Текст книги "На пути к мышлению или интеллектуальные путешествия в страну Философию"

Автор книги: Андрей Баумейстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

6. Современное понимание реальности: философия и естественные науки

Теперь самое время вернуться к вопросу о месте и роли философской теории реальности в системе современных наук. Может ли претендовать онтология и метафизика на статус науки о фундаментальных структурах реальности? Не проигрывает ли она физике в точности и обоснованности? Может ли физик обойтись без философии? Наконец, может ли современный человек, задавая вопрос о том, что такое реальность, обойтись без философии?

Среди представителей естественных наук достаточно распространено ироническое отношение к философии. В нашей стране это также отчасти обусловлено не всегда качественным преподаванием философии на факультетах естественных наук. Однако выдающиеся ученые XX века с большим уважением относились к философии и сами задавались философскими вопросами. Достаточно назвать таких ученых, как Альберт Эйнштейн, Вернер Гейзенберг, Нильс Бор, Дэвид Бом, Юджин Вигнер и др. Наш соотечественник академик Владимир Вернадский называл философию корнями и жизненной атмосферой научного искания. В лекции 1902 года о научном мировоззрении он обращает внимание на то, что философские концепции и философские идеи составляют необходимый внутренний элемент науки. О чем это свидетельствует? Прежде всего о том, что картина реальности, описываемая естественными науками, остается принципиальным образом неполной и недостаточной.

В начале раздела я упоминал о попытках современных физиков создать «Теорию всего». Так, кстати, называется и художественный фильм, посвященный биографии известного физика и космолога Стивена Хокинга (The Theory of Everything) (премьера состоялась 7 сентября 2014 года). В фильме амбициозный молодой ученый реализует свои устремления, борясь с тяжелым телесным заболеванием. Выдающийся физик-теоретик Дэвид Бом так говорит об этом устремлении: физики работают над Великой единой теорией, которая смогла бы совместить все и описать Вселенную с помощью одного уравнения. Поиск единства лежит в основе современной науки. Однако, когда мы говорим о «Теории всего», что мы понимаем под этим «всем»? Что такое «все»? Вселенная, все вещи и события во вселенной? Но как тогда возможна теория «всего»? Как одно уравнение может описать все богатство и разнообразие реальности? И можно ли утверждать, что сложная структура этой реальности каким-то образом коррелирует с нашими возможностями ее понимания?

Очевидно, что Теория всего не претендует на то, чтобы описать всю действительность. Как говорит философ, теолог, космолог и математик Михал Хеллер, ее задача состоит в создании такой математической структуры, из которой логично вытекали бы все законы физики. Некоторые ученые считают, что Теория Всего должна быть единственно возможной физической теорией. Тогда должна была бы существовать только единая математическая структура, которую можно было бы интерпретировать как физическую Теорию всего. В этом случае утверждалось бы, что не существует никаких других фундаментальных законов природы, кроме законов, вытекающих из единой Теории. Это означает, что в случае формулировки Теории всего реальность приобрела бы вид замкнутой логической (математической) структуры, содержащей в своей основе основания для собственного самообоснования. Однако что это за основания? Как эти основания реальности коррелируют с основаниями нашего познания? Что это за странное сочетание глубин нашего познания с глубинами вселенной? Даже если бы мы смогли сформулировать Теорию всего, мы бы не были в состоянии обосновать положение, что эта Теория является единственно возможной Теорией.

Эти вопросы возвращают нас к другому принципиальному вопросу: что гарантирует тот факт, что математические модели работают в сфере физической реальности? Здесь мы попадаем в пространство сугубо философских проблем. Стремление физики и математики выявить и познать фундаментальные структуры реальности на новом уровне актуализирует проблему прояснения оснований самих этих наук. А вопрос об основаниях физики и математики (об основаниях естественных наук) максимально близко подводит нас к осознанию границ естественнонаучной методологии[46]. «Сегодня не осталось сомнений, что XX век поставил нас перед лицом нового великого потрясения – потрясения от ограничений, заложенных в научном методе»[47].

В Части первой мы упоминали выдающегося физика и математика Юджина Вигнера и его мысли, изложенные в статье «Непостижимая эффективность математики в естественных науках». Подбираясь к самим основаниям физики и математики, мы чувствуем восторг и удивление. Вигнер пишет: «Невольно создается впечатление, что чудо, с которым мы сталкиваемся здесь, не менее удивительно, чем чудо, состоящее в способности человеческого разума нанизывать один за другим тысячи аргументов, не впадая при этом в противоречие, или два других чуда – существование законов природы и человеческого разума, способного раскрыть их»[48].

Почему мир существует? Почему существует скорее что-то, а не ничто? Почему реальность имеет смысл и познаваема? Каким образом сугубо формальные и абстрактные структуры позволяют нам познавать действительность? Как объяснить удивительную согласованность нашего познания (и шире – символических языков) со структурами самой реальности? Все эти вопросы свидетельствуют о важной роли философии в современных научных исследованиях.

Вряд ли сегодня можно успешно защищать тезис, что философия придаст естественным наукам рациональные основания. Зато можно утверждать, что диалог естественных наук с философией не только был источником и внутренним мотивом развития наук на протяжении их истории, но остается плодотворным и для современных научных поисков.

Картина реальности, предложенная естественными науками (и, в конце концов, физикой), в наиболее важных и узловых своих фрагментах не только указывает на собственные пределы, но и побуждает самих ученых к размышлениям, требующим определенного дополнительного языка. Это и есть язык философии. В завершение наших рассуждений я предложу ряд примеров, свидетельствующих о продуктивности и необходимости диалога между философией и естественными науками. Эти примеры будут полезны для дальнейших исследований философской теории реальности.

Начну с общего тезиса: понимание реальности исключительно в пределах, очерченных естественнонаучной методологией, выявляет то, что можно назвать онтологическими разрывами (разрывами в нашей картине мира). Почему появляются эти онтологические разрывы? А потому что радикальное натуралистическое толкование реальности порождает вопросы, которые невозможно решить в рамках естественнонаучной методологии.

1. Научная картина мира и наше обыденное понимание реальности. Мы живем в удивительном мире. Мы воспринимаем цвета, ароматы, вкусы, любуемся голубым небом, красными розами, блуждаем лесными тропинками или сидим у живописного озера. Мы радуемся и грустим, беспокоимся и надеемся, любим и ненавидим. Безграничная палитра человеческих чувств и эмоций отражена в мировой литературе, музыке и живописи. Однако уже Платон считал все это богатство всего лишь отражением и слабым подобием истинного бытия идей и чисел. Настоящая реальность для него представала как чисто интеллигибельная структура, открытая только для чистой мысли (для мышления, освобожденного от всего чувственного и эмоционального).

Мы ведь отмечали, что современная наука во многом пошла по пути Платона. Галилей считал, что мир состоит из частиц, которым присущи лишь два свойства: масса и движение. Их он называл «первичными качествами» (то есть характеристиками реальности, независимыми от нашего сознания, от перспективы наблюдателя). Под «вторичными качествами» Галилей понимал такие феномены, как цвета, звуки, тепло и т. п. Они существуют только в нашем сознании, то есть они не являются чем-то объективным. Ведущие мыслители Нового времени, например, Рене Декарт и Джон Локк, придали этой позиции философское обоснование. Ньютон усилил тезис Галилея, связав свойства реального мира с математическими характеристиками. Человек в контексте такого подхода понимался как созерцатель гигантской математической системы, а все богатство человеческого мира истолковывалось лишь в качестве наших субъективных проекций, как то, что существует только в нашем сознании.

Сегодня многие представители естественных наук разделяют взгляды Платона, Галилея и Ньютона. Наш обыденный мир, говорят они, это всего лишь эпифеномены, субъективные проекции. Этот мир обыденных представлений иногда называют миром народной психологии (folk psychology). В этом термине явно заметно определенное пренебрежение, будто речь идет о чем-то аналогичном народным верованиям или народным предрассудкам. В действительности же домов, деревьев, цветов, вот этого кота на подоконнике -не существует. А что же такое реальный мир? Реальный мир является таким, каким его описывает наука. В этом мире нет красных роз, голубого неба, а наши радость и боль -это всего лишь схемы нейронной активности. Некоторые ученые, ради обоснования онтологического монизма (тезиса о существовании только одного-единственного мира, научного образа мира) предлагают постепенно отказаться от словаря народной психологии и для описания реальности применять лишь словарь науки (вместо молнии – «электрический разряд», а вместо боли – «стимуляция С-волокон»). Действительно ли это так, мы рассмотрим в третьей части книги, когда речь пойдет о природе знания и познания. Здесь же обратим внимание только на один аспект.

Современная физика в значительной степени применяет математику, но математические объекты не относятся к физическому миру. Или мы предполагаем существование вне нашего сознания математических объектов (и тогда мы усложняем физикалистскую онтологию, добавляя существование абстрактных объектов), или мы вынуждены истолковывать математические объекты (числа, идеальные фигуры) как продукты человеческого творчества. Но тогда возникает определенный парадокс: изменчивое и конечное человеческое существо создает то, что является источником точности и инструментом познания физической реальности. И если человек является источником таких знаний, то почему мы должны свысока относиться к его чувствам и эмоциям? Ведь и они демонстрируют способность к постоянному развитию (любовь, эстетический вкус, дружба, радость).

Разве образы Данте или Гете не касаются глубин нашего существования? И разве, рассматривая полотна Рафаэля и Ренуара, слушая Баха или Моцарта, мы не получаем знание о действительности? Краски художественных полотен и звуки музыкальных произведений составляют часть нашего интеллектуального мира. И назвать это все лишь эпифеноменами и проекциями означало бы весьма обеднить нашу реальность. Наконец, сама наука является плодом человеческих усилий и мы не знаем случаев, чтобы какие-нибудь другие живые существа создавали научные теории. Однако человек укоренен в мир повседневной жизни, который является пространством формирования всех его достижений. Поэтому не стоит пренебрегать нашим обыденным пониманием реальности, поскольку оно составляет жизненный контекст всех наших теоретических построений.

Таким образом, последовательная теория реальности не должна исключать повседневный мир человеческой жизни и жестко противопоставлять «истинную реальность» научных теорий «народной психологии» обычного человеческого существования.

2. Мозг – сознание. В исследованиях связи сознания и мозга мы сталкиваемся с похожей проблемой, только на другом уровне. Часть ученых (нейрофизиологи, представители когнитивных наук), пытается отрицать существование духовного мира или того, что можно назвать сознанием (consciousness, Geist, esprit). Духовный (ментальный) мир, утверждают они, является остатком «народной психологии», рудиментом «метафизической традиции». На самом деле не существует никакого сознания. Существуют только мозг и события в мозгу (нейрофизиологические процессы). Задача современной науки состоит в том, чтобы навсегда избавиться от мифов о духе, сознании и внутреннем мире. Попытка свести сознание к физическим событиям в мозге мотивирована объективистской установкой естественных наук. Что здесь означает «быть объективным»? Это означает иметь к чему-либо доступ с позиции внешнего наблюдателя (третьего лица). В таком случае ключом к пониманию сознания (или того, что традиционно называют сознанием) является исследование поведения определенного индивида.

Однако такой подход к сознанию является полностью ошибочным. Не вся реальность объективна. Определенная часть реальности субъективна. Невозможно свести сознание к физической действительности, не уничтожая при этом самого сознания. Существование ментальной (духовной) реальности со всеми ее особенностями – неоспоримый факт. И нападки на сознание и духовную реальность (которые продолжаются уже 60 лет) до сих пор не увенчались успехом.

Прибегнем к такому примеру. Вот я ощущаю боль или удовольствие. Какие факты этому соответствуют? Во-первых, у меня появляются осознанные неприятные или приятные переживания. Во-вторых, боль или удовольствие причинно обусловлены определенными нейрофизиологическими процессами, в значительной степени составленными из схем нейронной стимуляции в моем таламусе и других участках мозга. Можем ли мы первое свести ко второму? Как утверждают нейрофизиологи, боль – это всего лишь схемы нейронных стимуляций. Но попытка осуществить такую онтологическую редукцию исключает наиболее существенные свойства боли. Ни одно описание с позиции третьего лица (или внешнего наблюдателя) не смогло бы передать субъективный, от первого лица, характер боли или удовольствия. Ведь свойства первого лица отличны от свойств третьего лица. Тот, кто обладает полным знанием нейрофизиологии ментальных феноменов вроде боли, не знал бы чем является боль, если бы не знал, как ощущается боль. То есть его знание связано с опытом. Мое знание о том, что мне больно, отличается от моего знания о том, что вам больно. Еще в большей степени сказанное относится к сложным ментальным (духовным) событиям.

Тот, кто пытается исключить сознание из теории реальности, сталкивается с парадоксом: чтобы исключить сознание (отрицать реальное существование сознания) он вынужден постоянно применять сознание. Для того чтобы понять высказывание «никакого сознания не существует», мы уже должны иметь сознание. Бесспорно прав Эрвин Шредингер в своем утверждении: «Сознание нельзя описать терминами физики. Ведь сознание – это основа всего. Его нс описать с помощью чего-либо другого». Цитируя это высказывание Шредингера, математик и теолог Джон Полкинхорн продолжает: «Лунный ландшафт редукционистской науки, игнорирующей все, кроме материи, не место для жизни людей... Материализм бросает вызов нашему разуму и объявляет не заслуживающим внимания наиболее значительное событие в истории космоса: осознание вселенной самой себя»[49].

Таким образом, сугубо физикалистская теория реальности является в значительной степени неполной и противоречивой. Философская теория реальности необходима именно потому, что наряду с физической реальностью она включает в рассмотрение также духовную реальность, реальность математических объектов и т. д.

3. Факты и ценности. Наконец рассмотрим еще один пример онтологического разрыва. Наука стремится предоставить рациональное объяснение всем фактам и событиям. Но почему мы должны рационально объяснять мир и собственные поступки? Почему рациональность является успешной и эффективной стратегией нашего поведения в мире? Если предположить, что рациональность не является свойством самого мира, на эти вопросы трудно ответить. Мы выбираем рациональность как одну из базовых ценностей нашей деятельности. Но естественные науки не исследуют природу ценностей и их свойства. Иными словами, естественные науки, предполагая ценность рационального исследования, сами не занимаются ценностями. Для философии же вопросы о природе ценностей составляют важный аспект исследований. Таким образом, философская теория реальности включает в себя рассмотрение ценностей, ставя вопрос об их универсальности, обоснованности, практической значимости и т. д.

Оригинально высказался на эту тему Михал Хеллер, философ, теолог, космолог и математик: «Мир для меня полон смысла. В нем есть разные объекты, такие как стол или звезда. Мне нужен стол: за ним я могу есть и писать. Мне также нужна звезда: она может быть для меня источником вдохновения или предметом интенсивного изучения. И стол, и звезда, составляют для меня ценности. Только то, что имеет смысл, может быть ценностью, а иметь смысл что-то может иметь только для кого-то. Стол – это лишь совокупность полей и частиц. Он становится столом для того, кто вступает с ним в отношения познания и опознает его как стол. Быть окруженным смыслами и ценностями даже более важно для нас, чем воздух или пища. Без воздуха или пищи мы вынуждены умереть, без смысла и ценностей мы бы просто не были бы людьми»[50].

Приведенные мной три примера продемонстрировали, что понимание реальности исключительно в физическом (материалистическом, натуралистическом) смысле приводит к глубоким онтологическим разрывам и связано с рядом парадоксов. Поэтому наряду с физической теорией реальности важно предполагать также философскую (метафизическую) теорию реальности. Это указывает на важность онтологии как самостоятельной научной дисциплины.

II. Дидактический материал. Онтология и метафизика как философские дисциплины

1. Что такое онтология

Онтология является базовой философской дисциплиной, исследующей фундаментальные структуры реальности (бытия, сущего). Термин происходит от греческих слов to on (сущее) и logos (слово, учение). Само название дисциплины возникает лишь в XVII веке. До этого общераспространенным было название «метафизика». Сегодня обычно (за немногочисленными исключениями) употребляют термины «онтология» и «метафизика» как синонимы. Но при этом важно не упускать из поля зрения и определенное различие. Онтологию следует понимать как общую теорию реальности (общие структуры бытия), а метафизику – как специальную теорию реальности (исследование отдельных регионов или областей бытия). Традиционно в перечень главных тем метафизики включали дух (сознание), мир и Бога. Долгое время эта тематика обсуждалась такими метафизическими дисциплинами, как рациональная психология, космология и рациональная теология. Сегодня более распространены такие названия, как метафизика сознания и философская теология.

Аристотель понимал метафизику как учение о первых принципах и причинах сущего. Это понимание было унаследовано и дополнено в схоластике средних веков и раннего Нового времени (например, Альбертом Великим, Фомой Аквинским, Дунсом Скотом, Франсиско Суаресом и др.). Кант фактически первым подверг метафизику серьезной критике. В XX веке метафизику с разных сторон критиковали логические позитивисты (Карнап, Шлик, Нейрат), Хайдеггер, представители разнообразных течений постмодернизма. Однако в последние десятилетия метафизика и онтология переживают своеобразный ренессанс, так что с полным правом можно говорить о метафизическом повороте в современной философии.

Метафизика, в отличие от онтологии, сегодня определяется по-разному. Приведу несколько таких определений.

Метафизика – это дисциплина, исследующая неэмпирические (вне-опытные) объекты (Юзеф Бохеньский).

Метафизика исследует универсальные концептуальные схемы (Питер Стросон). Под универсальными концептуальными схемами здесь понимается система наиболее общих понятий, лежащих в основе нашего мышления о реальности. Стросон одним из первых возродил интерес к метафизике в англосаксонской интеллектуальной среде. Свой проект он назвал дескриптивной (описательной) метафизикой. Ее задача – описать универсальные концептуальные схемы путем анализа обыденного языка.

Метафизика исследует предельную реальность (ultimate reality) (Питер ван Инваген).

Метафизика исследует природу и структуры того, что есть, что существует (Майкл Лакс). Она отвечает на вопрос о структуре сущего (реальности). Это наиболее распространенный взгляд, который является современной версией позиции Аристотеля. Здесь онтология и метафизика употребляются в качестве синонимов.

Метафизика исследует то, что имплицитно, то есть неявным образом присутствует в человеческом знании о реальности, – то, что требует прояснения (экспликации) (Эмерих Корет). Задача метафизики состоит в том, чтобы прояснить и изложить в систематическом виде наши базовые имплицитные знания о реальности.

Главные проблемы онтологии можно очертить с помощью следующих вопросов.

Что мы понимаем под словом «реальность»?

Существуют ли четкие критерии различения реальности и иллюзии, действительности и видимости?

Какие онтологические категории определяют фундаментальную структуру реальности?

Состоит ли реальность только из индивидуальных сущностей (индивидов, отдельных элементов или фактов) или в состав реальности входят также события, свойства и отношения (то, что в философской традиции называют универсалиями)? Какова природа свойств (properties) и отношений (relations)?

Является ли сущее чем-то только действительным или сущее является также и чем-то возможным? Например, каков онтологический статус виртуальной реальности, или мира фантазии?

Является ли сущее только чем-то конкретным или в состав сущего входят также абстрактные объекты? Например, каков онтологический статус чисел или логических пропозиций?

Когда философы вопрошают о природе реальности, о том, что существует, то ответ на эти вопросы зависит от постулирования принципов, позволяющих нам определять: в каких случаях утверждение бытия (существование) является обоснованным, а в каких случаях – необоснованным. Например, для Платона «обладать истинным бытием» означает «быть вечным и неизменным» и «быть само-тождественным». Таким критериям соответствуют идеи. Только они – существуют на самом деле, а материальные вещи и события являются лишь отражением истинного бытия.

Для Аристотеля «быть реальным» означает «иметь самостоятельное существование и быть носителем определенных свойств». Самостоятельное существование имеют субстанции. Эти Аристотелевы критерии реальности разделяло большинство философов средневековья и Нового времени (например, Декарт и Спиноза). Для некоторых философов «быть реальным» означает «быть данным в опыте», причем опыт может пониматься по-разному.

На обыденном уровне реальность связывают с критерием «быть независимым от мышления». В таком случае мы должны различать реальное бытие (существующее вне нашего сознания, имеющее экстраментальную природу) и ментальное бытие (принадлежащее сознанию, ментальному миру).

В современной онтологии существует два различных подхода:

реалистический подход (олицетворением которого обычно считают Аристотеля) и

конструктивистский подход (олицетворением которого является Кант)[51].

Согласно реалистической установке, фундаментальные структуры сущего даны нам сами по себе и воспроизводятся (отражаются) в фундаментальных структурах нашего языка. Онтологический реализм защищает тезис о том, что существует мир независимый от мышления и языка.

Конструктивистская установка истолковывает фундаментальные структуры реальности как проекции фундаментальных структур языка. Онтологический реалист утверждает, что фундаментальные структуры сущего определяют структуры наших языков. А онтологический конструктивист утверждает, что наш язык определяет то. что мы понимаем под фундаментальными структурами сущего.

То есть, представители обеих позиций расставляют разные акценты. Реалисты защищают примат реальности, а конструктивисты подчеркивают ее проективность. Эти две перспективы толкования реальности еще проще высказал Альберт Эйнштейн. В беседе с Рабиндранатом Тагором он сказал, что существуют две концепции Вселенной: (1) мир, как единое целое, зависящее от человека (очевидно, Эйнштейн имел в виду эпистемологическую зависимость) и (2) мир как реальность, независимая от человеческою разума[52].

Главный критерий определения реальности независимость от нашего мышлении. Однако сложность заключается в том, как же понимать эту независимость. Ее можно понимать в слабом смысле, когда мы лишь предполагаем существование внешнего мира. В этом смысле даже Канта можно назвать реалистом, ведь он допускает существование вещей самих в себе (то есть реальности, каковая она есть на самом деле и которая для нас является непознаваемой). Но можно понимать независимость реальности от мышления в сильном смысле, когда мы утверждаем. что свойства и характеристики познаваемых вещей являются свойствами и характеристиками самой реальности[53].

Приведу такой пример. Вот передо мной стоит стол. «Слабый» реалист скажет: стол существует независимо от моего мышления, но все его свойства (быть прямоугольным, иметь определенные размеры и определенный цвет, занимать определенное место в пространстве моей комнаты) определяются особенностями моего восприятия и мышления. Я могу воспринимать вещи только в пространстве (вполне возможно, что есть рациональные существа, которые воспринимают вещи вне пространства и времени). Я вижу только определенные части стола (а не стол во всех его ракурсах). Только я (вместе с большинством людей) воспринимаю этот стол как темно-коричневый (а кот, который сидит на столе, не воспринимает его как темно-коричневый). Я могу измерить длину стола (175 см) и его вес (20 кг), но для рациональных существ с других планет (если бы они вдруг заглянули ко мне на чашку чаю) этих характеристик не существует, ведь у них может быть какая-нибудь другая математика или какие-то иные средства измерения. Я уже не говорю о своем коте, который не способен ответить на вопрос: сколько весит стол, на котором он сидит?

Представитель сильной версии независимости реальности от мышления будет утверждать, что пространственность, вес и длина, то есть характеристики самого стола, и являются его реальными свойствами. Да, мой гость-инопланетянин не поймет, что такое килограмм или метр, но он оперирует понятиями, которые поддаются переводу и принципиальным образом понятны всем рациональным существам. Мы описываем одни и те же характеристики с помощью различных концептуальных схем, но эти схемы взаимно переводные. Что же касается кошек, то их онтология более примитивна. В нее включены только вопросы о том, какие вещи более удобные для лежания или сидения, а другие характеристики их не интересуют. Впрочем, нельзя исключать, что для котов на первом месте – эстетическое удовольствие.

Значительно более сложными для критерия независимости являются случаи с идеальными или абстрактными объектами. Все реалисты согласятся, что стол существует независимо от нашего мышления. Но не все из них согласятся, что прямоугольник или число существуют независимо от нашего мышления. Эти случаи мы будем рассматривать ниже на страницах этой книги.