Текст книги "Анклав (СИ)"
Автор книги: Андрей Ермошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Глава 5
Сидя в углу безлюдного зала столовой, они ковыряли ложками почти остывшую кашу, которую повара выдали без лишних вопросов, несмотря на опоздание.
Едва ли кому-то вспомнилось бы утро, похожее на это. Часы показывали одиннадцать, и небо над восточными пиками уже слепило, как луч прожектора. Между делом Тимур упомянул, что третий и четвёртый комбинаты по обыкновению приступили к работе. Но в домнах пятого не клокотал огонь, без движения застыли шахтные подъёмники, а корпуса не вибрировали от гула станков и конвейеров. Кто-то из руководства распорядился остановить производство до выяснения обстоятельств случившегося накануне.
Алекс подумал о том, что не отдай этот кто-то такого распоряжения, рабочие места, вполне вероятно, сегодня пустовали бы в любом случае.
Люди заперлись в своих домах, словно ждали чего-то. Те, кто был посмелее, даже выходили увидеть хотя бы краем глаза изрешеченный пулями остов грузовика, который торчал напротив управы, ближе к западной стороне главной площади. Точно хотели убедиться, что случившееся – реальность. Глядели украдкой, из-за угла школы, стараясь не задерживаться в виду управы дольше нескольких секунд. А вернувшись, исступлённо бродили вокруг да около комбината, сбивались в кучки недалеко от места, где из-под свежего снега проступало напоминание об ещё одной трагедии. Люди были скорее подавлены, чем испуганы – во взглядах читалась кромешная растерянность. Схожее чувство не обошло стороной и тех, кто в этот предполуденный час собрался за столом.
– Я пробыл там довольно долго, – говорил Пётр. – Сначала просто ждал вас, потом вдруг в посёлке начало грохотать. Понял: налёт. Спустился в шахту, прождал ещё несколько часов до вечера. Там Алекс меня и нашёл.
– И люди Энцеля всё это время не показывались? – спросила Агата.
– Нет.
Алекс отодвинул тарелку. Есть не хотелось совершенно, да и каша давно утратила аппетитный вид.
– Думаю, он просто не успел выслать людей, чтобы перехватить нас. Был уверен, что мы вернёмся в шахту и потратим на это уйму времени.
– Энцель – планировщик до мозга костей, – сказала Мари. – День свой по часам расписывает, от приближённых тоже требует строгого порядка во всём. Любое нарушение планов выводит его из себя. Пожалуй, это вообще единственное, что способно его из себя вывести.
– А мы, стало быть, дважды заставили его играть по своим правилам, – добавил Тимур.
– А толку? Следующий ход всё равно за ним, – сказал Алекс. – Не понимаю я… почему, ну почему он молчит?
На ум пришёл тот единственный случай, который имел хоть что-то общее с происходящим теперь. Много лет назад, когда Алекс, ещё совсем молодой, только знакомился с шахтёрским ремеслом, первое время было очень непросто – он ловил любую возможность передохнуть от изматывающей работы. И вот однажды замыкание в одном из штреков оставило всю шахту без света на двое суток. Работа встала, но каждый знал, что как только электросеть наладят, всё вернётся на круги своя. Сейчас же единственное, в чём Алекс был совершенно уверен: что бы ни случилось, возврата к прошлой жизни уже не видать.
– А если Энцель сбежал? Может же такое быть, – предположила Агата.
– Я в этом очень сомневаюсь, – сказала Мари.
Поддержал её и Алекс:
– Бежать ему некуда. С нами придётся так или иначе договариваться. Уже почти сутки прошли с тех пор…
Фраза оборвалась, но по лицам окружающих легко было догадаться, что в сознании каждого предстала одна и та же картина.
Сумерки склонялись над стрельбищем, когда они вместе с остальными добровольцами закончили рыть последние несколько могил. Всего их было тридцать девять, по общему числу жертв пальбы на предзаводской площадке и расстрела грузовика. От страшной усталости валились с ног даже бывалые шахтёры. Пот струился с людей ручьями. Многие ещё долго приходили в чувство; стояли без верхней одежды, хотя холод уже давал о себе знать. Дышали хрипло, отрывисто.
Самым тяжелым в той работе был не мороз и даже не смёрзшаяся ледяными комьями почва, с которой кирка справлялась немногим лучше, чем со скалой. Куда сильней давило нечто жуткое, свойственное этому моменту. Нечто ранее невиданное.
Смерть, которая всегда была горем близких и друзей, коснулась одновременно многих. Обыкновенно тиха и не заметна большинству, она прогремела громче весенних лавин; но если от любой лавины защищала стена, то что могло защитить от пули, летящей в десятки раз быстрее?
Тридцать девять могил, прямоугольных ям с рваными краями, чернели на расчищенном участке неподалёку от дороги. Сороковую, размером побольше, выкопали в стороне, отдельно: она предназначалась для десантников, трупы которых Тимур вместе с группой шахтёров принесли с первого комбината. Приготовления заняли несколько часов, а кончилось всё быстро. Последним, будто бы из-за стыда от содеянного, похоронили Николу.
Люди знали, что делается всё именно так, а не иначе, но знали понаслышке. Хоронить родных, товарищей своими руками никому прежде не приходилось: умерших обычно вывозили из посёлка на поезде.
Детали ритуала выпадали из рамок привычного. Где стоять, какие слова произносить, как держаться – всё это было загадкой, и потому большинство просто молчали. Кто-то всхлипывал, местами сквозь толпу проносился тихий плач. Бригада Агаты почти в полном составе собралась у могилы Бориса. Его жена, Елена, стояла ближе всех к свежему холмику, положив руки на плечи сыну. Она казалась совсем спокойной, едва ли не апатичной, но только на первый взгляд. Наблюдая за её дрожащим силуэтом, Алекс понимал, как близка эта женщина к истерике, и что сдерживает её лишь присутствие сына. А тот беспокойно ёрзал на месте: чувства взрослых передавались ему, но он явно не осознавал пока, какая скрыта в них глубина. И едва ли успел ещё постигнуть, как изменил его жизнь уходящий день.
Тишина, от которой будто загустевал сам воздух, сливалась с вакуумом неизвестности: динамики интеркома безмолвствовали. Энцель не вышел на связь ни поздним вечером, ни ночью.
И вот теперь минутная стрелка на стенных часах рвалась довершить полный оборот, а часовая застыла почти вровень с одиннадцатью. Было похоже, что за каждым её движением прячется вечность.
– Почему он молчит? – повторил Алекс. – Ему как будто на всё плевать, будто он вообще не придаёт значения… Да не верю я в это!
– А какая нам, в сущности, разница, что он думает? Он своё лицо показал, этого достаточно, – заявил Тимур.
– Очень большая разница! Ты, я, все мы – кто мы сейчас в их глазах? Кем нас люди-то считают? – Алекс наставил палец на окно, за которым виднелась предзаводская площадка. – Правы мы или виноваты? Спасители мы, открывшие всем правду, или бунтари и предатели? Им сейчас остаётся гадать.
– Но они же своими глазами видели!
– Не имеет значения. Первично всегда то, кому люди привыкли верить. Если веришь человеку, потому что для тебя он был и остаётся непреложным авторитетом, то можно объяснить себе, оправдать любой его поступок. И какие угодно доказательства прозвучат не убедительнее чьих-то фантазий. Себя хотя бы вспомни, Тим! Вспомни, как вы с Агатой не восприняли меня всерьез тогда, в клубе. Просто вы привыкли доверять Энцелю, как и я когда-то. Как и все наши: они, я точно знаю, продолжают ему верить. Перед памятью бессильны и глаза, и уши.
– Алекс прав, ещё ничего не решено. Если управляющий потребует сложить оружие, то многие подчинятся. Не все, конечно, но многие, – сказала Мари.
– Вот только он ничего не требует! – Алекс шлепнул ладонью о скатерть. – Вообще ничего! Лишает нас возможности хоть как-то взвесить обстановку и понять, как отреагировать. Даже своим молчанием он нас в узде держит!
– Хорошо, может и так, – согласился инженер, – но это ведь не повод сидеть и ничего не делать.
– А что ты предлагаешь, штурмовать управу?
Тимур выдавил из себя натянутый, ненатуральный смешок.
– Давайте поговорим с людьми! Убедим их, что любое пособничество Энцелю – это путь в никуда. А молчание Энцеля означает лишь то, что сказать ему нечего.
– О нет, поверь, ему всегда есть, что сказать, – заявила Мари твёрдо.
Во взгляде, которым Тимур её смерил, проскользнуло раздражение.
– А ещё, посёлок вообще-то остался без руководства. Важно сохранить порядок, не допустить паники и новых жертв, – сказал он.
– У вас с ребятами это вроде бы неплохо получается, – заметил Алекс. – А если нужно выступить перед людьми, я готов взять это на себя. Но следует заранее продумать, что мы скажем. Изложим всю историю с начала, и… я не знаю, что ещё. В общем, мне нужно подумать. Давайте встретимся здесь же после ужина, соберём все идеи.
– Ладно. Я, пожалуй, схожу помогу взрывникам опоры разминировать. Всем до вечера, – Агата встала и направилась к дверям. Остальные тоже заскрипели стульями, собираясь уходить.
Тимур и Алекс решили сперва наведаться в погрузочный цех пятого комбината, где ещё с вечера был развёрнут сборный пункт для добровольцев: их пока ощутимо не хватало что на разминировании противолавинной стены, что на укреплении шахты. В тот же цех перевезли всё оружие, в том числе и карабины, которые удалось забрать из грузовика вместе с телами погибших. Арсенал больше не казался достаточно безопасным.
У ворот с карабинами за спиной дежурили двое бородатых литейщиков; завидев Тимура и Алекса, они молча расступились.
Людей в цеху было немного, но смесь резких запахов бензина, масла и каких-то химикатов да бьющий по ушам механический скрежет свидетельствовали о том, что работа здесь идёт полным ходом. Помещение медленно, но верно освобождали от накопившегося фламмия: стопки из тонких листов свозили ближе к выходу, чтобы затем отправить куда-нибудь в другое место. Крайние погрузочные карманы были заняты двумя грузовиками, в открытые кузова которых рабочие при помощи крюка и стальных тросов c осторожностью опускали крепи для свода шахты. «Фламмий – фронту!» – гласила растяжка поверх окон.
В противоположном углу зала, как бы совсем не к месту, громоздились стеллажи, здесь же на чём попало сидели человек семь и осматривали, чистили, собирали карабины, рассовывали патроны по обоймам. Когда вошли посетители, некоторые из корпевших над оружием оглянулись. В одной из женщин Алекс узнал Елену.
Навстречу выбежал взрывотехник тридцать восьмой бригады – Филипп. С Алексом они окончательно познакомились накануне во время вылазки на главную площадь за телами убитых посельчан. Несмотря на обильно перемотанный бинтами лоб, выглядел тот вполне бодрым.
– Ну, какие новости? – осведомился Тимур прямо с ходу.
– Как раз хотел за вами посылать! – заговорил Филипп энергично. – Наши ребята проверили кабель в тоннеле. Как ты просил.
Алекс, кому были адресованы эти слова, напрягся:
– И что, нашли взрывчатку?
– Под землёй – нет. И знаешь что? Оказалось, кабель ведёт к вышке за вторым комбинатом.
– Стоп, ты путаешь что-то, – Алекс, сощурившись, взглянул на взрывотехника. – Вышка же за первым, я сам видел.
– Всё верно, вышек две, по одной на каждом комбинате. Кабель соединяет их под землёй через твой тоннель с лампами.
– Чушь какая-то… и никаких зарядов?
Филипп пожал плечами:
– Уж что доложили, то и передаю.
– Да быть не может…
– Ладно, с зарядами давайте потом, – вмешался Тимур. – Главное, кабель от вышек отсоедините, отсоединили уже?
Взрывотехник кивнул. Алекс же крепко задумался; сведения Филиппа резко расходились с укрепившимся было уже выводом о предназначении тоннеля и кабеля в нём.
– А как с добровольцами дела? – спросил, воспользовавшись паузой, Тимур.
– Сегодня ещё десятка два объявились, почти все – с дальних комбинатов. Помогать просятся. Но маловато, маловато, конечно, людей… не отпускают их там, работа… Из тех, кто всё же пришёл, пара тут вот, других отправили на заставы. Многие наши сейчас там. Как условились, для начала перекрываем все лазейки, где может машина проехать.
– Кстати, хотите знать, откуда они у нас? – взрывотехник указал на грузовики. – На четвёртом нашли. А они, представьте, ещё и отдавать не хотели! Знаете, почему? Собирались догрузиться и отвезти на склад! На склад! К управе! А, как вам такое? Мы слушать не стали, конечно. Нам всяко нужнее.
– Ясно, – Тимур помрачнел. – А в шахте-то как, есть прогресс?
– Сам вот туда направляюсь, – ответил Филипп. – Потихоньку, своим чередом.
– Лебёдку освоили?
– Вроде как. Сейчас и выясним – вон, ребята зовут, – он поднял руку и помахал. – Ладно, если что – я там.
Доковыляв до кабины, Филипп не без труда протиснулся внутрь; грузовик задребезжал бортами, выкатился навстречу искрящимся в пыльном воздухе цеха лучам солнца.
Алекс и Тимур же направились к импровизированному хранилищу оружия: инженер хотел о чём-то расспросить одного из рабочих и потолковать с Еленой.
– Знаешь, я с утра вспомнил о пистолете, который взял у Бориса, – заговорил он, пока они пересекали цех. – Рассмотрел его поближе и обнаружил странную гравировку внизу рукоятки.
– Гравировку?
– Да. Там надписи, но по-нашему читаются только два слова: «Собственность Корпорации», и ещё эмблема. Выглядит как две буквы, какие точно – забыл. Что ещё за Корпорация?..
Предположить что-нибудь Алекс не успел: на стенах разом зашипели все динамики громкой связи, а затем послышался голос – всё столь же внушительно-сдержанный.
Управляющий, наконец, нарушил молчание.
«Внимание! Внимание! От имени действующей администрации посёлка и правительства Континентального Альянса я, Курт Энцель, обращаюсь ко всем посельчанам. Вчера во время общего сбора на территории металлокомбината номер пять произошёл несчастный случай, погибли несколько человек. Мы полностью признаём свою ответственность за случившееся, выражаем соболезнования родственникам и близким погибших, которые получат законную компенсацию. Непосредственные же виновники понесут наказание.»
Алекс слушал, затаив дыхание. Пока всё это было совсем не похоже на то, чего он ожидал.
«Однако некоторые из вас, – продолжал голос, – к нашему сожалению, восприняли упомянутый инцидент как повод для самосуда и пошли на тяжкое преступление, завладев арсеналом. В строгом соответствии с законом военного времени, который требует пресечения любого вооружённого произвола, преступники были расстреляны при попытке нападения на администрацию посёлка. Но мы готовы гарантировать вам, что больше никто не погибнет. Страна чтит тот неизмеримый вклад, который мы с вами многолетним трудом внесли в успехи нашей армии, и готова объявить полную амнистию всем участникам беспорядков при соблюдении двух условий. Первое: всё оружие, указанное в последней описи арсенала, должно быть оставлено у основания флагштока на главной площади. Выходить на площадь могут не более двух человек одновременно: не берите карабин наизготовку, не делайте резких движений, и вас не тронут. Теперь второе: главный зачинщик провалившегося мятежа всё ещё находится среди вас. Этот человек использовал вас, надеясь, что мятеж позволит ему сбросить с себя ответственность за недавнее происшествие, спровоцированное им в шахте. Его имя – Алекс Кемстов, он шахтёр тридцать первой бригады пятого металлокомбината. Приведите его в управу, чтобы он мог ответить перед законом за подстрекательство и гибель сограждан. Таковы условия амнистии. До тех пор, пока оба они не будут выполнены, мы прекращаем все поставки продовольствия, а также будем стрелять без предупреждения по каждому, что попытается пересечь площадь без Алекса Кемстова. У вас есть ровно трое суток.»
Сообщение, очевидно, записанное на плёнку, повторилось дважды. И лишь к концу повтора Алекс очнулся, вспомнил, где находится.
В глубине души давно уже зрела догадка: рано или поздно подобное случится, и он, Алекс Кемстов, шахтёр тридцать первой бригады пятого комбината, будет объявлен вне закона. Но не был он готов к тому, что случится это вот так, громом средь ясного неба. Промелькнуло мгновенье, и вот он уже не мог считать себя заступником чьих-то интересов. Потому что отныне был он, и были все остальные – отдельно.
– Идём, идём, тебе нужно домой, – Тимур повлёк его обратно к воротам цеха. Алекс замечал, всем телом чувствовал взгляды, прикованные к нему одному. – Не волнуйся, – увещевал инженер, – он просто лжец. Каждый из нас знает правду. Мы тебя ему не отдадим.
Алекс не помнил, как оказался в своей комнате. С четверть часа просидел на кровати, обхватив голову руками и силясь унять дрожь, хоть как-то отбиться от неистово жалящего роя мыслей.
«Главный зачинщик всё ещё среди вас, – вновь и вновь чудился ему голос Энцеля, – Его имя – Алекс Кемстов».
Раздался громкий стук, и Алекс отдёрнул ладони ото лба. То был даже не стук: кто-то прямо-таки ломился в комнату, барабанил так часто, проворно, будто бы пытаясь высадить дверь с петель за счёт одной лишь вибрации.
«Ну вот и всё, – подумалось ему, – пришли».
Он поднялся с постели и, даже не глядя в глазок, отпер дверь. На пороге стояла Мари; едва увидев Алекса, она бросилась ему на шею.
Прижав сестру к себе, он буквально внёс её в комнату.
– Я знаю, я… всё слышала, – проговорила Мари, запинаясь на каждом слове. Глаза её были полны слёз. – Ты ведь этого не делал! Как он смеет тебя обвинять?
– Какая разница! Я сам за себя, – ответил Алекс в приливе жалости – больше к себе, чем к ней.
– Это не так! Совсем не так!
– Скоро всё кончится.
– Что кончится? Да что с тобой, Алекс? Не смей так… Не узнаю тебя совсем! – она отшатнулась и занесла ладонь, чтобы садануть его по груди. Алекс перехватил её руку, сжал в своей.
– Если не сдамся, то всех погублю.
– Ты защитил нас от катастрофы – только благодаря тому, что отстаивал себя, верил самому себе несмотря ни на что – до сих пор! И сейчас хочешь… Нет, ты не можешь! Энцель надеется купить нас своей амнистией, но плевать на него! И на амнистию, не нужна она нам! В чём мы виноваты? Не в том ли, что просто вывели его на чистую воду? Благодаря тебе!
– А если он прав? – сказал Алекс. – Что, если я впрямь всего-навсего хочу оправдаться за ошибку?
– Это глупость, Алекс! – вспылила Мари. – Ты – и никто другой – нашёл доказательства преступления Энцеля. Вот единственная причина, по которой он хочет тебя устранить! Уже пытался, но ничего не вышло. И не выйдет! После той участи, что он нам готовил, хладнокровно готовил… после этого ты готов поверить, что виной всему какие-то твои муки совести из-за обрушившейся шахты? Из-за чего-то, в чём ты на деле и не виновен вовсе, иначе тебя тем же вечером бросили бы в карцер!
Алекс молчал. Его взгляд метался с одного предмета на другой, скользил по стенам, и лишь иногда отваживался встретиться с глазами сестры: такая гневная решимость полыхала в них.
– А сегодня Энцель подстроил всё с целью сделать тебя виноватым. Как ты не понимаешь – он боится тебя! Боится правды, которую ты открыл. Сдашься, думая, что убережёшь нас – а сам развяжешь ему руки!
– Не все пойдут за нами, – тихо сказал Алекс. – Да, у нас появилось оружие, но люди – большинство из них – скоро осознают, что мятеж перечеркнёт всё, что было до. Их жизни, достижения – всё! Что тогда, а?
– Так сделай, что собирался! – встряхнула его Мари. – Докажи людям, что всё куда серьёзней! Расскажи, почему это не просто мятеж, а вопрос выживания! Расскажи, что против нас – изменник и убийца, а мы – неудобные свидетели у него на пути. И они поймут, увидишь!
– А что дальше? Если не подчинимся, если вы не приведёте меня к Энцелю, он уберёт меня силой! Что ему стоит? Я погибну, ничего не добившись. А вслед за мной перебьют и вас!
– Нет! – прервала его Мари. – Как ты опять не видишь, Энцель никогда не устранит тебя силой! Даже имея возможность, не сделает этого. А знаешь, почему? Потому что в таком случае все до единого поймут, что ты был прав! Зачем устранять клеветника, который разбрасывается пустыми обвинениями? Твоя гибель лишь раскрыла бы людям глаза! Не убрать – заставить тебя публично отречься от своей позиции – вот чего жаждет Энцель. Только это сможет вновь смирить тех, кто верен тебе, а таких – он знает это, уже немало – и сделать нас вновь послушными. Иначе – он проиграл!
Ошарашенный, Алекс глядел на сестру:
– Я ведь не предполагал… не знал, во что это выльется: стрельба, смерти… Не желал этого, не был готов. Как я могу убедить людей поверить… Нет, только не я!
– Всякий на твоём месте говорил бы то же самое. К такому нельзя быть готовым, – сказала Мари чуть тише. – Только никому другому тебя уже не заменить, не теперь. Ты начал, тебе и продолжать. Иначе – гибель. Для всех.
Алекс хотел ответить, но что-то внутри него сопротивлялось любому возражению. Какими мелочными и трусливыми оправданиями казались они теперь, перед лицом такой самоотверженной храбрости. И, подумав об этом, отбросил их с удивительной лёгкостью, как смахивают со стола крошки – почти механически.
Так легко, естественно почувствовалось ему в ту же секунду.
Мари схватила с тумбочки измятый лист бумаги, протянула Алексу:
– Ты знаешь, как убедить людей. Лучше кого-либо другого. Так вот, садись и пиши!
– Откуда такая уверенность? – спросил тот, забирая листок.
– Однажды ты уже смог убедить кое-кого. Меня.
Тоскливо-серый рассвет скорее походил на сумерки. Мороз, ударивший прошлой ночью, пробирал до костей, а воздух, тугой и тяжёлый, сковывал дыхание. В такую погоду редкий посельчанин решался покинуть нагретый уголок без необходимости, стараясь сократить время под открытым небом до минимума. Но сегодняшний случай был из разряда особых.
Площадка пятого комбината с трудом вмещала всех откликнувшихся; люди стояли плотно, плечом к плечу – без шума, давки и криков – прислушивались к динамикам громкой связи.
«Мы вскрыли больше двадцати опор стены на южной стороне. Все они были заминированы. Многие из вас видели собственными глазами и не дадут соврать. Давайте вскроем ещё пятьдесят, сто – сколько угодно. Я гарантирую – результат будет тем же!» – говорил Алекс подрагивающим от холода голосом.
В роли импровизированной трибуны выступало распахнутое окно на втором этаже, к которому из диспетчерской дотянули провода системы интеркома и принесли микрофон. Алекс чувствовал колоссальную ответственность за каждое слово, но, к удивлению своему, почти сразу научился игнорировать это ощущение. Как игнорировал вяжущую боль в мышцах после смен на шахте.
Он продолжал речь:
«Нет смысла спрашивать, кто подготовил диверсию. Как бы многие не хотели верить в это, но только управа имела возможность провезти в посёлок и установить бомбы втайне от всех. Какой бы ни была их цель, является очевидным, что в случае успеха диверсии шахты были бы полностью уничтожены, а поставки фламмия – прерваны. Всем нам хорошо известно, кому это выгодно.
И теперь, когда диверсия сорвана, что Энцель может нам противопоставить? У него горстка людей. Они вооружены, но этого мало, чтобы сдержать нас. Вот почему все его угрозы – пустой блеф, уловки, попытка снова пустить нам пыль в глаза. Только в том случае, если мы согласимся на его нелепую амнистию, ему удастся вернуть контроль. И только! Это – его последняя надежда избежать разоблачения и огласки за пределами посёлка. Энцель заперт, зажат в тиски между нами и всей страной, ему некуда отсюда деться. Я призываю вас подумать – что будет, когда в посёлок придёт очередной поезд с провизией, а разгружать его окажется некому? Что будет, когда руководство страны узнает о том, что Энцель здесь планировал? Давайте же выясним! Недолго самозванцам осталось сидеть в управе. От нас требуется только не поддаваться на провокации, игнорировать лживые обещания предателя! Наши стойкость и терпение – лучшая помощь, на которую страна может сейчас рассчитывать.»
Люди реагировали сдержанно. Потоптавшись ещё какое-то время перед главным корпусом, стали расходиться. Cдавалось даже поначалу, что слова Алекса не нашли отклика в сердцах, не возымели никакого эффекта.
Однако в тот же день число добровольцев на разминировании опор стены утроилось, не говоря уже о количестве зевак, приходящих за ними наблюдать. Выработка на третьем и четвёртом комбинатах заглохла окончательно: по сообщениям, из-за протестов рабочих, многие из которых наотрез отказывались даже брать в руки инструменты. Перемены наступали стремительно, причём без громких слов, без публичности распоряжений, будто сами собой. К вечеру на улицах появились вооруженные карабинами патрули – останавливали людей, узнавая, куда и зачем те направляются. Доступ во все шахты был заблокирован, столовая приняла режим работы в несколько смен – всё это ознаменовывало вступление в силу нового порядка, пытаться игнорировать который стало бы уже трудно. А место возле флагштока, где Энцель велел сложить оружие, продолжало пустовать. Зато из здания школы на внутренней стороне площади за управой учредили круглосуточную слежку.
Посёлок, казалось, впал в летаргию ожидания чего-то неминуемого, что грозилось стать последним рубежом между прошлым и грядущим.
Денно и нощно, без устали, Алекс был везде и сразу: старался ободрить, помогал, раздавал советы и указания. На него бросали разные взгляды, разные слова бормотали ему вслед, но нигде не встречал он явственного отторжения, не слышал и намёка на укор. Всякий раз это поражало его и добавляло сил.
Так продолжалось два долгих дня. А утром на третий, очнувшись от беспокойного сна и выйдя в коридор, он обнаружил, что дверь в соседнюю комнату – комнату сестры – распахнута настежь, постельное бельё комьями валяется на полу, а сама Мари бесследно исчезла.
