Текст книги "Очерки по истории русской церковной смуты"

Автор книги: Анатолий Краснов-Левитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 57 страниц)

«Какая разница, – думается мне, – когда наши епископы разъезжали в нарядных каретах, их так не встречали. А если и собирались кучки зевак, то главным образом для того, чтобы полюбоваться на запряженную цугом и разукрашенную золочеными гербами митрополичью карету и бриллиантами на его клобуке. А теперь… смиренно они ходят пешком во всякую погоду. Никаким внешним великолепием они не окружены, а с каким почетом и благоговением встречает их народ… Отошли от них все блага мирские, и сами они стали не от мира сего…»

Владыка проходит в церковь, и вскоре на паперть выходит духовенство и клир и выносят патриарший крест. Этот древний крест всегда предшествовал русским патриархам, как в Москве, так и во время их служения – при каждом их выходе из алтаря. Со времени уничтожения в России патриаршества, в течение двух веков, патриарший крест, оставаясь без употребления, хранился как историческая ценность. Советские власти не позволили возить или носить его по улицам перед патриархом открытым, и потому его доставляли в церковь заранее и встречали им патриарха Тихона на паперти.

Церковный староста обращается к нам: если вы любите Святейшего, так называли его обычно москвичи, – пожалейте его и не подходите отдельно под благословение. Он еще не оправился после болезни и очень утомляется.

Затрезвонили колокола. Народ встрепенулся. Патриарха ждали с минуты на минуту.

И вдруг охватившее всех благоговейное безмолвие резко нарушается крикливыми, грубыми, нестройными голосами. Я вздрагиваю, точно от неожиданного удара. «Это что?» – вырывается у меня.

«Комсомольцев прислали, – отвечает спокойно сосед. – Вот они горланят безбожные песни. Тоже думают, что слушать мы их станем. Свою встречу задумали устроить Святейшему, да Бог не допустил. Промахнулись маленько – не вовремя затянули».

А убогая старушка крестится широким крестом и молвит: «Прости им, Господи, не ведают, что творят».

«Демонстрация» комсомола не удалась – лишь на несколько минут опередили они патриарха, а остановить свое шествие, повременить… надо думать, побоялись толпы, прошли и замолкли.

И тотчас на извозчичьей пролетке подъехал патриарх с митрополитом Крутицким Петром. Обедню Святейший всегда назначал в 10 часов и никогда не опаздывал.

Мимо нас провели его под руки. И когда мы увидели его старческое, больное, измученное и кроткое лицо, нам самим стало ясно, что ничем его утруждать нельзя. Нельзя было и смотреть на него без боли сердечной, и вместе с тем радостно всколыхнулась душа…

Во время богослужения церковь была битком набита, но и тут царил порядок и тишина. Чувствовалось напряженное молитвенное настроение. Митрополит Петр сказал прекрасную проповедь, сам патриарх проповедей не говорил. После обедни он отслужил молебен, чем всегда заканчивалось его служение, и около 1 часу дня отбыл на том же извозчике к себе, в Донской монастырь…

Когда к патриарху Тихону обращались с просьбой служить в каком-либо из храмов московских, он никогда не отказывался. О патриаршем служении объявлялось в церквях заблаговременно, и радостная для всех весть быстро распространялась. Собравшаяся в этих случаях толпа все увеличивалась, и с наступлением весны, тепла и усиленного притока в Москву странников и богомольцев, эти толпы исчислялись тысячами. Ни один из московских храмов не мог вместить такое количество молящихся, и потому большинство оставалось в ограде церковной и даже вне ее…

Подъезжает патриарх на своем неизменном извозчике. Ему под ноги бросают цветы, и весь путь его ими усеян. Точно сотканный любовью народной ковер стелются они перед ним. А он идет смиренно, замедляя шаги, радостно и любовно осеняя всех своей благословляющей рукой… Радость сопровождала его всегда. Она точно излучалась им и передавалась окружающим. При виде его всяк забывал свои заботы и тяготы – они точно отходили куда-то, а вместе с ними отступали и все попечения житейские – суровая, переполненная скорбями, будничная жизнь.

«Вот он наш, перед Богом молитвенник и заступник и утешение наше», – думалось всем, глядя на Святителя Земли русской.

Не попавши в храм, я, по примеру других, усаживаюсь на зеленую траву в тени развесистой березы и, как всегда, прислушиваюсь… Говорят преимущественно о Святейшем. Рассказывают все, что о нем знают и слыхали. Повторяют каждое его слово. Остановившуюся под соседним деревом его пролетку, разукрашенную с детским усердием цветами, обступают со всех сторон. А кучер, с высоты своих козел, с гордостью рассказывает о разных подробностях личной жизни патриарха. Его слушают с напряженным вниманием, как человека, стоящего близко к Святейшему. До революции он служил у княгини Голицыной и, вероятно, от щедроты своей бывшей барыни получил почти новую пролетку и рысистую вороную лошадь. Стал он московским «лихачом», а Святейшего возил по усердию. Патриаршего кучера все знали в лицо, а многие величали его по имени-отчеству…

Кого только не было в этой толпе! Странники, пришедшие со всех концов России поклониться московским святыням и ее Святителю, монахи, сборщики на построение храма, нищие, калеки, убогие, юродивые и кликуши, старцы, старушки, подростки, крестьяне, рабочие, мастеровые и образованные – московские обыватели всех возрастов и кругов и бывших общественных положений и приезжие».

(Вестник культуры, Париж, 1937, с. 50–53.)

Июль и август 1923 г. – время высшего расцвета популярности патриарха Тихона. «Его теперь в Москве на каждом углу засыпают цветами, – нехотя признавал А.И.Введенский, – никогда до ареста он не пользовался такой популярностью».

В первых числах июля состоялось первое переосвящение храма: возведенный в сан архиепископа Иларион освятил собор Сретенского монастыря, перешедший от обновленцев к патриарху Тихону. Освящение производилось по великому чину. Храм как бы освящался заново (все, начиная с престола) – случай, невиданный в истории русской церкви. Этим подчеркивалось, что обновленчество оскверняет храм, подобно безбожию и ереси. Вслед за тем начались публичные покаяния священнослужителей – волна фанатизма прокатилась по Москве. Обновленцев выгоняли из храмов, избивали, говорили о них с большей ненавистью, чем о безбожниках.

Патриарх Тихон становится в это время центральной фигурой в мировом масштабе. Каждое его слово комментируется на тысячи ладов мировой прессой, его фотографии проникают в самые отдаленные уголки мира.

Наконец в середине июля начинается демонстрация кинофильма «Тихон после раскаяния», в котором запечатлены его служение в Сретенском монастыре, панихида на Ваганьковском кладбище по архидиаконе Розове и ряд других служении.

Московские кинотеатры «Аре», «Форум» и «Уран», в которых демонстрировались 17–18–19 июля эти кинофильмы, осаждались толпами с раннего утра. Перекупщики мест продавали билеты по невероятно высокой цене (билет «на Тихона» стоил примерно столько, сколько на Шаляпина). Этот кинофильм вскоре перекочевал на европейские и американские экраны и всюду производил сенсацию.

Как относился сам патриарх к своей громкой славе, какой не пользовался ни один русский патриарх, ни до ни после? Он как бы ее не замечал: он по-прежнему принимал почти всех посетителей, со всеми был вежлив и внимателен, и добрая шутка всегда была на его устах. «Нет, нет, я неграмотен, писать не умею», – отвечал он обычно всем, кто добивался от него автографа. Несмотря на сильную усталость и одолевавшую его почечную болезнь, он служил по два-три раза в неделю и каждый раз два-три часа благословлял народ. Он служил просто, без всякой аффектации и внешней экзальтации, но с глубоким религиозным чувством, как, вероятно, служил его отец, скромный торопецкий священник, фотографическая карточка которого стояла у него на столе в его новом кабинете в Донском монастыре. Только в момент причащения лицо его просветлялось большим внутренним чувством, и он надолго больше, чем положено, застывал, склонившись перед Престолом с Телом Христовым на дрожащих старческих руках.

Между тем со всех концов Руси к патриарху стекались новые люди: в начале июля приехал к нему из Средней Азии рукоположенный в его отсутствие епископ Лука (профессор В.Ф.Войно-Ясенецкий). Владыка Лука был рукоположен в домашней обстановке архиепископом Андреем (Ухтомским) и каким-то другим случайным архиереем в тот момент, когда вся православная иерархия была под угрозой. Патриарх признал хиротонию и 18 июля (в Сергиев день) отслужил вместе с епископом Лукой литургию.

28 августа 1923 года в Донском монастыре принес покаяние митрополит Владимирский Сергий (будущий патриарх Сергий). В те времена покаяния были публичными, он каялся на амвоне. По договоренности с архиепископом Иларионом он пришел в храм перед литургией в простой монашеской рясе, в черной скуфейке и без каких-либо знаков отличия. Он смиренно встал на левый клирос с монахами, из которых ни один не подошел к нему под благословение. После причастного стиха он прочел коленопреклоненно акт своего отречения от обновленческого раскола, подошел к патриарху и поклонился ему до земли. Знаменитейший богослов, православный иерарх и будущий глава Русской Церкви Святейший Патриарх Сергий, теперь он униженно просил прощения. Патриарх Тихон наклонился к кланявшемуся своему будущему преемнику и ласково тронул его за окладистую густую бороду. «Ну, пускай другие отходят, тебе-то как не стыдно отходить от церкви и от меня», – сказал Святейший и тут же троекратно с ним облобызался и надел на него архиерейский крест и панагию. Иподиаконы накинули на плечи прощеного владыки архиерейскую мантию. Архиепископ Иларион подал ему на блюде белый клобук.

Неизменно, всюду и везде, где появлялся Святейший, его сопровождал епископ Иларион. Всегда на патриарших богослужениях он выступал с проповедями, в которых часто касался актуальных церковных проблем.

Интересна в этом отношении его проповедь во время патриаршего служения в церкви Николы в Кадашах (в Замоскворечье). Эту проповедь он посвятил памяти недавно умершего настоятеля этого храма о. Николая Смирнова – популярного московского священника, известного тем, что он организовал у себя в храме всенародное пение, распустив певчих.

Нарисовав образ почившего пастыря, архиепископ стал говорить об истинном Христовом духовном обновлении, которое должно выражаться в непрестанном огненном горении, в моральном очищении, в тесной связи пастыря с народом.

«Если бы все пастыри были бы такими, как покойный о. Николай Смирнов, никакие живоцерковники были бы невозможны», – горячо воскликнул архиепископ. В конце своей речи он пламенно призывал пастырей стать вождями народа, который ждет от них слова правды, вдохновения и любви.

Между тем церковные дела шли своим чередом.

1 июля 1923 года появилось следующее воззвание патриарха:

«Божией милостью, Патриарх Московский и всея Руси архипастырям, пастырям и пасомым Православной Церкви Российской.

Возлюбленные отцы и братие, к вам обращаем мы слово в уповании, что оно найдет горячий отклик в сердцах ваших.

Тяжелое время переживает Православная Церковь. Появилось много разных групп с идеями «обновления церковного», о коих мы уже высказывали свое мнение в предыдущем нашем обращении к православному народу. Обновленцы эти, бессознательно или сознательно, толкают Православную Церковь к сектантству: вводят совершенно ненужные церковные реформы, отступая от канонов Православной Церкви. Никакие реформы, из принятых бывших Собором, мы одобрить не можем, за исключением нового церковного стиля и новой орфографии церковной книги, что мы и благословляем.

Наряду с этим, пользуясь происходящей у нас неурядицей в Церкви, Римский папа всячески стремится насаждать в Российской Православной Церкви католицизм, и при поддержке польских властей уже закрываются на территории Польши православные храмы, и многие из них превращены в костелы. Так, например, в одной Волынщине закрыто более трехсот церквей и оставлено всего лишь около пятидесяти.

Разные сектанты – баптисты, евангелисты и другие, как противники православию, также направляют все усилия, чтобы умалить значение Православной Церкви, привлечь на свою сторону православных людей. Всем им мы заявляем, что Церковь Православная не даст себя превратить в сектантские группы, и уповаем, что не отойдет она ни на шаг от своего учения.

Получив ныне возможность возобновить свою прерванную деятельность служения Святой Православной Церкви и сознавая свою провинность перед Советской властью и народом Российским, выразившуюся в ряде наших пассивных и активных антисоветских действий, как это сказано в обвинительном заключении Верховного Суда, т. е. в сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей, анафематствовании Советской власти, воззвании против Брестского мира и другие, мы, по долгу христианина и архипастыря, в сем каемся и скорбим о жертвах, получившихся в результате этой антисоветской политики.

По существу виноваты в этом не только мы, но и та среда, которая нас воспитала, и те злоумные люди, которые толкали нас на эти действия с самого начала существования Советской власти. Как враги трудового народа, они стремились свергнуть Советскую власть через нашу Церковь Православную, для чего меня, как главу последней, пытались использовать в этих целях.

Будучи бессильны побороть Советскую власть открыто и прямо, они хотели добиться ее уничтожения окольными путями, прибегая к Церкви и ее пастырям.

Сознавая свою провинность перед Советской властью, я желаю, чтобы так же поступили и те священнослужители, которые, забыв свой долг пастыря, вступили в совместные действия с врагами трудового народа православного – монархистами и белогвардейцами и одушевленные одним желанием с ними стремились свергнуть Советскую власть при помощи Церкви и для этого не чуждались даже вступить в ряды белых армий.

Как ни тяжело было сознаться в этом преступлении против трудового народа Российского и Советской власти, но мы должны сказать хотя и горькую, но истинную правду сию. Мы осуждаем теперь такие действия и заявляем, что Российская Православная Церковь аполитична и не желает быть ни «зеленой», ни «красной» церковью. Она должна быть и будет Единой Соборной Апостольской Церковью, и всякие попытки, с чьей бы то ни было стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены.

Исходя из этих соображений, Мы в апреле месяце 1922 года на соединенном заседании Священного Синода и Высшего Церковного Совета уже осудили заграничный Церковный Собор Карловацкий за попытку восстановить в России монархию из дома Романовых. Мы могли бы ограничиться этим осуждением владык, бывших на Соборе, во главе с Высокопреосвященным Антонием, митрополитом Киевским, если бы они раскаялись в своих поступках и прекратили свою деятельность в этом направлении, но нам сообщают, что не только не прекратили они своей деятельности, но еще более того ввергают Православную Церковь в политическую борьбу совместно с явными, проживающими в России и заграницей противниками народа русского, участниками разных монархических белогвардейских организаций, которые принесли стране немало несчастья и теперь не отказываются от своего намерения восстановить в

России монархию.

Пусть они хоть теперь смирятся и покаются перед народом Российским в своих содеянных преступлениях. Иначе придется вызывать преосвященных владык в Москву и просить Советскую власть о разрешении им

прибыть сюда.

Господь да умудрит всех нас искать каждому не своих сих, а правды

Божией и блага Святой Церкви.

Смиренный Тихон Патриарх Московский и всея Руси. 1 июля 1923 г.» (Петроградская правда, 1923, 12 июля.)

1 июля была опубликована также следующая инструкция наркома юстиции и наркомвнудела всем губисполкомам:

«При закрытии храмов президиумы губисполкомов должны принимать во внимание религиозные интересы верующих, их привычки и обычаи, статистические данные о количестве населения, пользующегося храмом, вместимости ближайших храмов и т. д.

Отправление культа, а так же произнесение проповедей допускается свободно, без какой-либо предварительной цензуры, также свободно функционируют молитвенные собрания и собрания, посвященные вопросам управления культовым имуществом и вопросам содержания храма.

Распространение и пропаганда буржуазных, анархических и антигосударственных учений под религиозным флагом, направленных против Советской власти, подлежит уголовному суду на общих основаниях.

Запрещается всем государственным учреждениям путем административного вмешательства поддерживать какой-либо культ в ущерб другим культам».

(Красная газета, 1923, 1 июля, вечерний выпуск).

Подчеркнутые слова были косвенной легализацией «тихоновской» церкви и представляли собой значительное отступление от принципов инструкции 1 июня 1923 г., которые настаивали на обязательной регистрации общин.

Читателю может показаться, что мы совершенно забыли об обновленческом движении, которое является основной темой нашей работы.

Действительно, у беспристрастного наблюдателя тех событий, которые происходили в середине 1923 года, может создаться впечатление, что обновленчество лопнуло в конце июня, как мыльный пузырь.

В первые дни июля никто уже не хотел слышать об обновленцах, и даже самые ярые приверженцы «Живой Церкви» боялись о ней говорить – обновленческих священников разъяренная толпа грубо выдворяла из храмов, нельзя было сказать ни одного слова против патриарха – всякого такого оратора немедленно прерывали негодующие крики, а иногда пускались в ход и кулаки. Растерянное обновленческое духовенство было совершенно дезорганизовано, уполномоченные ВЦС, благочинные, секретари комитетов и тому подобные обновленческие начальники (им же несть числа) только беспокойно переглядывались и пожимали плечами.

В прессе появились отклики на освобождение патриарха представителей различных течений. Официальный комментарий был выдержан в сухо корректном тоне:

«По поводу опубликованного вчера постановления Верховного Суда член президиума этого Суда т. Галкин заявил:

– Содержание под стражей было применено к бывш. патриарху Тихону ввиду его непрекращавшейся активной контрреволюционной деятельности. Нынешнее заявление Тихона о его лояльном отношении к Советской власти устраняет необходимость дальнейшего применения этой меры пресечения. Сейчас, когда я говорю эти слова, Тихон уже, вероятно, на свободе.

Постановление Верховного Суда, конечно, ничего не меняет в самом ходе дела Тихона, следствие по которому будет продолжаться своим чередом».

(Известия, 1923, 18 июня, № 142, с. 4.)

Отзыв Антонина отличается суровостью:

«Если бывший патриарх кается искренно в своей контрреволюционной деятельности, так он должен признать также и правильность приговоров Поместного Собора над собой. Если же он покается только перед гражданским судом, но по-прежнему будет считать себя патриархом и начнет священнослужительствовать, тогда для всех будет ясно, что его исповедь фальшива, неискренна».

Заявление В.Д.Красницкого отличалось уклончивостью. Красницкий намекал на возможность компромиссов и оставлял дверь для переговоров открытой.

«В опубликованном заявлении б. патриарха надо различать три вопроса, которые вместе с тем встают в настоящий момент перед сознанием церковного общества, – говорил Красницкий в беседе с сотрудником «Известий». – С гражданской и юридической точки зрения Тихон своим заявлением признает свою вину перед Советской властью, и, вследствие этого признания, гражданские власти признали возможным освободить его из-под стражи. Но этим самым еще ни в какой степени Тихон не реабилитируется и не восстанавливается в каких-либо правах.

С политической точки зрения заявление Тихона имеет большое значение в смысле ответа на те инсинуации, которые распространяются заграничной прессой относительно гонения на Православную Церковь со стороны Советской власти. О каком же гонении или преследовании может быть речь, если высший глава Православной Церкви, открыто признающий вину перед Советской властью, по его просьбе немедленно освобождается.

Наконец, в его заявлении есть еще церковно-общественная сторона. Церковный Собор текущего года предъявил б. патриарху Тихону определенное обвинение не политическое, а церковно-общественное. Обвинение в том, что он свой патриарший авторитет употребил вопреки своему долгу и, по собственному признанию, сделал орудием политической борьбы для заграничных контрреволюционеров. Этим он принес неисчерпаемый вред Русской Церкви. Эти обвинения совершенно справедливы. Их не отрицает и сам Тихон. Если это так, то, следовательно, справедливо и суровое постановление Собора о лишении его сана. Теперь перед Тихоном стоит великий долг – принести свое покаяние перед Церковью в том преступлении, которое он перед ней совершил. Как бывший архипастырь, Тихон во избежание колоссального церковного раскола должен иметь такое же мужество признания своей вины перед Церковью, какое он выказал в своем открытом признании своей вины перед Советской властью…

– Считаете ли вы возможным возобновление церковно-общественной деятельности для Тихона?

– Предсказывать что-либо в этой области я затрудняюсь, – ответил протопресвитер Красницкий, – но если он так же открыто признает свою вину перед церковью, раскается в ней, то я считаю вполне возможным соглашение обновленческой церкви с той старой церковью, которая придерживается еще течения, от которого Тихон определенно теперь отказался. Если такое соглашение не последует, то возможен церковный раскол, и тогда уже вина в этом расколе падает всецело на Тихона. В настоящее время происходит расслоение верующих, идет горячая борьба внутри приходов. Обновленческая церковь подняла церковные низы, и вот теперь происходит борьба верующих трудящихся с верующими собственниками. Если этой борьбе не будет положен конец открытым признанием Тихоном своей вины перед Церковью, то на него падет вся вина за раскол Церкви Русской».

В качестве курьеза можно упомянуть о хлестаковском выступлении В.Н.Львова.

«Зная характер Тихона, – с чисто хлестаковской развязностью заявил бывший обер-прокурор Святейшего Синода, – я убежден, что он написал свое письмо искренно и изложенное в письме соответствует действительности. Тихон – сын псаломщика, а известно, что дети псаломщиков всегда были в рядах русской радикальной общественности. (Откуда взял Львов, что патриарх Тихон – сын псаломщика, это тайна, которую он унес с собой в могилу. – Авт.). И эта традиция, и семейные воспоминания Тихона должны сделать его восприимчивым к влиянию обновленческих идей.

Я надеюсь, что эволюция Тихона не остановится на этом этапе, и если в добавление к опубликованному письму Тихон примкнет к обновленческому движению, то результаты такого шага будут иметь огромнейшее значение».

Примерно в этом же духе высказывался и А.И.Новиков. «Появление Тихона не было для нас неожиданностью, – говорил управляющий делами ВЦС. – А зная Тихона как верующего человека, мы были убеждены, что чувство христианского долга восторжествует над его политическими заблуждениями». (Известия, 1923, 29 июня, № 144, с. 1.)

Это снисходительное похлопывание по плечу патриарха в первый день его освобождения, когда было еще неизвестно, какую позицию он займет в отношении обновленчества, сменилось, однако, диким озлоблением, как только было напечатано первое воззвание патриарха, в котором он делает резкие выпады против обновленческого духовенства.

Все точки были поставлены над «I», все надежды на примирение патриарха с обновленцами лопнули.

В.Д.Красницкий экстренно созывает центральные комитеты группы «Живая Церковь» и СОДАЦа. Собрать, впрочем, удалось лишь обломки этих организаций: живоцерковный комитет явился лишь в половинном составе. Что же касается содацевцев, то от них остались лишь А.Новиков и А. Боярский, курсировавший в эти дни между Москвой и Питером.

Всего загадочнее было внезапное исчезновение А.И.Введенского, который застрял где-то в провинции и не подавал о себе ни слуху, ни духу. Впрочем, и сами содацевцы не очень желали его возвращения в Москву, считая его слишком одиозной личностью.

Так или иначе, представители «Живой Церкви» и СОДАЦа на этот раз быстро оформили создание «Единого тактического обновленческого фронта», приняв следующую резолюцию:

«Предложить всем обновленческим организациям групп «Живая Церковь» и СОДАЦ сосредоточить все свое внимание на ликвидации «тихоновщины», как организации политически-церковно-контрреволюционной.

Прекратить всякие взаимные публичные споры и обязать всех к взаимной и всемерной поддержке. В целях объединения работы обновленческих церковных групп на местах организовать объединенные собрания комитетов для предварительного обсуждения и решения спорных вопросов.

На епархиальных и благочиннических и всех публичных собраниях представители обновленческих церковных групп выступают объединение, соединенные списком, по одной программе». (Известия, 1923, 3 июля, с. 2.)

Увы! Фронт был прорван в первые же дни: ни одного собрания «Живой Церкви» и СОДАЦа не удалось даже собрать. Из провинции приходили панические донесения, свидетельствующие о полном развале обновленческой организации на местах. Красницкий экстренно посылал без конца в Одессу телеграфные приглашения митрополиту Евдокиму, избранному председателем ВЦС вместо Антонина, с просьбой поскорее приехать в Москву. Наконец было получено извещение от Евдокима о том, что 3 июля он выезжает в Москву.

4 июля В.Д.Красницкий и А.И.Новиков выехали встречать нового главу обновленческой церкви на Киевский вокзал. Однако, к их изумлению, он в Москву не прибыл. После отчаянных запросов Красницкого 7 июля пришло известие, что Евдоким выехал в Москву, но вернулся назад в Одессу «ввиду болезни».

Это было слишком даже для Красницкого. Кажется, первый раз в жизни он растерялся и выпустил руль из рук. «Не знаю! Не знаю! Не знаю!» – беспомощно отвечал он на все вопросы.

Действительно, стало ясно, что ВЦС не имеет никакого авторитета, что он представляет собой кучку случайных людей и не имеет в своей среде ни одного сколько-нибудь авторитетного человека.

Единственное, на что оказался способным ВЦС, это опубликовать в газетах еще одно воззвание, пропитанное бешеной злобой против патриарха:

«Когда в 1921 году постиг землю нашу неописуемый голод и когда стали поедать трупы и убивать друг друга на пищу себе, он, Тихон, издал призыв всемерно противодействовать сдаче церковных ценностей для спасения умирающих, угрожая лишением сана священнослужителям и отлучением от церкви мирянам, которые пойдут против его распоряжения, – исходили желчью и злобой члены ВЦС. – Его воззваниями и действиями наша православная церковь была втянута в гражданскую войну, и сотни и тысячи православных людей погибли во исполнение его указаний.

При проведении в жизнь декрета об отделении церкви от государства произошло 1414 кровавых столкновений – многое множество епископов, пресвитеров и мирян были расстреляны, погибли в тюрьмах и ссылках за участие в гражданской войне. Наконец, за один 1922 год за исполнение послания (?) б. патриарха Тихона по делу противодействия помощи голодающим было расстреляно 45 человек, в том числе Петроградский митрополит Вениамин, и осуждены на долгие годы тюремного заключения более 250 человек.

Привлеченный, наконец, к суду и лишенный возможности дальнейшего преступного управления церковью, в мае 1922 года он устранился от дел управления и согласился передать высшее церковное руководство другому лицу. Когда собранный в 1923 году новым Высшим Церковным Управлением Поместный Собор лишил его сана и монашества, а с другой стороны, когда гражданским судом он был обличен во всех своих преступлениях, он почувствовал наступление грозного часа расплаты за свои государственные преступления.

Трепеща за свою жизнь и стараясь удержаться на прежнем своем Церковном положении, он признался во всех своих государственных преступлениях, признался, что он сознательно и заведомо звал верующих на политические преступления и гражданскую войну и тем самым, спасая себя, предал всех, исполнявших его распоряжения…

Он, б. патриарх Тихон, говорит, что в числе членов Собора он узнал только 10–15 архиереев. Он спрашивает – где остальные? Пусть спросит совесть свою – они погибли, они устранены за исполнение распоряжений его. Кровь их и скорби их падут на него самого и его управление. Он говорит о 16 правиле Двукратного Константинопольского Собора, запрещающего поставлять новых епископов, вместо лишенных сана и чести епископской. Но сам-то он пусть вспомнит живого, разбитого теперь болезнью митрополита Макария, на место которого он сел и не подумал об этом правиле.

Он обвиняет современное обновленческое движение, ссылаясь на какого-то монархического писателя, высланного из Москвы за контрреволюционную пропаганду. Он обвиняет нас в христианском либерализме, в том, что у нас будто нет мучеников, обличителей, пророков, но он кого создал, он сам какое движение поднял, он какую пользу принес Церкви? Он действительно создал мучеников, действительно подвел под расстрел тысячи народа, действительно обагрил кровью землю Русскую, действительно весь облит слезами вдов и сирот, но эти кровь и слезы всецело падают на него и вопиют о Божией каре и Божием отомщении…

Верующие православные люди! Многие тысячи братии ваших б. патриарх Тихон, выполнявший волю своих советников, привел к расстрелу, к тюрьме, ссылке и разорению.

Те же люди окружают его и теперь. Тот же безвольный и преступный старик хочет вести вас и теперь.

Та же участь и те же слезы ожидают вас. Воззвание подписано:

Председательствующим епископом Георгием Добронравовым. Зам. председателя прот. В.Красницким.

Членами президиума: прот. П.Красотиным, протодиаконом С.Доб-ровым.

Управделами членом президиума мирянином Александром Новиковым».

(Правда, 1923, 8 июля, № 151, с. 3.)

Этот документ можно назвать лебединой песней Высшего Церковного Совета. Ни разу после этого Совет не собирался, а через несколько дней был и официально распущен. Это также последний документ, написанный и подписанный Красницким в качестве официального лица – после этого о нем услышала русская церковь только один раз, когда он через несколько месяцев опубликовал свое заявление на имя патриарха Тихона с просьбой принять его в общение с собой и с безоговорочным признанием его главой Русской Православной Церкви.

Для того чтобы лучше уяснить себе то положение, в котором очутилось тогда обновленчество, полезно перечитать очерки одного из журналистов того времени, которому удалось хорошо запечатлеть церковные настроения тех дней.