Текст книги "Диктатор"

Автор книги: Анатолий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 47 страниц)

Все хорошее и радостное, что происходило в стране, незамедлительно, с вдохновляющей настойчивостью врывалось в каждую квартиру вместе с приходом почтальона, принесшего свежие газеты, извергалось из черных дисков радиорепродукторов, обрушивалось на зрителей в кинотеатрах выпусками «Новостей дня», кричало, призывало и взывало с транспарантов, афиш и даже с небес, где лозунги чертили выстроившиеся в безукоризненный ряд самолеты. Все же плохое, страшное и до невероятия трагическое было скрыто за семью печатями, за устрашающими грифами, за стиснутыми намертво губами тех, кто творил произвол. Или же изредка передавалось из уст в уста, и то лишь теми, кого уже коснулось черное крыло расправы, но только намеками, иносказаниями, эзоповским языком, предварительно заручившись клятвенными заверениями «никому» и «ни слова». А те, кто по благодушию, опрометчивости или просто по пьянке рисковал озвучивать информацию об арестах и гонениях, вскоре оказывались в той же роли арестованных и гонимых.

И если шахтеры соревновались в том, чтобы перекрыть стахановский рекорд, металлурги – перекрыть рекорд Мазая, ткачихи – рекорд сестер Виноградовых, свекловоды – рекорд Марии Демченко, летчики – в том, чтобы летать выше, дальше и быстрее всех, железнодорожники – чтобы водить самые длинные и самые тяжеловесные составы, колхозники – чтобы засыпать в закрома государства больше полновесного зерна и закончить очередной сев хотя бы на неделю раньше прошлогоднего, школьники – чтобы получать сплошные отличные оценки, женщины – чтобы нарожать как можно больше детей, строители – чтобы возвести больше домов, композиторы – чтобы сочинить самые бодрые в мире песни, пожарники – чтобы потушить как можно больше пожаров, работники общепита – обслужить максимальное количество проголодавшихся граждан, а швейцары в ресторанах – в совершенстве освоить мастерство вышибал,– то в это самое время энкаведисты рьяно и самозабвенно соревновались в том, чтобы повысить процент выявленных, разоблаченных, арестованных и, главное, полностью признавших свою вину врагов народа и тем самым обеспечить надежную государственную безопасность. И тем из них, кто успешно выполнял мудрые указания великого кормчего, попадая, таким образом, «в струю», стремительно вручались ордена и медали, премии и ценные подарки, им было обеспечено быстрое восхождение по крутой и скользкой служебной лестнице, избрание в руководящие партийные и советские органы, в президиумы собраний, заседаний и совещаний. Сам Михаил Иванович Калинин стабильно вручал им награды «за успешное выполнение специальных заданий правительства». И после этого уже никого не интересовало и не волновало, кроме родных и близких награжденного, что накануне днем он выходил из Кремля с орденом Ленина на груди, а ночью «воронок» уже мчал его на Лубянку, чтобы можно было, всласть поиздевавшись над ним, раздавить как «фашистскую гадину»…

Две жизни страны, как две параллельные линии, шли, не пересекаясь между собой, и все же вторая жизнь исподволь вторгалась в сердца людей грозным и жестоким предвестником беды. И многие из тех, кого не миновала горькая чаша гонений, всецело были убеждены в том, что все эти аресты, обыски, пытки – всего лишь злые вредительские перегибы на местах, опять-таки совершаемые истинными врагами народа, пробравшимися в славные чекистские органы, чтобы вредить и пакостить, истреблять лучших сынов народа, множить противников советской власти. И конечно же если бы о всех этих перегибах и злодействах узнал лично товарищ Сталин,– мокрого места не осталось бы от этих христопродавцев. Люди думали именно так, даже не подозревая о том, что в это же самое время вождь, просматривая невероятно длинные списки «врагов народа» и присвоив себе функции высшего судьи, непременно ставил на полях короткую резолюцию: «ВМН», что означало «высшая мера наказания»…

…Что касается Андрея и Ларисы, то их семьи еще не коснулось смертное дыхание второй, тайной, жизни страны, и им казалось, что и другие семьи на просторах России живут так же, как живет их семья,– кто получше, кто похуже, но живут,– под мирным небом, под ярким солнцем, живут, поглощенные своими вечными человеческими заботами и мечтами.

Став матерью, Лариса неузнаваемо преобразилась не только внешне, сделавшись еще более цветущей и красивой, но главное, внутренне, отбросив все, что не было связано с ее материнскими чувствами и переживаниями, обращенными к ее дочурке. И если Андрей затевал разговоры на политические темы, стремилась тотчас же перевести их на любые другие – семейные, бытовые, литературные, лишь бы уйти из политики, укрыться от ее всевластного гнетущего влияния. Материнство, казалось, вытеснило из ее сердца все, что мешало ей думать о здоровье и благополучии дочери и мужа, которому работа стала изрядно изматывать нервы.

Как-то незаметно для себя Лариса пришла к мысли, что страну, в которой человек родился, так же, как и мать, не выбирают и какой бы эта страна ни была, какие бы ни царили в ней порядки – хорошие, плохие или даже вовсе невыносимые,– это ее страна, страна ее матери, мужа, а теперь уже и любимой крошки-дочери, страна ее предков и ее будущих потомков, а потому разумнее всего не только смириться с этим фактом, но и стараться строить свою жизнь так, чтобы она была не в тягость, а в радость.

А радость, пронзительнее и сладостнее которой ей дотоле никогда прежде не приходилось испытывать, принесло в дом это маленькое прелестное существо, этот крохотный забавный человечек – ее дочурка, ее Жека. Оно, это создание, было схоже с солнышком, зажигавшим на лице матери святую улыбку, улыбку счастья и любви, вмиг разгонявшим мрачные думы, тоску и даже страдания. Андрей теперь отошел как бы на второй план. И то, что раньше пленяло и манило к себе – веселье праздников, ожидание интересных встреч со знакомыми, грохочущие джазом рестораны,– тоже потеснилось, потому что в доме прыгало, бегало, визжало, смеялось и плакало это маленькое чудо природы, которого еще совсем недавно вовсе и не было на свете, о котором никто не знал, не ведал,– и вот возникло, появилось, сразу заявив о себе, как о новом человеке, ступившем на земную твердь.

Таким же солнышком, которое не только светит, но и согревает, стала Жека и для Андрея: какой бы усталый, мрачный и разбитый ни приходил он с работы, радостный крик дочурки «Папа!» возвращал его к жизни и к земным человеческим радостям, вытесняя из души мрак и уныние.

Что касается Тимофея Евлампиевича, то в своей «любимишке» он поистине души не чаял и радовался как ребенок, когда ее, уже трехлетнюю, привозили к нему в Старую Рузу. Здесь, среди цветов и нарядных весенних яблонь, на воздухе, пахнущем родниковой свежестью и медом, ей было привольно, полезно для здоровья и весело. К тому же она сразу же подружилась с соседской девчонкой Наташей, и хотя та была значительно старше ее, это вовсе не мешало им дружить, и Наташа стала для нее как бы старшей сестрой, пример которой – веселость, бесшабашность в играх, умение придумывать всяческие забавы и рассказывать таинственные затейливые истории – был для Жеки поистине заразителен. Дедушка Тимофей смастерил качели в саду, между двух старых берез натянул гамак, и подружек до самого позднего вечера не удавалось загнать домой. Каждый вечер Тимофей Евлампиевич на манер пушкинской Арины Родионовны рассказывал Жеке сказки или читал книги. Малышка очень не любила, если сказки были с плохим концом. Она останавливала деда на середине, требуя другой сказки – доброй, веселой и хорошо завершающейся. Как-то Тимофей Евлампиевич читал ей «Сказку о рыбаке и рыбке», и Жека, выслушав ее, возмущенно воскликнула: «Стаюха дуяцкая!» – и попросила рассказать ей, как к ней в гости приезжал ее любимый Мишутка. Жека очень любила гостить у дедушки, но стоило родителям не приехать, как обычно, в выходной день, как она начинала тосковать и порой, пробудившись среди ночи, безутешно плакала и причитала: «Мамочка! Где моя мамочка? Я хочу к мамочке!»

Когда Лариса снова пошла на работу и отдала Жеку в детский сад, малышка всю зиму мечтала о Старой Рузе, о дедушкином доме. И если отец и мать, занятые своими делами, не уделяли ей внимания или же поругивали ее, Жека заявляла, как бы дразня их: «Здесь меня никто не любит, я уеду к дедушке».

И все же, пытаясь с помощью дочурки отгородиться от реальной жизни, стремясь создать себе другую, желанную жизнь, Лариса чувствовала, что эти стремления несбыточны. Ветры все более страшных перемен настырно и беззастенчиво проникали в ее маленькое семейное гнездо.

Ночные аресты становились уже не эпизодами, а системой. Приходя с работы, Лариса рассказывала Андрею о том, как то и дело исчезают невесть куда ее сослуживцы и как вселяется страх в души тех, кто еще остался на воле.

– Понимаешь, это бывает, когда ждешь грозы. Ясное небо, потом тучи заполняют его, клубятся, неотвратимо надвигаются на все живое, на них нельзя смотреть без ужаса, они вот-вот низвергнут на тебя разящие молнии. Пока еще тихо, но вот-вот прогрохочет гром.

– Успокойся, родная.– Андрей ласково погладил ее по холодному плечу,– Помнишь: «Если молния меня не убила, то гром мне, ей-богу, не страшен».

– Ты еще способен шутить,– горько сказала Лариса.– Неужели ты веришь, что все эти несчастные – враги народа?

– НКВД зря не посадит.– Андрей сказал об этом как о чем-то, что не подлежит сомнению.– Слишком много развелось всякой нечисти. Враги не хотят смириться, что к старому возврата нет.

Ларисе не хотелось с ним спорить, она знала, что он будет стоять на своем. Но все же спросила:

– И ты можешь поверить, что люди, работавшие рядом с тобой,– шпионы?

– Как же не поверить? Они же сами во всем признаются, каются. Я сам читал стенограммы допросов. Они называют фамилии сообщников, приводят факты, доказательства своей преступной деятельности, изобличают сами себя.

– Невероятно! Это какая-то фантасмагория, какой-то вселенский кошмар.

Лариса неотрывно смотрела на спящую Жеку.

– А если… Не дай Господи, чтобы это случилось… Но где гарантия того, что за тобой не придут завтра? По ночам я вздрагиваю от каждого шороха, от скрипа двери, от шагов соседей в коридоре…

– Не придут, не мучай себя. Ты же знаешь, что я чист перед партией и в делах и в помыслах.

– Я-то знаю. Но знают ли они? А если…

– Нет, нет, любимая, это исключено. Спи спокойно.

– Что тогда будет с ней? Что будет? – Лариса беззвучно, сдерживая рыдания, заплакала.– Зачем я ее родила? Зачем?

– Не смей! – рассердился Андрей.– Не кощунствуй! Я верю: наша доченька будет счастлива. Вот разгадаем все козни врагов, сокрушим их – и жизнь будет светла и прекрасна.

Лариса недоверчиво покачала головой: ей непонятен был строй его мыслей, это вызывало раздражение и даже неприязнь, и в то же время ее охватывала жалость к нему, как бывает жалко безнадежного, неизлечимого больного.

Глава одиннадцатая

Весенний вечер был упоительно хорош, и Лариса шла с работы в отличном, приподнятом настроении, какого уже не испытывала давно. Андрей на днях намекнул ей, что вот-вот получит долгожданный ордер на отдельную двухкомнатную квартиру в недавно отстроенном доме на 2-й улице Ямского поля, два года назад переименованной в улицу «Правды». Они сплюнули через левое плечо, чтобы не сглазить, и от души расхохотались. И вот Лариса с чисто женской предусмотрительностью решила заранее присмотреть шторы и тюль для новой квартиры. Ей удалось уйти с работы пораньше и созвониться с Андреем, чтобы он забрал Женю из детского садика, и теперь она отправилась на улицу Горького в магазин тканей.

Магазин, находившийся недалеко от Белорусского вокзала, разочаровал Ларису бедностью выбора, и она решила пройти пешком до площади Триумфальных ворот, недавно переименованной в площадь Маяковского. Здесь ей повезло. Лариса выбрала сразу приглянувшиеся ей шторы мягкого, ласкающего глаз тона с цветами по всему полю и тюль ручной выработки с бахромой. И тут же ей очень захотелось порадовать дочурку, и она заглянула в магазин детских игрушек. Здесь ей понравился конь-качалка, серый, в яблоках, с золотистой гривой и таким же золотистым хвостом. Ей сразу же припомнилось, как в детстве отец принес ей в подарок почти такую же лошадку, только поменьше, и как она помчалась, обомлев от радости, хвастаться этой лошадкой перед девчонками и мальчишками.

«Как же я дотащу все это?» – подумала она уже тогда, когда продавщица вручила ей лошадку, на которую вполне мог усесться ребенок. Однако передумывать было уже поздно, и Лариса, ухватив покупки обеими руками, направилась к ближайшей остановке такси, прикидывая на ходу, хватит ли у нее оставшихся денег, чтобы добраться домой.

У тротуара резко затормозила легковая автомашина. Сидевший рядом с шофером высокий ладный мужчина с офицерской выправкой ловко, даже грациозно вышел из нее и, как-то по-старомодному склонив голову перед Ларисой, взял у нее из рук покупки, быстро уложил их на заднем сиденье и пригласил ее:

– Прошу вас, мадам!

– Но позвольте! – возмутилась Лариса, но, взглянув ему в лицо, отпрянула в изумлении, не веря своим глазам.

Перед ней стоял Олег, тот самый «вещий Олег», что спас ее от расстрела под Симбирском, тот самый, что увез ее в Котляревскую, тот самый, который уехал в Париж…

– Боже мой! – побелевшими губами прошептала она.– Неужели это вы?

– Прошу вас, садитесь,– голосом, которого она никогда не могла забыть и который напоминал ей голос Тухачевского, нежно и трогательно сказал он, и уже по этому голосу, если бы даже изменилась его внешность, она все равно бы поняла, что это Олег.– Я подвезу вас, куда прикажете.

В голосе его было что-то магическое, что покорило ее, и она поспешно села в машину, заметив, что на них уже обращают внимание люди, ждавшие на остановке такси.

Машина тронулась, но Олег не оборачивался к ней, словно позабыв о ее существовании. «Не хочет говорить при шофере»,– предположила Лариса.

Наконец, полуобернувшись к ней, он спросил:

– Надеюсь, вы назовете нам свой адрес?

– Нет, нет,– запротестовала Лариса, заранее ужаснувшись при мысли о том, что ее может увидеть Андрей, как тогда, когда она появилась у своего подъезда вместе с Тухачевским.– Если можно – к Курскому вокзалу.

Олег молча, но выразительно сделал знак шоферу, тот ответно кивнул, и машина свернула на Садовое кольцо.

У здания вокзала шофер остановил машину, не доехав до главного подъезда. Лариса поспешно схватилась за свои свертки. Олег вышел из машины, открыл дверцу.

– Прошу вас, оставьте пока свои вещи,– с мягкостью, в которой едва проступали повелительные нотки, сказал он, улыбаясь и не спуская глаз с ее потрясенного встречей лица.– Здесь, на вокзале, кажется, есть ресторан. Не думаю, чтобы он был таким фешенебельным, в который мне хотелось бы вас пригласить, но сейчас у нас нет другого выбора.

– Спасибо, но это исключено.– Лариса была полна решимости отказать ему.– Я очень спешу домой.– Вас там ждут?

– Разумеется, ждут. Муж и маленькая дочурка.

– Поздравляю.– Голос его дрогнул и глаза погрустнели.– И все же, умоляю вас, мы посидим каких-нибудь полчаса. Вы не можете мне отказать. Для меня это крайне важно.

Он взял ее под локоть, видя, что она колеблется, и Лариса покорно пошла рядом с ним.

В ресторане было еще малолюдно, завсегдатаи предпочитали более престижные злачные места, и, по первому впечатлению, за столиками сидели преимущественно пассажиры, томившиеся в ожидании отправления своих поездов.

Олег подвел ее к свободному столику в самом дальнем углу, в стороне от прохода. Они сели. Олег протянул ей меню.

– Только чашечку кофе,– сказала Лариса.

– Но я уверен, что вы успели проголодаться,– настойчиво сказал он.

– Дома меня ждет ужин.

– В таком случае и я только кофе. И еще – пирожные. Какие вы предпочитаете?

– Вообще-то «наполеон».

– Как прекрасно, что наши вкусы так совпадают,– обрадовался Олег.

– За эти годы они могли и измениться,– боясь поднять на него глаза, все еще в смятении проговорила она.

– Как-то мне пришлось пригласить в ресторан одну московскую дамочку,– решив ослабить напряженность, возникшую между ними, сказал Олег.– Я спросил ее: что вы будете кушать? И представьте, она мне сказала: первое, второе и третье.

Лариса силилась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и жалкой.

– И все-таки по бокалу вина! – настойчиво предложил он.– Без этого грех обойтись при обычной встрече, а в честь такой фантастической, как наша,– сам Бог велел.

И, не ожидая ее согласия, Олег подозвал официанта:

– Крымские вина есть?

– Непременно.– Официант по легкому акценту Олега сразу учуял в нем иностранца и являл собой пример вежливости и предупредительности.– Могу предложить «Черный доктор», «Красный камень», массандровский портвейн. Есть в наличии и Французские…

– «Черный доктор» звучит мрачновато, портвейн вряд ли подойдет для дамы, а французские…– тут Олег смущенно улыбнулся,– французские в следующий раз. Принесите-ка, пожалуйста, «Красный камень».

Не прошло и трех минут, как бутылка вина стояла на столе.

– Милая Лариса Степановна,– он едва не сказал «милая моя»,– выпьем за встречу, которая бывает лишь в сказках волшебников, да и то раз в жизни.

Он звонко чокнулся с ней, жадно осушил бокал. Лариса лишь чуть пригубила свой.

– Господи, да откуда же вы взялись? – не выдержала Лариса.– Уж не с небес ли да прямо на грешную землю?

– С небес,– счастливо улыбаясь, подтвердил Андрей.– Самому Господу надо было нас с вами свести. Вы не рады?

– Все было так давно,– уклончиво ответила она.– Так давно, что, кажется, этого и не было.

– Очень жаль,– искренне произнес он.

– Тогда вы уехали и, кажется, совсем позабыли о своем обещании взять меня в Париж?

– Готов покаяться,– сокрушенно ответил Олег,– Как я рвался к вам! Но этот проклятый «железный занавес»! Кто бы пустил в эту страну бывшего белогвардейца?

– Не надо каяться,– тихо сказала Лариса.– И не надо оправдываться. Я на вас не в обиде. Тем более что мне была уготована другая судьба. Но как вы оказались в Москве сейчас?

– Представьте, я здесь в командировке, и довольно длительной,– охотно ответил он, давая понять, что ничего не намерен скрывать от нее, избегая, однако, конкретики.– Возможность ездить в командировки, в том числе и в вашу страну,– одно из преимуществ моей нынешней работы. Мне вас сам Бог послал! Я сразу увидел вас на остановке. Вы ничуть не изменились, не переубеждайте меня,– поспешил он добавить, заметив протестующий жест Ларисы.– И – хотите верьте, хотите нет – все эти годы я помнил, что где-то на этой земле есть женщина по имени Лариса.

– Не надо.– Она умоляюще взглянула на него, отметив про себя, что он совсем мало изменился.

– Хорошо,– успокоил он ее.– Не будем бередить раны. Сейчас я живу в Берлине,– предваряя ее возможные вопросы, заговорил он.– У меня тоже семья. Жена, сын, ему уже семь лет. Вадим. А жена – француженка.

Он вдруг оборвал свой рассказ и стал серьезным и задумчивым.

– Я смею надеяться, что это наша не последняя встреча, – сказал он.– Нам есть что вспомнить, что рассказать друг другу. Но сейчас я вынужден исходить из того, что вы очень спешите. И потому позвольте перейти к одному неотложному вопросу. Как только я увидел вас, то сразу понял: вот женщина, на которую можно всецело положиться. Таких, как вы, не могут изменить ни время, ни обстоятельства, я слишком хорошо изучил ваш характер. Не волнуйтесь,– заметив, что Лариса мельком взглянула на часы, попытался успокоить ее Олег.– Мой рассказ займет не более десяти – пятнадцати минут. И я вас доставлю домой. Вы вольны что угодно думать обо мне, но я не могу сказать, что моя любовь к вам все так же светла, как и тогда, в Симбирске, и в Самаре, и в Котляревской…– Он снова принудил себя замолчать, и Лариса увидела, как тяжело ему это далось.– Молчите, не говорите ничего в ответ, я наперед знаю его, не губите мою мечту…

Он судорожно выпил вина, оно рубиново горело и искрилось в бокале, и Ларисе почудилось, что он пьет что-то похожее на кровь.

– Так вот, о деле,– наконец справился он с собой.– Оно чрезвычайной важности. Ради Бога, не просто выслушайте меня из праздного интереса, вам надо все это запомнить, каждую мелочь, хотя я и дам вам один документ…

– Простите, но я прошу вас дальше не продолжать,– решительно запротестовала Лариса: ей уже померещилось, что ее хотят завербовать.– Я не хотела бы быть втянутой в какие-то странные дела.

– Клянусь вам, что я не имею никакого отношения к профессии разведчика,– сразу же решил он развеять ее опасения.– Речь идет о маршале Тухачевском,– произнес он едва слышно.

Лариса вздрогнула и с нескрываемым удивлением уставилась на него. Теперь уже она готова была слушать Олега не перебивая.

– Я буду предельно краток. Так вот. В Берлине проживает белогвардейский генерал, некий Скоблин. Некоторое время назад он сообщил шефу немецкой службы безопасности Гейдриху о том, что маршал Тухачевский в сговоре с германским генеральным штабом замышляет военный переворот. Цель – свержение Сталина. Скоблин не представил документальных доказательств, но Гейдрих сразу же ухватился за эту информацию. И хотя у Гейдриха были сомнения, не является ли этот ход Скоблина провокацией, он немедленно доложил информацию Гитлеру. Судя по всему, Гитлер отдавал себе отчет, что разоблачение Тухачевского, несомненно, укрепит власть Сталина, и все же принял решение выдать маршала и его сподвижников. Он понимает, что это обезглавит Красную Армию, а значит, подорвет ее мощь. Он готовится к прыжку на Восток, и ослабление советской военной мощи как нельзя лучше соответствует его замыслам.

– Но в таком случае Тухачевский обречен! – Ларису охватило состояние паники.

Это состояние не осталось не замеченным Олегом.

– Тухачевскому грозит расстрел,– подтвердил он ее предположения.– Подозрительность Сталина столь велика и беспредельна, что ему достаточно лишь намекнуть о бонапартистских замашках маршала. Он его сотрет в порошок.

– Но что можно предпринять? – нетерпеливо спросила Лариса. Она готова была мчаться на квартиру к Тухачевскому, чтобы предупредить его о грозящей ему опасности.

– Милая Лариса Степановна, пожалуйста, выслушайте меня. Думаю, что Скоблин затеял провокацию. Можно не доверять ему, но нельзя не учитывать, что его жена Надежда Плевицкая, бывшая звезда русской эстрады,– агент НКВД, и это наводит на определенные размышления. Кто знает, возможно, импульс ко всей этой инсценировке был разработан в кабинете Ежова.

– Какой кошмар! – Лариса прижала холодные пальцы к щекам.– Такое возможно только в преисподней.

– Нет ничего проще, как подозревать Тухачевского в тайных связях с немецким вермахтом. Вы, наверное, в курсе, что еще с начала двадцатых годов, до захвата власти Гитлером, Россия активно контактировала с Германией по военным вопросам. Они обменивались военными делегациями, русские военные не раз бывали и на заводах Круппа, и на заводах Мессершмидта. А немцы помогали вам строить авиационные заводы. Да что там говорить, немцы учились в ваших военных академиях и училищах. Пример того – генерал Гудериан, танкист. А русские ездили учиться в Берлин. Теперь, естественно, военные связи распались, но материал о поездках, беседах и встречах Тухачевского с генералами германского генерального штаба, несомненно, остался в секретных досье. Стало известно, что Гейдрих провел специальную операцию, имитирующую захват компрометирующих Тухачевского документов в архиве вермахта и абвера – военной разведки. Чтобы не оставалось следов, в помещениях архивов устроили пожар. А после этого не прошло и нескольких дней, как Гейдрих вручил Гитлеру папку с документами. Над ними, естественно, «поработали» специалисты.

– Но неужели Сталин во все это поверит?

– Я в этом не сомневаюсь. Любыми способами его заставят в это поверить, тем более что Тухачевский давно у него и у Ворошилова как кость в горле. А тут еще Геринг в октябре прошлого года рассказал заместителю министра иностранных дел Польши, что Тухачевский на обратном пути из Лондона в феврале тысяча девятьсот тридцать шестого года, куда он ездил на похороны короля Георга Пятого, останавливался в Берлине. Геринг явно рассчитывал на утечку этой информации. Есть и другие данные о том, что нацисты хотят опорочить Тухачевского и других высших военных все с той же целью.

– И вы не опасаетесь все это рассказывать мне? – задала Лариса вопрос, который вертелся у нее на уме еще в начале беседы.– А вдруг я поступлю во вред вам? Люди так изменчивы…

– Я верю вам больше, чем себе,– пылко воскликнул Олег.– А если и ошибусь, то все равно не пожалею, что доверился вам. И вы знаете почему.

– Но кто вы сейчас? – неуверенно спросила Лариса, понимая некоторую бестактность своего вопроса.– Я же совсем этого не знаю. На чьей вы стороне, какую идеологию исповедуете? Мир разделен баррикадами…

– Я понимаю,– согласился Олег.– Столько вопросов, и все они естественны. Но вы, надеюсь, не перестали думать обо мне как о честном и порядочном человеке, неспособном на предательство? Скажите, не перестали?

– Кажется, не перестала,– тихо ответила она.– Тем более что у меня пока нет для этого оснований.

– Пока? – горько усмехнулся он, и она приметила на его лице отблеск незаслуженной обиды.– Если я вам скажу, что до конца жизни остаюсь патриотом России, вам этого пока будет достаточно?

Лариса молча кивнула головой. Сама не зная почему, она сейчас ему так же верила, как и тогда, в Котляревской, до его отъезда в Париж.

Олег достал из бокового кармана элегантного, ладно сидевшего на нем костюма небольшой плотный конверт и протянул его Ларисе.

– Здесь – главное. Я хочу облегчить вашу задачу. Перед тем как передать этот пакет маршалу, спрячьте его в надежном месте. Возможно, вам не удастся передать ему все это на словах. Тогда выручит пакет. Ни в коем случае не пользуйтесь телефоном. Найдите способ вручить этот пакет лично, без свидетелей. И как можно быстрее. Сейчас, когда мы с вами беседуем, не исключено, что страшное досье уже на пути в Россию. И вот-вот очутится на столе Сталина. Дорог каждый день. Поэтому я и решил, что вы поможете мне. Не удивляйтесь. Ваше знакомство с Тухачевским не осталось тайной. Могу даже показать вам вот это.

И Олег вынул из кармана небольшую фотографию. Лариса посмотрела на нее и съежилась, как от озноба: в театральной ложе она увидела себя, сидящей рядом с Тухачевским!

– А говорите, что вы не разведчик,– укоризненно сказала она.

– Это не моя работа,– как можно убедительнее произнес он.

– И все же почему вы избрали для этой роли меня? – спросила Лариса, совсем еще не представляя себе, каким образом она сможет передать пакет Тухачевскому.

– Воля судьбы,– мягко улыбнулся Олег.– Провидение свело меня с вами как раз в самый нужный момент. А главное – я всецело доверяюсь вам. И очень прошу, чтобы весь этот разговор остался между нами. Даже если вы очень любите мужа, не говорите ему…

– Да, я очень люблю мужа,– не дала ему закончить Лариса.– И не надо меня предупреждать.

На лице Олега застыла печаль: Лариса ударила его в самое уязвимое, самое больное место…

Они вышли из ресторана, и Лариса порадовалась тому, что, хотя еще и не стемнело, на привокзальной площади они слились с толпами пассажиров и прохожих.

У машины он благодарно склонил голову и медленно поцеловал ее руку. Лариса почувствовала прикосновение его шелковистых курчавых волос.

– А вы по-прежнему волшебно красивы,– растроганно сказал он ей перед тем, как они сели в машину,– И я не устаю проклинать судьбу за то, что она так жестоко разъединила нас.

– Не надо сетовать на судьбу,– мягко возразила она.– Всегда и во всем виноваты люди.

– Я счастлив, что мы встретились.– Голос его звучал трогательно и искренне.– И лишь в одном я обижен на вас.

– В чем же? – живо поинтересовалась Лариса.

– За все это время вы ни разу не назвали меня по имени. Может, позабыли?

Она ответила ему добрым взглядом:

– Нет, не забыла, вещий Олег…– и попросила остановить машину на перекрестке Покровки и Лялина переулка.

– Я надеюсь на вас,– шепнул ей Олег.

– Я постараюсь,– так же тихо ответила она.

Выйдя из машины, Лариса чисто случайно взглянула на ее номер, прикрепленный к кузову сзади. И широко раскрыла глаза: он был дипломатический…

Лариса входила в свою комнату с таким тяжелым и горьким чувством, будто беда, нависшая над Тухачевским и над нею самой, уже свершилась. Сверток с тюлем и шторами и даже забавная лошадка сейчас уже не вызывали у нее той радости, которая светилась в ее душе, когда она вышла из магазина и представила себе, как счастливо заблестят глазенки Жеки, когда она выхватит лошадку из ее рук и усядется на нее. Она еще никак не могла отойти от внезапной, выбившей ее из привычной колеи, ошеломившей ее встречи, и это отчаянное состояние настолько отчетливо отпечаталось на ее лице, что Андрей взволновался:

– Что с тобой, Ларочка? На тебе лица нет.

– Ничего, Андрюша, я просто устала. Еле добралась из центра с этими покупками. Толкучка, сущий ад.

– Но отчего ты не взяла такси?

– Ты же знаешь, что такое московское такси? Да и денег осталось в обрез.– Она покраснела оттого, что говорила неправду.– А где Женечка?

– Побежала к Берте Борисовне. А какая чудесная лошадка! Сам бы хотел иметь такую.– Андрей взял игрушку в руки.– Сейчас позову Жекулю, вот радости-то будет!

Лариса облегченно вздохнула: кажется, сошло, она ничем не выдала себя. Она глянула в зеркало, и ей показалось, что на нее смотрит оттуда совсем незнакомая ей женщина.

Дверь распахнулась, и в комнату стремглав влетела Жека. Увидев лошадку, она просияла, как сияют дети, радуясь тому, что жизнь прекрасна, что эта жизнь – их жизнь, и что у них есть такие чудесные, любящие мама и папа, и что родители так точно могут угадывать их желания. Жека схватила лошадку обеими ручонками, лихо уселась на нее и принялась качаться.

– А поблагодарить мамулю? – напомнил Андрей.

– Ой, мамочка, это я от радости все-все позабыла! – И она кинулась к матери, смешно чмокнув ее в губы и щеку.

Лариса взяла ее на руки и крепко прижала к себе, мысленно благодаря дочь за то, что она помогла ей хоть чуточку справиться со своими нервами.

– Ты знаешь, Андрюша, я не выдержала, купила вот это.– Она развязала свертки с тюлем и шторами,– Будешь ругать меня?

– У тебя превосходный вкус,– одобрил Андрей,– Вот только в народе говорят, что заранее покупать – недобрая примета. А вдруг передумают с ордером?

– Но ты же не веришь ни в сны, ни в приметы.

– Это точно, я верю только в человеческий разум. И верю еще, что ордер на квартиру получу. Это будет тебе моим подарком на Первомайский праздник.