Текст книги "Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

Вокруг стоявшей у закусочной скотовозки толпился радостный народ. Овцы, страхом отодвинутые в глубину, в ужасе глазели на людей. И больше из-за спин любопытных ни хрена видно не было.

– Попрошу, попрошу! – противным голосом пробивал проход для себя и Смирнова Поземкин, энергично помогая голосу руками. Помогло. Они прошли сквозь стену.

Было все-таки оцепление, было. Три милиционера героически сдерживали осаду полукруга у заднего борта скотовозки.

В полукруге находились два гражданина в штатском с непроницаемыми лицами и водила, по всей видимости, данной скотовозки, на лице которого, наоборот, играла и переливалась гамма чувств от «Господи, что же это будет?» до «Пропади все пропадом».

В кузове находились, судя по атрибутам, медэксперт и фотограф. Смирнов направился к ним. Его остановил голос одного из штатских:

– Кто вы такой, гражданин?

Смирнов остановился, обернулся. Еще довольно молодой гражданин, одетый даже с некоторым щегольством, по-начальнически подозрительно смотрел на него.

– Смирнов, – доложил он и продолжил путь.

Гражданин не унимался, достал его саркастическим вопросом в спину:

– Тот самый чудо-сыщик из Москвы, которого рекомендовал сам Георгий Федотович?

– Тот самый, – подтвердил Смирнов и глянул через борт.

Не живых людей испугались овцы. Они боялись мертвого.

Труп лежал на боку. Лица его не было видно, потому что обращен он был к Смирнову затылком. И крови особо видно не было, мало было крови. Но что видно было хорошо, так это штырь, или как она там называется, эта хреновина из железа – заостренная с двух концов, с зазубринами, которой сплавщики скрепляют бревна. Штырь пробил человека, лежавшего спиной к Смирнову, насквозь и высовывался из этой спины сантиметров на сорок.

– Насмотрелись? – вежливо поинтересовался сверху медэксперт и, усмотрев в движении смирновской макушки подтвердительный кивок, сообщил кому-то из тех, кто в полукруге: – Можно забирать.

И спрыгнул на землю. Вслед за ним маханул через борт и фотограф. Находившиеся в полукруге, включая Поземкина и исключая водилу, теперь образовали кружок, в который еще молодой щеголеватый гражданин заманивал, протягивая руку, и Смирнова.

– Александр Иванович, кажется? Давайте познакомимся. Я – районный прокурор Савостилов Владимир Владимирович. Это – следователь Трунов Сергей Сергеевич, это – доктор Иван Герасимович, это – фотограф Федя.

Смирнов жал руки всем, знакомился.

– Что вы на это скажете? – задал бездарный вопрос следователь.

– Ничего не скажу, – моментально отреагировал Смирнов. – А вот если Владимир Владимирович разрешит, вопросы задавать готов всем.

– С кого начнем? – разрешая, полюбопытствовал Владимир Владимирович.

– Со всех сразу. Труп опознан?

– Пока нет, – ответил следователь.

– Теперь вопрос медицине… – начал было Смирнов, но прервался, потому что труп спустили с машины и уложили на носилки. И на носилки боком: штырь мешал. Смирнов присел на корточки, заглянул в мертвое лицо, рассмотрел руки. Даже смертельный покой не смог скрыть былой живой сути мертвеца: жестокое лицо грубого человека.

– Так можно? – нетерпеливо осведомились санитары.

– Несите, – распорядился доктор и, глядя, как санитары с трудом запихивали носилки, опять же мешал штырь, в санитарный автомобиль, напомнил Смирнову: – Вы хотели задать мне вопрос, Александр Иванович.

– Несколько вопросов, – уточнил Смирнов. – Вопрос первый: сколько уже он – труп?

– Точно скажу, когда вскрою. А так, по внешнему виду, по погоде, часов, я думаю, от восьми до пятнадцати.

– Да… Разброс, – выразил неудовольствие Смирнов.

– Сокращу, – пообещал доктор Иван Герасимович.

– Крови почти что нет, – приступил к следующему вопросу Смирнов. – Его что – сначала прикончили, а потом проткнули? Или истек он где-нибудь в другом месте?

– Тоже вопрос на засыпку до вскрытия. Не знаю.

– А что знаете?

– Знаю, что он не сопротивлялся.

– Следовательно, неожиданное нападение?

– Это уж следователю и вам, милиционерам, разбираться, – решил Иван Герасимович. – Вопросов больше нет ни у кого?

– Пока нет, – сказал Владимир Владимирович.

– Тогда я поеду. Дел – выше головы, – доктор небрежно отвесил общий поклон и направился к белым халатам. Белые халаты полезли в салон к покойнику. Иван Герасимович сел рядом с шофером, и санитарная машина, уверенно раздвигая толпу, двинулась к районной больнице.

Зеваки стали разбредаться, твердо понимая, что сегодня больше уже ничего завлекательного не покажут.

– Ты его нашел? – спросил Смирнов у беспокойного шоферюги.

– Я, – проглотив комок в горле и мелко-мелко покивав, признался шофер.

– Где его трепать будем? – обратился к правоохранительной общественности Смирнов.

– У Поземкина, – решил прокурор.

Овцы, ощутив отсутствие смерти, оживились, подошли к борту, не зная, что через несколько часов люди и их превратят в трупы.

– Ну, пошли, – приказал шоферу Поземкин.

Мелкой гурьбой тронулись. Но женский голос сверху остановил их. На середине деревянной лестницы, ведущей к закусочной, стояла буфетчица Матильда.

– Я знаю его, – сказала она.

– Меня? – спросил шофер удивленно.

– Убитого, – уточнила Матильда. – Вам это интересно?

– Очень, – признался Смирнов. К нему и стала обращаться Матильда. Видимо, приезжему она доверяла больше, чем местным:

– Это Власов Николай. По кличке «Крыса».

– Из блатных? – быстро спросил следователь.

– С другой стороны, – ответила Смирнову Матильда. – Лагерный вертухай.

– Официально опознать можете? – опять встрял следователь.

Теперь ему ответила Матильда, ответила, издевательски и высокомерно глядя в лицо:

– Не я одна. Его бывший начальник – комендант вашего главного дома. Вот он пусть официально и опознает. А я – неофициально. Извините, пожалуйста, меня посетители ждут.

Она поднималась по лестнице, а у закрытого ею входа в закусочную действительно ждали человек пять, жаждущих неспешно выпить и подробно за стаканом обсудить случившееся.

– Если понадобится, повесткой вызову, – успокоил себя непонятно чем обиженный следователь. – Пошли к тебе, Гриша.

* * *

Отделение милиции располагалось в старинном, наверное, купеческом, доме – деревянный верх, каменный низ. Для милиции весьма удобно: вверху – кабинеты и дежурная часть, внизу – КПЗ.

Хороший был кабинет у Поземкина, даже, можно сказать, роскошный: с окнами по двум стенам, светлый, веселый, обставленный не казенной, а еще от старого хозяина уютной и добротной мебелью. И как сохранили?

Поземкин широким жестом указал прокурору на место во глазе стола, на свое начальническое место: мол, садитесь володеть и княжить. Но категорическим мотанием головы Владимир Владимирович отказался от высокой чести и, заметив, что следователь с бланками допроса уже пристроился у длинного стола, раздраженно сказал:

– Под протокол потом, Сергей Сергеевич. Они, – он кивнул на Поземкина и Смирнова, – сначала его чисто розыскно поспрашивают, и сразу же вам передадут для официального допроса.

– Так будет не совсем по правилам, – вставая, угрожающе отметил следователь.

– Господь с ними, с правилам! – махнул рукой прокурор.

– Как знаете, – следователь дошел до дверей и оттуда предупредил: – я – у себя.

– Садись, шофер Быстров, – предложил Поземкин водиле. Водила вытащил стул из-за стола, накрытого зеленым сукном, оттащил его метра на три и уселся в одиночестве, положив на колени кожаную монгольскую кепку.

– Не хочешь рядом с нами сидеть? – поинтересовался прокурор.

– Он боится, что мы запах учуем, – опередил шоферюгу догадливый Смирнов. – Ты ведь выпивши за рулем был, а Быстров?

– А кто на этой трассе не выпивши? – мрачным вопросом на вопрос ответил Быстров.

– Что пил? – быстро спросил Смирнов.

– Для начала на приемке сто пятьдесят водки принял. Ну, и больше вроде крепкого не пил. Парой пива запил, и четыре с собой в дорогу взял, в дороге всегда пить хочется, – обстоятельно вспоминал шофер.

– И все четыре в дороге выпил? – задал уточняющий вопрос Смирнов.

– Ага, – радостно подтвердил Быстров.

– И не обоссался? – изумился Смирнов.

– Нет, сначала вроде бы и особо не хотелось. Ну, а потом раза три пришлось останавливаться.

– Точно три раза?

– А может, и четыре. Точно не помню.

– Где останавливался, помнишь?

– Если надо, вспомню.

– Надо, Быстров, надо! Гриша, – обратился к Поземкину Смирнов, – у тебя карта района в наличии имеется?

– А вон она. – Поземкин с гордостью посмотрел на стену, большую часть которой занимала карта, исполненная кустарным способом.

– Во-первых, на ней не поработаешь, – сбил спесь с начальника милиции беспощадный Смирнов, – а во-вторых, в связи с самодеятельным исполнением наверняка сильно врет.

– Товарищ Чекунов, – официально обратился Поземкин к бессловесному лейтенанту. – Возьмите в сейфе у дежурного карту и доставьте ее сюда.

Лейтенант Чекунов вышел. Смирнов оценивающе рассматривал Быстрова.

– Я не убивал, – не выдержал взгляда Быстров.

– Ну, а как обнаружил-то? – легко, как в застольной беседе, поинтересовался Смирнов.

– Когда к Матильде подъехал. Перекусить захотелось.

– И выпить?

– И выпить! – отчаянно выкрикнул шофер Быстров. – Машину остановил, вышел, слышу в кузове овцы как-то ненормально топочут. Заглянул через борт, вижу, человек лежит. А потом штырь увидел и понял: мертвяк.

– Ошейник на него ты надел или так было?

– Какой ошейник? – стремительно, не дав ответить Быстрову, спросил прокурор.

– На шее трупа – собачий ошейник. А вы разве не заметили его? – удивился Смирнов.

Вошел запыхавшийся Чекунов, сознался:

– Еле разыскали.

И протянул сложенную в размер тетрадки карту Смирнову. Тот взял ее двумя пальцами, постучат ее ребром о край стола и напомнил:

– Так надевал на покойника ошейник или не надевал?

– Зачем мне? – прошептал Быстров.

– Значит, не надевал, – понял Смирнов и развернул на столе карту. – Иди ко мне, покажешь, где ссал. Да не бойся, я тоже выпивши.

Быстров подошел, из-за плеча Смирнова долго и недоверчиво смотрел на карту, потом трижды неуверенно ткнул в нее толстым пальцем:

– Вот здесь, наверное, вот здесь и вот здесь.

– Да, топограф из тебя, Быстров… – пригорюнился Смирнов, и этим моментом воспользовался прокурор Владимир Владимирович:

– Александр Иванович, как мне кажется, убийца не мог точно знать, на каком месте у Быстрова появится желание помочиться. И поэтому версия о том, что труп забросили по пути следования, весьма шаткая. Скорее всего труп закинули там, на приемке…

– Конечно, убийца не мог знать, где нашего пивососа подпрет до невозможности. Но такие места легко создаются, – Смирнов был устало спокоен. – Коряга, бревно на дороге, камень на пути…

– Во! – обрадовался Быстров. – Точно – коряга! Я минут пять с ней корячился!

– А потом все же поссал? – уточнил Смирнов.

– Поссал, – упавшим голосом, как в недостойном, признался Быстров.

– Гриша, – позвал Поземкина Смирнов. – Работы у тебя невпроворот. Картографическим указаниям нашего водителя цена – копейка в базарный день. Бери этого обормота, сажай в машину и, пока не стемнело, таскай его по трассе. Чтобы все места, где останавливался, точно опознал. Ну, и, естественно, пошуруй там, как надо. Не грех и собачку взять.

– Если я через два часа с овцами на базе не буду, мне начальник колонны башку отвинтит и привинчивать не станет. Мне рейс выполнить надо, – твердо заявил боец трудового фронта шофер Быстров. Поземкин глянул на часы и успокоил переживающего за порученное дело водителя:

– Через час на порожняке твой сменщик прибудет. А ты кое-какое время у нас покукуешь, – и Смирнову: – Нет у нас, к сожалению, собачки, – и опять Быстрову: – Сейчас лейтенант Чекунов отведет тебя к следователю, где ты под протокол дашь подробные показания, а потом мы с тобой кататься поедем, – и уже в спину Чекунову: – Витя, на обратном пути к Федору заскочи, фотографии убитого возьми, они экспрессом должны быть готовы. И с ними – в леспромхоз, в Бугреевку, на Жоркин хутор, на приемку. Показывать, может, видел его кто-нибудь с кем-нибудь вчера вечером.

– Сделаю, – солидным басом заверил Чекунов и ушел с Быстровым.

– Я вам нужен? – стоя поинтересовался Поземкин у Смирнова и Владимира Владимировича. Дела у него появились, неотложные дела. Не до приличий.

– Мы уходим, – заверил Владимир Владимирович и, распахнув дверь, пропустил вперед гостя – Смирнова.

* * *

…По трассе промчалась очередная скотовозка. Прокурор проводил ее взглядом и, не возвращая взгляд собеседнику, выразился полувопросом-полуутверждением:

– Вы, Александр Иванович, в ближайшее время Георгию Федотовичу доложите обо всем в подробностях…

– Докладывают начальству. И притом – своему, – перебив, заметил Смирнов.

– А Георгий Федотович здесь – начальство для всех.

– У меня на месяц нет никакого начальства. Я в отпуске.

– Ну, что ж, ваше право быть со мной откровенным, и наоборот, – Владимир Владимирович, не очень стараясь, изобразил улыбку на своем лице. – Во всяком случае, рад знакомству с настоящим столичным профессионалом.

– Худо тебе здесь живется, Володя, да? – амикошонски задал вопрос Смирнов.

– Мы с вами на брудершафт не пили, Александр Иванович, – холодно напомнил прокурор.

– Вечерком заходи – выпьем, – пообещал Смирнов. – Ты мне понравился…

– А я еще не разобрался в своем отношении к вам.

– Тогда разбирайся, а я пойду.

– К Георгию Федотовичу? – поинтересовался Владимир Владимирович.

– К Матильде. Сто пятьдесят принять с устатку.

Смирнов, загребая резиновыми сапогами тяжелую дорожную пыль, вразвалку шагал к закусочной горке. Владимир Владимирович смотрел ему в спину.

6

Клуб любознательных, увидя входившего в закусочную Смирнова, мгновенно притих. Весело оглядев всю компанию, Смирнов еще веселей заявил:

– Вот и хорошо, что все в сборе! Сейчас вы подробно мне все и расскажете!

Гром среди ясного неба! Компашка оцепенела. Наконец, один, самый решительный и сообразительный, встал из-за стола, надел кепку и, стараясь не смотреть на Смирнова, сделал заявление:

– Некогда нам. Нам сейчас на смену, – и зашагал к дверям, на ходу отдавая приказ: – Пошли, ребята.

Осторожно обходя еще стоявшего у дверей Смирнова, ребята по одному покидали заведение. Все покинули.

– На смену им! – презрительно заметила Матильда от стойки. – Вам налить, Александр Иванович?

– Сто пятьдесят, – указал дозу Смирнов и вдруг удивился: – Откуда мое имя-отчество знаешь?

– Ваши вас вчера называли. Я запомнила. – Она тщательно отмерила положенные сто пятьдесят, перелила их из мензурки в гладкий стакан, поинтересовалась: – Закусывать чем будете?

– А черт его знает. Дай кусок черняшки.

Она положила ломоть черного хлеба сверху на стакан. Он взял стакан, прошел к столику у окна, уселся и попросил:

– Посиди со мной, Матильда.

Она без слов вышла из-за стойки и уселась рядом, объяснив:

– Народу никакого. Можно и посидеть. Вы их специально распугали?

– Ага, – признался Смирнов, споловинил полторашку, нюхнул, потом пожевал хлебушек. Отметил: – Хлеб-то какой духовитый.

– Здесь в хлебопекарне пекарь – немец, – открыла секрет высокого качества хлеба Матильда.

Смирнов быстро глянул на нее, еще чуть пожевал и спросил:

– Твой муж, что ли?

– Зачем – муж? Двоюродный брат.

– А если бы русский пек? Хлеб навозом отдавал?

– Смотря какой русский.

– А немец – любой – только хороший хлеб печет?

– Может быть, он очень хороший спечь не сможет, но плохой никогда не спечет.

– Может, ты и права, – согласился с Матильдой Смирнов, допил до дна.

– Вы сейчас со мной о Власове говорить будете, – догадалась Матильда.

– Именно, догадливая ты моя голубка! – обрадовался Смирнов.

– Тогда я закусочную закрою. – Матильда прошла за стойку во внутреннее помещение и вынесла оттуда аккуратно исполненное на фанерке с веревочкой сообщение «Санитарный час». Прикрепила фанерку к наружной ручке двери заведения, а дверь закрыла на ключ. Вернулась на свое место и спросила: – А что о нем беспокоиться? Сдох, ну и сдох.

– Он не сдох. Его убили, – поправил Смирнов.

– Все равно. Перестал поганить землю, и слава Богу.

– Значит, убийцу оправдываешь?

– Нет! – спохватилась Матильда. – Убивать нельзя!

– А его убили. Кто его убил, Матильда?

– Не знаю, – серьезно подумав, ответила Матильда. – Издевался он главным образом над политиками, а уголовников не трогал. Но политики, из тех, кто здесь осел, не убивали его, я думаю. А уголовникам убивать его не за что. Не знаю.

– Ты сидела, Матильда? – вдруг спросил Смирнов.

– Мы – мама, сестра и я – на поселении были. А папа сидел.

– У него? У Власова?

– Да. В том лагере, где он в охране служил.

– На шее у трупа был ошейник. Ты видела его?

– Да, я заметила.

– Почему – не знаешь?

– У него в лагере пес был, большая и злая-злая овчарка. Он с ней всегда ходил. Иногда отпускал, чтобы нарушителей режима погрызла. Не до смерти. Смеялся очень, глядя, как она грызет. Из-за этой овчарки он вторую кличку получил – «Две собаки».

– Лучше, чем «Крыса», – отметил Смирнов. – А как его служба кончилась?

– Восемь… нет, девять лет тому назад, – поправилась она, – лагерь этот закрыли. Насовсем.

– Отец-то твой жив?

– Жив. Он в Омской области директором совхоза работает.

– Далековато. А ты что же здесь осталась?

– Замуж вышла за здешнего.

– За немца, конечно?

– Да. Разве такой брак не рекомендуется властями?

– Ой, не задавайся, Тилли! – шутейно пригрозил Смирнов.

– Вы воевали, Александр Иванович?

– Куда же денешься? Воевал.

– И немцев убивали?

– Убивал, – легко признался Смирнов. – И они меня убивали. Только не убили. Подумал, подумал я… Еще сотку сообрази, Тилли!

– Тилли… – улыбнулась, с ямочками на щеках, и повторила: – Тилли… Меня так только мама называла.

Она отошла к стойке и вернулась с полным стаканом.

– Я же сотку просил! – прорыдал по поводу неминуемого соблазна Смирнов.

– Сто, двести… Какая разница для такого мужчины? – успокоила его Матильда.

– В общем, для своих сорока пяти я и вправду еще ничего, – похвастался было Смирнов, но понял, что может показаться смешным, и мгновенно разыграл совершенно неожиданную концовку: – Я, как те московские старушки на скамейке у подъезда. Увидели третью, которая кое-как в магазин колдыбает, и одна другой: «Плоха Семеновна стала, совсем плоха». Ну, а другая ей оптимистически в ответ: «А мы с тобой, Петровна, еще ничего, еще ничего!» Я еще ничего, Тилли! Будь счастлива, русская немка!

Смирнов точным глотком споловинил. Матильда смотрела на него.

– Вроде и лет вам уже много, а живете, как мальчишка.

– Твоему Генриху сколько? – с аппетитом жуя корочку, поинтересовался Смирнов.

– Францу, – поправила она. – Тридцать четыре.

– Сильный, прилежный, хозяйственный, – рисовал портрет ее мужа Смирнов. – Дом – полная чаша. Кем он у тебя работает?

– Заведующий гаражом райкома.

– Что ж он тебя в буфет-то отпустил?

– Я сама захотела. Скучно с ним одним все время дома.

– А здесь весело.

– Нескучно-то наверняка! – Матильда опять показала ямочки на щеках.

– Не любишь ты Франца, – почему-то огорчился Смирнов и допил остатки.

– Привыкла, – не на тот вопрос ответив, Матильда вдруг поняла: – Вам бы поесть надо, Александр Иванович. Хотите яичницу с салом?

– Хочу! – Смирнов от словосочетания «яичница с салом» ощутил противоестественный у пьющего несколько дней подряд человека аппетит.

– Пять минут! – заверила она и скрылась за перегородкой.

Смирнов сидел и слушал треск разбиваемых яиц, шипенье сала на сковородке, вздохи и чихи поджариваемой яичницы… Потом пошел запах.

Дверь подергали, и нервный голос спросил через нее:

– Долго еще санитарный час продолжаться будет?

– Час, – начальнически уверенно ответил Смирнов. Привыкший ко всяческим запретам индивидуум за дверью затих.

Матильда принесла яичницу в сковороде. Замечательную яичницу принесла Матильда. Смирнов глянул на нее, яичницу, сверху и сообщил Матильде по секрету:

– Такую яичницу просто так есть недопустимо.

– Сколько? – спросила догадливая русская немка. – Сто пятьдесят?

– Это я сегодня уже за пол-литра вылезу, – про себя подсчитал Смирнов, но – слаб человек! – махнул рукой, распорядился: – Давай сто пятьдесят!

Матильда вновь присела напротив: с удовольствием смотрела, как он выпивал и ел. Спросила после первого приема:

– Надолго к нам?

– Хотел на две недели. Приятель, мерзавец, зазвал, – Смирнов передразнил Казаряна: – Рыбку половишь, без Лидкиного пригляда водки попьешь…

– Роман Суренович! Похоже! – и опять ямочки на щеках. – Вы – хороший милиционер, Александр Иванович?

Не ответил на вопрос Смирнов. Он сам спросил:

– Кого мне здесь бояться, Тилли?

– Бояться, наверное, некого. А остерегайтесь – всех. Все они одной веревочкой повязаны.

– Начальнички?

– Кто власть имеет.

– У начальников и власть.

– Не только.

Смирнов быстро глянул на Матильду, ничего не увидел на ее лице и прикончил яичницу. Поднялся, поблагодарил.

– Спасибо тебе, красавица моя, – пошарил по карманам, достал десятку. – Хватит?

– Еще рубль сорок сдачи, – улыбнулась Матильда и направилась к стойке. Пока она отсчитывала мелочь, он поинтересовался:

– Где работал этот Власов?

– Нигде.

– На что же жил?

– А на что местная пьянь живет? Весной и осенью шишкует и кору дерет в тайге, а зимой и летом пьянствует.

– Сейчас, значит, пьянствовал. Он у тебя давно был?

– Он ко мне не ходил. Он у бабок самогон покупал. Дешевле. – Матильда подошла к нему, протянула сдачу. Оставлять ей эти деньги на чай он не стал, понимал – обидит. Взял деньги, выбрал двугривенный, подкинув, крутанул. Поймал на ладонь, прикрыв другой ладонью сверху.

– Орел или решка?

– Орел, – твердо решила Матильда.

Он открыл монету. Она показывала пышный советский герб.

– Еще раз спасибо тебе, Тилли. Пойду.

– Убийцу ловить?

– В гостиницу. Спать, – разочаровал ее Смирнов и открыл дверь.

Кружком, присев на корточки по-тюремному, ждали открытия пятеро нетерпеливых. Не тех, которых он спугнул. Других.

7

Он очнулся от тяжелого дневного сна, потому что на него грустно-грустно смотрел кинорежиссер Роман Казарян, который, заметив, что он уже выглядывает сквозь щели меж сильно запухших век, еще грустнее, грустнее, чем смотрел, искренне признался в неблаговидном поступке:

– Устроил я тебе, Саня.

– Устроил, – согласился Смирнов и попытался как следует раскрыть глаза. С третьей попытки удалось. Он глянул на наручные свои часы, присвистнул невесело и подсчитал: – Пять часов спал. Во что ночь спать буду?

– Думаешь, ночью спать будешь? – засомневался Казарян. Он сидел, удобно устроившись в неудобном гостиничном кресле, и некультурно курил в присутствии спящего. – В коридоре уже местный мент копытами топочет.

– Что хочет?

– Мне не говорит.

Смирнов резко сел, кинув из-под одеяла ноги на пол, дважды жестко развел руки в стороны, покрутил головой сначала в одну сторону, потом – в другую и убежденно осознал вслух:

– Алкоголь – страшное зло.

– Безусловно, – согласился Роман. – Закончишь с делами – поправимся.

– Зови мента! – приказал Смирнов.

– Я теперь у тебя за дворецкого или ординарца? – издевательски спросил Казарян, но приказ исполнять отбыл.

Капитану Поземкину представилась картина весьма неприглядная – полуголый Смирнов во взъерошенной кровати, но на челе исполнительного милиционера не отразилось ничего, кроме великой озабоченности.

– Товарищ подполковник, нас с вами Георгий Федотович требуют!

– Тебя он еще требовать может, но я-то на партийном учете в Октябрьском районе города Москвы состою, – сказал Смирнов и для убедительности аргументации почесал через майку пузо. – Вот если попросит, тогда я, может быть, и пойду.

– Это он меня, меня требует! – чуть ли не рыдал Поземкин. – А вас, конечно же, просит! Ошибся я в выражении!

– Всегда помни, Поземкин, – продолжая чесать пузо, назидательно заметил Смирнов: – Любая ошибка милиционера может быть роковой. Подожди в вестибюле, я пока портки надену.

– Хорошо бы в форме… – робко намекнул Поземкин.

– Гриша, забываешься… – с угрозой произнес Смирнов, и капитан Гриша Поземкин моментально вымелся из номера. Тут же номер посетил режиссер-постановщик. Осведомился:

– К высокому начальству?

– Подслушивал?

– Слышал, – уточнил Казарян. Смирнов в задумчивости смотрел на него.

– Ромка, одень-ка меня как-нибудь позаковырестее. Таким киношным космополитом, а?

– Как был московской шпаной, так и остался! – не то осудил, не то восхитился Казарян. – Не боись, соорудим!

* * *

…Порученец, увидев Смирнова, сначала слегка выпучил глазки, ну, а потом, естественно, поджал губки. Осуждающе. В голубых джинсах, в оранжевой бейсбольной рубахе с надписью наискосок «Миллуоки бакс», в черной, с громадным козырьком, каскетке – в этом кабинетном предбаннике подполковник Смирнов был пришельцем из иных миров.

– Вы прямо вот так к Георгию Федотовичу? – робко спросил порученец.

– А как так? – несказанно удивился Смирнов.

Георгий Федотович же экстравагантного одеяния Смирнова как бы и не заметил, твердо пожал руку, Поземкину кивнул, проследил, как Смирнов и Поземкин усаживаются за стол, сел сам на законное свое главное место и спросил, терпимо и демократически спросил:

– Я понимаю, что беспокоить вас рановато. Но и меня поймите: событие-то в нашем районе экстраординарное. Хотя бы в двух словах: каковы первые результаты расследования этого загадочного убийства?

Смирнов взглянул на Поземкина. Георгий Федотович перехватил взгляд и сугубо официально потребовал:

– Докладывайте, капитан.

Поземкин нервически вздохнул и раскрыл дерматиновую папочку. – По разработанному вместе с товарищем подполковником плану розыскная группа начала действовать в двух направлениях. Первое: обнаружение места забрасывания трупа в кузов скотовозки. Второе: выявление контактов убитого и его местопребывание в последние сутки. И в первом, и во втором направлениях мы координировали свои действия с выводами судебно-медицинской экспертизы.

– Так когда и как его пришили, Поземкин? – перебил Смирнов.

– А вы, Александр Иванович, разве еще не знаете? – недовольно удивился Георгий Федотович.

– Некогда было. Спал, – объяснил свою неосведомленность Смирнов.

Георгий Федотович стерпел с трудом, походили желваки, и перевел взор на Поземкина.

– Власов Николай Егорович был убит за девять-десять часов до момента обнаружения его трупа. Твердым предметом, скорее всего кастетом, он был выведен из сознания, а потом одним ударом был насквозь пробит металлическим штырем.

– Мощный амбал работал. И опытный в этих делах, – прокомментировал Смирнов. – По раскладке – между убийством и тем, как его в кузов закинули, какая разница во времени?

– От двух до трех часов, – доложил Поземкин и продолжил заунывно: – Весь день проводя различные операции, мы собрали материал, анализ которого поможет в будущем сделать соответствующие оперативные выводы.

– Это все ты на бумажке написал? – изумился Смирнов. – Гриша, опомнись! Читать нам циркуляры не надо. Просто расскажи, как Чекунов мотался по городам и весям вашего обширного, размером с Бенилюкс, района и показывал аборигенам фотку трупа, а ты вместе с пивососом и зассанцем Быстровым утюжил трассу. И что удалось надыбать. Вот и все.

– Александр Иванович! – шокированный Георгий Федотович укорил Смирнова.

– Пардон, Георгий Федотович, – извинился Смирнов и отвел в сторону каскетку, которую держал в правой руке. И Поземкину: – Я тебя перебил, Гриша…

– Лейтенант Чекунов, посетив леспромхоз, Бугреевку, Жоркин хутор и поселок Советский, выяснил, что вчера днем, ближе к вечеру, Власов был в леспромхозе. С утра его видели и в Бугреевке, но мы не придаем этому значения. Сейчас Чекунов отрабатывает власовские возможные контакты в леспромхозе.

– Почему не было обращено должного внимания на Бугреевку? – строго спросил Георгий Федотович. – Отдельные жители этого населенного пункта, я бы сказал, весьма и весьма склонны к криминалу.

– Труп, считаешь, на лодке к месту заброса привезли? – понял вдруг ход мысли Поземкина Смирнов. – Я карту хорошо запомнил. Скорее всего так.

– Точно, Александр Иванович! – страшно обрадовался Поземкин и вытащил из папочки карту. – Вот смотрите, этот поворот, на который была вытащена коряга, ближе всего находился к Чоне, ну, совсем рядом, метрах в четырех-пяти. Кусты и сразу вода. И в кустах – раздвиги, поломы веток. Ясно, что лодку спустили или от леспромхоза, или еще откуда сверху…

Сыскари забыли про Георгия Федотовича. Но он тут же напомнил о себе:

– Почему же только сверху? Могли и снизу подгрести.

– Уж что, что, а течение вашей Чони вы бы должны знать, Георгий Федотович, – легкомысленно откликнулся Смирнов. – Вверх по ней идти – только если марсельских галерников нанять.

– Каких еще галерников? – обиделся Георгий Федотович.

– Ну, из «Графа Монте-Кристо». Молодого Кавальканти и Кадрусса.

Подумав, Георгий Федотович рассмеялся. Посмеявшись, сделал выводы:

– Следовательно, вы считаете, что Власова убили где-то поблизости от леспромхоза или еще выше по течению, а затем преступники, захватив труп, спустились на лодке к заранее подготовленному месту, где, задержав машину, забросили труп в кузов. Экспедиция по Чоне на лодке ночью – вещь весьма рискованная, которую может осуществить только местный старожил. Полагаю, что так. Если в чем ошибся, поправьте меня, товарищи милиционеры.

Смирнова всегда восхищало, как партийные деятели умело перехватывают инициативу. Только что сидел баклан бакланом, и вдруг он уже впереди и со знаменем.

– Вас не надо поправлять, – искренне сказал Смирнов. – Ход ваших рассуждений ясен и логичен.

– В общем, хорошо поработали, – констатировал довольный Георгий Федотович. – Но и мне, дилетанту, удалось обнаружить, на мой взгляд, нечто весьма существенное. Три дня тому назад из Малиновского лагеря строгого режима бежал известный вам, товарищ капитан, рецидивист Ратничкин. Вот так-то. Надеюсь, что и это направление розыска будет вами разрабатываться.

* * *

На воле Поземкин, как веером, обмахнулся дерматиновой папочкой.

– Умыл он меня, змей! – неосторожно признался он Смирнову.

– Рецидивист Ратничкин бежит из лагеря строгого режима только для того, чтобы, проявив чудеса изобретательности и напрягая все силы, пришить со страшной помпой безвредного алкаша. Не клеится чевой-то, Гриша, – успокоил его Смирнов.

– Вы деталей не знаете, Александр Иванович, важнейших деталей! – воскликнул Поземкин, заткнул папочку под мышку и поведал: – Ратничкин этот, блатная кликуха «Кабан»…

– Здоровый, что ли, очень? – перебил Смирнов.

– Страсть! – подтвердил Поземкин. – Так вот Кабан на концерте артистов краевой филармонии в леспромхозе устроил безобразную драку, в которой самолично нанес тяжелые телесные повреждения двоим гражданам, оформившим по излечении инвалидность второй группы.

– Что за граждане? – поинтересовался Смирнов.

– Тунеядцы, – коротко ответил Поземкин. – Теперь они уже на законных основаниях могут не работать. Но дело не в этом. Основным свидетелем обвинения был ныне убитый Власов Николай. Именно на его показаниях Владимир Владимирович и строил свою обвинительную речь.