ещё выше, под сводом – сгустки каких-то чёрных точек. Точки шевелились. Сначала он подумал, что ему мерещится, но вот одна из них сорвалась с карниза, полетела через весь зал. От неожиданности Алекс вцепился в рукоять карабина.
Подхваченные эхом, раздались возгласы, и теперь уже все обратили внимание на то, что оказалось не более чем стаей птиц.
– Похоже, здесь занято, – Филипп похлопал Алекса по плечу. – Но с такими соседями мы уж как-нибудь поладим.
Птиц Алекс видел и раньше, правда всего пару раз настолько близко: пернатые избегали залетать в долину, как считалось, из-за выбросов. А может и потому, что поживиться на крохотном клочке ровной земли им было нечем.
Быстро забыв о птицах, которые никаких хлопот не доставляли, люди разбрелись по залу. Уровень его ступенчатыми кольцами понижался к центральной части, где нанесло целую гору снега; в противоположной входу стороне зала располагалась плоская платформа – нечто вроде сцены или трибуны. Было довольно сухо и, как ощущалось до костей продрогшему Алексу, даже тепло. Когда все те, кто вызвался обследовать здание, закончили свой осмотр, вердикт оказался единодушным: лучшего места для ночлегане найти.
Взялись за необходимые приготовления. На платформе в конце зала решили развести костёр: топливо вместе с парой десятков помощников отправился добывать Филипп. Еще одна группа собирала сухие листья для лежанок. Алекс и все, кто не стоял на часах у входов в здание, расчищали ступени пола от наслоений бетонной крошки, птичьего помёта и трухи, оставшейся от мебели. Все предвкушали долгожданный отдых, работали активно, и даже когда стемнело окончательно, продолжали при свете фонарей скоблить плиты раздобытыми в холле металлическими пластинами.
Вскоре дело было сделано. Костёр вовсю полыхал, а подле него отогревались только что вернувшиеся с улицы. Глядя на пламя, на краю одной из ступенек сидел Пётр – Алекс подошёл и примостился рядом. Они не виделись с тех самых пор, как вступили в тоннель.
– По-твоему, что это за место? – спросил Алекс; положив на колени карабин, он отсоединил обойму, снял кожух ствольной коробки.
– Похоже на правительственное здание. Местная управа, наверное, – ответил тот, не поворачиваясь.
– Нет, я не про здание. Про весь город. Про эти руины.
– А… Без понятия, если честно. Даже и гадать не стану. Когда-то здесь жило много людей. Столько домов, улиц – в голове не укладывается. А заводы – сплошные заводы, ты видел? Только когда всё это было?
– Давно.
Алекс продолжал разбирать оружие, выкладывая на ступеньку деталь за деталью.
– Да, – кивнул Пётр, – давно. Очень.
– Вот я ума не приложу: что могло заставить всех этих людей уйти?
– Война, – в голосе Петра звучала уверенность. – Однозначно, война.
– Это логичней всего. Но вот что меня смущает: война оставляет следы, а мы их не видели. Ни малейших. Так ведь?
– Как насчёт блиндажей на площади? Едва ли они задумывались там изначально. Их построили для того, чтобы это здание оборонять.
– Блиндажи совершенно целые, хотя были бы уничтожены захватчиками в первую же очередь, – возразил Алекс. Заглянув в глушитель карабина, он потянулся за шомполом. – Больше того, если здание штурмовали, то разве оно само не стало бы мишенью? А оно-то стоит целёхонькое. Ни воронок, ни следов от пуль. Но куда больше меня смущает другое. Верный спутник войны – будь то бомбёжки, обстрелы или тот же штурм – это пожар. А ты видел хоть один сгоревший дом?
Хмыкнув, Пётр какое-то время молча наблюдал за ритмичными движениями шомпола, затем произнёс:
– Но если не война, то что же?
– Хотел бы я знать. Понятно одно: если даже город и подвергся нападению, его сдали без боя.
– И по какой-то причине оставили. Ушли сами, добровольно – выходит, так? И больше не возвращались. Я не могу представить себе такую катастрофу, такие обстоятельства, способные толкнуть на подобное семьи с детьми, стариками… просто не могу.
– И здесь… – Алекс вставил затвор на место, и, взведя механизм, надавил на спусковой крючок – сжалась, резко щелкнув, пружина, – и здесь остаётся последний вопрос. Возможно, самый важный, – сказал он, присоединяя обойму. – Существенно не то, как эти люди покинули город. И даже не то, по какой причине. Гораздо важнее – куда именно они отправились.
Потрескивали, искрясь, сосновые ветви, огонь мерцал тенями в складках купола. Накрытый курткой, Алекс лежал неподвижно, и, несмотря на усталость, никак не мог убедить себя отвернуться от костра, чтобы заснуть; нечто завораживающе притягательное снова и снова заставляло возвращаться нему взглядом.
То и дело кто-нибудь подбрасывал дров – пламя на секунды усиливалось, освещая медленно таящий сугроб посреди зала да гладкую стену в торце, за трибуной. Утомлённые веки, в конце концов, сомкнулись, и когда очередная вспышка снова вернула из полудрёмы, Алекс потерял фокус: вместо огня смотрел уже на стену.
То, что он увидел, сняло сон как рукой.
Он вскочил и побежал мимо костра, распугивая спящих. На полпути вернулся, схватил фонарик, вернулся к стене. Осветил её, провёл рукой.
Нет, он не ошибся: из-под слоя засохшей грязи проступали разноцветные кусочки смальты, которые складывались в изображение. И хотя многие из них выпали, оставшихся хватало, ведь Алекс узнал бы это изображение и по вдвое меньшему фрагменту. Узнал бы, потому что видел тысячи, десятки, если не сотни тысяч раз.
Выше уровня его глаз в зареве пламени то затухало, то делалось ярче лицо человека: мужественное, смелое, решительное. Сбоку от лица развевалось знамя с неразборчивым символом, но Алекс наверняка знал, что это – три оранжевые стрелки, выходящие из одной точки и закруглённые против часовой. Остальное сохранилось ещё хуже, но воображение во всех подробностях дорисовывало каску, плащ-палатку на широких плечах и двуствольный автомат в руках великана, прикладом разбивающий республиканский ромб. Ромб, синяя и коричневая смальта от которого валялась у Алекса под ногами, в луже воды от растаявшего льда… И, конечно, под изображением нельзя было различить лозунга, но Алекс помнил его наизусть: «Твой труд приближает нашу победу».
