Текст книги "Душа механизма"

Автор книги: Андрей Тюняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Разговор с Лейбницем

Студенты тоже поняли, что перед ними интересный собеседник, который и появился здесь для того, чтобы объяснить какую-то очередную очень важную мысль. Поэтому барьер незнакомства пришлось преодолеть быстро.

– Вы упомянули монаду – это что такое? – раздался из зала уже более реальный вопрос.

Антон, озвучивший его, решил взять инициативу на себя, потому что остальные явно тормозили, а ситуацию из-под контроля, хотя бы такого, упускать было нельзя. К тому же Антон прекрасно понимал, что нот вопрос – это его маленькая личная победа в том I повальном споре, в котором он пытается обозначить как можно больше различий между собой и тротуарной плиткой.

– Монада – это субстанциональная форма, совершенное понятие, из которого вытекает всё заключающееся в данной вещи, – просто ответил Лейбниц, подумал и, решив, что нужно ещё пояснение, добавил: – Она содержит в себе все случайные свойства данной пещи.

– А можете ли вы назвать характеристики монады? Антон решил закрепить немного развившийся успех.

Лейбниц переместился к тому краю сцены, который находился ближе к источнику вопросов, и так запросто своими словами весьма доходчиво пояснил:

– Особые характеристики монады таковы. Первое монада – простая субстанция, то есть монада не имам частей. Второе, где нет частей – нет ни протяжения, ни фигуры. Монада не может быть описана перечнем свойств.

Лейбниц наконец-таки разглядел, что перед ним молодые люди. Он сделал паузу, чтобы удостоверимся, что они его слушают. И после этого продолжил:

– Третье: каждая монада должна быть необходимо отлична от другой. Четвёртое: каждая монада подвержена беспрерывному изменению. И, наконец, пятое так как всякое настоящее состояние простой субстанции есть следствие её предыдущего состояния, то и настоящее чревато будущим.

Только сейчас Лейбниц понял какой вопрос его мучил на протяжении всего этого непродолжительно го знакомства. Он никак не мог понять почему эти существа, очень похожие на людей, настолько молоды Судя по задаваемым ими вопросам, они находились n.i рубеже самых передовых знаний, которые сам Лейбниц только недавно с великим трудом смог освоим. А некоторые его коллеги вообще не понимали Готфрида, когда он им это пытался втолковал. А здесь юнцы, свободно изъясняющиеся на столь сложные темы.

– И какой из этого вы делаете вывод?

– Можно произвести следующий результирующим вывод, – ответил Лейбниц. – Сфера субстанционалмных форм принципиально отличается от мира вещей соотношение двух миров лишь процедура их сопоставления: материя не составляется из монад, она результирует из них.

На сцену вышел Вейзель, представился и обратился к Лейбницу:

– Уважаемый учёный, вы не будете против научного спора между вашей Монадологией и нашей Организмикой?

– Позвольте узнать что такое «Монадология» и что такое «Организмика»? – прежде всего поинтересовался Лейбниц.

– «Монадологией» издатели назвали ваш труд, в котором вы развиваете систему монад, а «Организмика» – это концепция того, что вы назвали «органическим», то есть целым, или целостным, – пояснил Вейзель.

– Ну, что ж. Понятно, – не очень уверенно протянул Лейбниц и согласился: – Давайте переходить к спору.

– Само слово «монада», как просто слово, ничего особенно критического на свой счёт не вызывает, – начал умничать Вейзель, но Лейбниц согласно кивнул.

А вот характеристики монады стоит разобрать обстоятельно. Допустим, третья характеристика «каждая монада должна быть необходимо отлична от другой».

– Продолжайте, уважаемый, – согласно кивнул Лейбниц, поскольку ничего спорного для себя пока не услышал.

– С точки зрения Организмики возникает следующий вопрос: чем именно отлична одна монада от другой? – продолжил Вейзель.

Рядом с ним появилась доска и мел, и Вейзель принялся писать ещё и какие-то формулы:

– Выразим монаду через организм, который обозначим перечёркнутой буквой «О». Теперь дадим определение понятия «организм»: организм – любой набор им формаций, ограниченный управляющей матрицей.

Лейбниц пока стоял и молча слушал.

– Если монада «А» выглядит следующим образом

– и Вейзель написал на доске трёхэтажную формулу, а монада «В» выглядит так, – и Вейзель написал похожую формулу, компоненты которых отличались лишь индексами, – то организм «Монада "А"» не равен организму «Монада "В"».

Вейзель прервался и вопросительно посмотрел па Лейбница. Тот по-прежнему стоял и слушал, лишь сдержанно кивая. Для него это было новым, и учёному требовалось время, чтобы вникнуть в новую парадигму. А Вейзель, со своей стороны, вёл себя крайне не уклюже. Он, как заучившийся школьник, зациклился на одном и том же, считая, что все вокруг зациклены на этом же и поэтому в курсе его измышлений.

– Отсюда следует, – уверенно продолжил Вейзель, – что для реализации различий монад есть всего дна варианта. Либо первый вариант, при котором наборы информаций в основных корректурах, то есть телах организмов «А» и «В» не равны между собой. Либо второй вариант, когда управляющие матрицы организмов «А» и «В» не равны между собой.

– Интересно, продолжайте! – снова предложим Лейбниц в ответ на вопросительно вздёрнутые брони Вейзеля.

– Допустим, – продолжил, ещё больше воодушевившись, Вейзель, – что из имеющихся двух вариантов мы вправе выбрать один. И пусть мы какой-то и i них выбрали. В результате чего мы убедились, что третья характеристика монадологии работает.

Лейбниц, польщённый, довольно кивнул. Он стал чувствовать нить спора. Она явно вела в его сторону.

Но оперативно размышлять он пока не мог: слишком гуманны были его первоначальные сведения в Организмике.

– Тогда смотрим, что первая характеристика монадологии гласит: «Монада – простая субстанция, то есть не имеющая частей», – продолжил Вейзель. – Это значит, что заявленные различия проявить становится нечем, то есть в структуре монады нет такой части, на которую одна монада отличалась бы от другой. И тогда наш первый вариант реализации различий монад, когда эти различия достигались за счёт различия структур двух монад, не работает. В структуре каждой in монад остаётся всего по одному не расчленённому члену. Но для того чтобы монады всё же были различны, эти члены должны быть отличны друг от друга.

Вейзель ловко махнул тряпкой и стёр несколько символов в каждой из формул. Словно отчитываясь о проделанной работе, тряпка выпустила небольшое меновое облако, а Лейбниц сказал:

– Очень интересно вы рассуждаете, коллега! Продолжайте, я с огромным интересом слушаю вас и пока у меня не возникают спорные мысли по поводу сказанного вами.

– Прекрасно! Таким образом, у нас получается, что каждый организм состоит из одной единственной структурной информации, и эти единственные информации у двух рассматриваемых организмов различны между собой, – продолжил Вейзель.

– То есть второй вариант становится нелегитимным, – закончил Лейбниц.

– Да! – ответил Вейзель. – Так как необходимым для построения организма набор информаций заменяется в каждом из случаев – и монады «А» и монады «В» – на присутствие в корректуре каждой из них лишь одной единственной информации.

– Тогда получается, что эти единственные информации не взаимодействуют с другими – поскольку других информаций нет. И не ограничиваются соответствующей управляющей матрицей – поскольку им имеет никакого смысла накладывать какие-либо дополнительные ограничения на уже выделенный из пространства организм, представленный той самом одной единственной информацией, – закончил логическую цепочку Лейбниц.

Оба учёных, довольные друг другом, вздохнули Они поняли, что нашли общий язык и стали друг друга понимать. Это обещало нормальную дискуссию Однако, привычно посмотрев на студентов, Лейбниц задумался над тем, понимают ли они то, о чём сейма» было сказано? В голове учёного пронёсся ответ: «си мнительно…».

– Отсюда следует, – продолжил Лейбниц, тщательно подбирая слова. – что второй вариант сравнения моим i не работает, так как управляющие матрицы организмом «Монада "А"» и «Монада "В"» не существуют.

Он повернулся к залу и спросил, понятно ли это. Из зала прилетел ответ:

– То есть, управляющие матрицы не сравнимы между собой.

«Всё понимают», – удивился Лейбниц, а вслух профессору Вейзелю ответил: – Я согласен с этим. Но остаётся один – первый – вариант реализации разя и чий монад.

– Да! – согласился Вейзель. – Напомню: это когда информация одной монады отлична от информации другой монады.

– Я уже понял, коллега, что этот вариант удовлетворяет первой и третьей характеристикам монад.

– Но, к сожалению, из этого также становится ясно, что эти информации и являются самими сравниваемыми монадами.

– Я слушаю вас дальше! – заинтересовался Лейбниц.

– Рассмотрим вторую характеристику монады, – продолжил Вейзель.

– Она гласит: где нет частей – нет ни протяжения, ни фигуры, – с некоторой гордостью напомнил Лейбниц.

– Однако в Организмике есть альтернативное утверждение, – высказался Вейзель. – Оно называется «Следствие 2.5» и гласит: «неживая материя» не может существовать вне какого-либо организма, всегда найдётся организм, частью которого является данный Объём «материи».

– Даже так! – удивился Лейбниц.

– А с учётом требований следствия 2.4, которое говорит, что матрица организма более низкого уровня является составной частью матрицы организма более высокого уровня, приходим к выводу, – продолжил Вейзель, – что одиночные информации, составляющие Монаду "А"» и «Монаду "В"», являются всего лишь не взаимодействующими между собой организмами более низкого, чем уровень монад, организмического уровня.

Лейбниц ненадолго задумался. Он понял структуру нового знания. Она вполне была приемлемой для того мировоззрения, которое отстаивал учёный. Даже было несколько приятно от того, что те вопросы, на которые он потратил годы раздумий и на которые он так и не нашёл никакого ответа, теперь, в Организмике, оказллись решёнными. Это открывало дополнительные перспективы и на этом фундаменте уже можно было строить гораздо более продвинутые философские системы и физические теории. Возбуждённый открывающимися перспективами, Лейбниц произнёс:

– Но это всё-таки организмы?

– Да! – согласился Вейзель.

– А так как это организмы, – продолжил Лейбниц – они имеют внутреннюю структуру?

– Да! – ответил Вейзель и пояснил: – За счёт кот рой и реализуются характеристики монад – со втором по пятую.

– И тогда получаем, что первая характеристика монад не является истинным утверждением? – подытожил Лейбниц.

– Совершенно верно, – подхватил Вейзель. – А по скольку, с точки зрения Организмики, любой организм состоит из частей и помимо организмов в «природе нет никакой другой «субстанции», то нет и монад.

– То есть противоречие монадологии состоит и том, – сделал свой вывод Лейбниц, – что объекты, или как вы их называете, организмы, обязаны различаться"

– Именно так!

– И это при том, что это должно происходить без наличия у объектов-организмов структур или частей для несения таких свойств или различий? – спросил Лейбниц.

– Да! – согласился Вейзель. – И такое противоречие в Организмике отсутствует!

– Тогда наши выводы неверны, – разочарованно произнёс Лейбниц. – Неверен вывод о том, что сфера субстанциональных форм принципиально отличается от мира вещей. Монадология, как вы её назвали, неверна…

– Неверна…

– Получается, что, напротив, субстанциональные формы это и есть материя?

– Да.

– Но тогда справедливо обратное утверждение? – спросил Лейбниц. Он подумал несколько секунд и несколько даже торжественно произнёс: – И в этом единстве состоит сила бытия и его непрерывность!

– Отсюда следует и другое, – продолжил Вейзель.

Помимо сказанного, неверным оказывается и вывод о том, что соотношение двух миров есть лишь процедура их сопоставления и при этом материя не составляется из монад, а она результирует из них.

– Согласен, – ответил Лейбниц. – Поскольку уже первый принцип обязывает оба мира состоять из одних и тех же составных частей.

– И, конечно же, я отмечу, что действие малых восприятий гораздо более значительно, чем это дума– юг, – сказал Вейзель. – Именно они образуют те не поддающиеся определению вкусы. Те образы чувственных качеств, ясных в совокупности, но не отчётливых в своих частях. Те впечатления, которые производят на нас окружающие нас тела и которые заключают в себе бесконечность.

– Ту связь, в которой находится каждое существо со всей остальной Вселенной, – закончил за Вейзелем мысль Лейбниц. – Можно даже сказать, что в силу них малых восприятий настоящее чревато будущим и обременено прошедшим.

Здесь Готфрида снова зацепил профессиональным «крючок». Он обернулся к залу и спросил, понятно ли им, что значит только что достигнутый в споре консенсус?

– Что всё находится во взаимном согласии, Антон попытался сделать максимально глубокомысленный вывод.

– И что в ничтожнейшей из субстанций взор столе же проницательный, как взор божества, мог бы про честь всю историю Вселенной, – прозвучал ещё одни ответ другого студента.

Это была Нона. Она снова в самый неподходящий для него, но исключительно удобный для неё момент укатала Антона, своим красноречием буквально размазав его по той самой тротуарной плитке, с которой юноша так не хотел родниться…

Но Лейбниц, не знавший этого противостояния и даже не обративший на него никакого внимания, в который раз оказался приятно удивлён интеллектом со бравшихся учёных, которых его оппонент почему-то называл студентами.

– Мы со студентами хотели бы поблагодарить вас уважаемый профессор Лейбниц, и отдать должное монадологии. Ведь часть так называемых характеристик монад работает в Организмике, – произнёс Вейзель.

И сами рассуждения об устройстве мира монад, i именно то, что «материя» результирует из монад, воз можно, послужили одним из главных толчков К возникновению Организмики.

Лейбниц польщено улыбнулся.

А Вейзель взял высохшую тряпку и резким движением стёр написанное с доски. Словно отстреливающийся чернилами от своих преследователей осьминог, тряпка выпустила большое пушистое белое облако.

А когда оно немного рассеялось, не стало ни доски, ни Лейбница…

Дорога согласия

Всё ещё не осевшее облачко белой меловой пыли и не стремилось упасть на пол. Оно медленно циркулировало, словно чего-то ожидая.

На центр сцены вышел старец Кулик и хлопнул в ладоши. Облако меловой пыли медленно стало перемещаться в пространстве и в конце концов сложило нечто такое, что напоминало некое воздушное полотно или какую-то невесомую дорогу. Допустим, для эльфов…

– Следствие 2.19 постулатов Организмики гласит: «Бог – коллективная матрица полной совокупности организмов всех уровней», – самым торжественным голосом, каким только было для него возможно, произнёс старец Кулик. – Мы подходим к рассуждениям о боге! Не с позиции самого Бога, а с позиции науки, включающей в себя и религию.

– Но сначала мы бы хотели сделать несколько важных замечаний, – продолжил Вейзель. – Первое замечание – о религиозной подчинённости. Оно состоит в том, что никакая религия не может даже рассматривать вопрос о разрешении или запрещении мыслительного процесса в отношении Бога.

– Почему это? – раздался голос какого-то студента.

– Потому что религии разные, – ответил Вейзель.

– И что?

– Поэтому они не возымели права быть истинными, – сказал Вейзель.

– Понятно…, – красноречиво закончил эту чаем полемики голос студента.

– Второе замечание – о достижении цели, – продолжил Вейзель. – Поскольку все религии не истинны, то прежде чем какая-либо из них породит информационный ресурс, запрещающий либо разрешающий мыслительный процесс в отношении Бога, такая религия должна возыметь право истинности.

– И это право не должно быть оспорено! – подсказала Настя.

Её интересовала область тонких миров и религиозных рассуждений. Девушка часто задумывалась нал тем почему в мире столько разнообразных религиозны: конфессий? Ведь если Бог один, то и религия должна быть одна. Однако реальность показывает, что религии много. Это означает только одно: много религий – много богов. А отсюда следует очень важный и прямо противоположный многим религиозным посулам вывод если религий много, то много и богов, а это значит, что бог не один, и никакая религия не может быть одно временно монотеистической и правильной.

Сколько бы Настя ни думала над этим, она всегда приходила к одному и тому же заключению: религии не могут быть правильными без того, чтобы не знать и не учитывать позицию друг друга…

– А для этого такая религия должна донести суп своего учения до других религий, – словно подслушан её, согласился Вейзель, отвечая на ранее озвученное предложение. – И они должны оставить эту суть иг поруганной.

Беспечно летающая пыль вдруг резко закрутилась и превратилась в белый водоворот. Он смерчем пробежался по сцене и остановился в самом её центре.

Чуть потанцевал, чуть порезвился и снова превратился it пушистое белое облако. Когда оно немного рассеялось, стало видно, что посреди сцены вырос огромный круглый стол. За ним восседают религиозные иерархи.

Все они – в традиционных религиозных костюмах. Поблёскивают золотыми и серебряными вставками. Псе преисполнены важности и самозначимости. Отпускают коллегам лишь снисходительные взгляды типа того, что, мол, «мы едва терпим ваше присутствие». Над иерархами повисла стена вражды, она была сделана не из мрамора или песка, а из ненавистных мыслей каждого, которые оказались гораздо более крепкими, чем самый крепкий мрамор во Вселенной.

Религиозные иерархи приготовились было к привычному пикетированию, но неожиданно с ними что-то стало твориться. Каждый из них, подёргавшись немного так, как будто в него вселяется кто-то иной, вдруг резко менялся и проявлялся уже не как старец, а как вполне узнаваемый студент из присутствующих здесь.

– Как донесёт суть своей веры религия, стоящая частью? – поэтическим былинным стихом начал своё вступительное слово старец в белых льняных одеждах.

Как донесёт она свою правду до других – таких же? Как достучится такая до сердец, взятых не ею? Как услышат её уши, настроенные на иное? Как примут её души, воссоединённые в ином?

Он сделал паузу и обвёл всех долгим пронзительным взглядом. Попадая под этот взгляд, каждый иерарх почтительно кивал в знак понимания, согласия и повиновения. А Белый старец тем временем продолжил:

– Для того чтобы была дорога пройденной, сначала должна быть сама дорога. А для того чтобы дорога была, религия, возымевшая взять на себя роль разрешительную, должна проложить такую дорогу к каждой такой же правильной вере, к каждому уху, к каждому сердцу, к каждой душе.

Белый старец вновь обвёл всех долгим взглядом и собрал всё молчаливое согласие зала. После чего про дол жил:

– Постройте дорогу на пути к обсуждению – вы намерившиеся возыметь право истинности! Она со стоять будет, знайте, из отдельных поступков! Которые те, иные, сочтут истинными и для себя. И если со чтёт это каждый, поступок кирпичиком ляжет одним и полотно той дороги.

Белый старец набрал воздуха в лёгкие и уже гораздо более громким голосом продолжил:

– А сколько кирпичиков нужно? А столько, чтобы стало возможно пройти. И каждый кирпичик заставят тебя добиваться ответа от тех, кто вчера был врагом И этот ответ тебе нужен лишь только в хвалебном решении. Ведь тот, что несёт негатив, положен не буди в дорогу.

Белый старец ударил об пол своим посохом, и и следующую же секунду картинка полностью изменилась. Все иерархи оказались посреди бескрайнего белого пространства. Вокруг них простирается только свет. И только бесконечное пространство. И уже не стало ни стола, ни стульев, ни пола, ни потолка.

Постепенно белый свет сделался прозрачным и иерархи с огромным удивлением увидели, что стоят они на одной небольшой площадке, вокруг которой со всех сторон зияет пропасть.

Но в одной из сторон невдалеке просматривался какой-то остров или просто какая-то земля. На ней словно фантастический пчелиный улей или муравейник, копошилась огромная масса народа. Все они какими-то крайне преданными взглядами смотрели на иерархов и в каком-то исступлении манили их, делая таки руками.

Но иерархов от этих людей и от этой земли отлепила та самая пропасть, которая была со всех сторон. И не было никакой возможности преодолеть эту пропасть.

Рядом с группой иерархов, толпившихся на небольшой площадке, на небольшом облачке расположился таинственный Белый старец. Он вёл себя спокойно и несколько снисходительно взирал на этих иерархов.

– Ты должен, строитель дороги, создать из сырца ют кирпичик, что точно воистину служит, – сказал он торжественным голосом, обращаясь глазами по очереди к каждому из иерархов. – И это признать должен каждый!

Все иерархи согласно закивали на это предложение Белого старца. Хотя, по правде сказать, у них не было ни единого шанса выступить против этого предложения. Причём по двум причинам. Первая – силы иерархов были значительно меньшими, чем те, которыми располагал их наставник. И вторая – слова Белого старца не вызывали у иерархов никакого протеста: неё, что он говорил, входило в круг их религиозных доктрин.

– Раз так, что ты должен понять? – спросил их Белый старец, сделал театральную паузу и сам же ответил: – A то, что ты должен понять того, кто вчера был иным. Не той правдой, нежели ты.

Все иерархи снова согласно закивали, показывая, что и эти слова им понятны и ими приняты.

– Вчера он и он, – Белый старец указал пальцем поочерёдно на всех иерархов, – все были вчера столь правдивы, что истину строить решились и в прав;и своей сомневались.

– Но они же едят свинину! – первым подал пики раввин, сальные пейсы которого навечно прилипли к его же никогда не бритым щекам.

– Хвалить же ты должен заставить всех тех, что вчера были ними! – продолжил торжественно излагай. Белый старец. – Стучать им в сердца так, чтоб стук твой они же своим посчитали. Сказать им и в уши та кое, что слышат они как своё. Просить их отдать свои души тому же, чему отдавали.

– А где взять кирпич? – прямо спросил исламский иерарх.

– И если же ты достучишься до каждого из всех тех – правдивых, то, знай, что кирпич ты получишь и обличии простого хваления твоих начинаний и дел которые также и тех, что раньше врагами прослыли!

Звон от последних слов Белого старца долго блуждал в открытом пространстве между невидимыми зеркалами до тех пор, пока каждый из иерархов не осознал полностью сказанного.

– Не убей! – громко сказал буддистский монах прижав руки к груди и смяв попавшую под них часть оранжевой одежды. – Я уверен, что этот принцип устроит всех!

– Не думаю, – сказал исламист, косо и враждебно посмотрев на иудея. – Иудеи убивают арабов по религиозным соображениям из-за того, что арабы иудеям не братья.

– Извините, уважаемый, но тут вы совершенно не правы, – коротко ответил раввин. – Ваше деление людей на верных и неверных ничуть не лучше, если не сказать хуже, деления тех же людей на «брат» или «не брат». Вам напомнить, как принцип «не убий» исполняется исламскими боевиками?

– А вы Христа нашего распяли! – косвенным образом заступился за мусульманина христианин, самим упоминанием этого «факта» предъявляя весомые претензии иудаизму.

– Тогда, может быть, вы сами расскажите о деятельности «Святой» Инквизиции в Европе и на Руси? – сразу же нашёлся иудей. – Я вам даже весы бесплатно дам, чтобы вы на одну чашу положили убийство Христа, а на другую чашу убийства миллионов «язычников», «ведьм», «колдунов»…

– Шайтанов! – вмешался исламист. – Шайтанов надо убивать!

– Не надо убивать святых отцов! – заступился за шайтанов буддист. – Если вы не поняли перевода с монгольского языка, это не значит, что людей с таким титулом надо убивать. «Шайтан» – это титул, который буквально обозначает «Святой отец».

– А мы коров считаем святыми, – подал голос индуист. – Мы их не убиваем. Мы никого не убиваем.

– Да-а-а-а-а? А почему тогда Индия не входит в клуб стран, ограничивающих распространение ядерного вооружения? – спросил индуса христианин. – Вы на кого ядерные ракеты копите? Расскажите нам, миролюбивейший.

– Так, Индия ещё и самая милитаризованная страна в мире! – сразу же поддакнул раввин. – Темпы закупки оружия Индией самые высокие в мире. О каком «не убий» с ними можно вообще говорить?

– Я начинаю понимать, – явно злясь, сказал исламист. – Вы на братский исламский Пакистан хотим напасть?

– Почему на Пакистан? – спросил буддист.

У Пакистана своя ядерная бомба есть и он тоже не хочет ограничивать ядерное вооружение. Вместе с Индией накапливает ядерное оружие. И вместе с Израилем, в том числе. Вот они, три страны, которые не входят в ядерный клуб.

– Они – и Пакистан, и Индия – заодно, – мгновенно пояснил раввин. – А мы – нет. Они закупают оружие и накапливают ядерные бомбы для того, чтобы напасть на Россию. Это уже всем, кто в это посвящён известно.

– Откуда вы это взяли? – недоверчиво спросил христианин раввина.

– Я, милейший, с бабой Вангой разговаривал, – ответил раввин. – Да и в библии всё это написано. Вы что, нс читали? А уж, если серьёзно, то посмотрим секретные отчёты индийских военных, предоставляемые ими в Сионистский комитет…

Белый старец терпеливо смотрел на этот спор зовущих к добру иерархов и только ехидно улыбался на их недетские извращения этого понятия.

В какой-то момент участники спора наконец-то опомнились и заметили, что они уже давно стали посмешищем в глазах миллиардов зрителей, наблюдавших за ними. Но больше всего иерархов поставило и неудобное положение присутствие Белого старца, и они стали его донимать вопросами типа, а, вообще можно ли им договориться между собой? Мол, сколы ко можно стучаться в душу другому, если он вообще не желает тебя ни слушать, ни слышать? Ведь основы их религий настолько различны!

Белый старец в ответ смерил иерархов презрительным взглядом и, полностью перейдя на стихотворный былинный язык, продекларировал:

– Стучись и стучись, достучись! Тебе нужно долгое время. Получишь отказ, возвратись: не сразу и конник встал в стремя. Вчера ты был тот, сегодня – иной, а завтра – ещё поменяешь. Придётся пройти путь, закрытый стеной: ты истинным быть обещаешь. А там, за стеной, тоже ты. Такой же правдивый и честный: смотрели орлы с высоты, один лишь из них был не местный…

– Понятно, – хмыкнули в ответ иерархи, вместо смирения проявляя отчётливую агрессивность. Они даже и не поняли, что каждый из них снова грубейшим образом нарушил основные положения своей же религии. – Старец не хочет с нами разговаривать нормальным языком!

– Ну, подскажи же нам хоть один, первый ход! – нервно сказал старцу исламист, мысленно передёрнув затвор воображаемого автомата.

Белый старец снова улыбнулся и вновь обвёл всех «святых» иерархов презри тельным взглядом и ответил:

– Части тоже состоят из целого!

– Я же говорю, он издевается над нами! – стал психовать исламист, автоматически шаря рукой вокруг себя в поисках чего-нибудь огнестрельного.

Остальные иерархи согласно закивали в ответ и стали метать в Белого старца злобные взгляды.

– И ты достучишься тогда, когда будешь сам, как и те. Воистину – мало труда: летают орлы в высоте, – ответил бесстрастным голосом Белый старец.

Иерархи окончательно вышли из себя. Они совсем перестали понимать, о чём им повествует Белый старец, но вся их иерархическая суть подсказывала им что его намёки отнюдь не дружелюбные.

– Так, уважаемые! – первым собрался с мыслями и деловито обратился к иерархам раввин. – Я, кажется догадался. Мы сейчас обсуждали принцип «не убий> И в итоге не сошлись ни в чём. Так?

– Так, – почти хором ответили иерархи.

Однако Белый старец не дал продолжить им обсуждение, а вместо этого в очередной раз весьма туман но и очень прозрачно заявил:

– Ты знал обо всём, что им нужно. Но ты, строитель дороги, почему-то раньше избегал давать им их правду. Теперь же ты дал им. Они получили твою правду от тебя как свою правду. Ты им дал свою правду как их правду. Правды сравнялись – теперь что твоя, что не твоя – это одна правда, отозвавшаяся одинаково в двух различных правдоискателях. Иди – ищи третьего, за ним – четвёртого, за ним – пятого. И когда двойная правда станет тройной, далее четверной и больше, не оставив неохваченных, она станет истин ной и, может, сложит саму истину.

– Не так! – снова на каком-то животном уровне раввин осознал слова Белого старца и уже в этом ключе ответил иерархам: – Мы с вами всё же сошлись ни мнении! Но это другое согласие. Мы согласились, что каждая религия в своей основе имеет один и тот же, пи другой принцип – «убий!». Так?

– Получается так, – нехотя соглашаясь, ответили иерархи.

– А это значит, в хотя бы этом мы все с вами со шлись, – совсем уж деловито сказал раввин. – Так?

– Да!

– Так, вот это и есть всеобщее похваление! – скачал раввин, довольный своей сообразительностью и ублажаемый сознанием того, что остальные иерархи гак слабо понимают ход вещей.

Как только раввин произнёс слово «похваление», откуда-то из пустого пространства мгновенно возник огромный кирпич и лёг рядом с их площадкой по направлению к толпе жаждущих людей.

Иерархи откровенно засмущались. Мол, кирпич хотя и получен в соответствии с условиями «игры», но заработан сомнительным принципом. Однако выбора нс было – иерархи приняли такой результат. Ведь это был результат достигнутого консенсуса.

К тому же площадка под ногами расширилась, и у них теперь появилось больше места. Теперь иерархи могли перемещаться в пределах старой площадки и нового кирпича. Это радовало. А о смене принципа «не убей!» на принцип «убей!» паства знать в общем– го и не должна. Какая-то пара букв и один пробел – но не то, что нужно знать человеку в первую очередь!

– Зачем им знать? – как бы у кого-то там не известного спросил христианин, но все поняли, к кому он обращается, и одобрительно закивали головами.

В этот самый момент появился второй кирпич и лёг впритык к первому в направлении паствы. Это случилось как-то очень буднично – без шума, без свиста, без какого-либо иного сопровождения.

Иерархи сначала даже растерялись. Они не сразу поняли причины появления второго кирпича.

– Что это? Задаром что ли? – удивился раввин, среагировав как всегда первым.

– Не задаром. За наше взаимное согласие! – ответил буддист.

– Так мы же ещё и поспорить-то ни о чём не успели? – откровенно удивился исламист.

Иерархи задумались, заново перебирая в уме все сказанное в последнем раунде беседы. Ничего особенного сказано не было…

– Мы договорились! Договорились, что будем лгать своей пастве! – горько вздохнув, подытожил индуист. – Единогласно!

Иерархи поняли, что это было действительно так и кирпич появился в полном соответствии с правила ми «игры».