Текст книги "Душа механизма"

Автор книги: Андрей Тюняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Церквушка-простушка

В старинной церквушке на прокопчённом веками мозаичном потолке едва удерживались лики древних звёздных богов. Вот уже несколько веков они из последних сил цеплялись за осыпающуюся примитивную штукатурку, не позволяя себе ослушаться приказа великого Творца. Древнее знание, которое лики несли будущим поколениям, безусловно, было гораздо более важными по сравнению с их собственной судьбой. 11 лики терпели и цеплялись за дряхлеющий носитель.

И только информационный пот временами сыпался невесомым прахом на исхоженный пол уцелевшей церквушки, как в наши времена, старея, осыпаются дряхлеющие жёсткие диски.

Антон, ничего не понимая и думая, что он всё ещё находится во власти ЗН-анимации, стал внимательно рассматривать измученные лица незнакомых ему существ. И юноше причудилось, что эти образы стали оживать и прихорашиваться и как бы просыпаться погас долгого-долгого сна.

Антон с нескрываемым любопытством смотрел на обратный «дождь», которым часть осыпавшейся краски медленно возносилась вверх. Она самостоятельно уверенно отыскивала места своего изначального крепления и в виде пикселей обновлённого изображения восстанавливала его потерянное качество.

Антону показалось, что между ним и образами стало в прямом смысле перетекать время, потекло и пространство. Антон буквально видел этот прозрачный призрачный поток. Он был исполнен в виде тягучего свежевыгнанного мёда, в котором обильно блистали крохотными гранями кристаллы какого-то вещества.

– Целая вселенная за каждым мазком краски! – восхищался вслух работой древнего художника Антон.

Юноша уже начал понимать, что вокруг него образовалась прежняя реальность, и он оказался в этой церквушке в качестве специального туриста с прозаической целью посмотреть рисунки, мозаику, лепнину. Ну, что ж, это было интересно, и уверенная красота древних строений, безусловно, притягивала Антона. Он даже стал прислушиваться к отдалённому голосу экскурсовода…

И вдруг, в один момент, его позиция поменялась. Антон по-прежнему видел то же самое место, где он стоял всего мгновение назад. Вокруг по-прежнему были трескучие экскурсоводы, суетливые посетители, таинственные служители. Но сам Антон явно на всю эту картину взирал откуда-то со стороны потолка.

– Умер, – осенило Антона. – Вот только вчера показывали, как душа летает над телом. А сегодня – я сам полетел. Жаль… Где там моё тело?

Антон посмотрел вниз, но его тела не было.

– Тогда не понимаю, – удивился юноша. – Либо не умер, либо тело уже успели стащить.

Пока он непонимающе размышлял над сложившейся ситуацией и её непонятными особенностями, откуда-то из мрачной глубины средневековых строений вышел сверкающий радужной чешуёй дракон. Он спокойно приблизился к Антону и произнёс:

– Здравствуй, Антон! Меня зовут Азия. Или просто Ася. Я долго ждала тебя. Пойдём со мной, я покажу тебе мир.

Антон удивился, и удивился он не столько дракону вообще, сколько тому, что этот дракон был говорящим. Удивился, но пошёл с ним. Потому что понимал: ничего другого ему, в общем-то, не оставалось.

Антон и Ася зашли в какое-то строение, где заранее были установлены два прибора.

– Телескоп и микроскоп, – прокомментировал дракон, а затем предложил: – Антон, хочешь посмотреть, как живут люди на какой-нибудь планете?

– Хочу, – согласился юноша. – Куда смотреть?

– Можешь смотреть в микроскоп или в телескоп – неё равно. Картинка будет одна и та же.

– Это ещё почему? – удивился Антон. – Разве функции этих приборов не разные?

Потому что пространство размера имеет форму окружности. А наше восприятие размера выстраивается гиперболически. Что удалённое большое, что близкое малое – всё будет одного размера, – пояснила Ася.

– Понятно, – мрачновато ответил Антон, ничего не поняв; затем добавил: – По ходу нашего эксперимента нм мне будете объяснять? Мало ли что непонятное встретится.

– Объяснять? Непонятное? Ты даже предположить сейчас не можешь что тебя ожидает, – с какой-то странной улыбкой ответил дракон.

Антон

Жизнь Антона была принципиально сложной. Её даже проще стоило бы назвать не жизнью, а соперничеством. Соперничеством с обстоятельствами. Соперничеством с объектами любви. С болезнями, наконец, которых в детстве у него было столько, что хватило бы на десять обычных человек.

Как и во всех состязаниях, выигрывать удавалось не всегда. Поэтому и жизнь Антона превратилась в причудливую череду сменяющих друг друга взлётов и падений. Юноша давно уже понял это и превратил в своеобразный опыт. Антон осознал, что теперь всё своё мастерство он сможет проявить в том, что взлёты попытается сделать длительными и высокими, а падения безобидными и не очень глубокими. Этот опыт и остался в основе его весьма несбалансированной натуры.

Хотя, следует отметить, само поддержание баланса – это, конечно, хорошо, но Антон был не таков. Он всё время рвался на свободу – из этого своего замка сложившейся полустабильности. Забывая, что плата за обретённую свободу всегда и для всех одна и та же – одиночество.

Всякий раз, получив очередную порцию закономерных счетов, одинокий, но свободный, Антон приступал к новым поискам. Он, как робот с вставленной новой батарейкой, снова и снова искал чью-то дружбу или хотя бы хорошее расположение. Это происходило в новой версии, а в старой версии он же отказался от них вчера. Результат такого кругового движения был закономерным, и при очередной неудаче Антон замыкался в себе, вызывая у родственников соответствующую тревогу.

С течением времени Антон постепенно начал понимать, что скакать туда-сюда и ломать стены замка стабильности – очень нерезультативное мероприятие. Юноша стал больше наблюдать за окружающими. Он старался анализировать их не понятные на первый взгляд действия. И постепенно слагать некоторые выводы. Такой подход в итоге принёс свои закономерные плоды: при сохранённой личной стабильности стали сохраняться и друзья.

Взрослея, Антон креп. Он становился сильнее духовно и совсем перестал ввязываться в любые авантюры. В отдельных ситуациях доходило до того, что очередной шаг не делался до тех пор, пока хозяин ног не просчитает всё до конца. Занимаясь такой предусмотрительностью, Антон считал, что таким образом он реализует понятие объективности. Но окружающие в жрали на это иначе. Они видели в странном поведении Антона нехватку уверенности в своих силах и недостаток решительности в своих действиях.

Не обращая на окружающих особого внимания, Антон по-прежнему верил в себя. Он знал, что у него есть достаточная сила воли. Он ощущал, что способен даже к самопожертвованию. И это всё, безусловно, было у Антона. Но силу воли он проявлял не часто, а самопожертвовать как-то не приходилось.

В итоге и у него самого и у окружающих сложилось мнение, что Антон не принадлежит к числу людей, которые завоевывают положение в обществе. Все как-то подспудно стали понимать: старания Антона безрезультатны.

В свою очередь, у Антона на этом фоне развилась достаточно глубокая нерешительность. Он часто и сам не знал, чего хотел. Иногда даже не мог выразить своих желаний. Эмоции Антона задремали: он стал долго тянуть с решением, обдумывать и только потом, внезапно разволновавшись, делал многое наоборот.

И только в самое последнее время Антон снова стал прислушиваться к самому себе. Он окончательно понял, что у него хорошая интуиция, подсказка которой следует доверять. Нередко эти подсказки давали ему существенный выигрыш. Но пока Антон не решался использовать такие возможности, потому что порой по-прежнему терял самообладание и иногда всё ещё мог испортить даже уже начатое.

В дополнение ко всему у юноши развилась особенная чувствительность к неудачам. В некоторые моменты особенно сильного провала юноша ощущал, что ему требуется специальный объект для излияния ущемлённых чувств. Если не удавалось своевременно сгладить ситуацию и укротить эмоции, то Антона накрывало чувство беспочвенного страха, и юноша становился излишне агрессивным.

С течением времени активность ослабела. Необходимость в постоянной встряске возросла. Стал постоянно требоваться толчок к началу деятельности. Круг друзей установился, но при этом он ограничился и сузился. Остальные качества Антона свелись к терпеливости, в искусстве владения которой он сделался настоящим ассом. И, как бы это ни казалось странным, по итогам таких изменений в жизни Антон стал, бесспорно, везучим.

Осталась только одна непроторенная этой самой везучестью тропинка – любовь. Для Антона она стала настоящим истязанием своего Я. И у этой любви, или у этого истязания, было даже своё собственное имя – Нона.

Волшебный микроскоп

Подходя к прибору, Антон, с усмешкой, подумал: «В телескоп планету посмотреть я всегда успею, а вот и микроскоп – такое чудо со мной случится впервые!». Он подошёл к микроскопу и просто стал смотреть. Ася тем временем принялась рассказывать какую-то очень удивительную легенду:

– В некотором живом организме беззаботничали, наслаждаясь жизнью, микробы. Они селились небольшими колониями, по нескольку миллионов микробчиков в каждой, и медленно и незаметно поедали пот организм.

Антон инстинктивно съёжился. Его даже немного передёрнуло. Но юноша собрал всё своё самообладание в кулак и продолжил смотреть и слушать.

– Они даже не знали, что поедают его, живого, – продолжала Ася. – Им казалось, что они просто питаются и живут, никому не делая зла.

Они действительно так и думали? – поинтересовался Антон.

– Да, так и думали, – ответил дракон. – Плодились и размножались. Множились они, множились, и стало их гак много, что возник прыщ. Противный такой, вскочивший на самом видном месте организма.

В этот момент, всматриваясь в картинку, передаваемую странным микроскопом, Антон наконец увидел какой-то непонятный город. А в нём копошились какие-то такие же непонятные существа.

– Организм взял и придавил этот прыщ, – после некоторой паузы резанула Ася. – Тот лопнул! Затем сдулся и прямо на глазах стал заживать.

А под эти слова Антон увидел, как в волшебном микроскопе какая-то не понятная ему сила разрушает тот самый непонятный город. Между образовавшихся руин копошились непонятные существа, и ужасу их не было предела.

– Ого! – удивился Антон.

Он оторвал глаза от микроскопа и посмотрел с удивлением на дракона. Повисла очередная пауза. Пока она висела, Антон успел разглядеть это сказочное, но в то же время вполне реальное существо.

Типичный дракон. Антон таким дракона себе и представлял. Голова, крылья, лапы, хвост. Чешуя. Ничего необычного. А вот как определить его пол, Антон пока не понимал. Не залезать же куда-то туда…

Но в решении этого вопроса Антону помогло то, что дракон разговаривал девичьим голосом и, соответственно, был явно девушкой. В том смысле, что имел женский пол и по годам казался не старым.

Тело Аси обладало змеиной кожей, только эта кожа как-то не так выглядела. Антон пригляделся и понял, что змеиные чешуйки, с помощью которых пресмыкающиеся перемещаются, у этого дракона были декоративными. То есть они были, но выглядели просто как рельеф кожи. И явно не предназначались для ползания. К тому же у дракона было четыре лапы.

Мордочка дракона не вызывала страха. Даже, напротив, в ней что-то было интересное, а не пугающее. Ну, зубы, конечно, несколько великоваты, но они тоже не казались хищническими. А особенной частью портрета, безусловно, являлись изумрудные глаза. Казалось, что дракон с их помощью мог видеть не только всё вокруг, но и одновременно рассматривал мысли, находившиеся внутри головного мозга Антона. Или, проще говоря, Ася читала его мысли.

– Всё, вроде, очень даже ничего, – произнёс дракон с таким выражением, словно вместо Антона подвёл итог этому осмотру; юноша смутился, покраснел и быстро уставился в микроскоп, а Ася продолжила: – Но микробы опять стали плодиться и размножаться и делать своё микробное дело. Новые прыщи со временем покрыли весь организм, и он стал противным и вонючим.

– Фу! – непроизвольно вырвалось у Антона в ответ на увиденное в микроскоп.

– Но микробы это делали не со зла. Они и не думали, что этот организм живой. Жили себе да пожива– пи. Без всякого плохого умысла. И ели живую плоть неопознанного организма. И какали тут же, – последнее выражение, запросто произнесённое Асей, вызвало у Антона непроизвольную улыбку.

Юноша смотрел в окуляр и видел, как непонятные существа создают новые и новые города, сети дорог и всякую там инфраструктуру. Рядом с городами возникали отвалы свалок. Затем они вырастали и посреди городов.

– Понятно, к чему всё идет…, – сам себе ответил Антон и в этот момент спохватился: – А Настя где?

Я не знаю, – ответил сильно скомканной скороговоркой дракон и продолжил свою бесконечную сказку: – Микробы и не догадывались, что, не вытерпев зловония и зуда, собрался как-то организм, да и задумался: что бы ему такого сделать, чтобы перестало вонять и чесаться? Помыться что ли? Или у костра дымком прокоптиться? Или грязью обмазаться? Или ещё что уместное сделать? И решил организм испробовать все способы, но на разных местах своего необъятного тела. Одно место – помыл, другое – прокоптил. На третьем месте – это, видимо, была его самая удачная мысль – организм решил заставить микробов самих уничтожать друг друга. Он взял и раздавил два главных прыща. А гноем, полученным после раздавливания, смазал многие пространства вокруг. И микробы узрели и унюхали катастрофу. Но, не поняв, кто её сотворил, озлобились друг на друга и стали друг друга уничтожать.

– Здорово я придумал! – восхищался собой умный организм.

– Прямо как Торговые центры в США, разрушенные якобы попавшими в них самолётами, – вслух подумал Антон, а потом, подумав немного, заспорил сам с собой: – Хотя нет. Там рухнули три здания, а здесь только два «прыща»… С другой стороны, по официальным отчётам прошло, что только два, а о третьем 70-этажном небоскрёбе все организованно и официально забыли…

– Микробы с разных мест организма смотрели за этой войной. По-разному это действо отзывалось в их микробных сердцах, – продолжал дракон. – «Копчёные» микробы встали на сторону тех. кто раньше населял два больших раздавленных прыща – потому что в тайне были с ними заодно. «Мочёные» микробы сторонились этой непонятной войны – потому что они и были микробные правители и не могли помогать своим рабам. Другие микробы, мелкие, жёлтые, с узкими глазками, думали так: «Помогать этим, из двух прыщей, мы не будем – они и с нами раньше тоже воевали. Они чокнутые. Мы же теперь смирные и никому не делаем зла».

– Китайцы что ли, – предположил Антон. – Нет, вьетнамцы. «Вьетнамцы» с другой планеты.

– Организм же знал, что этих микробов, смирных, он убирает так: либо смывает водой – большим потопом, либо трясёт и стряхивает с себя. Этих процедур обычно хватало. Другие микробы, тоже жёлтые и тоже мелкие, и тоже с узкими глазками, но не такие смирные, как первые, ничего не думали о глупой микробной войне. Они знали: их так много, что никаких снарядов не хватит у всех остальных микробов, вместе взятых, чтобы их победить. Ничего они не боялись: жили и размножались, очень быстро. Организму они больших неприятностей не доставляли, потому что мелкие, ели мало, воняли мало. Но всякий раз, проводя рукой по восточному участку своего огромного тела, там, где были колонии этих жёлтых паразитов, организм нащупывал огромный длинный рубец.

– Точно китайцы! И Великая китайская стена! – прокомментировал Антон эту часть сказки.

– Но пока организм не знал и не решил, что делать с желтыми микробами, – продолжала Ася. – Зато знали и уже делали другие микробы: самые злые, самые хитрые, коварные и воинственные, самые вонючие и самые прожорливые. Они по приказу своей матки посеяли среди жёлтых тех микробов семя раздора, созданное самой же маткой самых вонючих микробов. А семя это такое. У жёлтых микробов был один собственный объединяющий и направляющий их по жизни запах, менять его жёлтые микробы не хотели и не стремились. Самые вонючие микробы посеяли семя сомнения: а правильный ли этот запах? А из того ли места он исходит? А к правильному ли результату он ведёт жёлтых микробов? Образовался другой ещё запах, второй. В результате жёлтые микробы стали делиться своим количеством на две колонии на одном месте организма. Колонии слушались каждая своего запаха, которых теперь уже было несколько.

– Нет, не Китай, а Корея, – поправился Антон. Ему уже стало любопытно, о чём эта сказка. И юноша заинтересованно ожидал развязки сюжета.

– Какое-то время этот процесс был безобидным. Но самые вонючие микробы владели такой тайной, которая позволяла им стравливать всех остальных. Они знали, когда колония жёлтых микробов разделится на две равные части, эти части пойдут друг на друга войной – убивать за «правду» в навязанном им запахе. Захлестнёт и погубит эта война и «копчёных», и «моченых», и «смирных жёлтых», и всяких других микробов.

Только самые вонючие, благодаря своей коварной хитрости и потому, что никогда не имели своей родной колонии, то есть ничем не рисковали в этой войне, вот они-то знали, что для них всё окончится хорошо.

– Будет ли? – следил за микробной возней организм, перелистывал страницы старинных сказок и вспоминал, как не далее чем вчера большим куском льда он поморозил очередную микробную колонию. Ох, и помёрзло же этих мелких!..

Антон увидел, как один из материков непонятной планеты мгновенно покрылся толстым слоем льда.

– Оледенение, – подумал он, а вслух продолжил: – Как-то всё напоминает мне Землю!

– Конечно, напоминает, – подтвердила драконша.

Ведь ты и наблюдал за Землёй.

– Как? Я же смотрел в микроскоп! Там же были какие-то существа размерами с микроба, – удивлялся Антон.

– А ты всерьёз думаешь, что человек больше микроба? – удивилась драконша и исчезла вместе со своими волшебными инструментами.

Антон остался один. Он стоял и смотрел на покрытый росписями потолок забытой всеми церквушки. Помолодевшие на время мозаичные образы снова начали осыпаться и ветшать, грустными улыбками прощаясь с Антоном. А он всем своим юношеским телом ощущал, насколько человек мал перед любой стихией.

Настя стояла рядом и тоже с интересом разглядывала расписной потолок. Антон удивлённо посмотрел на неё. Он так проникся волшебством, что ему даже померещилось, что у Насти якобы такой же хвост, как у дракона Аси. Антон сам себе улыбнулся: почудится же. А Настя, заметив вытянутое лицо Антона, опусти– пл глаза вниз и незаметно провела рукой позади себя.

Студенты шагнули в открытую дверь старой церквушки…

Живая Земля

…И под аплодисменты зала снова оказались на I ой же самой сцене, где те же два профессора встретили их с глубоким одобрением. Не прекращая аплодировать, Вейзель произнёс:

– Излагайте, Антон! Увиденное вами очень интересует нас всех, здесь собравшихся.

– А что если наша планета Земля – живой организм? – набрался смелости Антон и вдруг напрямик спросил об этом профессора Вейзеля. – Ведь никакая наука не ставит этому запрета.

От неожиданности зал затих. Никто не ожидал такого резкого начала.

– Вы правы, Антон! – не смущаясь, откликнулся старец Кулик. – Очевидно, вы узнали что-то чрезвычайно важное. Мы слушаем вас. Говорите!

– Да, я вот тут подумал: а что если Земля является живым организмом? – повторил Антон. – Ведь теоретических запретов этому нет.

– А где же у неё ноги и руки? – со смехом спросил откуда-то из глубины зала всё тот же противный писклявый голос.

– Почему сразу руки и ноги? – серьёзно ответил Антон. – Известны организмы и без рук, и без ног. Например, тот же слизень. У него одно брюхо, а рук нет. Или червяк – у него нет ни рук. ни ног.

– То есть Земля – это брюхо? А голова где? – снова раздался противный голос с интонациями откровенного вызова.

– Я думаю, что Земля – это и тело, и голова, и всё вместе, – пока ещё спокойно ответил Антон. – Но это не самое важное. Важно другое. Если Земля является живым организмом, то к ней и относиться нужно как к живому организму.

– Разговаривать что ли? – уж совсем неприятно прозвучал тот же писк.

– Да. хотя бы и разговаривать! – уже отчётливо нервно ответил Антон, впервые почувствовав толчок защитной агрессии, нахлынувшей на него. – Вам уж точно такой диалог пойдёт на пользу!

– Антон прав, – вступился за него другой зритель.

Никакого запрета на такой организм, пусть даже равный по размерам целой планете, не существует. Мы же недавно проходили – вспомните постулат Организмики: всякий организм является составной частью организма более высокого уровня.

– Это значит, – поддержал предыдущего защитника другой голос, – что обязательно должен существовать организм, частью которого является даже самый большой слон на планете.

– Причём этот слон не должен сидеть в том большом организме, как шофёр в автомобиле, – развил пример третий. – Он должен быть структурной единицей большого организма.

– А если существует более крупный организм, нежели слон, и, допустим, Земля является таким более крупным организмом, как выглядел бы процесс её охлаждения и какой бы была структура тела такого организма? – раздался следующий писклявый вопрос.

Антон понял, что этот вопрос больше адресован ему, поэтому быстро собрался с мыслями и ответил:

– Известно, что у мыши отношение объёма тела к поверхности тела высокое, поэтому тепловое излучение идёт интенсивно. Точнее, потеря тепла идёт быстрыми темпами. У слона отношение объёма тела к его поверхности имеет другую пропорцию. В результате тело слона не успевает охлаждаться. Для дополнительного охлаждения слон и имеет такие огромные уши.

– Наилучшее отношение объёма тела к его поверхностной площади – это сфера или шар, – снова поддержал Антона кто-то из зрителей. – Как раз такую форму имеет Земля. При таких колоссальных размерах Земли метаболические процессы должны проистекать с более мощным и огромным выделением тепла и энергии, чем у мыши и слона.

– Если рассматривать Землю с таких позиций, то становится понятно, почему она внутри раскалена, – согласился Антон. – Аналогично и у других многих организмов имеется и структура подвода питательных веществ, то есть кровеносная система.

– То есть при горячем ядре у Земли такая система должна располагаться на поверхности Земли что ли? – удивился зритель. – То есть это реки, моря и океаны?

– Может быть и так, – согласился Антон. – Ведь состав морской воды очень схож с составом крови человека и животных.

– Это предположение или гипотеза? – поиронизировал зритель.

– Понимайте, как знаете, – ответил Антон и, вспоминая недавно увиденное в тот странный микроскоп, добавил: – Но это и не особенно важно. Главное, что при таком отношении к организму по имени Земля мы можем понять, что человек – это маленький жучок на теле Земли. Может быть даже паразит. Так?

– Почему же сразу паразит? – вмешался старец Кулик. – Есть ещё и симбиотические отношения – это когда организмы взаимно полезны, то есть дополняют друг друга. А потом, вы же сами сказали, уважаемый Антон, что если Земля живая, то она может состоять из слонов. А может и из людей! Так ведь?

– Видимо, так, – ответил Антон. – По крайне мере Европу затопило по той причине, что тамошние жители плохо относятся к Земле. Вот в этом я уверен.

Антон сошёл со сцены и направился на своё зрительское место. «Хорошо, что я им о драконе ничего не стал рассказывать – в это бы точно никто не поверил», – подумал Антон, вспоминая существо, пока– liimnee ему Землю в микроскоп.