Текст книги "На пути к мышлению или интеллектуальные путешествия в страну Философию"

Автор книги: Андрей Баумейстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

6. Философия – это умение задавать предельные вопросы

Философия поднимает предельные вопросы. Попытка понимать вещи с точки зрения целого определяет другую особенность философии: задавать предельные вопросы. Там, где отдельные науки останавливаются в своем вопрошании, философия продолжает свои поиски. Выдающийся немецкий физик и философ Карл Фридрих фон Вайцзеккер даже так и определял философию: она является непрестанным вопрошанием (Philosophie kann definiert werden als Weiterfragen).

Например, науки исследуют различные сферы реальности. А философия спрашивает: а что такое реальность? Почему вообще существует нечто, а не ничто? Имеются ли в нашем распоряжении четкие критерии для различения реальности и иллюзии? Науки познают мир рациональным образом. Однако почему рациональные стратегии настолько успешны в исследовании реальности? Можно ли рационально обосновать выбор в пользу рациональности? Цель науки заключается в том, чтобы объяснить функционирование Вселенной с помощью физических законов. Но откуда берутся законы? Австрийский физик-теоретик Эрвин Шредингер, лауреат Нобелевской премии по физике 1933 года, считал, что способность людей открывать законы природы является «чудом, которое может быть за пределами человеческого понимания»[22].

Что такое вообще закон? Почему действуют именно эти законы, а не какие-нибудь другие? Даже если нам даны определенные законы природы, то почему эти законы именно такие, а не иные? Мы познаем физический мир с помощью математики. Но почему абстрактные и сугубо идеальные математические структуры настолько успешны в познании материального мира? Американского физика и математика Юджина (Еугена) Вигнера, лауреата Нобелевской премии по физике 1963 года, этот вопрос волновал и удивлял, он призывал: «обратить внимание чрезвычайную эффективность математики в естественных науках как на нечто загадочное, не поддающееся рациональному объяснению». Его статья, написанная в 1960 году, так и называется – «Непостижимая эффективность математики в естественных науках» (статья написана на основе доклада, прочитанного в Нью-Йоркском университете в 1959 году). В конце этой статьи Вигнер демонстрирует философский дар -умение удивляться. Прислушаемся к его словам: «Математический язык удивительно хорошо приспособлен для формулировки физических законов. Это чудесный дар, который мы не понимаем и которого не заслуживаем. Нам остается лишь благодарить за него судьбу и надеяться, что и в своих будущих исследованиях мы сможем по-прежнему пользоваться им. Мы думаем, что сфера его применимости (хорошо это или плохо) будет непрерывно возрастать, принося нам не только радость, но и новые головоломные проблемы»[23].

Наконец, приведу известное высказывание Альберта Эйнштейна: познаваемость мира является «чудом или вечной тайной». «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, – это ощущение таинственности. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым. Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чья красота и несовершенство доходят до нас лишь в виде косвенного слабого отзвука, – это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен. Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего»[24].

Несмотря на то, что Шредингер, Эйнштейн и Вигнер говорят о чуде, их задачей является не превращение проблем науки в неразгадываемые тайны, а, наоборот, стимулирование нашего ума к раскрытию новых горизонтов и новых возможностей мышления. В этом и заключается задача философии.

Что такое число? Какова природа числа? Числа – это математические объекты, являющиеся результатом человеческих договоренностей (конвенций) или они представляют собой отдельный мир идеальных образований? Эти вопросы касаются любой символической системы, как искусственной, так и естественной (и прежде всего – человеческого языка). Далее, если мир полностью подчиняется законам природы, то как возможна свобода воли? Как возможны моральная ответственность и моральный выбор в мире, в котором все определяется физическими законами? Не является ли свобода воли просто иллюзией? Если да, то не являются ли иллюзией любовь, дружба, чувство прекрасного и возвышенного?[25]

Для успешного функционирования общества очень важны вопросы о том, что такое справедливость, как воплотить идеи справедливости в конкретном обществе, в правовой системе, в отношениях между отдельными индивидами[26]. Вопрос о справедливости связан с вопросом о природе добра и зла. Являются ли добро и зло чем-то относительным, привязанным к конкретным историческим, культурным и национальным контекстам, существует ли универсальная идея добра? Или же добро и справедливость представляют из себя всего лишь человеческие творения, результаты случайных договоренностей? Или все-таки идеи добра и справедливости являются чем-то независимым от людских конвенций и желаний?

Стратегия ответов на эти и подобные им вопросы требует достаточно высокого уровня абстрагирования и высокой культуры мышления. Впрочем, несмотря на свою абстрактную природу, эти вопросы имеют непосредственное влияние на нашу практическую жизнь, определяют наше практическое существование на всех его уровнях – от индивидуального до общественного.

Это только некоторые предельные вопросы, которые ставит философия. В следующих главах мы еще вернемся к ним и попытаемся на них ответить.

7. Философия является эффективным инструментом анализа

Однако философия не только исследует реальность в аспекте целого и не только задает предельные вопросы. Она еще предлагает разнообразные и изысканные средства аналитики. Греческое слово «анализ» (от глагола analysein «раскладывать», «анализировать»[27] указывает на умение раскладывать определенную проблему на элементы, учитывая все мелкие детали и нюансы.

Что такое анализ? Это разложение целого (проблемы, явления, чего-то данного) на части или составные элементы. Рене Декарт в «Рассуждении о методе» так формулирует второе правило метода: делить каждую из исследуемых проблем на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить.

Что значит мыслить аналитически? Мы мыслим аналитически, если спрашиваем об основаниях. Всякая теория, гипотеза, объяснение или описание основывается на каких-то базовых предпосылках, принципах, понятиях или непосредственном опыте. Некоторые философы XX века (Бертран Рассел, Джордж Мур, Людвиг Витгенштейн) считали, что философский анализ – главный метод философии. Тот, кто мыслит аналитически, должен быть способен идентифицировать природу сложных понятий в терминах простых идей и операций, конституирующих эти понятия.

Например, мы говорим о демократии или либерализме. Но что означают эти понятия? Из каких элементов они состоят? Можем ли мы разобрать и проанализировать концептуальные схемы (системы базовых понятий или концептов), лежащие в основе теории демократии или социальной справедливости? Как соотносятся между собой такие понятия, как «базовые свободы», «демократия», «равенство» и «свободный рынок»?

Или возьмем другой пример. Что мы понимаем под реальностью? Что мы считаем реальным, а что вымышленным? Чем виртуальная реальность отличается от действительной реальности? Какие критерии отличия реальности от иллюзии? Когда мы говорим о манипуляциях и пропаганде, как мы их отличаем от убеждения, влияния и попытки донести собственное убеждение до большого количества людей? Чем отличается пропаганда от информации?

Анализируя, мы как бы проходим некий путь, от одного пункта к другому, от одного элемента к другому. Такой путь – это дискурсивное рассуждение. И в анализе, и в синтезе (выстраивании целостного понимания) мы связываем, занимаемся интеллектуальным плетением, вязанием. Тут уместно использовать метафору распускания полотна на нитки или распутывания узла. Тогда синтез – разновидность ткачества или вязания. Посмотрите, как пробует блюдо шеф-повар или кулинар. Мы просто едим пирожное, а он, пробуя, сводит это пирожное (целое) к его частям-ингредиентам. Он говорит: так, столько-то масла, столько-то сахара, столько-то яиц, такие-то приправы. Он анализирует. Другой пример: мы анализируем свое собственное мировоззрение или мировоззрение другого человека. Например, почему Петр считает, что Бога нет, а Мария считает, что Бог существует? Или: почему мы считаем, что сознание обладает физической природой?

Вспомним детектива Эркюля Пуаро. Он всегда внимателен ко всем деталям, к словам и жестам других людей, к их мотивам и намерениям. Такую же способность демонстрируют и философы. Уже античные мыслители удивляют нас внимательным отношением к терминам, классификации понятий, к отдельным фактам. В XX веке особое внимание философы уделяли языку (как искусственному, так и естественному). Акцент на детальном анализе, стремление сделать термины и понятия более точными и ясными – все это свойственно и многим современным философам. Даже целое влиятельное направление называется сегодня аналитической философией. Эта книга расскажет, как работают философы-аналитики.

Иногда попытки современных философов максимально уточнить свой концептуальный инструментарий кажутся извне просто игрой в слова, бессмысленным и ненужным занятием. Однако часто оказывается, что большинство наших ошибок и ложных выводов вызваны нечувствительностью к тонким различиям и нюансам. Обычный человек, пренебрегая точностью и ясностью используемых им понятий и терминов, неправильно оценивает информацию и, как следствие, принимает неправильные решения.

Иногда кажется, что сформировать свое мнение, опираясь только на собственный или так называемый здравый смысл, очень просто. Однако, как отмечалось выше в этом разделе, понимание и истина не считываются непосредственно с нашего восприятия определенных фактов или событий. Иначе мы моментально понимали бы текст любой степени сложности только на основании самого процесса чтения. Или понимали бы какое-нибудь музыкальное или художественное произведение на основании непосредственного восприятия на слух или непосредственного видения.

Точно так же и наше понимание определенных событий не является непосредственным и спонтанным. Фактический ход событий сам по себе не дает нам непосредственного знания оснований и причин. Если бы фактическая последовательность была тождественна каузальности (то есть, тождественна установлению причин и следствий), то можно было бы утверждать, что утреннее пение петуха является причиной восхода солнца. Ведь обычно эти два события происходят именно в такой последовательности: сначала поет петух, а уж затем восходит солнце.

Ученым известно, как трудно иногда установить истинные причины определенных событий, как трудно предсказать их последствия. Что стало причиной Первой мировой войны? Очевидно, что убийство эрцгерцога Фердинанда было всего лишь поводом, а причины были совершенно другими. Первая мировая разразилась из-за целого ряда совершенно случайных обстоятельств. Причины были скорее не рациональными, а эмоциональными. Хотя и эмоциональные причины поддаются рациональному анализу. Также понятно, что причины, из-за которых началась Первая мировая война, отличались от причин Второй мировой, хотя советская марксистская историография отождествляла их («хищническая природа империализма и капитализма»). Что стало причиной развала Советского Союза? Каковы причины: экономические, политические, идеологические?

Иногда причины или основания приводят к совершенно неожиданным последствиям. Например, английский медик Уильям Гарвей, которого считают отцом современной физиологии и эмбриологии, в 1628 году опубликовал во Франкфурте свой труд «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных». В этой монографии Гарвей утверждал, что кровь движется от желудочков сердца по артериям и возвращается к предсердию по венам. Но он пришел к этим выводам на основании следующих соображений: сердце подобно Солнцу, кровь – Земле, а поскольку Земля вращается вокруг Солнца, то кровь должна циркулировать вокруг сердца. Очевидно, что эти соображения и аналогии Гарвея нельзя назвать безупречными. И более того – его выводы были ошибочными. Ложным было не утверждение, что Земля вращается вокруг Солнца, а кровь циркулирует вокруг сердца (движется от него и возвращается к нему). Ложным было утверждение, что поскольку Земля вращается вокруг Солнца, то кровь должна циркулировать вокруг сердца. Иначе говоря, ложными были сформулированная Гарвеем причина и аналогии. Тем не менее, все это привело английского ученого к истинным выводам. Гарвей опирался на многочисленные экспериментальные данные, однако ошибся в формулировке граничных причин описываемых им процессов.

Другими словами, он открыл, как функционирует кровеносная система, но дал не совсем корректный ответ на вопрос, почему именно она так функционирует. Можно сказать, что отец физиологии пытался дать физиологическим процессам метафизическое объяснение и это ему не совсем удалось. Тем не менее, это никоим образом не умаляет величие его научного открытия. Но важно помнить, что ложный ход рассуждения и аналитические провалы приводят чаще всего к печальным последствиям. Случай Гарвея скорее счастливое исключение из правила.

Рассмотрим в этом контексте еще один пример: возникновение египтологии как науки. Во второй половине XVIII века в Европе появилась мода на египетскую культуру. Интерес к «египетским тайнам» усиливало и влиятельное в то время масонство (египетскую символику можно увидеть и на масонских печатях). Следы «египетского культа» можно найти и в искусстве конца XVIII века. Вспомним роман Жана Терассона «Сетос, или История жизни, почерпнутая из памятников и свидетельств Древнего Египта» (1731), оперу Моцарта «Волшебная флейта» (1791), драму Тобиаса Филиппа барона фон Геблера «Тамос, царь Египта», к которой также написал музыку Моцарт, трактат Игнаца Эдлера фон Борна «О мистериях египтян» (фон Борн ввел Моцарта в масонскую ложу «Доброжелательность» и, возможно, послужил прототипом Зарастро в «Волшебной флейте»).

Все эти увлечения Египтом имели один существенный недостаток: европейцы XVIII века мало что знали о Египте. Для масонов Древний Египет и египетские ритуалы были скорее мифом, причем искусственно придуманным мифом. Ведь масоны пытались создать фиктивную историю о древности своего учения, а Египет, по их убеждению, хорошо подходил на роль древнейшего и самого авторитетного духовного источника. В целом же европейские интеллектуалы просто не умели читать египетское письмо, а доступные им античные источники были очень сомнительным ключом к его расшифровке. Поэтому неудивительно, что обелиск в центре одного из фонтанов венского парка Шенбрунн украшен псевдоиероглифами, поскольку египетское письмо было для европейцев неразгаданным шифром, просто набором символов и картинок.

Ситуацию изменил коренным образом египетский поход Наполеона 1798-1801 годов. К военному походу присоединились выдающиеся французские ученые. Таким образом, египетская кампания имела также и научно-исследовательский характер. Археологические раскопки в Фивах, Луксоре и Карнаке, находка Розеттского камня (плиты с тремя древнеегипетскими текстами), многочисленные эскизы, выполненные группой Доминика Виван-Денона, легли в основу многотомного «Описания Египта» (начало публикации – 1809 год). На этом история не закончилась. Египетский поход поразил воображение мальчика, которого звали Жан-Франсуа Шампольон. На момент завершения египетского похода ему было всего 10 лет. Уже в 16-летнем возрасте он пишет монографию «О географии Египта перед завоеванием Камбиза», которую представляет на суд Гренобльский академии, а в возрасте 19 лет (в 1809 году) становится профессором истории в Гренобле.

7 марта 1815 года в зале городской библиотеки молодой ученый имел беседу о природе языков Древнего Востока с кумиром своего детства Наполеоном Бонапартом. Наполеон меньше недели назад, 1 марта, высадился на побережье Франции (оставив остров Эльба 26 февраля). Его знаменитый поход на Париж через всю Францию только начинался. Однако, несмотря на экстренную ситуацию и необходимость быстрого продвижения на север страны, император нашел время, чтобы побеседовать на темы, которые его издавна волновали. На момент этого разговора Шампольон уже три года как ищет ключи к текстам Розеттского камня. И только спустя семь лет после беседы с Наполеоном, в 1822 году, Шампольону удалось расшифровать древнеегипетские письмена и тем самым положить начало египтологии как науки.

К этому историческому экскурсу я прибегнул для того, чтобы еще раз проиллюстрировать всю сложность выяснения причин и продемонстрировать ловушки деятельности, которую называют рациональным анализом. Имеем ли мы достаточно оснований, чтобы сформулировать следующие утверждения? (1) Масонство стало причиной моды на Древний Египет и египетскую символику или (2) военный поход Наполеона стал причиной становления египтологии. Относительно первого утверждения я воздержусь от оценок и предоставлю самим читателям возможность судить. Замечу лишь, что в основу «египетского культа» была положена искусственно созданная мифология без каких-либо конкретных знаний о Древнем Египте. Второе утверждение с очевидностью мы не можем считать истинным. Здесь уместнее говорить о поводах, мотивах, стимулах, а не о причинах. Но для этого важно установить, что такое причина и чем именно причины отличаются от поводов и предыдущих факторов и событий. Этим и занимается философия.

Простая, но очень важная истина заключается в том, что успешное поведение имеет непосредственную связь с ясным и упорядоченным мышлением. Беспорядок в голове влечет за собой и беспорядок в практическом поведении.

8. Философия – это средоточие критического мышления

С самого своего рождения философия выступала против господствующих догматов и предрассудков. Из-за этой преданности критическому мышлению философам часто доставалось от страстных сторонников священных традиций. Философия является средоточием критического мышления, представляет собой источник неустанного вопрошания. Если положить предел критики (и самокритики), то это лишь навредит самой природе рациональности. На этой истине ставил особое ударение Иммануил Кант в конце своей «Критики чистого разума». Свобода и критическое мышление напрямую связаны друг с другом. Ведь любое рациональное исследование предполагает свободу мнений, право выдвигать те или иные тезисы и защищать их с помощью аргументов. Сегодня нам как никогда необходимо критическое мышление, чтобы противостоять разнообразным попыткам манипулятивных и идеологических воздействий.

Критическое мышление – это оценка наших способов получения и обработки информации, наших способов восприятия и рационального познания. Критическое мышление -это мышление, которое может корректировать само себя, обнаруживая и исправляя собственные предрассудки, сбои и когнитивные искажения. Оно открыто к контрдоводам и контраргументам. Такая открытость предполагает, в свою очередь, готовность ставить под сомнение и перепроверять любые утверждения.

Именно благодаря тому, что критичность является одним из проявлений свободы мышления, философы всегда враждебно относились к любым идеологиям. Ибо суть каждой идеологии заключается в том, что ее создатели уже имеют ответы на все вопросы и пытаются навязать свои взгляды другим людям. Идеологические построения обычно имеют сугубо прикладное, технократическое значение. А философы никогда не удовлетворяются существующими ответами, они пытаются сломать господствующие стереотипы и открыть новые возможности для понимания и действия. Для философов наиболее подозрительным кажется то, что многие воспринимают как очевидное. Но в этом также заключается сила философии: она мотивирует научный поиск. Она не дает нам останавливаться на достигнутом. Философское мышление помогает нам понять, что в мире есть много вещей, которые казались нам известными и очевидными, а на самом деле они нам почти неизвестны и совершенно неочевидны.

В какой-то мере работу философа можно сравнить с практикой выявления и опровержения ложных очевидностей. Порой это раздражает. Зачем подвергать сомнению очевидные вещи? Задающий подобный вопрос должен обратить внимание на то, что большинство современных манипуляций общественным мнением происходит в форме апеллирования к очевидному. И здесь задача и даже обязанность критически мыслящего человека состоит в том, чтобы решиться на борьбу с этими идолами толпы.

Патрик Гриффин (Patrick Griffin), известный специалист по оценке навыков, необходимых в XXI веке, утверждает, что критическое мышление станет наиболее востребованным навыком ближайших десятилетий. Наше местонахождение и ориентация в мире определяются нашим отношением к информации, подчеркивает он. Главная задача школы и университета в ближайшее время будет заключаться в том, чтобы помочь учащимся и студентам стать мотивированными и самостоятельными индивидами. Гриффин приводит любопытные данные: на сегодняшний день в США 18 % судебных дел рассматриваются без привлечения адвокатов. Люди сами защищают свои права. Они ищут нужную им информацию в интернете и обращаются в юридические фирмы только за консультацией. Точно так же и в медицинской сфере все больше людей занимается самодиагностикой и ходят к врачам только для подтверждения собственного диагноза. Сегодняшние профессионалы все меньше выступают в роли носителей информации и все больше выполняют функции консультантов.

Эти примеры свидетельствуют о том, что мы вступаем в совершенно новую эпоху, которая требует качественно новых подходов к обучению. В новом обучении такие компетенции, как критическое мышление, способность к сотрудничеству, умение решать проблемы, инициативность, любознательность будут играть главную роль.

Как раз философия по природе своей больше приспособлена к тому, чтобы успешно и эффективно развивать эти компетенции. Ведь именно философия была и до сих пор остается средоточием и главным бастионом критического мышления. Она помогает выявлять и подвергать рациональной рефлексии наши предрассудки, предубеждения и наши не всегда осознанные (но от этого не менее влиятельные) базовые убеждения и очевидности. В этом смысле философская критика играет большую терапевтическую роль в культуре, обществе и в жизни каждого человека.