Текст книги "Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц)

Две черные машины еле ползли по узкому асфальту. Впереди «Волга», сзади «Мерседес» Доползли до дачи, стоявшей на отшибе.

Александр вылез из «Волги», крикнул Валентину, выглядывавшему из «Мерседеса»:

– Здесь, вроде!

– Здесь, здесь, – подтвердил из-за забора Глеб и открыл ворота.

«Волга» и «Мерседес» въехали на участок.

– А симпатичная дачка! – решил Александр. Он вылез из машины окончательно: в руках держал обтрепанный рюкзак военного образца.

– Ничего, – согласился Валентин и захлопнул дверцу «Мерседеса». Неприятности не повлияли на него: элегантен, ловок, процветающ. Костюмчик «тропикал», светлая сумка через плечо, замшевые кремовые мокасины. Глянул на подошедшего Глеба, спросил:

– Где Катерина?

– В дому, где ей еще быть? – хмуро отозвался Глеб и пошел в дом. Александр и Валентин покорно потянулись за ним.

В темной от росших у окон кустов высокой сирени столовой их ждала Катерина. Они вошли, и она встала из-за стола.

– Здравствуй, Катя, – сказал Валентин.

– Здравствуй, Валя, – сказала Катерина.

– Глеб, ты эту дачку снял надолго? – симулируя тактичность, задал нейтральный вопрос Александр. Но уходить из комнаты, судя по всему, не собирался.

– До конца лета, – ответил Глеб, усаживаясь на диван. – Счет тебе я сегодня представлю.

Александр уселся рядом. Сидели, смотрели на куст сирени в окне: говорить было не о чем. Молчали и Катерина с Валентином, но только потому, что поговорить им надо было о многом.

– Говори, Валя. Все, что хотел сказать, говори. Ты же ведь и речь заготовил, едучи сюда, а? – Катерина не выдержала первой. Валентин покосился на диван. Она тоже глянула на Александра и Глеба. Весьма презрительно. – Ты что, этой шпаны стесняешься? Да им ссы в глаза – все божья роса.

– Не надо так, – попросил Валентин.

– Только так, – возразила Катерина. – Говори.

– Зачем ты сделала это, Катя? Ты мне не верила?

– Я всем не верю.

– Я для тебя – как все?

– Тогда был как все.

– А сейчас?

– А сейчас не как все.

Валентин вдруг засуетился, стал расстегивать сумку, заторопился в речи:

– Я тут твои вещички привез. Небось, надоело в одном-то платье? Майки, джинсы, юбку летнюю, босоножки, чтобы вольготнее себя чувствовала…

Говоря это, он выкладывал прямо на обеденный стол соответствующее. И кроссовки, о которых не упомянул. Александр, понаблюдав суету, потрогал себя за нос и осведомился:

– Наворковались, голубки?

– Прикрой хлебало, Сандро, – посоветовала Катерина.

Ничуть не обидевшись, Александр с грузинским акцентом процитировал из старого анекдота:

– Дэло нада делать. Дэло!

И подойдя к ним, аккуратно переложил Катеринины пожитки на стул, а на стол водрузил свой боевой рюкзак. Долго распутывал грязно-белый шнур, распутал, растянул горловину и вытащил из рюкзака чемодан-кейс. Не очень новый, даже слегка потертый, но настоящей кожи, изящной отделки. Короче – фирма. Небрежно отбросив рюкзак в угол, уселся и предложил остальным:

– Сядем рядком да поговорим ладком.

Все послушно уселись. Вздохнув, Александр набрал цифровой код, открыл кейс и откинул крышку. В чемодане рядком и ладком лежали пачками стодолларовые купюры. Впрочем, не рядком – рядами в несколько слоев.

– Сто пятьдесят пачек по десять тысяч. Пиши расписку на полтора миллиона, Валя.

– Господи, ну до чего же ты дешевка со своими эффектами, Сандро! – сладострастно констатировала Катерина, а Валентин негромко сказал:

– Расписка-то зачем? Бумажка, сообщающая о том, что у скромного директора небольшой галантерейной фабрики были полтора миллиона долларов, – оружие обоюдоострое, Сандро.

– А все ж напиши для моего спокойствия, – стоял на своем Александр.

Валентин расковырял пачки в чемодане, вытащил одну из глубины, надорвал, ловко и небрежно пересчитал, объяснил свой поступок:

– Для моего спокойствия, – и кинул пачку в чемодан. – Бумагу и ручку.

Он писал, и все смотрели, как он пишет. Написал. Александр притянул бумагу к себе, прочитал, взял ручку, внизу вывел «Свидетели» и предложил Катерине и Глебу:

– Распишитесь.

– Два пальца об асфальт, – изрекла Катерина и размашисто расписалась.

Глеб прежде прочитал написанное и только после этого подмахнул.

Александр сложил расписку, спрятал в карман.

– В Шереметьево я передам тебе футлярчик с булыжниками.

– Все? – спросил Валентин и встал.

– Все, – ответил Александр, закрыл кейс и двинул его по столу к Валентину. – Код – 985, первый год перестройки. Не забудь в него камушки вложить.

Валентин взял кейс, проверил его на тяжесть и сказал:

– Тогда я пойду. Береги себя, Катерина…

– Это мы ее бережем, – поправил Глеб.

Валентин его не услышал, повторил:

– Береги себя, Катерина. Через десять дней я вернусь, и мы обо всем поговорим. До скорого свидания, родная моя.

Как только он вышел, в столовую вошел Артем. Знал свое место и время.

– Аж страшно! – признался Глеб. – Человек абсолютно свободно уходит с чужими миллионами в чемодане. Александр, не боишься, что он за бугром в осадок выпадет?

– Пусть попробует. Я ему там обеспечу такое, что его просто привлекут как уголовного преступника. Ну, да он – умный человек и все просчитал. Правильно я говорю, Кэт?

– Да пошел ты… – откликнулась Катерина.

– Да, я пошел, – решил Александр. – А вы, ребятки, как стемнеет, забирайте гражданку и в берлогу. Там надежнее.

– Гуляй спокойно, начальник, – успокоил его Глеб. – Не первый год замужем.

– Что ж, гуляю спокойно. – Александр поднялся, пожелал: – Самого наилучшего всем вам… – и вдруг вспомнил: – Да, совсем забыл! Я же тебе, Кэт, подарок приготовил.

Он прошел в угол, подобрал рюкзак, порылся в нем, как в мешочке, где спрятаны бочонки для игры в лото, вытащил слегка помятые фотографии размером восемнадцать на двадцать четыре. Для начала показал мужикам.

Показывал и натужно веселился, подмигивая, подхмыкивая, двусмысленно жестикулируя. Радовался неизвестно чему. Какое его собачье дело до того, что Катькин муж путался с заграничными блядями? А на Катерину не смотрел, хотел, чтобы она смотрела на него – триумфатора.

…Валентин в явно несоветском гостиничном номере недвусмысленно развлекается с голой дамочкой. Естественно, тоже голый. И все в цвете, в цвете!..

Протянул фотографии Катерине.

– На долгую память, Кэт.

Катерина ладошками сбила фотографии, чтобы аккуратнее была пачка.

– Спасибо, Сандро. Постараюсь и тебе ответный подарочек приготовить.

Александр победительно посмеялся – будто покашлял – и ушел. Катерина перебирала фотографии.

…Голая дамочка, голый Валентин…

Голая Катерина и голый Артем. На ампирной, поперек себе шире, кровати. На зеркальный потолок не смотрели: в отчаянной, безоглядной, бесстыдной этой, вроде бы, любви не до этого было.

После молча лежали – отдыхали.

А потом Катерина закурила, углом рта пускала дым под абажур ночника. Дым клубился, струился, слоился, неустойчиво застывал. Артем смотрел на дым.

– Какая ты баба! – вдруг сказал он восхищенно.

– Ты что – в потолок на меня смотрел? – поинтересовалась она.

– Нет, – испуганно ответил он. Катерина воткнула сигарету в пепельницу и, не таясь, встала: складная, подобранная, соблазнительная. Особенно для своих лет.

– Я – женщина, сявый дурак. А для настоящей женщины любовь – даже такая, с тобой – искусство.

И – нагишом, босиком – пошлепала в ванную.

Одетый Артем ждал ее в гостиной. Не женщина – хамелеон. Без косметики, со стянутыми резинкой волосами, в свободной маечке с надписью «Кис ми», естественно, без лифчика, в легких летних джинсах, девчонкой выпорхнула на встречу с Артемом. Выпорхнула, подмигнула и вопросом предложила:

– Выпьем с устатку, Тема?

– Сейчас холую скажу, – согласился Артем.

– Холуй теперь ты. Мой холуй, – ласково сказала Катерина и улыбнулась. В шутку ли, всерьез сказала – непонятно. Не понял и Артем – обиделся:

– Я холуем ни у кого не был.

– Ну, не холуй, – уступила Катерина. – Верный слуга женщины, имеющей к нему слабость. На это согласен, принципиальный наемник?

– На это согласен, – Артем тоже улыбнулся, понял: надутым болваном быть не следует.

– Тогда действуй. Одна нога здесь, другая там, – Катерина обрушилась в кресло и пояснила: – Выпить очень хочется.

Для приведения взбудораженных организмов в состояние относительного покоя пили шампанское. И как бы отмечая рубежный акт, собачью свадьбу, что ли?

Выпустив из ноздрей шампанский газ, прямо-таки рыгнув носом, Артем поставил бокал на столик, глянул на развеселившуюся от содеянного им Катерину и сдавленно произнес:

– Пардон.

– Миль пардон, – поправила Катерина. – Маленький-маленький пардон. Вот если бы ты рыгнул при открытой пасти и высморкался на пол – тогда уж полный пардон.

– Катя, а ты действительно считаешь, что я – сявый дурак?

– Запомнил! Насчет дурака еще не разобралась. Ну, а сявый… Есть самую малость.

– Ты – беспощадная, – решил Артем.

– Бабы – все беспощадные, Тема. Только все старательно скрывают это, а я – от лени, наверное, – нет У тебя-то какая-нибудь беспощадная имеется?

– Была, – признался Артем.

– А теперь?

– Теперь ты.

Катерина вертела за талию бокал на столе. Поинтересовалась:

– Ты какого года?

– Шестидесятого.

– Я в том году во второй класс ходила. Ужасное было время.

– Тебе, значит, тридцать семь? Никак не дашь! – по-простому восхитился Артем.

– Ты все-таки сявый.

– А что я сказал? Я тебе комплимент сделал!

– Ты – не дурак, Тема, ты – дурачок, – Катерина, наконец, рассмеялась. – Знаешь, что такое настоящий комплимент? Будучи полной неправдой, комплимент должен быть прост, как правда. Чем грубее он, тем выше ценится. Он начинается с отрицания дамочкиного признания: Вы меня обманываете! Этого не может быть! Никогда не поверю! И сразу же: Ты – моложе меня. Вот правда!

– Так стыдно, – сказал Артем.

– Кому? – удивилась Катерина.

– Как кому? Тебе. Такое вранье слышать.

– А кто тебе сказал, что вранье слушать стыдно?

– Ты меня запутала, Катя, – признался Артем.

– Как же ты, простая душа, в бандиты попал?

– Я – не бандит.

– Да знаю, знаю я: ты – наемник.

Артем безнадежно махнул рукой, встал, подошел к магнитофонному столику. Копался в пленках. Выбирая. Зазвучало пугачевское «Пригласите даму танцевать». Он подошел к Катерине, склонил голову.

– Это Пугачева просит, чтобы ее пригласили. А я никогда не прошу. Запомни это, Тема.

– Разреши, пожалуйста, мне пригласить тебя на танец, – торжественно попросил он.

– Разрешаю, – соблаговолила она согласиться, и они пошли танцевать.

Пугачева жалостно и лукаво пела, а они еле заметно, но очень точно по ритму двигались под это пенье. Он держал ее за талию, он смотрел в ее глаза.

– Объявилась на мою беду, – шепотом сказал он.

– Почему на беду? – тихо спросила она.

– Я боюсь тебя.

– Я страшная?

– Ты прекрасная.

Они замолчали и еще немного потанцевали. Пока музыка не кончилась. Уселись, и она предложила:

– А сейчас коньячку, – он мгновенно наполнил рюмки, а она спросила вдруг: – То, что ты сейчас сказал – результат моих уроков?

– Нет. Ты учила меня врать. А я сказал, что чувствую. За тебя, Катя, – он залпом хватанул рюмку, с треском поставил ее на столик, не закусывая, выдохнул шумно и уточнил за что пил: – За женщину, которую я встретил впервые в жизни.

– Ну, что ж, выпьем, – решила Катерина и выпила тоже. Закусила сыром, пожевала. – Эффект монополии, Тема. Лучше меня нет никого только потому, что я одна.

– Ты и есть – одна. Другой такой нет.

– Есть, Тема, есть! И имя им – легион. Длинноногие, мордашки свежие, титьки твердые… Молодые, стервы!..

– Я не собираюсь сравнивать.

– А ты сравни.

– Где и с кем?

– В любом кабаке их как собак нерезанных.

Он грустно смотрел на нее. Она догадалась, что он понял ее желание вырваться отсюда хоть куда.

– Значит, в кабак хочешь, Катя?

– Ага, – подтвердила она.

– Будет тебе кабак.

Он протянул руку и помог ей пролезть в щель. Через соседний двор вышли в переулок. Здесь светлее было: горели кое-какие фонари.

– Не боишься, что сбегу? – полюбопытствовала Катерина.

– От меня не убежишь.

– А если закричу?

– Здесь твой крик никто не услышит.

– Я буду орать громко и долго.

– Тогда придется отключить, – объяснил Артем и для убедительности показал ей короткую резиновую дубинку, которую извлек из внутреннего кармана куртки. – Но ты же в кабак собралась – не бежать?

– Именно так, мой благородный рыцарь.

– Тогда поехали, – пригласил Артем и открыл дверцу серого «жигуленка».

– Машина-то чья? Твоя? – спросила Катерина, усаживаясь.

– Дежурная, – неопределенно ответил он.

Кабак этот существовал на перекрестке старомосковских улиц – узких, зеленых и тихих. Артем загнал «жигуленок» под густые деревья, вылез, открыл дверцу с Катиной стороны.

– Прошу.

– Спасибо, – она вылезла и огляделась. – А я в этом заведении еще не была.

– Его совсем недавно открыли.

– Кто?

– Мы.

– Кто это – мы?

– Наш профсоюз, – уточнил он и взял ее под руку.

– Значит, кричать здесь вообще бесполезно?

– Даже опасно.

И они вошли в помещение, где кричать опасно. Кабак, как всякий кооперативный кабак: с потугами на интим, роскошь и западный стиль. Загончики-полукабинеты, разновысокость пола, торшеры, настольные лампы – нижний свет, что-то вращается, где-то тихо музычка журчит, народец малоподвижно прожигает жизнь.

Артем и Катерина заняли свободный загончик. Катерина по-женски цепко оглядела зал и оценила:

– Ограниченный контингент.

– Такой уж наш кабак.

– Но все равно: выбирай.

– Сейчас официант меню подаст и выберем.

– Я про баб, Тема.

Он через стол протянул руку и погладил ее плечо.

– Мы договорились сравнивать, а не выбирать.

– Выбор, Тема, всегда можно списать на твой провинциальный вкус, а сравнение… сравнение теперь чаще всего не в мою пользу. Ну, раз договорились – давай сравнивай.

Он изучал зал, а она смотрела на него. Наконец, Артем повернул голову и остановил свой взгляд на Катерине – всерьез оценивал и ее.

– Все равно лучше тебя нет.

– Спасибо, – Катя потянулась через стол, ладошкой прикоснулась к его щеке.

– Тебя любят, Артем! – бодро догадался материализовавшийся из ничего официант.

– Если бы… – откликнулся Артем, глядя в Катины глаза.

– Ну, тогда полюбят, – для официанта проблем не было. – Что будем есть?

– Есть не будем, – решила Катерина. – Мороженое, кофе, бутылка шампанского.

– Делай, что говорят, – добавил Артем.

Они сдвинули бокалы. В свете настольной лампы было видно, как в зеленоватом замкнутом пространстве шустрые пузырьки беспринципно, хитрыми зигзагами рвались вверх.

– Я сегодня счастливый, – признался Артем. – Поехали домой.

– Домой? – удивилась Катерина.

Вышли. Москва спала. Под сенью дерев у машины он обнял ее и поцеловал. Целовал долго, задохнулся, оторвался. Оторвавшись, взял ее руки в свои, ее ладошками провел по своим щекам. Она, улыбаясь, смотрела на него. Он завел руки ей за спину, и вдруг что-то металлически щелкнуло.

– Дешевка, – презрительно сказала Катерина. – Наручники-то зачем?

– Для порядка, – пояснил он и попытался поцеловать ее еще раз.

Она вертела башкой, не давалась, визжала.

– Ну, как знаешь, – грустно решил он и неуловимым движением залепил ей рот широким пластырем. – Извини.

Пока она чухалась, он запихнул ее в машину, влез сам, рванул с места. Ехали переулками: в объезд орудовских постов.

– Когда ты на мою оговорку «домой» стойку взяла, я сразу понял: обязательно какой-нибудь фортель выкинешь. Хоть и знаешь, что себе и мне вред, а все равно выкинешь. Я и обезопасился, – Артем замолчал, не зная, что еще говорить, а Катерина молчала по другой причине. Надумал, наконец, что сказать: – Из-за тебя, Катерина, я теперь не знаю как жить.

Она попыталась лягнуть его туфлей. Он предупредил:

– Ноги свяжу.

Перестала она лягаться. Въехали в родной, до слез, переулок. Он вышел, открыл дверцу. Она продолжала сидеть неподвижно.

– Пойдем, – позвал он.

Она сидела. Тогда он подхватил ее на руки и, ногой захлопнув дверцу, понес ее к черной дыре – входу во двор.

В подворотне их ждал Глеб, который спросил:

– Зачем ты это сделал, Артем?

У дверей Артем поставил Катерину на ноги. Глеб постучал условным стуком. Холуй открыл и, увидев столь оригинально обезвреженную дамочку, улыбнулся. Вроде бы даже и хихикнул. Ему-то и досталось: изловчившись, Катерина, как заправский футболист, ногой нанесла точный удар. В пах. Холуй, согнувшись, присел от невыносимой боли. Справился – распрямился и повторно улыбнулся.

– Ты нас прости, Леша, – извинился Глеб. – Не успели предупредить.

– Бог простит, – сказал холуй Леша и удалился в свою комнату.

– Расхомутай ее, Глеб. А то я ее боюсь. Ты не при чем, она тебя не тронет, – тонко льстил Катерине мерзавец Артем. Глеб засмеялся и, взяв Катерину под руку, повел в спальню. Артем устроился в гостиной.

– Все в порядке, – заверил Глеб, возвратясь и усаживаясь в кресло.

– Как она там?

– Легла. Молчит. Выпьем по малости! – не ожидая ответа, Глеб крикнул: – Леша!

И Леша, не ожидая разъясняющих распоряжений, вкатил столик с напитками. Вкатил и ушел. Артем рассматривал этикетки. Виски, водка, джин, коньяк в графине. Пей не хочу. Предложил:

– Водки? – Глеб согласно кивнул, и Артем разлил. Подняли рюмки.

– Она что – нравится тебе? – выпив, спросил Глеб. Выпил и Артем. Выпил и ответил, глядя в пустую рюмку:

– Да.

– Было бы лучше, если бы не нравилась. Но, конечно, дело твое.

– Дело мое, дело мое, – Артем разлил по второй. – Какое же это дело? Это не дело, Глеб.

– Тогда еще хуже. Будь осторожен, Тема.

– Я осторожен. Давай о другом.

– А о нем другом? Другого у нас сейчас нет.

– Тогда выпьем, – опять предложил Артем.

Выпили. Говорить не о чем было.

– Эх, Темка, Темка! Что ты знаешь про баб, особенно про нее! – Глеб встал, взъерошил Артему волосы. – Ну, мне пора. Завтра день непростой. Валентина провожаем.

Кивнули друг другу, и Глеб ушел. Хлопнула дверь. Артем сидел в кресле с рюмкой в руке. Налил себе еще. Выпил.

Катерина лежала на знаменитой кровати. Артем позвал от дверей:

– Катя.

– Что тебе? – спросила Катерина, не глядя на него.

– Я по-другому не мог. Прости меня, Катя.

– В кроватку ко мне хочешь? – тихо догадалась Катерина. Резко села, спустив ноги на пол. Глянула злобно. – А ну давай отсюда! К холую на сундук!

– Какой еще сундук? – растерянно спросил он.

– В лакейской всегда сундук стоит. Для дежурных лакеев.

– Катя… – в третий раз начал он.

Катерина размахнулась по-бабьи и швырнула в него пепельницу. Не попала, но он ушел.

Артем проснулся оттого, что рядом чуть слышно плакала Катя. Он открыл глаза, начал было разевать пасть, чтобы привычно зевнуть, но вдруг понял, что рядом плачет Катерина, и пасть закрыл. Открыл чуть погодя, для другого:

– Ты что, Катя?

Катерина обернулась к нему, пододеяльником промокнула слезы, спросила:

– Который час?

Он на столике со своей стороны нащупал часы, глянул:

– Полдевятого.

– Вечера? Утра?

Артем моргнул, тупо глядя на электрический свет. Сообразил:

– Утра.

– Валентин улетит через сорок минут, – сказала Катерина.

– Если все в порядке, – уточнил Артем.

– У Валентина всегда все в порядке, – Катерина опять заплакала. – На могу, не могу!

– Что не можешь, милая? – как у маленькой спросил Артем.

– В подполе этом больше не могу! – кричала она. – Без солнца не могу! Беспрерывно на кровати валяться не могу!

– Что ж делать, Катя? Потерпеть надо.

– И трахаться здесь с тобой не могу! Все надоело.

– Я с Александром и Глебом поговорю. Может, придумаем что…

– Вы придумаете! – Катерина снова утерла слезы и пошла подмываться.

Александр стоял в зале отлета Шереметьевского аэропорта и смотрел вверх. Долго смотрел туда, где обычно появляются те, кто прошел таможенный досмотр. Отвлекся на несколько секунд – для расслабки – глянуть на сексопильно-подвижную задницу роскошной негритянки, и когда вновь поднял глаза, увидел Валентина, взиравшего на него сверху вниз. В прямом смысле. Встретились взглядами. Валентин прижал руку к левой стороне груди, но не к сердцу, к футляру с камушками, который лежал во внутреннем кармане. Александр кивнул и пошел к эскалатору.

Он спустился вниз и вышел к автомобильной стоянке. В машинном завале разыскал свою «Волгу», в которой его ждал Глеб.

Александр сел за руль, посидел, закрыв глаза, вдруг резко наклонился и лбом надавил клаксон. «Волга» рявкнула.

– Улетел? – спросил Глеб.

– Ага, – подтвердил Александр и открыл глаза. – Крутой паренек. Я трясся как заячий хвост, а ему хоть бы хны.

– Его бояться надо, Александр.

– А я и боюсь. Только он меня боится еще больше, – Александр включил зажигание. – Встряхнуться бы, Глебушка, не мешало.

– Тогда в берлогу, – предложил Глеб.

«Волга» выкарабкалась из завала и покатила к Москве.

Вот она, встряска! Все трое уже были тепленькие. Кричал Вилли Токарев, что он маленький такой, но его не слушали. Глеб и Артем внимали разглагольствованиям Александра:

– Я же был полный лох, когда в дело входил. Думал, что стал самостоятельно ворочать финансами, а на самом деле шестерил на Арончика. Фабрика-то моя была всего-навсего самым большим филиалом его концерна. Но спасибо ему, еще до своего отъезда он промыл мне глазки и кое-какие концы передал. Ах, Арончик, Арончик! Вот голова! Все его были: и министерство, и городские руководители, и милиция.

– А теперь это все твое? – спросил Глеб.

– Было до недавнего времени. К сегодняшнему дню я все свое хозяйство передал.

– За бесплатно? – удивился поддатый Артем. Трезвый бы зря не удивлялся.

– Темочка, дурачок, а полтора миллиона откуда?

– Ты бы не хвастался, Александр, – посоветовал Глеб.

– А чего бояться? Я все ликвидировал и все переправил. Рассчитаюсь с вами, и конец всему. Даже эту берлогу продал, с первого августа она не моя.

– Вот этого и надо бояться. Ты – голенький. Здесь у тебя ни капиталов, ни команды. Один Леша. Бери тебя за рупь за двадцать.

Хотел было ответить Александр, но увидел Катерину, вышедшую из спальни. Спросил трезвым вдруг голосом:

– Ты куда, Катя?

– Помочиться, – с древнеримской прямотой и краткостью, которая сестра таланта, ответила Катерина и исчезла за дверью помещения, где это можно произвести. Артем дернулся, Глеб сделал вид, что не слышал, Александр хихикнул и приказал:

– Сдавай, – посмотрел, как разливает Глеб, взял свою рюмку и продолжил: – А вам, птенчики, советую: набейте бабок как следует, в валюту переведите и за бугор.

Выпили и закусили. Миногой. Минога была – хорошая закусь. Александр выпил с удовольствием, закусил тщательно и отметил вторичное появление Катерины в гостиной гостеприимным приглашением:

– Присаживайся к нам, Катя.

– Я с тобой на одном поле и срать не сяду, – спокойно, как о давно решенном, объявила Катерина, но из комнаты не ушла. Включила телевизор, устроилась в отдалении. Тоскливо в спальне-то. В телевизоре возник Егор Лигачев. Он стоял на трибуне и рассказывал о неимоверных социалистических ценностях, завоеванных за семьдесят лет неусыпными стараниями КПСС.

– Сдавай, – в очередной раз предложил Александр.

Глеб сдал. Выпили. Александр откинулся в кресле и приступил к повествованию:

– Курву эту я в восьмидесятом году подобрал. Отмыл для начала, приодел, карантин выдержал: дамочка-то по рукам ходила, но уж потом, естественно, в койку свою допустил. Пять лет она у меня прожила. Я правильно излагаю, Кэт? – но Катерина слушала Егора Кузьмича, Александру же внимали Глеб и Артем. Для них и продолжил: – В работе, братцы, она хороша! Все умеет! Уж что я с ней не выделывал, уж что я с ней не вытворял!

Катерине надоело слушать Лигачева. Она выключила телевизор, выпросталась из кресла, зевнула абсолютно естественно, глянула на мужскую компанию и сообщила ей: – Пиписка-то во, – и на указательном пальце большим отмерила длину пиписки – в одну фалангу. – А разговору, разговору!

И удалилась в спальню. Александр вскинулся, желая ядовито ответить, но что сказать не нашел, только пробормотал беспомощное: «Зараза!»

Глеб по обыкновению посоветовал:

– Ты бы с ней не связывался.

– Сдавай, – в который раз приказал Александр.

Глеб сдал. Выпили. Уже не тепленькие – сильно забалдевшие.

Артем решился:

– Она сбесится здесь, Александр.

– Ну и пусть бесится, – Александр мутно посмотрел на Артема и губошлепно улыбнулся.

– Не бесится, а сбесится, – поправил Артем. – И всех перекусает. Тебя первого.

– Перекусает! – передразнил его Александр. – Я ей зубы-то враз вырву!

– Он прав, Александр, – поддержал Артема Глеб. – Тебе с Валентином еще дело иметь.

– Что ты предлагаешь? – спросил Александр у Артема.

– На дачу ее отправить. Пусть на травке попрыгает, успокоится.

– А сбежит?

– У меня не сбежит.

– Что ж, вези ее на дачу, – разрешил Александр и вдруг оживился. Осенило. – А я здесь в берлоге небольной разворот с дамочками устрою. Только учти, Артем, если что…

– Учту. Учту, – быстро согласился Артем.

Глеб раскрутил на стеклянной поверхности стола нож с серебряной ручкой, глядя на то, как крутится нож, сказал:

– Тяжелая жизнь у тебя будет, Тема.

Она, подлая баба, все умела. И в настольный теннис играла прекрасно. Артем еле отбивался: жесткие крученые удары следовали в его часть стола беспощадно и точно, как из катапульты.

Зеленый стол стоял под зеленым раскидистым вязом. Зеленая листва шелестела под ветром, играя зыбкой ноздреватой тенью на столе: на обнаженном до трусов коричневом Артеме, на белоснежной – в белой майке, в белых шортах – Катерине.

Артем не отбился. Последний удар последовал в угол, противоположный тому, рядом с которым он ожидал мяч.

– И так будет всегда. Только победа, – возгласила Катерина, бросила ракетку на стол, обеими руками поправила волосы и вспомнила ехидно: – А еще спортсмен!

– Какой это спорт! – обиделся Артем.

– Тем более что ты не спортсмен, а супермен, – догадалась Катерина и, не стесняясь, на ходу стянула с себя майку. – Я в душик!

Она поставила под регулируемый дождик лицо и так стояла долго. Вода исчезала в волосах, катилась по плечам, бежала меж грудей. Она открыла глаза и стала ртом ловить верткие струйки.

Катерина вышла из душа, небрежно прикрываясь полотенцем. Артем ждал ее, взял за плечи, заглянул в глаза.

– Помойся, Тема, – порекомендовала она.

…Они лежали в знакомом мезонине на тахте, уже отдыхая после всего. Катерина рассматривала желтое дерево ломаных стен и потолка, а Артем – ее. И опять где-то там катились по небу облака, а здесь на стене то возникал, то убегал жесткий ослепляющий свет. Катерина приподнялась, разыскала майку, влезла в нее.

– Не могу быть в дому, – призналась она. – Пошли на волю.

– Клаустрофобия. Боязнь замкнутого пространства, – определил ее болезнь Артем.

– Чего-чего? – изумилась она. – Ты же образованный, Тема!

– В Афгане со многими такое случалось.

Она натянула трусики и, гордясь стройными ногами, пошла к дверям. Босыми ступнями ощущая приятную колкость песчаной дорожки, а потом неописуемую нежность травы, Катерина вышла на середину лужайки, попыталась глянуть на солнце, ослепило на мгновенье, и мягко пала на землю. Она лежала на спине и невнятно шептала что-то. Подошел Артем, прилег рядом на бочок. Попытался молчать, но не выдержал:

– Ты о чем, Катя?

– Хорошо, – тихо и хрипло сказала она. – Хорошо.

– И мне с тобой хорошо, – признался он. А она его не слышала, продолжала о своем:

– Будет ли мне когда-нибудь лучше?

– Лучше не бывает и быть не может, – твердо сказал Артем.

Она засмеялась, чуть приподнялась, поцеловала его в плечо. Потом взяла его руку и подложила себе под голову. Чтобы ей было удобнее, Артем тоже лег на спину. Она заснула моментально. Она спала, а он рассматривал маленькое ухо, капризно приподнятую бровь, прямой короткий нос, горькую морщинку у рта.

По субботам тянуло в родную Москву. Под кустики у поляны, образовавшейся на месте сгоряча снесенных дворянско-купеческих домиков, собирались обитатели отдельных квартир из Свиблова, Гольянова, Теплого Стана, Марьина, Дегунина. Бывшие жители остоженских коммуналок.

Их радостно встречали аборигены – соратники по многолетним очередям, друзья по подворотням, братья по общим кухням и сортирам. Кто устраивался на скамейках у временных столов забивать козла, кто, стоя, наблюдал за игравшими, кто валялся на траве – кому что нравилось. Не гольяновские, не свибловские – все свои, остоженские.

Альберт, грузчик из загатьевского продмага, за терпимую мзду приносил все, что надо. Употребляли, не особенно таясь. Приходил местный милиционер, строго следивший за порядком на вверенном ему участке. Наливали и ему.

Потом темнело, и обитатели отдельных квартир разъезжались по многоэтажным своим постылым деревням.

Малая родина, мать твою за ногу, не исчезай!

«Подобного тому, что происходит у контрольно-пропускных пунктов на западной границе СССР, не припомнят, пожалуй, даже самые опытные таможенники».

«Известия», июль 1990 г.

«Учи командиров и старшин выдерживать последовательность ремонта:

1. Выдерни лишние гвозди.

2. Зашпаклюй.

3. Аккуратно покрась».

Генерал А. Макашов. Методическое пособие «Наука побеждать – в мирное время боевой учебы войск».

Валентина встречали официальные лица, которые у таможенного барьера хлопали его по плечам, жали руку, а некоторые в припадке бесконтрольного общения даже обнимали. До однообразия элегантные – все в легких двубортных костюмах, все в белых рубашках со слегка приспущенными галстуками, все в возрасте около сорока – могучей кучкой двинулись к выходу.

У трех черных «Волг» могучая кучка методом деления образовала три кучки просто – по количеству машин, и черный караван рванул с места.

Александр и Глеб на стоянке разыскали свой автомобиль (четвертую черную «Волгу»), уселись.

– Теперь нам надо его встретить, – определил главную задачу Александр.

– Ты поосторожнее с ним, – предупредил Глеб.

– Надо просто очень точно оговорить условия встречи. Вот и все.

Четвертая черная «Волга» догнала караван у Химок. В Москву ворвалась черная кавалькада из четырех «Волг».

В позднее буднее утро Валентин у входа в парк культуры и отдыха «Сокольники» глянул на свои часы. Было десять часов сорок семь минут. Столько же показывали квадратные уличные на столбе.

Он двигался по малому кругу, справа налево: мимо киосков с игрушками и фантой, мимо чебуречной, мимо автоматов с газированной водой и квасом, мимо устья пятого лучевого просека, четвертого, третьего…

У шашлычной он постоял недолго и ровно в одиннадцать шагнул в предбанник. Пустовато было в шашлычной, пустовато. В правой части, где находилось окно выдачи, за несколькими столиками скучно жевали без боя полученные – разве советскому человеку овладеть чем-нибудь без боя интересно? – шашлыки и люля-кебабы одиночные посетители. В левой же был занят всего один – с подносом туда тащиться хлопотно – столик, за которым сидели Александр и Глеб.

– Привет, – сказал Валентин, усаживаясь на пластиковый стул.