Текст книги "Владимир Высоцкий. Сто друзей и недругов"

Автор книги: Андрей Передрий

АЛЕКСАНДР РОЗЕНБАУМ

В биографии Александра Розенбаума, размещенной на его официальном сайте в Интернете, читаем: «Соседом бабушки Александра по квартире был известный гитарист Михаил Александрович Мини, у которого Саша научился первым гитарным приемам, а в дальнейшем игре на гитаре обучался самостоятельно. Лет в 15—16 появились его первые стихи: рифмы непроизвольно рождались в сознании на школьные и домашние темы, иногда веселил друзей юмористическими стихами! Начал слушать и повторять запрещенные тогда песни Галича, Высоцкого и Окуджавы. Этот период в жизни Александра Розенбаума направил его к авторской песне».

Итак, как автор-исполнитель Александр Яковлевич дебютирует в конце 60-х, находясь под сильным влиянием песенного творчества в том числе и Владимира Высоцкого. С подражаний ему (которые продолжаются по сей день). До их заочного спора в этом самом творчестве и сравнений друг с другом пройдет еще немало времени... А пока познакомимся более полно с биографией питерского музыканта, хотя, признаться, сегодня ее не знает только неграмотный или страдающий дислексией человек.

Александр Яковлевич Розенбаум родился в сентябре 1951 года в студенческой семье. Его мать и отец учились в 1-м медицинском институте г. Ленинграда. В 1952 году семья переезжает в никому не известный город Зыряновск (именно туда получил» распределение родители Саши), где проживают и работают в течение долгих 6 лет. Александр в пять лет уже хорошо пел и начал ходить в музыкальную школу по классу скрипки, а когда семья вновь вернулась в Ленинград, мальчик стал увлекаться всем и сразу: играл на фортепиано, на гитаре, гонял без устали мяч во дворе, занимался боксом, а поздно вечером брался за уроки. В пятнадцать лет стали появляться первые стихи: немного нескладные, не складывающиеся в рифму, но очень уверенные (во всяком случае, так считала бабушка Александра Анна Артуровна, которая с раннего его детства верила в исключительность своего внука).

Окончив школу, Розенбаум решил поступать в тот же 1-й медицинский. И поступает. Но его веселый нрав, постоянные капустники и концерты, на которых он не только гость, но и участник, отвлекают его от учебы, и уже через год Александра Розенбаума со всей строгостью отчисляют из института. В армию он тоже не попадает из-за высокой близорукости, поэтому устраивается санитаром в больницу. Через год будущий музыкант восстанавливается и теперь учится только на «отлично». С 1974 по 1979 год Александр Розенбаум работает на «Скорой помощи», помогая тяжелобольным.

Параллельно увлеченный музыкой, Розенбаум пишет стихи и песни, в том числе и знаменитый «одесский цикл». В 70-е годы он становится участником ленинградской группы «Аргонавты», где выступает под псевдонимом Александр Аяров.

В 1979 году он окончательно понимает, что преодолеть тягу к музыке невозможно, поэтому поступает в джазовое училище при Дворце культуры им. Кирова на вечернее отделение, где постигает основы аранжировки, навыки джазовых композиций, учится правильно петь. 14 октября 1983 года Александр Розенбаум дебютировал с сольным концертом в Доме культуры им. Дзержинского.

За почти 30 лет работы в музыке Розенбаум выпустил 29 альбомов и более десятка концертных записей, неизменно пользующихся популярностью у поклонников и любителей жанра. Кроме этого, Александр Яковлевич снялся в семи фильмах, где также исполнял свои песни. Столь долгое пребывание на волне успеха свидетельствует о поэтическом таланте и композиторском и исполнительском мастерстве Александра Яковлевича. Он по-прежнему «держит марку», его талант узнаваем и индивидуален. Это невероятно сложное достижение и по плечу оно только истинным профессионалом, каким, безусловно, является Александр Розенбаум.

Сейчас певец совмещает работу творческую и бизнес: он руководит питерским театром-студией «Творческая мастерская Александра Розенбаума» и является владельцем сети пивных «Толстый фраер». В 1996 году Александру Розенбауму было присвоено звание Заслуженного артиста РФ, а в 2001 – Народного артиста России.

..А на заре своей музыкально-певческой карьеры молодой певец сумел преподнести слушателю свое творчество как яркое и талантливое: за короткое время его песни обретают огромную популярность в СССР. Особенно после записи двух магнитоальбомов, вышедших в 1982—1983 годах (в них Александру Розенбауму аккомпанировал ансамбль «Братья Жемчужные», с которым записывался в свое время Аркадий Северный), разошедшихся по стране сумасшедшим количеством копий.

Кстати, именно после распространения этих записей Розенбаума впервые и сравнили с Высоцким. Владимир Семенович ведь тоже начинал свое творчество с «блатного» репертуара...

В то время имя Александра только-только становилось известным, а самого автора «блатных» песен в глаза никто не видел. Тогда-то, в начале-середине 80-х годов и заговорили о славе Розенбаума. Да, о славе, потому что выросшую за такой короткий срок популярность в народе его песен можно было сравнить разве что с популярностью в свое время творчества Владимира Высоцкого. Песни Александра звучали везде и отовсюду. Стали появляться первые публикации в прессе о нем, а некоторые журналисты даже всерьез называли в них Розенбаума не иначе как «второй Высоцкий». «Я первый Розенбаум, и не надо меня всовывать в какие-то рамки!» – отвечал на подобные сравнения певец. Это – похвально, потому что уже в те годы Александр ощущал себя индивидуальностью и видел свой путь в музыкальном творчестве.

Владимира Высоцкого считают одним из основателей авторской песни в нашей стране. С самого начала сольной карьеры Алексавдр Розенбаум всячески отмежевывается от этого движения и от музыкального направления – вообще: «Я бы не сказал, что я не люблю этот жанр совсем. Мне, например, нравятся Высоцкий, ранний Окуджава. Но к остальному я равнодушен». «Вообще, – говорит Розенбаум, – моя манера розенбаумовская, моя собственная. Не надо меня сравнивать... Когда мне в свое время говорили, что я – второй Высоцкий, – я говорил – не надо! Понимаете? Не надо вписывать меня в чьи– то рамки! Розенбаум один. Завтра придет кто-то другой. И я себя ни в коем случае ни с кем не сравниваю. Мы все совершенно разные люди». «Я никогда не был последователем Высоцкого, которого боготворю... Владимир Семеныч – актер и поэт. Правильно? А я – певец, музыкант, композитор. Я, скорее, последователь, если не сравнивать меня с этим человеком, последователь Вертинского». «Мне ближе Вертинский, нежели Высоцкий. Я никогда не относил себя к исполнителям авторской песни и всячески отмежевываюсь от этого течения!..» – из года в год разъясняет журналистам Александр Розенбаум.

И тем не менее, негласное соперничество, несмотря на разность жанров, с Владимиром Высоцким у Розенбаума перманентно: «В свое время я отказался от «Музыкального ринга» с Токаревым. Он будет петь про небоскребы, а я ему про Ладожское озеро, что ли? На чем с ним соревноваться? Можно соревноваться с Владимиром Семеновичем... А еще с кем?..» Что ж, доля правоты в словах музыканта, конечно же, присутствует. Но и амбициозность – ощущается!

И все-таки, на свой «Музыкальный ринг» Александр Яковлевич попал. Отголоски этого драматического музыкального поединка слышны и вспоминаются до сих пор – и критиками, и журналистами, и поклонниками творчества Розенбаума.

В ноябре 1986 года была записана та легендарная программа, в которой Александр «сражался» с представителями бардовского движения – Евгением Клячкиным и Сергеем Леонидовым. Как пишут теперь журналисты, именно на той программе Ленинградского ТВ Розенбаум публично «открестился» от своего «одесского» цикла песен и стыдливо назвал его «жанровым»...

Но – обо всем по порядку.

Вспоминает автор «Музыкального ринга», ленинградская телеведущая и журналист Тамара Максимова: «Приглашение на «Музыкальный ринг» исполнители авторской песни принимали охотно, согласие давали все без исключения. Но когда дело дошло до съемок (а было это в ноябре 1986 года), оказалось, что из ветеранов выступить сможет лишь Евгений Клячкин. Впору запись отменять – трудно надеяться, что молодые, неизвестные авторы привлекут внимание той публики, для которой мы в первую очередь и собирались делать эту программу.

И тут я вспомнила об Александре Розенбауме. Его записи тогда уже имелись в домашних фонотеках, звучали в кафе и барах, но концерты давались редко и не на лучших площадках. Интерес же к Александру Розенбауму подогревался некоторым сходством его песен и манеры исполнения с Владимиром Высоцким, и часто те, кто не знал еще нового имени, спрашивали: «Это тот, что под Высоцкого работает?»

Высоцкого телевидение с осени 1986 года наконец-то открыло. А еще летом приходилось прибегать к разным ухищрениям, чтобы показать на экранах хоть несколько кадров с ним. Так было в «Телекурьере» – передаче, которую придумал мой муж Володя специально для репортерского тренинга. Я тоже была одной из ее ведущих. И вот во время моего дежурства по «Телекурьеру» 25 июля мы решили отметить на телеэкране день памяти Высоцкого. Для этого пришлось разработать со знакомыми нам по «Рингу» ребятами из горкома комсомола целую операцию: в молодежном киноцентре они устроили вечер Высоцкого с прослушиванием фонограмм, показом слайдов и фрагментов из фильмов, тогда еще лежавших на полке. А «Телекурьер» приехал как бы по вызову участников вечера, чтобы отразить работу горкома комсомола.

И все-таки, несмотря на предпринятые нами меры безопасности, эпизод этот заставил поволноваться тех, кто отвечал за благонадежность выпусков «Телекурьера», пока оператор не показал крупным планом обложку журнала «Молодой коммунист», а я, как ни в чем не бывало, не произнесла прямо на камеру: «Вы еще не читали статью из этого журнала «Мир песни Владимира Высоцкого»? Тогда непременно прочтите. Ну уж раз орган ЦК ВЛКСМ напечатал такую статью – телевидению, пожалуй, тоже можно.

А через два месяца песни Владимира Высоцкого свободно, без всякого прикрытия, зазвучали не только в программах Ленинградского, но и Центрального телевидения. Что песни! Целые передачи, фильмы пошли в эфир друг за другом.

Вслед за Высоцким стали получать доступ на экран и исполнители авторской песни. Казалось, вот-вот начнут снимать и Александра Розенбаума. Но приглашений с телевидения все не было. Письма с заявками в редакцию поступали, однако музыкальные редакторы не торопились – выжидали, кто первым откроет это имя для экрана.

«Музыкальный ринг» для дебюта на телевидении, как считали многие музыканты, программа – лучше не придумаешь. Но, узнав, в какой компании ему придется выступать, Розенбаум поморщился:

– Я и это бардье?

Мы сделали вид, что не обратили внимания на эти слова, хотя сразу же поняли, в чем дело. Несмотря на то, что Розенбаум сам когда-то начинал в клубах самодеятельной песни и в первых интервью рассуждал о ее «огромной нравственности и эмоциональной силе», к бардам он теперь себя не причислял. Наоборот, отвечая на вопросы журналистов, старался подчеркнуть: «Я поэт и композитор, в моих композициях музыка играет не меньшую роль, чем слова. А у бардов – девять песен из десяти на одну и ту же мелодию или просто мелодекламация. Потому что они не знают музыки. Они не имеют, за редким исключением, музыкальной культуры».

Барды платили Розенбауму той же монетой и отзывались о его творчестве, мягко говоря, нелестно.

– А нельзя ли выйти на ринг мне одному? – предложил он при первой нашей встрече. – У меня около пятисот песен – от военных, лирических до «блатных». Хоть на три раунда набрать можно. Будет о чем поспорить вашей публике, поверьте!.. Программа на любой вкус!..»

Тамара Максимова отказалась снимать в программе одного Розенбаума: на то он и ринг, хотя бы и музыкальный – кто-то должен сражаться с соперником. Иначе ломалась и концепция «Музыкального ринга»: нужен был поединок, а не авторский вечер или самолюбование. Наверное, действительно Александр Яковлевич был готов «биться» только с Высоцким, но, увы, это было невозможно...

Тем не менее, подумав, музыкант дает свое согласие на участие в программе. Все-таки, «засветиться» на ТВ не мешает (хотя, несколько песен Розенбаума в авторском исполнении показали по первой программе Центрального телевидения еще летом 1986 года, а в 88-м по тому же ЦТ показали сольный концерт певца).

Приняв вызов и дав свое согласие на музыкальный поединок, Александр Яковлевич потом долго сожалел о своем поступке... Начался «Музыкальный ринг» довольно «мирно»: Розенбаум исполнил несколько лирических песен, в том числе – «Вальс-бостон», уже знаменитый тогда, но прозвучавший в телеэфире впервые.

И тут... После исполнения певцом «лирики» зритель, дорвавшийся до «живого» Розенбаума, которого не все видели и на фото, имея возможность задать ему в лицо вопрос, спрашивает Александра Яковлевича, конечно же, о «жанровых» песнях. Вопрос был задан резонно: их все знают и слышали, они были наиболее популярны среди к тому времени им сочиненных и записанных... Всем хотелось услышать ответ, что называется, здесь и сейчас, из первых уст.

« Зритель. У вас есть действительно прекрасная лирика. Но как соседствуют с ней ваши жанровые песни?

Розенбаум. Товарищи, они написаны в 1970—71 годах к студенческим капустникам!

Зритель. Но вы же спекулируете на этой тематике! Исполняете их на концертах. Например, «Гоп-стоп».

Розенбаум. Нет, этого не может быть! Единственное, что могло звучать, это песня «Извозчик», но она не оттуда. Одесские песни никогда не исполнялись даже в студенческих общежитиях. Потому что после ленинградских и военных песен «Гоп-стоп» просто не песня. Она была написана для спектакля. И ни одна из таких песен в концертах не звучала. Могла звучать только песня «Извозчик»... У меня четыреста девяносто песен. Из них жанровых, «мещанских» песен всего двадцать две... Они выражают психологию определенной категории людей. Эти песни – из спектаклей. Поэтому Розенбаума нельзя отождествлять с одесскими песнями!..

Зритель.Ответьте, пожалуйста: когда вы создавали эти жанровые песни, какое они принесли вам удовлетворение, – моральное или материальное?

Розенбаум. Большое моральное удовлетворение. Потому что я их создавал к студенческим капустникам по «Одесским рассказам» Бабеля. Это песни драматургические, песни персонажей, уточняющие время и место действия. А именно, Молдаванка двадцатых годов... Это песни от имени героев Молдаванки двадцатых годов, а не студента медицинского института Розенбаума!»

Комментарий к происходящему на ринге. Из конспекта москвича Алексея Румянова: «...Не пойму, почему Розенбаум все оправдывается? Вот Владимир Высоцкий не стеснялся своих ранних песен. У меня есть запись его концерта в Торонто. Там он откровенно (дома так не мог!) говорит, что никогда не отказывался от этих своих так называемых «блатных» (его выражение) песен. Они обогатили его «в смысле формы». Да, Высоцкий был откровенен, прям – в этом весь Владимир. А Александр – то да се. Стыдливо как-то называет одесский цикл «жанровым». «Я их на концертах не пою...» – говорит. А Высоцкий пел. И еще он часто говорил, что никогда чужих песен не поет и не любит, когда его песни исполняют с эстрады. Помните, одно время Кобзон выводил: «Если дру-у-у-г оказался вдру-у-у-г...» И всем было как-то стыдно... Потом, слава Богу, прекратилось. А Высоцкого самого в то время и не показывали. Дикость! Сейчас начали наверстывать упущенное, в чем-то спекулировать даже, хотя и полгода не прошло, как разрешили его.

...Понимаю, нужно ближе к «Рингу», а я все на Высоцкого ссылаюсь. Но по-другому не получается. Это классика бардов.

Недавно слышал Розенбаума по радио. Опять оправдывается: «Вышли мои песни из-под контроля... Читайте Бабеля...» Читаем, Александр Яковлевич, давно читаем. И молодые, кому надо, прочтут. Только не надо Бабелем прикрываться. За каждый поступок человек должен отвечать сам...»

Розенбаум уже более 25 лет (!) доказывает журналистам и читателям, что «Максимова тогда все вырезала», и в эфир попал монтаж ринга. Не «открещивался» он от своих «жанровых» песен, и то, что их-де сравнили и сравнивают с ранними песнями Высоцкого, – только заслуга и хвала автору, а никак не сравнение в отрицательную сторону!.. Что называется – иные времена, иные мнения.

Другие музыковеды, описывающие события осени 1986 года на «Музыкальном ринге», подвергли литературно-критическому разбору лирические песни, исполненные автором в тот вечер. В частности, под «каток» критики попала «безобидная» (но только на непосвященный взгляд!) песня Александра Розенбаума «Коллаж». И тут не обошлось без проведения аналогий с песнями Владимира Высоцкого: «Чтобы воспринимать авторскую песню сегодня, нужно иметь достаточно высокий уровень образованности. Ассоциативный ряд не прост: для того, чтобы слушать «Коллаж» Розенбаума, нужно, по крайней мере, быть знакомым с этим искусствоведческим термином, который по-французски означает «склейка». Иначе не понятно, почему эта песня поется на три разных мотива. Но не только это, сам поэтический текст клочковат, с точки зрения образной системы и, вероятно, обозначает отрывочность воспоминаний детства у взрослого человека...

У первой части «Коллажа» нет своего конца:

 
...Мы часто вспоминаем дни далекие, когда
Катались у удачи на запятках,
Не знали слова «нет», хотели слышать только «да»
И верили гаданию на святках...
 

«Ностальгия» означает «тоска по родине», но слово это применяется и в другом смысле – как «тоска по невозвратно ушедшему», особый, прекрасный род душевной болезни. Эта позиция несколько слабее, чем активная мужественность у Высоцкого в той же «Балладе о детстве» – и тут, пожалуй, можно согласиться с тем агрессивным молодым человеком, который на «Ринге» кричал о том, что авторская песня не отражает интересы молодых. По отношению к циклу «вспоминательных» песен это справедливо.

 
...Мы часто вспоминаем наши старые дворы,
А во дворах – трава, скороговоркой,
Как были коммуналки к нам ревнивы и добры,
Когда мы занимались в них уборкой.
 

(А это уже – «вклейка» из Высоцкого: помните его знаменитое «На 38 комнаток всего одна уборная»? Или вот, ниже, – из «07»: «Ну, здравствуй, это – я!»)

 
...Мы часто вспоминаем наших мам далекий смех
И боль потерь, и первые победы,
И в трубке телефонной, сквозь пургу и треск помех,
Родной далекий голос: «Милый, слышишь? Еду!..»
 

По сравнению с позицией Высоцкого позиция Розенбаума выглядит более слабой. Это проявляется, в частности, в большом количестве «прошедших времен», но в этом прошедшем времени тоже есть свое прекрасное – даже если есть усталость (и даже если эта усталость чуть-чуть красивее, чем настоящая)...»

Кстати: если условно «разбить» «Коллаж» на составные части, то выяснится, что Александр Яковлевич «слепил» его по меньшей мере из трех своих известных песен – «Лиговка», «На улице Марата» («На бывшей Грязной...») и «Умница». В последние годы, поработав над редакцией «Коллажа», автор вставил в него еще и «Восьмерочку». Весь перечисленный ряд смело можно отнести к «жанровым», как называет их Розенбаум, «ранним» его песням. Которые музыкальные критики так любят сравнивать с песнями «раннего» Владимира Высоцкого. И искать «влияние» одних на другие.

Вот и Н. Шафер в довольно объемном исследовании «О так называемых «блатных песнях» Владимира Высоцкого» целую главу (!) в нем посвящает этому сравнению и влиянию. Высоцкого на Розенбаума...

«Заглянем в «Словарь русского языка» С. И. Ожегова: «БЛАТ... Условный язык (арго) воров... Блатная музыка (воровское арго)». Справка эта помогает уточнить, какие конкретно песни Высоцкого могут быть предметом анализа в данной статье...

Итак, в первую очередь нас интересуют песни, воссоздающие многослойный уголовный мир и знакомящие слушателей с «философией» его неординарных представителей. Среди героев Высоцкого, с одной стороны, сложные личности, вступившие в конфликт с властями и общественным укладом жизни, с другой – безнравственные мерзавцы, цинично попирающие честь и достоинство человеческой личности, хулиганы, убийцы, предатели.

Не всякая песня с тюремной тематикой относится к категории блатных. Было бы нелепо причислить к этой категории, скажем, антикультовую «Баньку по-белому». И наоборот, чувствительная «Татуировка», не имеющая никакого отношения к тюремной тематике, – несомненно, «блатная» песня, так как мироощущение и экспрессивность переживаний лирического героя, а также сам интонационный строй песни роднят ее с уголовным фольклором...

Что можно сказать по этому поводу? Песни нашего барда настолько многослойны, что самый неискушенный слушатель что-нибудь из них да извлечет – пусть поверхностно, пусть только по-скоморошьи. Результаты бывают и огорчительными – я имею в виду те случаи, когда Высоцкий становится объектом повышенного интереса примитивистов, прельщенных показной развязностью персонажа и не видящих за этой развязностью ни второго, ни тем более третьего плана. Но если примитивистам еще можно простить такой, мягко выражаясь, односторонний подход к творчеству барда, то как можно простить интеллектуалам С. Куняеву и В. Бондаренко суждения о сознательномслужении Высоцкого многоликому обывателю? Что это: полное совпадение вкусовых ощущений у «шашлычников» и у многоуважаемых интеллектуалов или сознательнаяклевета на знаменитого барда?

Подобное обвинение трудно выдвинуть даже против ранних блатных песен Александра Розенбаума, хотя они дают гораздо больше оснований для этого. Мы ведь знаем, что Розенбаум сегодня «стесняется» петь свои ранние песни, а Высоцкому до конца своих дней стесняться было нечего. Но чтобы выяснить истину до конца, необходимо, я думаю, именно сейчас сопоставить ранние песни Высоцкого и Розенбаума. Это тем более необходимо, что определенная часть бывших поклонников Высоцкого с легкостью переключилась на Розенбаума, и даже нашла в его лице «заменителя» умершего барда. Мне придется сейчас привести полностью три песни – две Высоцкого и одну Розенбаума. Может быть, это неэкономично, но, во-первых, песни не слишком большие, а во-вторых, они должны предстать перед читателями без сокращений, – чтобы вывод, сделанный мной, не оказался навязчивым.

Но почему две песни Высоцкого и лишь одна – Розенбаума? Да потому, мне кажется, что две породнили эту одну. Посмотрим, какой получился плод.

Беру намеренно у Высоцкого две самые беспардонные песни.

Первая:

 
КРАСНОЕ, ЗЕЛЕНОЕ
 
 
Красное, зеленое, желтое, лиловое,
Самое красивое – на твои бока!
А если что дешевое – то новое, фартовое,
А ты мне только водку, ну и реже – коньяка
 
 
Бабу ненасытную, стерву неприкрытую,
Сколько раз я спрашивал: «Хватит ли, мой свет?»
А ты – всегда испитая, здоровая, небитая —
Давала мене водку и кричала: «Еще нет!»
 
 
На тебя, отраву, деньги словно с неба сыпались
Крупными купюрами, займом золотым, —
Но однажды всыпались, и, сколько мы не рыпались,
Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым.
 
 
Бог с тобой, с проклятою, с твоею верной клятвою
О том, что будешь задать меня ты долгие года, —
А ну тебя, патлатую, тебя саму и мать твою!
Живи себе как хочешь – я уехал навсегда!
                                                     Около 1961
 

Воздерживаюсь пока от оценки песни, скажу, что она очень проигрывает в «голом» виде – без музыкальной одежды и – в особенности, – без авторского исполнения. А между тем – это стремительный вихрь.

Однако чтобы не зайти слишком далеко, обратимся ко второй песне Высоцкого:

 
РЫЖАЯ ШАЛАВА
 
 
Что же ты, зараза, бровь себе подбрила,
Для чего надела, падла, синий свой берет?
И куда ты, стерва, лыжи навострила —
От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет»
 
 
Знаешь ты, что я души в тебе не чаю,
Для тебя готов я днем и ночью воровать.
Но в последнее время что-то замечаю,
Что ты стала мне слишком часто изменять!
 
 
Если это Колька или даже Славка —
Супротив товарищей не стану возражать.
Но если это Витька с Первой Перьяславки —
Я ж те ноги обломаю, в бога душу мать!
 
 
Рыжая шалава, от тебя не скрою:
Если ты и дальше будешь свой берет носить,
Я тебя не трону, а в душе зарою
И прикажу залить цементом, чтобы не разрыть.
 
 
А настанет лето – ты еще вернешься!
Ну а я себе такую бабу отхвачу,
Что тогда ты, стервь, от зависти загнешься,
Скажешь мне: «Прости!» – а я плевать не захочу!
 

Конечно, не совсем прилично обрушивать на читателя сразу три «антихудожественных» текста. Но наберемся терпения: может быть, из трех текстов антихудожественным окажется только один? Итак, песня Александра Розенбаума:

 
Ох, и стерва ты, Маруся, ну и стерва!
Третий год мне, падла, действуешь на нервы,
Надоело мне с тобою объясняться —
Даже кошки во дворе тебя боятся.
 
 
Что ни утро, все на кухне морду мажешь,
Словно лошадь цирковая, вся в плюмаже.
Да ты слова-то такого не слыхала.
Я б убил тебя давно, да денег мало.
 
 
Ты и мамку-то мою сжила со свету.
Я б убил тебя давно, да денег нету.
А маманя – чистый ангел, да и только, —
Умудрилась-то прожить с тобою сколько!
 
 
Ну, ославила ты, тварь, меня в народе!
Кореша ко мне футбол смотреть не ходят,
И во всем микрорайоне ходят слухи,
Что подруги твои, Маня, потаскухи.
 
 
Ох, и стерва ты, Маруся, ну и стерва!
Схороню тебя я первым, ты поверь мне.
И закопаю на далекой стороне,
Чтоб после смерти ты не пахла мне.
 

Думаю, что любой, даже не искушенный в поэзии читатель, еще не дочитав последний текст, интуитивно почувствовал разницу между ним и двумя предыдущими. Вероятно, вначале его поразит однотонность третьей песни после многоцветья первых двух. Есть нюансы, которые не всегда поддаются анализу, но некоторые сразу же фиксируют подсознательно (в особенности, когда возникает возможность не просто прочитать слова, но воспринять их комплексно с мелодией и авторским исполнением). Скажу лишь о том, что лежит на поверхности и хорошо видно невооруженным взглядом.

Обе песни Высоцкого свидетельствуют о блестящем умении автора мгновенно создать конфликтную ситуацию, с тем, чтобы в течение каких-нибудь полутора-двух минут успеть довести ее до высшего напряжения. У Розенбаума – лишь имитация конфликта, которого на самом деле нет и в зародыше. У Высоцкого ярко запечатлено эмоционально-психологическое состояние персонажей: бурное переживание по поводу ущемленного самолюбия, азартность при доказательствах собственного «благородства», стремление любой ценой вновь обрести потерянное достоинство. У Розенбаума – полнейшая безликость персонажа. У Высоцкого – неостановимый водопад излияния страстей, у Розенбаума – нудное, мелочное ворчание. Короче: варварские герои Высоцкого ведут игру на крупный счет, а герой Розенбаума – на жалкие копейки.

Но это еще не все. У двух авторов есть совпадающие детали. Но посмотрите, какую разную образно-смысловую функцию они выполняют! Персонажи Высоцкого темпераментно любят своих легковерных подруг, поэтому слово «стерва» хотя и звучит у них вульгарно, но не совсем в прямом смысле. Синонимически это могло бы прозвучать и таю «Ах ты, подлая!», то есть как ругательство, но ругательство в духе блатной ласки. Герой же Розенбаума ненавидит свою подругу, и слово «стерва» имеет у него прямой, унижающий смысл, то есть звучит как банальная уличная брань. Отсюда и другие мнимо совпадающие детали. Например, персонаж Высоцкого хочет свою подругу «зарыть», а персонаж Розенбаума – «закопать». Но в первом случае блатарь хочет зарыть подругу в собственной душе и залить цементом, «чтобы не разрыть», то есть – просто забыть, вычеркнуть из сердца и памяти, а во втором – вполне реально убить и закопать где-нибудь подальше, «чтобы после смерти ты не пахла мне». Откуда такая ненависть, породившая не совсем пикантно пахнущую строку? Да ниоткуда. Впрочем, какое-то объяснение все же есть: «Ославила ты, тварь, меня в народе». За что ославила, как ославила? Непонятно. Просто ославила, и все. Зато очень даже понятно, что герой Розенбаума – сутенер («Я б убил тебя давно, да денег мало»), и терпит свою подругу только потому, что та содержит его. Для зажигательных персонажей Высоцкого такая ситуация просто не мыслима! Они живут по другим моральным законам и с душевной щедростью заваливают своих возлюбленных пусть и краденым, но всем тем ассортиментом, который перечислен в песне «Красное, зеленое». Буйные скандалы из-за «водки», «коньяка», «подбритой брови», «синего берета» – это непосредственный взрыв чувств по поводу возможной измены. Они идут на риск (на «дело», в тюрьму) ради них и покидают своих неблагодарных подруг с подобающим блатным шиком, за которым угадывается сохраненное достоинство: «А ну тебя, патлатую, тебя саму и мать твою! Живи себе как хочешь – я уехал навсегда!», «Скажешь мне: «Прости!», а я плевать не захочу!» Это – живые люди, испытавшие на прочность свой непутевый характер. Блатарь же Розенбаума – продукт давно надоевшего образного клише (неудачник, человек со слабым характером и волей, подлец, трус, нытик и т. д.), и потому он зауряден, и даже – ничтожен!

Что же касается «технической» стороны, то есть звуковой организации текста, то песни Высоцкого и Розенбаума вообще не сопоставимы. Отборный «зубастый» язык Высоцкого поразительно смягчается двумя компонентами: открытым юмором и подспудным лиризмом. Когда персонаж песни «Что же ты, зараза», свирепея от ревности, говорит своей подруге, что «супротив товарищей» он возражать не станет, то это действительно смешно, так как понятие «ревность» моментально приобретает парадоксальный характер. Когда же персонаж Розенбаума говорит своей подруге: «Надоело мне с тобою объясняться – даже кошки во дворе тебя боятся», то это нисколько не смешно, потому что упрек брошен как горсть песка – без сюжетно-психологического обоснования, но с большой претензией на юмор...

Вероятно, я слишком много говорю об этих трех песнях. Но не слишком ли долго мы о подобных песнях вообще не говорили? Или говорили скороговоркой? Или – с прокурорскими интонациями? А ведь в некоторых героях раннего творчества Высоцкого, как заметил Л. Анненский, отчетливо проглядываются бунтари его будущих серьезных песен. Эти бунтари могли появиться только потому, что их неприкаянные предшественники, несмотря на цинизм и бурную распущенность, искренно и упорно сопротивлялись бытовому гнету... Что же касается Розенбаума, то в своих зрелых песнях он не достиг высот Высоцкого не только по причине более скромного дарования, но и по причине другой закваски, другого творческого опыта: ему, в сущности, не от чего было оттолкнуться... Вот почему многих верных поклонников Высоцкого раздражает не только прежний, но и новый, «гражданский» Розенбаум: он кажется им таким же фальшивым, как и в ранних песнях.