Текст книги "Очерки по истории русской церковной смуты"

Автор книги: Анатолий Краснов-Левитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 57 страниц)

«Первого посетил я Московского митрополита Антонина, руководителя группы «Возрождение», – писал А. Большаков, сотрудник петроградской «Красной газеты». – Двери в келью Антонина не запираются ни для кого, если он дома. Он принимает всех и каждого, когда кто придет.

Антонин старик крепкий и выражения употребляет тоже крепкие.

– Надоели они мне, мерзавцы, – повествует он о представителях «Живой Церкви», имеющей большинство в ВЦУ. – Все гадости «Живой Церкви» взваливают на меня. Я связался с ними, думая, что через эту грубую силу, которая оказалась только способной разрушать, можно провести идейное обновление церкви, в чем она так нуждается. Я ошибся. И я решил порвать с ними. Протестуя против «Живой Церкви», против насилия иерейства над мирянами, что наблюдается теперь, при руководстве церковной жизнью живоцерковцев, я апеллировал к мирянам, предлагая им организовать приходские советы и епархиальные советы, где мирян было бы не меньше 2/3, предлагая мирянам выбрать себе священников, чтобы таким образом поднять моральный авторитет последних[44]44
  Выборы священников и членов приходских и епархиальных советов вводились епископом Антонином как свободные и невоспрепятствованные выборы при тайном голосовании. Каковы были бы их результаты при враждебном отношении народа к «Живой Церкви» – предсказать нетрудно. Неудивительно поэтому, что Е.А.Тучков и В.Д.Красницкий и слышать не хотели о чем-либо подобном.


[Закрыть].

Высшее Церковное Управление, для которого ряд задуманных мною широких церковных реформ не по сердцу, выбросило меня из состава Высшего Церковного Управления, отставило меня от управления Московской митрополией и т. д.

– Следовательно, вы теперь не митрополит Московский и всея Руси?

– Так как постановление ВЦУ и формально и по существу неправильно, то я его законным не признаю и опротестовал его уже. Себя же я считаю митрополитом Московским и всея Руси по группе «Возрождение». Епископ Евдоким, назначенный ВЦУ митрополитом Московским, будет им «всея Руси» от «Живой Церкви».

– А Тихон?

– А Тихон «всея Руси» – по контрреволюции, так как около Тихона группируются все контрреволюционные силы. Он окружен теми самыми силами, с которыми он творил свои «деяния», приведшие к расстрелу многих лиц, и в их числе Петроградского митрополита Вениамина.

– Что вы предполагаете делать в ближайшее время?

– Буду делать свое дело – попытаюсь идейно обновить нашу церковность и реформировать ее административный аппарат. Буду работать с теми, кто со мной захочет работать. Буду бороться с Тихоном и с «Живой Церковью».

После Антонина разговаривал с Красницким, заместителем председателя Высшего Церковного Управления, руководителем «Живой Церкви».

– Как вы смотрите на деятельность Тихона?

– Тихоновщина охватила всю Москву. Наш причт выгоняют из церквей. Меня самого бабы вчера выгнали из одной церкви. Вчера (я с Красницким говорил 4 июля) Тихон служил панихиду на могиле архидиакона Розова[45]45
  Известный московский архидиакон Розов умер в конце 1922 года от дистрофии, вызванной голодом.


[Закрыть]. На панихиде присутствовали в полном составе польская миссия торговое представительство Англии и проч. Зачем это? Ясно, что каждое выступление Тихона – смотр контрреволюционным силам Москвы. Удивляюсь Советскому правительству, что оно допускает это. Власти необходимо вмешаться и помочь нам бороться с тихоновщиной.

– Что вы, т. е. ВЦУ, предполагаете делать с Тихоном?

– Что делать? Ничего. Выжидать, выжидать вмешательства власти.

– Скажите, – спросил я, – по постановлению Собора для епископов допускается только один брак?

– Да.

– Ходят слухи, что в Петрограде прот. Белков предлагает опубликовать документы о второбрачии архиепископа Введенского. Как вы к этому относитесь?

– Опубликование этих документов в данный момент повредило бы нам. Вообще нам сейчас трудно. Весь удар последних дней пришлось нам выдержать в числе немногих.

Введенский должен был явиться к 15 числу июня в Москву, но его нет и до сего дня. Где он – неизвестно, где-то читает свои лекции.

У Тихона.

Я направился к Тихону в Донской монастырь.

Тихон далеко не так доступен, как два первых церковных деятеля.

«Святейший устал, благословляя народ до пяти часов вечера. Святейший молится. Святейший собирается служить» и т. д… Но все же, побыв раз в монастыре, другой, приезжаю туда в третий раз.

Добиваюсь ответов на некоторые мои вопросы, хотя ответы даются кратко, осторожно. Из полученных ответов можно выяснить следующее.

Майский церковный Собор не признается. Будет ли созван новый Собор – там видно будет. Сейчас заняты конструированием административного церковного аппарата, будет Синод и прочее.

Кто окружает Тихона? Публика как будто бы прежняя. Епископ Иларион – бывший секретарь патриарха (в сане иеромонаха). Иларион принимает раскаявшихся беглецов из стада Тихона, а таких много. Видел архимандрита Анемподиста, упитанного монаха, человека себе на уме, на лике которого было написано торжество. Мы, мол, победим».

Мы изложили, насколько могли подробно, все факты, относящиеся к освобождению патриарха.

Как мы уже указывали выше, освобождение патриарха вызвало много толков в те дни. Отклики были самые разнообразные.

Советская пресса приветствовала покаянное заявление патриарха, видя в этом моральную победу Советской власти, выбившей почву из-под ног международной контрреволюции.

Отзывы эмигрантов отличаются пестротой.

«Я не верю, чтобы старый, больной и измученный патриарх всея Руси просил милости у советской сатаны! – истерически восклицает А. Яблоновский в эмигрантской газете «Руль». – Я не верю, чтобы святитель Русской Церкви зачеркнул сияющий подвиг своей прекрасной жизни… Не верю и никогда не поверю! Это шантаж, это подлог, это обман! Так могла написать только Клара Цеткин, но не смиренный Тихон, патриарх всея Руси». (Красная газета, 1923, 6 июня, с. 1.)

С другой стороны, П. Н. Милюков в парижских «Последних новостях» призывал к более трезвому пониманию воззваний патриарха: «Патриарх нужен не здесь, в Париже, а на Руси. И там он должен жить и действовать – вот основное, что надо понимать, когда речь идет о воззвании патриарха».

Митрополит Антоний Храповицкий в эти дни выпустил специальное воззвание под заглавием: «Не надо смущаться!» Здесь он напоминает что патриарх всегда призывал повиноваться Советской власти, поскольку она не затрагивает религиозной совести верующих. Воззвание патриарха он объяснял необходимостью «вырвать Церковь из рук неверующих в Бога обновленческих архиереев и лжепопов». В заключение митрополит Антоний объявлял о своем полном каноническом подчинении патриарху.

В России в церковных кругах также существовали в те дни разногласия в оценке поведения патриарха.

Что должен сказать по этому поводу историк?

Наиболее легким выходом было бы ничего не говорить, ограничившись простым описанием событий. Находились люди, которые советовали авторам настоящей работы держаться именно этой линии.

«Не надо ничего оценивать, надо только излагать», – говорил одному из авторов известный церковный деятель, играющий доминирующую роль в современной богословской литературе.

При всем уважении к отдельным лицам, пишущим «историю» в этом духе, самое меньшее, что можно про них сказать, это то, что они трактуют события, причины которых ускользают от их внимания, а последствия которых стоят бесконечно выше их понимания.

«История», трусливо избегающая всех «острых моментов», осторожно умалчивающая обо всех неприятных фактах, история, которая не может «сметь свое суждение иметь» – имеет тысячи достоинств, за исключением одного – это все, что угодно, но только не история.

Историк церкви не выполнил бы своего долга, если бы не пытался разобраться в июньских событиях 1923 года.

Причины, побудившие властей освободить патриарха, ясны и не требуют особых комментариев. Освобождение патриарха было блестящим дипломатическим шагом, благодаря ему отпадал повод для резкой антисоветской кампании, особенно неприятной в тот момент, когда для Советского правительства особое значение приобретала проблема дипломатического признания, укрепления торговых связей с капиталистическим миром О вобождение патриарха означало определенный политический выигрыш внут ри страны, так как давало некоторую надежду на то, что руками патриарха удастся осуществить ту политику подчинения церкви, которого так настойчиво добивался Е.А.Тучков.

И освобождение патриарха было весьма рискованным шагом, так как непосредственным его следствием была консолидация церкви вокруг патриарха и, следовательно, усиление ее независимости.

Каковы были причины, побудившие патриарха написать свое заявление о признании ошибок?

Мы, разумеется, полностью отвергаем мысль о страхе за жизнь, который мог руководить патриархом в его действиях. Такое объяснение совершенно не соответствовало бы его характеру и всей его прошлой деятельности. Для того чтобы открыто выступать с антисоветскими протестами в 1919 году, в разгар красного террора, в эпоху массовых расстрелов, находясь в Москве, – нужно было иметь гораздо больше мужества, чем придерживаться той же линии в 1923 году, в эпоху нэпа. Не подлежит сомнению, что расстрелять патриарха в 1923 году было гораздо труднее, чем в 1918 году.

В 1918 году расстрел прошел бы почти незамеченным и произвел бы, вероятно, на современников столь же малое впечатление, как расстрел Романовых в Екатеринбурге, Колчака в Иркутске, епископов Ермогена и Андроника и т. д. – просто одной контрреволюционной фигурой стало бы меньше, только и всего.

Между тем в 1923 году, в эпоху гласности, некоторой законности, восстановления международных связей – выстрел в патриарха прозвучал бы на весь мир, отозвался бы в миллионах сердец, потряс бы миллионы людей. В 1918 году никому не приходило в голову за границей поднимать особый шум из-за расстрелянных епископов. В 1923 году имя Тихона не сходило с газетных столбцов во всем мире.

И патриарх об этом знал, знал он и о нотах Керзона (в его защиту) и о сравнительно мягком приговоре лидерам эсеров и Яну Цепляку. Не мог не знать, ибо до мая 1923 года изоляция патриарха была лишь условной:

он получал огромное количество передач с воли, получал письма, поддерживал почти регулярную связь со своими сторонниками. Вряд ли патриарх мог поэтому чувствовать себя подавленным и покинутым. Сведения, приходившие с воли, должны были, наоборот, вливать в его сердце надежду и бодрость.

Наконец, если представить себе, что заявление от 27 июня патриарх написал в состоянии минутного малодушия и душевной депрессии, то вполне законно встает вопрос, почему, будучи на воле, окруженный восторженными почитателями, более авторитетный и духовно сильный, чем до ареста, патриарх не только не взял обратно своего «Покаяния», но, наоборот, неоднократно подтверждал его. Не подлежит сомнению, что здесь перед не случайный, минутный приступ малодушия, а вполне сознательная и последовательная линия. Какова же эта линия?

Цель патриарха можно сформулировать в двух словах: сохранить русскую Церковь, верную традиционному православию и независимую от удаоства, на базе «мирного сосуществования» с Советской властью.

О том, что речь шла не о подчинении, а только о «мирном сосущес-овании», свидетельствует категорический отказ патриарха от принципа пегистрации» – от согласования с властью назначения епископов и от аких бы то ни было мероприятий, которые означали бы вмешательство государства во внутренние дела церкви.

«Я посылаю епископов на юг, а власть их посылает на север», – так характеризовал создавшееся положение патриарх в 1924 году. (См.: Троицкий. По поводу книги протопресвитера Польского. Белград, 1955.)

Патриарх проводил свою линию последовательно и четко, без громких слов и оперных жестов, однако так, что ни у кого не возникало никаких на этот счет сомнений и неясностей.

В первой части нашего труда мы сравнили патриарха Тихона с образом М.И.Кутузова, каким он нарисован в романе Л.Н.Толстого «Война и мир».

Подобно Кутузову патриарх Тихон – простой русский человек – соединял в себе сознание своей правоты с чувством реальности. Подобно Кутузову, он делал великое всенародное дело – сохранял для народа его святыню, драгоценное духовное сокровище – Православную Церковь.

Наконец, когда речь идет о патриархе Тихоне после освобождения из заключения, невольно сравниваешь его с одним простым и сильным духом русским человеком – с Японским апостолом архиепископом Николаем.

«Самая война России с Японией доставила владыке немало душевных страданий, – говорит его биограф. – Как только выяснилось, что эта война неизбежна, возникает вопрос – останется ли епископ при своей пастве или уедет в Россию. Конечно, он остался. Но сердце его вдвойне страдало за родину, которую он так горячо любил, и за Японскую церковь.

От имени японских христиан он прислал русским пленным братское приветствие или послание.

«Возлюбленные братья во Христе! – читаем мы в этом послании. – Примите поздравление православных христиан юной японской церкви с Пресветлым праздником Воскресения Христа.

В свете этого праздника мы обращаемся к вам. В этом свете, свыше сияющем, исчезает различие народностей. Вошедшие в круг сего сияния уже не суть иудей или эллин, русский или японец, но все одно во Христе, все составляют одну семью Единого Отца Небесного».

(ПлатоноваА. Апостол Японии. Петроград, 1916, с. 57, 71.)

Подобно св. архиепископу Николаю во время русско-японской войны, патриарх Тихон считал (этому научил его горький опыт предыдущих лет), что Русская Церковь должна быть «над схваткой», но для этого было необходимо, чтобы она отмежевалась от контрреволюции и перестала быть «пятой колонной» в Советской России.

Разница между патриархом Тихоном и обновленцами та же, что и между патриархом Тихоном и его преемниками – на первый взгляд несущественная, почти неуловимая, и в то же время неизмеримо глубокая.

Апостол Павел и Победоносцев – лояльность по отношению к государству и порабощение государством церкви. В сопоставлении этих исторических образов постигается та бездонная пропасть, которая разделяет представителей различных течений в 1923 году.

И народ православный понял эту разницу – пошел за патриархом. Дело здесь не столько в личности патриарха, сколько в принципе. «Не позволим насиловать нашу совесть и навязывать нам пастырей, которых мы не желаем», – говорили люди и шли за патриархом. «Тихоновцы» в 1923 г. были, таким образом, стихийно демократическим течением. Именно здесь, около патриарха Тихона, произошло подлинное духовное обновление Церкви – в этом стихийном, всенародном соединении религиозных людей, волне, которая смыла все нечистое, пошлое, своекорыстное, что было в русской церкви.

И по иронии судьбы именно обновленцы оказались в этот момент в роли Победоносцевых – чиновников в рясе, которые шли против народной церкви.

Противники патриарха называли «тихоновщину» черносотенным движением, особенно любили они говорить об «охотнорядцах» и сухаревских торговцах, участвовавших в движении. Разумеется, нельзя отрицать наличия черносотенных элементов в рядах сторонников патриарха Тихона. Кстати сказать, немало недавних черносотенцев было и среди обновленцев, однако, конечно, не они играли в этом движении главную роль.

Как известно, «тихоновщина» в течение трех недель охватила не только всю Москву, но и всю Россию. Это значит, что по меньшей мере 50 миллионов человек так или иначе поддерживали патриарха Тихона. Но допустить, что в России в 1923 году было 50 миллионов черносотенцев, может только сумасшедший или совершенный невежда (их и до революции в России было не больше ста тысяч).

Особенной неожиданностью для многих было широкое сочувствие патриарху Тихону, обозначившееся в это время в рабочем классе.

«Религиозности в русском рабочем классе почти нет совершенно, – категорически утверждал в это время знаменитый идеолог, которому никак нельзя отказать ни в огромном таланте, ни в зоркой наблюдательности. – Да ее не было никогда по-настоящему. Православная Церковь была бытовой, обрядовой и казенной организацией. Проникнуть глубоко в сознание и связать свои догматы и каноны с внутренними переживаниями народных масс ей не удалось. Причины те же: некультурность старой России, в том числе ее церкви. Оттого, приобщаясь к культуре, русский рабочий класс так легко освобождается от своей чисто внешней, бытовой связи с церковью. Для крестьянина это труднее, но не потому, что он глубже, интимнее проникся церковным учением – этого, конечно, нет и в помине, а потому что его косность и однообразие быта тесно связаны с косностью и однообразием церковной обрядности.

У рабочего – мы говорим о массовом беспартийном рабочем – связь с церковью держится в большинстве случаев на нитке привычки, преимущественно женской привычки».

(Троцкий Л. Водка, церковь и кинематограф. – Петроградская Правда, 1923, 12 июля, с. 1.)

И вот, в полном противоречии с этими словами, огромная тяга к патриарху проявилась именно в районах с рабочим населением. Как характерный пример приведем подмосковный город Серпухов, населенный в

основном рабочими.

«В 1924 году в Серпухове разнесся слух, что по просьбе горожан в ближайший праздник приедет патриарх и будет служить в соборе. Праздник приходился в будни. Накануне рабочие заявили своему фабричному начальству:

– Мы хотим вас предупредить, что завтра на работу не выйдем, но просим не считать это забастовкой. Этот день мы вам отработаем в воскресенье, а пока патриарх будет с нами, мы работать не будем.

Ошеломленное начальство растерялось и на репрессивные меры не решилось – с рабочими считались.

На следующее утро на вокзале появилась увитая зеленью арка, а по всему пути рабочие стояли шпалерами и при проезде патриарха становились на колени. После богослужения они его обступили, прося остаться еще на один день и служить в церкви, считавшейся фабричной. Святейший остался и просьбу их выполнил.

Перед его отъездом рабочие объявили, что никому своего отца они для обратного пути не доверят, взяли лучший фабричный автомобиль и сами отвезли патриарха из Серпухова в Донской монастырь».

(Вестник культуры, Париж, 1937, с.8.)

В Петрограде в 1923 г. именно в рабочих районах (на Васильевском острове, в Гавани, в Московско-Нарвском и Выборгском районах) было особенно заметно движение в пользу патриарха Тихона. В селе Смоленском, исключительно рабочем районе, обновленцам не удалось водвориться ни в одном храме, примерно так же обстояло дело на Охте. «Тихоновским» было все крестьянство и вся городская беднота (прислуги, приказчики, мелкие ремесленники). Неверно также указание на то, что нэповская буржуазия поддерживала патриарха Тихона в Петрограде (с января 1924 г. он стал называться Ленинградом). Дело обстояло как раз наоборот: здесь главной цитаделью обновленчества являлись церковь Спаса на Сенной и Андреевский собор посещавшиеся в основном, торговцами с Сенного и Андреевского рынков. Ситный рынок поддерживал Введенскую церковь которая также являлась обновленческой.

Таким образом, следует подчеркнуть, что «тихоновщина» в основном опиралась на демократические слои населения и не последнюю роль «тихоновщине» играли рабочие.

Косвенным подтверждением народного размаха, который носило движение патриарха Тихона, явилась реорганизация обновленческого раскола.

Обновленчество очнулось от глубокого обморока, в который повергло его освобождение патриарха, лишь через месяц – в конце июля.

Первым признаком оживления обновленчества явились следующие два документа:

«Разъяснение прокурора Петроградской губернии от 31 июля 1923 г за № 4318.

На заявление ваше о поминовении за богослужением бывшего патриарха Тихона сим разъясняем, что общественные его выступления предусмотрены ст. 95 и 67 Уголовного кодекса, за каковые он привлечен к суду, то (?) явно проявленное признание его отдельными гражданами и группами в качестве своего духовного руководителя, а равно и публичное поминовение его за богослужением могут дать законный повод к возбуждению уголовного преследования против виновных в пособничестве в контрреволюционных действиях, не связанных непосредственно с совершением означенных преступлений, что предусмотрено ст. 69 Уголовного кодекса».

(Вестник Священного Синода, 1923, 18 сентября, с. 3–4.)

Более грамотно написанное и более пространно мотивированное разъяснение новгородского губернского прокурора:

«За последнее время в прокуратуру стали часто поступать запросы служителей религиозных культов о том, противозаконно ли поминовение бывшего патриарха Тихона за богослужением. Даю следующее разъяснение по этому вопросу.

Вопрос о поминовении во время церковной службы тех или иных лиц, как вопрос внутреннего церковного распорядка, государственной власти сам по себе не касается.

Но торжественное поминовение на ектений, во время великого входа и т. д. заведомых контрреволюционеров, как, например, бывшего патриарха Тихона, находившегося под судом, именование его «Господином нашим» и проч. уже выходит за рамки простой молитвы и является публичным изъявлением хвалы заведомым врагам Советской власти. Поскольку же такое поминовение совершается публично, в торжественной форме от имени Бога и может, таким образом, воздействовать на религиозные предрассудки масс и вызвать у них настроение, враждебное к Советской власти, поминовение это является агитацией. Поэтому никакое торжественное публичное поминовение на ектеньях, великом входе или в иные моменты церковной службы заведомых врагов Советской власти и в том числе бывшего патриарха Тихона допущено быть не может, и служители культа, которые будут продолжать такое поминовение, подчеркивая таким образом свою солидарность с явными контрреволюционерами и вызывая в массах враждебность к Советской власти, как лица социально опасные на основами декрета ВЦИК от 18 августа 1918 года будут представляться в особую миссию при Народном комиссариате внутренних дел для высылки в ад-инистративном порядке с заключением на 3 года в лагерь принудительных работ». (Там же.)

Не подлежит сомнению, что эти два разъяснения явились ответом на отчаянные мольбы обновленческих лидеров (как центральных, так и местных) о помощи, обращенные к властям. Надо, однако, сказать, что прокурооы блещущие красотами канцелярского стиля, мало помогли обновленцам. Поминовение патриарха началось повсюду по требованию народа. Если же отдельные священники подвергались репрессиям, то это только подливало масла в огонь, так как все аресты (даже если обновленцы не имели к ним никакого отношения) неизменно приписывались их проискам.

Еще меньшее впечатление произвело на верующих разъяснение Нар-комюста, изданное по настоянию А.И.Боярского.

«Ввиду ходящих слухов о создании б. патриархом Тихоном своего Священного Синода как всероссийской организации, объединяющей и руководящей всей тихоновской церковью в России, группы верующих в Петрограде обратились в пятый отдел Наркомата с вопросом – действительно ли зарегистрирована такая организация.

Пятый отдел ответил, что никакого Священного Синода в смысле всероссийской организации не существует. Такая организация и не может быть зарегистрирована.

Религиозные организации вроде Синода могут быть зарегистрированы только в результате всероссийских съездов «зарегистрированных религиозных обществ». (Там же.)

Поборникам регистрации пришлось зарегистрировать полный провал регистрированного шантажа: народные массы, объединившиеся вокруг патриарха, не обращали никакого внимания на все эти циркуляры, разъяснения, инструкции, и власти не могли ничего сделать с мощной народной волной.

Положительное и прогрессивное значение так называемой «тихонов-щины» 1923 года состоит хотя бы в том, что она показала ничтожность всяких «регистрационных удостоверений» и прочих канцелярских бумажек, которые гипнотизируют трусов и бюрократов.

20 июля 1923 года в Москву наконец прибыл из Одессы митрополит Евдоким.

На вокзале ему была устроена подчеркнуто торжественная встреча, в «Известиях» подали сообщение о его приезде под большим аншлагом, сячески рекламируя его как главу обновленческой церкви.

Краткую характеристику личности владыки Евдокима мы сделали в первой части нашей работы. С самого начала раскола преосвященный Евдоким проявлял необыкновенную активность, выступая с пространными воззваниями, написанными эмоционально и ярко, хотя несколько напыщенно.

На освобождение патриарха словоохотливый иерарх немедленно откликнулся двумя телеграммами, которые напоминали собой стихотворения в прозе.

«Глубоко обрадован публичным отречением бывшего патриарха от своих ошибок, – говорилось в первой из телеграмм. – Теперь у всех спадет пелена с глаз. Работа по созиданию подлинной свободной России и обновлению нашей церкви будет легче.

Всех, от архипастырей до последнего мирянина, зову дружно на работу. Создадим новую, счастливую Россию, которой будут завидовать все страны света. Пусть второй раз засияет свет с Востока. Митрополит Евдоким».

Восторженный тон, созвучный тем розовым надеждам, которые царили среди некоторой части обновленцев в день освобождения патриарха Тихона, сменился вскоре мрачным пессимизмом.

«Попытку б. патриарха Тихона начать совершать богослужения считаю немыслимой и противоестественной, – мелодраматически восклицал во второй телеграмме, написанной на другой день после первой, Евдоким. – Тот, кто обагрил себя кровью с ног до головы, потряс Церковь до основания, ввергнул множество людей в тюрьмы и ссылки, содействовал разорению всей Русской земли, поддерживая врагов русского народа за границей, дискредитировал новое наше правительство перед всем светом, – не может и не должен приступать к Божьему Престолу. Слишком велики преступления. Митрополит Евдоким».

(Известия, 1923, № 152.)

Обе эти телеграммы являлись своеобразной декларацией Одесского владыки в качестве будущего первоиерарха обновленческой церкви.

Выше мы уже говорили об избрании Евдокима на пост председателя ВЦС и о его неожиданном возвращении из Москвы в Одессу.

Для московских живоцерковников во главе с Красницким поведение владыки было совершенно непонятно. Столь же непонятно оно и для постороннего наблюдателя.

Все становится гораздо более ясным, если учесть, что владыка Евдоким, находясь проездом в Брянске, имел почти часовой телефонный разговор с Москвой. Собеседником преосвященного был не кто иной, как Е.А.Тучков. Именно после этого разговора обновленческий иерарх спешно вернулся в Одессу и пробыл здесь в течение недели, ожидая какого-то нового таинственного приглашения в Москву.

Красницкий, вероятно, дорого бы дал, чтобы присутствовать в номере брянской гостиницы, в которой сделал привал страстно ожидаемый им в Москве владыка. И действительно, имя Красницкого не раз упоминалось в этот момент, когда велся телефонный разговор с Тучковым.

В своей беседе с Евдокимом Тучков заявил о необходимости переформирования обновленческой церкви. «С этим я совершенно согласен», – ответил митрополит и тут же произнес в телефонную трубку сорокаминутную речь.

Терпеливо выслушав, Тучков вежливо заметил:

– Благодарю вас, Василий Иванович, за столь подробное сообщение. И надеюсь поговорить с вами в Москве, когда будут для этого подходящие условия.

– А сейчас? Ведь я на пути в Москву.

– Думаю, что сейчас еще рано[46]46
  Сведения об этом телефонном разговоре получены от А.И.Введенского.


[Закрыть].

Судя по последующим событиям, легко себе представить, о чем говорил митрополит Евдоким. Внутренняя слабость обновленческого раскола после освобождения патриарха стала для всех очевидной. Для того чтобы обновленчество могло импонировать народу или хотя бы стать для него сколько-нибудь приемлемым, следовало его перестроить. Евдоким предложил прежде всего вернуться к традиционным церковным формам, упразднить столь дико звучащие в церковном быту «центральные комитеты», «губкомы» и «райкомы» и назвать верховный орган по-старому Синодом. Затем следовало отмежеваться от наиболее дискредитированных лидеров, в первую очередь от Красницкого. Далее программа митрополита Евдокима предусматривала переговоры с патриархом, которые должны были вестись, однако, «с позиции силы».

Прибыв в двадцатых числах в Москву, новый обновленческий вождь застал здесь подготовленную для реорганизации почву. Прежде всего он обнаружил внезапную пропажу: В. Д. Красницкий бесследно исчез из Москвы, исчез столь же внезапно, как появился. По «чьему-то» совету он уехал обратно в Питер для того, чтобы превратиться в настоятеля Владимирского собора. Затем в Москву было экстренно вытребовано несколько робких растерянных стариков из архиереев старого поставления, которые никак не могли понять, чего от них хотят, и робко жались к Евдокиму, которого они помнили еще молодым преуспевающим монахом – ректором Московской духовной академии.

Конец июля и начало августа – время наиболее бурной деятельности Евдокима. За две недели ему удалось достигнуть консолидации раскола. Митрополит Евдоким обладал энергией не меньшей, чем Красницкий. Однако манеры у него были другие. Величавый и надменный князь церкви, митрополит Евдоким в этот момент импонировал решительно всем. Обновленческие батюшки подобострастно склонялись перед высоким духовным сановником, почуяв, наконец, привычную для них властную руку старорежимного архиерея. В иностранных посольствах митрополит Евдоким принимал вид образованного европейца, чему очень способствовала его великолепная английская речь. Представителям вселенских патриархов и ученым теоретикам обновленчества из бывших академических профессоров импонировал диплом магистра богословия, полученный еще в 1898 г. Наконец, народ, бесцеремонно выталкивающий из церквей обновленческих батюшек, умолкал при появлении старого архиерея в белом клобуке, с генеральской осанкой, с барской пренебрежительностью в обращении.

В августе 1923 г. в Троицком подворье собрался пленум Высшего Церковного Совета. Решения этого пленума – поворотный пункт в обновленчестве. Приводим поэтому здесь полностью протокол пленума.

«Протокол № 1

заседания пленума Высшего Церковного Совета от 8 августа 1923 г.

Присутствовали: председатель пленума митрополит Евдоким, митрополиты Симбирский Тихон и Сибирский Петр, архиепископ Рязанский Вениамин, Тульский Виталий, Смоленский Алексий и Пинский Сергии, епископ Дмитровский Георгий, протоиереи В.Шаповалов, П.Красотин, С.Коварский, А.Боярский, И.Журавский, Д.Соловьев, протодиакон С.Добров, управделами А.И.Новиков, В.Н.Львов.

Слушали: доклад управделами ВЦС А. Новикова о происшедших переменах за истекший период со времени прекращения работ Священного Собора Российской Православной Церкви 1923 года.

Постановили: доклад принять к сведению.

Расширить состав пленума вводом в него старейших иерархов в лице здесь присутствующих: митрополита Тихона, архиепископа Рязанского Вениамина, архиепископа Тульского Виталия и имеющих прибыть епископов – Петроградского Артемия и Пензенского Макария.

Слушали: предложение митрополита Евдокима о необходимости безотлагательно для блага Российской Церкви: