Текст книги "Диктатор"

Автор книги: Анатолий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 47 страниц)

Глава шестая

Была уже глубокая февральская ночь, когда Сталин наконец закончил читать жизнеописание Юлия Цезаря и приготовился ко сну, хотя и чувствовал, что спокойно уснуть ему не удастся. Не потому, что кто-либо посмеет его разбудить: его послушные вассалы, даже если случится светопреставление, сообщат ему об этом лишь тогда, когда убедятся, что он окончательно проснулся.

Во всем была виновата книга о великом римлянине, которую он читал и прежде, но в разные периоды своей жизни воспринимал по-новому и поражался все новым, ранее не привлекшим его внимания открытиям. Каким же надо быть титаном, размышлял Сталин, чтобы заставить людей через тысячи лет воспринимать его как живого, чтить его, восхищаться им, славить его дела и победы и проклинать за то пагубное, что он принес своим соотечественникам, сделав себя пожизненным властителем их судеб. Ведь даже Наполеон после победы под Маренго, завоевавший менее чем за два года Каир, Париж и Милан, плакался Бурьенну, трясясь в карете, мчавшей его в Париж: «Если я завтра умру, через десять веков во всеобщей истории от меня останется не больше полстраницы». Жалкое кокетство! Слова, недостойные гения! Сталин был убежден, что после его ухода из жизни появятся на свет сотни, а может, и тысячи трудов историков, литераторов, публицистов, философов и дипломатов, которые будут или до небес превозносить его деяния, или же низвергать их в пропасть истории, сопровождая проклятьями за то, что он совершил, а себя за то, что волею судьбы их угораздило родиться и жить в одну с ним эпоху.

Вопреки предчувствию, что ночь для него будет мучительной и разгоряченный мозг не сможет отделаться от навязчивых мыслей о Цезаре, Сталин, едва голова коснулась подушки, тут же крепко уснул. Во сне он дышал глубоко и спокойно, как дышит человек, уснувший после праведных трудов. И если бы кто-то посмотрел на него со стороны, то уверился бы в том, что он проведет всю ночь в таком же тихом, безмятежном сне.

И вдруг, в предрассветный час, когда за окном еще было сумрачно и частые капли с таявших сосулек стали звучно падать на бетонную отмостку дачи, Сталин дико закричал, как кричат люди, увидевшие во сне нечто ужасное и понимающие, что им не спастись.

Ему приснилось, что он вовсе не Иосиф Сталин, а Юлий Цезарь. Он мирно почивал в своей спальне, как внезапно все окна и двери дома враз распахнулись и в них, как пламя пожара, как молния, ворвался алый, необычный и страшный свет луны.

Он в ужасе вскочил с кровати. В ночном одеянии подле него стояла, простирая к нему трепещущие руки, его жена Кальпурния. «Что ты? Что?!» – вскричал Цезарь. И Кальпурния, рыдая, рассказала ему, что ей приснилось, будто его закололи кинжалом. «Я вижу кровь на тебе! – как безумная, кричала Кальпурния.– Они убили тебя!»

…Сталин свесил ноги с кровати и резко встряхнул головой, как бы стряхивая с себя наваждение, явившееся ему во сне. Поняв, что никто из обслуги не услышал его отчаянного крика, он успокоился и снова опустился на подушку. И все же перед глазами, как дьявольское, навязчивое видение, стояло все то, что произошло с Цезарем в сенате пятнадцатого марта 44 года…

…Юлий Цезарь выслушал рассказ Кальпурнии и обнял ее. Он ласково гладил ладонью ее мягкие шелковистые волосы, пытаясь успокоить. Но она не могла унять страх, вселившийся в нее с бесовской силой. «Умоляю тебя, Цезарь, не выходи сегодня из дому, отмени заседание сената! Хочешь, я стану перед тобой на колени?» В ответ он беспечно рассмеялся: «Цезарь бессмертен!» – «Это плохая примета, такие сны сбываются! – упорно предостерегала она.– Останься, не уходи!» Цезарь заколебался, решив, что пошлет в сенат Марка Антония, чтобы отменить заседание. Но Брут, которому он безмерно доверял и которого людская молва злорадно нарекла его внебрачным сыном, сказал, что его снова будут упрекать в гордости и заносчивости и потому ему лучше самому распустить сенаторов. И Цезарь пренебрег дурными предсказаниями.

По дороге в сенат он едва не столкнулся с предсказателем Скуринной. Было время, когда Скуринна посоветовал Цезарю больше всего опасаться за свою жизнь в мартовские иды. И сейчас у Цезаря был хороший повод посмеяться над незадачливым предсказателем. «А ведь мартовские иды наступили!» – воскликнул Цезарь и с откровенной издевкой посмотрел в окаянные глаза Скуринны. «Да, наступили, но еще не прошли»,– с мрачным достоинством сказал Скуринна и гордо, независимо прошествовал мимо Цезаря…

…Сталин лежал с закрытыми глазами. Беспокойная дрема охватила его, и он, то погружаясь в сон, то внезапно просыпаясь, уже не мог различить, что он воспринимает как явь, а что как сон.

Он увидел себя вошедшим в курию в царском облачении, в красных сапогах, увидел сенаторов, вставших со своих мест в знак приветствия, ощутил всем телом знобящее прикосновение спинки позолоченного кресла и сел в него, величественный и гордый, как всегда. Еще бы не быть величественным и гордым! Теперь он в четвертый раз стал диктатором, сенат вынес решение о новых почестях, которые возводили его в ранг полубога. Дни побед Цезаря стали обязательными праздниками, каждые пять лет жрецы и весталки, поддерживающие в храме богини Весты священный огонь, совершали в его честь молебствия, он получил право иметь почетную стражу из сенаторов, которые обязаны были поклясться охранять его жизнь. Во всех святилищах проходили жертвоприношения Цезарю. Месяц квинтиллий, в который родился Цезарь, был переименован в июль, Цезарю посвящался ряд храмов… Многочисленные почести, предназначенные Цезарю, предполагалось начертать золотыми буквами на серебряных колоннах у подножия Юпитера Капитолийского…

Одетый в тогу и сидя в своем позолоченном кресле, Цезарь – Сталин перебирал в памяти все эти знаки высочайшего поклонения, и если Цезарь был удовлетворен, насытив ими свое безудержное честолюбие, то Сталин, занявший его место и еще не ставший вполне Цезарем, завидовал ему и страдал, что в своей империи он не имеет еще таких почестей.

Сталин снова погрузился в тревожный сон… Вдруг он ощутимо почувствовал на своем затылке острое прикосновение холодного разящего клинка. Это Тулий, рванув его тогу, подал знак заговорщикам, и Каска нанес разящий удар. Рванувшись из кресла, Цезарь схватил его клинок рукой: «Негодяй Каска, что ты делаешь?!» Заговорщики окружили Цезаря с занесенными над ним кинжалами. Подобно дикому зверю, он отбивался от них, и вдруг его обезумевший затравленный взгляд столкнулся со взглядом Брута, полным решимости и ненависти. И Цезарь воскликнул: «И ты, дитя мое!…»

…В тот же миг Сталин с ужасом увидел, что лицо Брута перевоплотилось в лицо Надежды Сергеевны. «Неужели она способна на такое?» – успел подумать Сталин, и тотчас же всех поглотил мрак. Сталин протяжно и жалобно простонал во сне и, медленно открыв глаза, увидел склонившуюся над ним жену.

– Иосиф, пора вставать. У тебя же сегодня Политбюро.

– Молодец, Надя! Хорошо, что разбудила, а то я мог бы проспать. А ты сегодня не в академии?

– Нет. Светланка что-то приболела. Температура. Грипп, наверное.

– Немедленно изолируй,– испуганно сказал Сталин: он всегда очень боялся заболеть,– А то она всех заразит. И вызови врача.

– Не волнуйся. Все уже сделано. Васю я отправила к бабушке.

– Ты – моя Кальпурния,– неожиданно ласково произнес Сталин, обнимая жену.– Но ты почему-то не уговариваешь меня отменить заседание Политбюро. Не боишься, что я не вернусь?

– Кто, кто? – удивилась Надежда Сергеевна.– Какая Кальпурния? Это кто – какая-нибудь балерина? Из Большого театра?

Надежда Сергеевна с испугом смотрела на него: «Уж не бредит ли он?»

– Дуреха ты,– весело сказал Сталин, встав с постели и одеваясь.– Чему вас там учат в вашей Промышленной академии? Думаю, что всему, только не всемирной истории. Вон на столе книга о Юлии Цезаре, прочитай на досуге.

– Ты же сам говорил, что нам прежде всего нужно знать свое конкретное дело. И спорил с Калининым, который утверждал, что руководитель не должен быть узким специалистом, обязан знать литературу, искусство, историю…

И в самом деле, Сталин как-то высмеял тот тип русского инженера, который всесторонне развит, может разглагольствовать на любые темы в любом обществе, судить о литературе и искусстве, но если поломается станок, пошлет исправлять его мастеров-рабочих. А что касается немецкого инженера, так тот снимет пиджак, засучит рукава, возьмет инструменты и сам исправит поломку. Хотя в обществе не будет столь красноречив, как русский инженер.

– Но ты же у меня не инженер,– парировал Сталин.– Ты же метишь в общественные деятели.

– Ни в какие деятели я не мечу. А если бы и метила – не смогу. Ты меня закабалил. Я уж и не помню, когда с тобой в театре была. Ты меня с собой не берешь. А в академии культпоходы – редкость.

Сталин улыбнулся и нарочито строго погрозил ей пальцем:

– Жена товарища Сталина не имеет права на то, чтобы хныкать и жаловаться.

Глаза Надежды Сергеевны ответили ему тихой грустью.

– Жена товарища Сталина больше всего мечтает о простой человеческой жизни,– дрогнувшим голосом сказала она.

– Не нравится мне твое настроение. Хнычущий большевик – плохой большевик. Пойдем завтракать. Мне надо ехать.

Однако за завтраком Сталин продолжал много говорить, что с ним случалось редко. Он как бы пытался отогнать от себя что-то неприятное. Он снова заговорил о театре.

– Вот ты говоришь: театр, театр,– не отставал он от жены.– А что театр? Все эти Мейерхольды-хренохольды? Не более чем еврейский балаган. Бездарность всегда маскируется под маской формы, вызывающей шок у зрителей. Это же просто беззастенчивый и наглый формализм!

– Иосиф, но даже за рубежом Мейерхольда считают великим новатором. Нельзя, чтобы искусство заклинивалось на одних и тех же штампах. Представь, что все театры мира состоят лишь из одних Станиславских, а картинные галереи – из одних Репиных. Искусство многолико,– с жаром пыталась доказывать свое Надежда Сергеевна.

– Демагогия самой высшей пробы,– тут же осадил ее Сталин.– Что дал искусству этот Мейерхольд? От его постановок на версту несет шарлатанством. Да еще посмел посвятить свой спектакль «кумиру революции» Троцкому, скотина! Ничего, дай срок, мы и в театре наведем большевистский порядок! Эти евреи совсем распоясались!

Надежда Сергеевна с немым укором смотрела на него. Прежде она не слышала, чтобы он так откровенно и зло выставлял себя антисемитом. «Это Мейерхольд так разозлил его своим посвящением»,– подумала она.

– Как ты можешь так пренебрежительно отзываться о целой нации? – укоризненно сказала Надежда Сергеевна,– Ты разве не знаешь, сколько дали евреи мировой цивилизации?

– И что они дали? – набросился на нее Сталин,– Музыкантишки, Яшки из «Гамбринуса»! Режиссеры, критики, ораторы, затейники… А где из них великие писатели? Великие философы? Великие государственные деятели? Раз-два, и обчелся! Любители легкой жизни за счет русского мужика. Ты хотя бы раз видела, чтобы еврей спустился работать в шахту или взялся за плуг или молот? Ты видела еврея-дворника с метлой? Зато все ухватились за перо и строчат пасквили на товарища Сталина! Лезут к микрофонам, оккупировали все редакции, издательства…

– Но ты же не станешь отрицать, что это талантливый народ? Ты же вот тоже не спускаешься в забой и не поднимаешь целину, но это не значит, что ты – любитель легкой жизни! Вот ты говоришь – нет великих. А Эйнштейн? А Левитан? А Шостакович? А Шолом-Алейхем?

– Шостакович? – уцепился за эту фамилию Сталин.– Жалкая какофония, а не музыка!

– Иосиф, тебе не совестно? Уж не собираешься ли ты учить композиторов? Это они должны учить тебя музыке, а не ты их!

– Евреи пролезли даже в Политбюро! – не унимался Сталин.– И ты поменьше якшайся с женами некоторых наших ответственных товарищей. Что ты общего нашла с ними?

– Выходит, я не могу ни с кем дружить? Я и так великая затворница. И для меня национальность не имеет ровно никакого значения. Главное – порядочный человек или непорядочный человек,– Она слово в слово повторила фразу Ларисы.

Она азартно взглянула на угрюмого, надутого мужа, и ей пришло в голову развеселить его, отвлечь от бесплодного спора.

– Недавно я перед сном раскрыла томик Пушкина. И знаешь, на какие наткнулась строчки? Они имеют отношение к теме нашего разговора. Вот послушай:

 
А завтра к вере Моисея
За поцелуй я, не робея,
Готов, еврейка, приступить…
 

Вопреки ожиданиям, шутка еще больше разгневала Сталина.

– Я своей веры не меняю,– отрезал он,– А что касается Пушкина, то это известный повеса.

– «Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя…» – сказал Блок. Вот если бы и политики так же умели! К тому же, мне кажется, ты совсем не понял смысла этих строк.

– Не надо учить уму-разуму товарища Сталина,– еще сильнее нахмурился он.– Вот как ты отвечаешь на мою любовь! Не следует слишком баловать женщин,– серьезно добавил Сталин.– Иначе с ними не сладишь. Вот ты говоришь, что для тебя национальность – не главное. Непозволительная аполитичность! Так вы далеко забредете в дебри идеализма, товарищ Аллилуева!

– Вот ты, Иосиф,– грузин. Однако стал во главе Российского государства. И никто этого не оспаривает.

– Нельзя забывать, что наше государство многонациональное.– Сталина сильно задело упоминание о его национальности.– Что касается твоего утверждения, будто никто не оспаривает, могу лишь сказать, что ты страдаешь политической слепотой.– Он помолчал.– И что это ты взялась портить мне настроение перед ответственным заседанием? Нет, тебя нельзя сравнивать с Кальпурнией! И не будет тебе никакого театра! Ходи туда со своей академией. И не к Мейерхольду! Нам нужен театр социалистического типа, а не театр, который, подобно троянскому коню, разваливает общество изнутри.

Сталин отшвырнул салфетку и, резко отодвинув стул, вышел из-за стола.

«Теперь три дня будет молчать. Надуется и слова со мной не проронит»,– невесело подумала Надежда Сергеевна.

…Заседание Политбюро началось точно в назначенный час. Сталин неторопливо вошел в зал заседаний, поздоровался со всеми за руку, всем пристально взглянул в глаза (не отведет ли кто, у кого совесть нечиста, своего взора?) и подал знак садиться. Искоса бросая испытующий немигающий взгляд на своих соратников, Сталин вдруг представил себе, что он – Юлий Цезарь, а собравшиеся здесь – сенаторы. А что, если они поступят с ним точно так же, как сенаторы поступили с Цезарем? Вот тот же вылезший из грязи в князи Ворошилов выхватит из кармана наган, а он стрелок меткий…

Сталин скрупулезно анализировал факты мировой истории и знал, что во всех государствах, стоило лишь тирану появиться на свет, тут же рождался и его убийца, свято верящий, что убийство тирана всегда бывает во имя свободы. Поэтому должно быть сделано все возможное и невозможное для того, чтобы вовремя вычислить, распознать и нейтрализовать любого потенциального убийцу, который осмелится поднять руку на «отца народа».

Время от времени поглядывая на членов Политбюро, Сталин не мог отделаться от мысли, что среди них нет ни одной яркой личности, все они безлики, бездарны, способны лишь выкрикивать лозунги, славить товарища Сталина, в душе испытывая к нему затаенную ненависть, громыхать кулаками, выдавая это громыханье за выдающийся организаторский талант. Великие мастера плести паутину интриг, лицемерить, паясничать. А интеллект? Неучи, хамы в обращении с подчиненными, нечистоплотные даже в отношениях друг с другом. И неужто не стыдно им, взойдя на трибуну, читать речи по бумажке, перевирая слова, путая ударения, издеваясь над русским языком… И тут же попытался опровергнуть самого себя: «Ты ведь тоже читаешь по бумажке… К тому же на этих постах тебе такие и нужны, такими проще и легче повелевать, надо только держать их в крепкой узде. Тебе нужны не философы, не теоретики, а исполнители. Послушные исполнители. А что речи читают по бумажке, так это не беда. Массы к этому привыкли, думают, что так и надо, иначе и не может быть. Важно, чтобы речи были правильные, чтобы не напутали, не извратили мысли товарища Сталина. Впрочем, не напутают и не извратят: речи им пишут умные люди – философы, публицисты, экономисты. Не следует забывать при этом и исторические факты. Октавиан Август, римский император, даже со своей женой Ливией порой говорил по заранее подготовленному конспекту. А ведь Октавиана Августа не отнесешь к числу бездарных людей. К тому же где товарищу Сталину найти гениев, чтобы зачислить в свое окружение? Нет, мы не намерены идти по такому пути подбора кадров. А что плетут интриги, так это же они между собой, на товарища Сталина не замахнешься. Бездари? Возьмем, к примеру, Ворошилова. Конечно, товарищ Ворошилов звезд с неба не хватает. Но разве отнимешь у него заслуги в Гражданской войне? Мы же сами постарались, чтобы о его заслугах знал весь народ, и народ считает его своим героем. Конечно, для современной войны этот конник не годится. Для войны моторов нужны новые полководцы. Скажем, такие, как Тухачевский. Умная голова, хотя и переоценивает свои возможности и, что самое опасное, метит в Бонапарты. Но под нашим контролем будет делать то, что ему прикажут. И под контролем товарища Ворошилова, тот не даст ему здорово разгуляться.

А чем плох товарищ Молотов? Отличный аппаратчик, как втиснет задницу в кресло – трактором не сдвинешь. Незаменим для выполнения воли товарища Сталина. И без прожектерских заскоков. Партийную линию и на Марсе проведет. А товарищ Каганович? Правда, еврей, но поискать таких евреев! Это же не человек, а танк. И предан до гроба. Прикажет завтра товарищ Сталин расстрелять его мать, жену, брата – будет аплодировать, что вождь вовремя распознал притаившихся врагов народа. Лишь бы самому уцелеть».

– Сегодня, товарищи члены Политбюро,– наконец заговорил Сталин,– у нас один вопрос – о товарище Бухарине.

При этих словах Бухарин – небольшой, подвижный, сухощавый человек с редкой бородкой и рыжими волосами, причесанными так, что сильно оголяли высокий лоб,– съежился и стал нервно сжимать и разжимать длинные тонкие пальцы рук.

«Заерзал, на воре шапка горит,– отметил про себя Сталин.– Сейчас ты у нас не так заерзаешь. Ишь чего захотел товарищ Бухарин! Товарищу Сталину – роль технического исполнителя, а себе – ортодоксального теоретика. Высоко решил взлететь! А мы этой птице крылышки-то и подрежем!»

– Мы долго терпели теоретическую путаницу и всяческие выкрутасы товарища Бухарина, но отныне нашему терпению пришел конец,– жестко сказал Сталин.– Мы ждали, что товарищ Бухарин, сыгравший определенную роль в разгроме троцкистско-зиновьевской оппозиции, засучит рукава и будет надежным помощником партии в ее борьбе за индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства. Что же мы увидели на деле? Наш классовый враг – кулак торжествует: не кто-то другой, а именно товарищ Бухарин оказался его самым рьяным защитником. Нэпманы, торгаши, лавочники торжествуют: не кто-то другой, а именно товарищ Бухарин оказался их рьяным защитником. Так как же нам в таком случае поступить с товарищем Бухариным? Несмотря на то что товарищ Бухарин считался моим личным другом, а мы, как вы знаете, даже соседи по квартире в Кремле, ответ напрашивается только один: мы обязаны осудить враждебные социализму вылазки Бухарина и развенчать его путаные антимарксистские, антиленинские измышления. Пора сказать прямо и определенно, без экивоков: личные друзья, мы расходимся с ним в политике.

Сталин приостановился и в упор посмотрел на Бухарина, как бы желая удостовериться, доходят до него его слова или нет.

– Какова бухаринская модель колхоза? Во главе колхоза – кулак, ядро колхоза – тоже кулаки, а значит, зажиточные люди, нажившие свое богатство на нещадной эксплуатации батрака. И вот в такой колхоз наш Бухарин предлагает вступать бедноте. В каком положении окажется бедняк? В положении раба, которым помыкает еще более разжиревший кулак.

– А по-твоему, лучше истребить хороших, крепких хозяев и строить колхозы из бедноты? Беднота – не единое целое. Есть работящие люди, но есть и бездельники, лодыри, болтуны, а есть и настоящая пьянь и рвань, не хотят и не любят работать. Разграбят они все, что осталось от кулака, пропьют, а работать или вовсе не будут, или будут спустя рукава. А те, кто возглавит колхоз, будут как трутни питаться его соками. Сами будут кормиться задарма, да еще и оделят всяческими яствами тех, кто стоит выше – от сельсовета до Москвы. И родственников своих, и дружков не забудут. Эта модель лучше?

– А для чего наш неусыпный партийный контроль?

– Сколько же миллионов контролеров понадобится, чтобы усмотреть, кто что с работы понес?

– Вся крестьянская масса будет контролером.

– Говорить так – значит не знать психологии крестьянина, не знать деревни. Люди попадут в зависимость… Главное – не загонять в колхозы силой. Пусть они познают преимущества колхозного хозяйства на собственном опыте.

– И сколько веков они это будут познавать? Кулакам землю отдавать нельзя! Земля должна быть общенародным достоянием!

– Общенародное – значит ничье. Владельцем земли будет государство. А как же с нашими клятвами: «Земля – крестьянам!» И коль земля будет не моя, а наша – она придет в величайшее запустение, и люди побегут в города.

– В городах тоже люди нужны. Вокруг гигантов промышленности вырастут новые города. Кем их заселять? Может, инопланетянами?

– Крестьяне возненавидят землю. И нечем будет кормить рабочих. И интеллигенцию. Вот тогда и мы с тобой, Коба, будем голодать.

– Бухарин пугает нас, а нам не страшно,– подал голос Молотов.– Если бы он обладал даром предвидения, как им владеет товарищ Сталин, то смог бы представить себе, как благодаря линии товарища Сталина в деревне вырастут мощные коллективные хозяйства, аграрные гиганты, оснащенные самой передовой техникой. Крестьянин, в отличие от Бухарина, проголосует за социализм.

– Еще бы не проголосует,– язвительно сказал Бухарин,– когда в колхоз его загоняют едва ли не с помощью дубинок. И подписывает он свое заявление в колхоз, чувствуя у своего виска револьверное дуло.

– Товарищ Бухарин неисправим,– помрачнел Сталин,– Так и кажется, что за спиной у него сидит кулак и нашептывает ему, что и как надо говорить.

– Коба! – вскакивая со своего места, возмущенно воскликнул Бухарин.– Зачем ты передергиваешь? Надо разобраться. Вопрос о коллективизации вовсе не так прост, как ты его себе представляешь…

– Куда уж нам до теоретического гения товарища Бухарина! – прервал его Сталин.– Если мы примем твои установки, коллективизация затянется на сто лет! Без революционного перелома в деревне мы останемся без хлеба. В том числе и тебе, Николай,– Сталин перешел на «ты», как в свое время они и общались с Бухариным,– нечего будет жрать, а не то что заниматься прожектерством. Вся ваша компания, Николай,– не марксисты, а знахари. Никто из вас не понял Ленина!

– Что же, один ты понял? – взметнулся Бухарин.

– Я повторяю, вы не поняли Ленина! Никто из вас не понял Ленина!

– Что же, один ты понял? – упрямо повторил свой вопрос Бухарин.

– Утверждаю: вы не поняли Ленина! – нагнетая нетерпимость, в третий раз повторил одну и ту же фразу Сталин.– Разве ты забыл, сколько раз тебя бил Ленин за левачество, оппортунизм и путаницу?

– У нас с Лениным была нормальная дискуссия. И он не приклеивал ярлыки, как это делаешь ты!

Присутствующие неодобрительно загудели, готовясь броситься на защиту Сталина. Им прямо в руки шла великая удача: возможность еще и еще раз доказать свою преданность своему вождю.

– Товарищ Бухарин не может не знать, что я долгое время брал на себя тяжелую ответственность защищать его от всяческих нападок как слева, так и справа. Надеюсь, Николай, ты не забыл, что говорил товарищ Сталин оппозиционерам. Товарищ Сталин прямо говорил, что крови Бухарина он им не даст! Было такое?

– Да, Коба, было,– проникновенно ответил Бухарин, растрогавшись,– И я тебе очень благодарен за защиту, я этого вовек не забуду…

– Зачем так говоришь, зачем унижаешься? Ты гордый человек. А товарищ Сталин не требует ни от кого благодарностей. Товарищ Сталин требует только одно: верного служения делу нашей партии! Вот ты написал в своей статье, что у нас нет Ленина, а значит, нет и единого авторитета. И что у нас может быть только коллективный авторитет. Ты меня извини, но мне сразу же вспоминается один комедийный гоголевский персонаж женского пола, Агафья Тихоновна. Так эта Агафья Тихоновна мечтала о таком идеальном женихе, чтобы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича, то такой жених бы ей подошел. Не напоминает ли товарищу Бухарину метод Агафьи Тихоновны, что тут есть прямая параллель с коллективным авторитетом и что, следовательно, его мечты вполне соответствуют мечтам незадачливой невесты?

Присутствующие дружно расхохотались, а Ворошилов едва не подавился от смеха. Бухарин даже не улыбнулся и смотрел на Сталина с нескрываемой иронией.

– Зачем же так паясничать? – глухо спросил он, понимая, что ответа не будет, а будет ненависть, умноженная после этого вопроса во сто крат.

– Товарищ Бухарин писал далее,– продолжал Сталин, будто не слышал вопроса Бухарина, а если и слышал, то не придает ему ровно никакого значения,– что у нас нет человека, который бы сказал: я безгрешен и могу абсолютно, на все сто процентов истолковать ленинское учение. Смотрите, какой прорицатель выискался! Может быть, у товарища Бухарина есть сомнения в больших потенциальных возможностях той когорты большевиков, которую вырастил и выпестовал Ленин?

– В его писанине просматривается явный намек! – не выдержал Каганович, стараясь подсказать эту мысль Сталину.

– Не будем касаться всякого рода намеков,– не принял подсказки Сталин.– Нам важнее позиция товарища Бухарина. Наша это позиция или не наша?

– Не наша! – едва ли не в один голос выдохнули члены Политбюро.

– Вот видишь, Николай,– укоризненно сказал Сталин, точно журя нашалившего ребенка.– У всех единое мнение. Я же никого не принуждал.

Сталин согнал с губ едва приметную усмешку и молча заходил по кабинету. Трудно было понять, собирается ли он говорить еще и потому молчит, обдумывая новые обвинения в адрес Бухарина, или же считает обсуждение завершенным.

– Но Бог с ней, с этой злополучной статьей,– неожиданно оживился он.– Чего не наворотишь в статье ради дешевой популярности. А вот пусть нам товарищ Бухарин объяснит, какой замысел против нашей партии вынашивал он, когда тайком бегал на свидания к Каменеву прямо на его квартиру. Кажется, он начисто позабыл, что сам помогал товарищу Сталину разгромить господ Каменева и Зиновьева. А теперь замаливает свои грехи?

– Это был обычный деловой визит,– глухо сказал Бухарин, бледнея.

– Кто оправдывается, тот всегда виноват,– сказал Сталин, обращаясь не к Бухарину, а к остальным членам Политбюро.– Пусть тогда товарищ Бухарин ответит, во время каких деловых визитов произносятся такие, например, фразы: «Революция погублена». Или: «Сталин – интриган самого худшего пошиба»? Или: «Сталин – Чингисхан»? Или: «Такой диктатор будет ходить своей железной пятой по лицам людей». Железная пята!

– Позор! – взвизгнул Ворошилов.– Немедленно вывести его из состава Политбюро! Я не хочу сидеть рядом с этим обнаглевшим двурушником!

– Спокойнее, товарищ Ворошилов.– Сталин подкрепил свои слова жестом в его сторону,– Вы чуть что – и сразу за шашку. Так и до кровавой рубки недалеко.

– Это клевета,– не очень уверенно сказал Бухарин.– Меня хотят поссорить с тобой, Коба.

– Клевета? – У Сталина гневно раздулись ноздри,– А что ты на это скажешь?!

И он извлек из папки, лежавшей перед ним на столе, какой-то листок и пустил его по рукам присутствующих на заседании.– Здесь, уважаемый «любимец партии», все, что ты говорил своему дружку Каменеву. А товарищ Сталин лишь процитировал этот бред.

– Это фальшивка! – воскликнул Бухарин.

– Известно, что наступление – лучший вид обороны,– Сталин посмотрел на Бухарина уничтожающим взглядом.– Думаю, что вопрос ясен. Что можно сказать о товарище Бухарине? Теоретик он не вполне марксистский, теоретик, которому еще надо доучиваться до того, чтобы стать марксистским теоретиком. Это теоретик без диалектики, теоретик-схоластик. К тому же товарищ Бухарин еще совсем недавно состоял в учениках у Троцкого, еще вчера искал блока с троцкистами и бегал к ним с заднего крыльца.

– Как ты смеешь, Коба? – с отчаянием в голосе почти закричал доведенный едва ли не до исступления Бухарин.– Как ты смеешь передергивать факты? Я никогда не был подмастерьем у Троцкого! Я никогда не сколачивал оппозиций, группировок и группок! Для меня политика – это прежде всего высокая нравственность, честность. Порядочность…

– Мы уже успели убедиться в этом, товарищ Бухарин! Ты не имеешь права именовать себя честным политиком! Лучшее тому доказательство – твои книжонки и статейки, они прекрасно аттестуют тебя как липового марксиста!

– Коба! Еще совсем недавно ты утверждал совсем другое!

– И что же я утверждал? – насторожился Сталин. Он сразу почуял, на что намекает Бухарин, но был убежден, что тот не отважится обнародовать их разговор.– Может, я ставил тебя выше Ленина?

– Ты говорил…– отделяя одно слово от другого и делая продолжительные паузы, сказал Бухарин,– ты говорил вот что: «Мы с тобой, Николай,– Гималаи, остальные – ничтожества!»

Сталин побагровел и стукнул кулаком по столу.

– Лжешь! Лжешь! Лжешь! – заорал он так, что все вздрогнули.– Хочешь настроить меня против членов Политбюро?! Не выйдет!

– Мой Бог – правда,– упрямо сказал Бухарин, запоздало сознавая, что не следовало вспоминать при всех слова Сталина о Гималаях.

– Тебе это приснилось в дурном сне или почудилось при очередной попойке с Каменевым! – гневно шумел Сталин.– Знаем мы таких правдолюбцев! Товарищ Сталин не такой идиот, чтобы сравнивать тебя с Гималаями.

– Значит, Гималаи – это только ты! – воскликнул Бухарин тоном человека, отгадавшего загадку,– Меня ты уже низвел до политического пигмея.

– Не надо прибедняться, товарищ Бухарин,– внешне спокойно произнес Сталин.– Не обязательно быть великим теоретиком. Но обязательно быть порядочным человеком. Вы, товарищ Бухарин…

Он немного передохнул.

«Он перешел на «вы»,– холодея от дурного предчувствия, подумал Бухарин.– Теперь тебя ждет участь Троцкого, если не хуже».

– Впрочем, о чем с вами говорить, товарищ Бухарин? Вместо того чтобы раскаяться и признать свои ошибки, вы атаковали Политбюро. Все предельно ясно. Думаю, члены Политбюро согласятся, что сегодня у нас есть две диаметрально противоположные линии: во-первых, это линия партии и, во-вторых, это линия Бухарина. Они несовместимы. И если товарищ Бухарин будет продолжать свою антипартийную линию, у нас хватит сил, чтобы обломать ему рога. Думаю, что товарища Бухарина следует отстранить от занимаемых постов. Какой он, к дьяволу, скажем, редактор «Правды»? Может ли быть «Правда» верным оружием партии, если это оружие в руках таких товарищей, как Бухарин? Думаю, что не может.