Текст книги "Расколотое небо"

Автор книги: Анатолий Сульянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Глава вторая

1

Они впервые встретились в училище, когда прибыли туда на вступительные акзамены. Геннадий Васеев приехал с берегов Волги и говорил окая, с типичным волжским акцентом; Николай Кочкин родился под Витебском, в Ушачском районе и выделялся копной ржаных, выгоревших волос («Уж не перекисью ли водорода обработал?» – пошутил Васеев); третьим был ленинградец Анатолий Сторожев – тихий, застенчивый паренек, поразивший ребят знанием древней истории и литературы. Каждый из них с детства мечтал о небе, страстно желал стать летчиком и не скрывал этого ни перед врачами, ни перед членами мандатной комиссии. Тревога за мечту о полетах – а мечта могла оборваться в любую минуту – сразу сблизила их, и они уже к концу первой недели были везде рядом: обменивались впечатлениями, делились наблюдениями и услышанным. Слухов было много: что повышены и без того жесткие требования медиков, что проверяют прошлое даже дедов и бабушек, что вопросы в экзаменационных билетах по основным предметам взяты из физико-математического института. Кочкин первым узнавал новости и спешил поделиться ими с товарищами:

– На сочинении в первой группе десять двоек!

Геннадий и Анатолий замирали с широко открытыми глазами и стояли молча до тех пор, пока тот же Кочкин не выхватывал из тумбочки учебники:

– Чего рты пооткрывали? Давайте повторять!

Экзамены они сдали успешно и, к общей радости, попали в один взвод. Жили интересно, изучали неизвестные им ранее аэродинамику и баллистику, зубрили по вечерам число Рейнольдса, формулы Жуковского, уравнение Бернулли. Времени почти не оставалось, а тут еще кроссы, упражнения на перекладине, прыжки через коня. Трудно было, но все, что требовалось знать, выучили и освоили, кроме физподготовки. Приходилось перед самым отбоем бежать на спортплощадку и виснуть на турнике. Когда же начальник физподготовки поставил возле казармы длинноногого коня и сказал, что все должны прыгать через него, Кочкин ойкнул и схватился за голову – в школе коня обходил за версту.

Васеев и Сторожев коня освоили быстро, Кочкину он не поддавался. Николай дальше других отходил от снаряда, словно готовился установить мировой рекорд по прыжкам, разбегался изо всех сил, устремляя взгляд на страшного «зверя», отчаянно размахивал руками. Но чем ближе становился снаряд, тем быстрее убывала уверенность; ему казалось, что конь приподнимается с земли, распрямляет ноги, выгибает спину, словно всем своим видом старается показать: смотри, какой я страшный и недоступный. Подбегая, Николай чувствовал, что сил для прыжка не хватит, что он непременно ударится низом живота о срез снаряда. Скорость замедлялась, Кочкин закрывал глаза, выбрасывал руки вперед, но, вместо того чтобы оттолкнуться, упирался ими и тяжело плюхался на гладкую спину коня.

Со всех сторон сыпались незлобивые подначки:

– Пришпорь, Коля, кобылку!

– Держись, а то понесет!

– Уздечку из рук не выпускай!

Кочкин краснел, стыдливо отворачивался и понуро шел к началу дорожки, чтобы еще и еще испытать позор бессилия.

Анатолий и Геннадий, как могли, поддерживали друга, показывали технику прыжка, но конь для Николая оставался таким же неприступным, как восьмикилометровая вершина Джомолунгма.

К назначенному сроку коня он так и не осилил. Начальник физподготовки спокойно сказал: «Двойка. Летать не будешь».

Оставалось несколько дней до начала полетов. Старшина эскадрильи, рябоватый, с бесцветными вытаращенными глазами, проблему «оседлания коня» решил по-своему: поставил перед входом в столовую. Кто прыгнул – заходи и ешь, кто нет – тренируйся на голодный желудок. Все курсанты, кроме Николая, прыгнули и поспешили к столам, на которых стояли миски с дымящимся вкусным борщом.

– Руки старайся опустить не на середину, – в который раз напутствовал друга Геннадий, – а на дальний конец снаряда. Представь, что нет никакого коня, есть только небольшая часть его и от этой части надо оттолкнуться руками.

Николай уныло слушал, в нем кипела злость и обида. «Другие смогли, а я нет… Надо, во что бы то ни стало надо! Летать же не дадут! Черт с ним, с обедом! Летать! Что я – хуже других? Это же настоящая трусость. А я не трус. Нет, нет!»

– Только один раз! – шутливо крикнул кто-то из курсантов. – Прыжок в стратосферу! Неповторимый и храбрый джигит Николай Кочкинадзе!

Разбег снова получился длинный, и всем показалось, что эта попытка тоже закончится неудачей: иссякнут силы до толчка.

– Руки, руки вперед! – крикнул Васеев.

Николай оттолкнулся изо всех сил, взметнулся вверх, услышал подбадривающий голос Геннадия, кинул взгляд вперед, на срез снаряда, и почувствовал, что летит.

Толчок был настолько сильным, что Кочкин пролетел через коня без помощи рук и тяжело опустился, больно ударившись пятками о твердую, высохшую за лето землю. Все еще не веря тому, что одолел неприступный снаряд, он ошалело обвел взглядом окруживших его курсантов, посмотрел на рябоватого старшину и, услышав громкий хохот, беззвучно рассмеялся сам и побежал в столовую.

Учебным винтомоторным самолетом друзья овладели за короткий срок.

Пришло время осваивать боевую реактивную машину, и учлеты не без волнения прибыли в учебный авиационный полк. В первое же воскресенье строем отправились на стадион болеть за полковую команду. Геннадий и Анатолий сразу сели на скамью, Николай же направился к группе девчат: «Пора установить контакты с местными жителями!»

Началась игра. Геннадий и Анатолий увлеченно смотрели на поле, радовались, когда кто-либо из игроков полковой команды прорывался на половину противника и с ходу бил по воротам. Они заметили, что чаще других это делал правый нападающий – крепко сложенный, подвижный игрок, на майке которого виднелась цифра «10». Геннадий поинтересовался у сидящих рядом механиков.

– Не знаете? Это же инструктор Петр Потапенко! – не без восхищения в голосе ответил один из них. – «Десятка»! И летает как бог, и в футбол играет лучше всех!

Механик наклонился к соседу, и Геннадий услышал, как он прошептал: «Новички, только прибыли».

Каково же было их изумление, когда на следующий день, во время разбивки по группам, они увидели перед собой вчерашнюю «десятку».

– Давайте знакомиться: Потапенко Петр Максимович. С сегодняшнего дня – ваш инструктор. – Капитан вынул блокнот и, называя фамилии, всматривался в лица, словно сверял биографические данные с действительным обликом каждого курсанта. Большие серые глаза его светились, будто он радовался новичкам; фуражка с голубым околышем, лихо сдвинутая на затылок, едва держалась, и Потапенко часто поправлял ее; лицо открытое, движения быстрые, размашистые.

Пожалуй, ни один офицер в авиационных училищах не вызывает столько внимания у курсантов, сколько летчик-инструктор, и если начинающий авиатор по-настоящему увлечен небом и с детства мечтает о полетах, он влюблен в инструктора. Каждый, кто страстно хочет стать летчиком, вверяет в руки инструктора и свою мечту, и свою судьбу.

Дни наземной подготовки пролетели незаметно. Ранним утром курсанты пришли на аэродром и сразу очутились в обстановке предполетной суматохи: одни подвозили длинные, похожие на сигары баллоны сжатого воздуха, другие протирали остекления машин, третья, усевшись в кабины, тренировались в выполнении разворота.

Потом приехали инструкторы, и курсанты, выстроившись у левых плоскостей самолетов, занялись предполетной подготовкой. Все было оговорено, постепенно умолкали голоса людей, двигатели спецмашин, стуки металла. Ждали начала полетов.

Раздался выстрел. Зеленая ракета пронзила прохладный воздух и с треском разорвалась на сгибе огромной светящейся дуги. Все вдруг пришло в движение: инструкторы и курсанты надевали парашюты и усаживались в кабины спарок, техники в последний раз обходили самолеты и постукивали длинными отвертками по лючкам, проверяя, надежно ли они закрыты, механики подключали к бортовым розеткам черные, похожие на извивающихся змей электрожгуты, зеленые автомобили с агрегатами запуска медленно передвигались вдоль стоянки…

Первые дни Васееву казалось, что эта, похожая на восточный базар толчея неуправляема и хаотична. Но стоило инженеру поднять сигнальные флажки, как все мгновенно останавливалось и замирало. С левого фланга, строго соблюдая очередность, один за другим выруливали самолеты, люди забирали легкие приставные лесенки и тяжелые инструментальные сумки и шли в технический «квадрат». Потом Геннадий понял, что каждый знал свое место, что любое передвижение по аэродрому регламентировано и определено. Его восхищали и точный, словно движение поездов метро, график выруливания и заруливания самолетов, и строго определенное время запуска двигателей, и четкость команд, подаваемых дежурным инженером. За внешней суматохой стояли организованность и исполнительность, железный ритм дисциплинировал людей, воспитывал в них так необходимые военному человеку точность и пунктуальность.

Геннадий первым сел в кабину спарки – двухместного учебного истребителя. Кочкин и Сторожев стояли рядом, на приставной лесенке, и помогали ему застегнуть замок парашютной системы, надеть широкие привязные ремни, подсоединить шнур шлемофона к бортовой радиостанции. Анатолий пытался подбодрить друга, но Потапенко, верный своей давней привычке не опекать учеников, сердито проворчал:

– Не мешайте – пусть побудет один, остынет, соберется с мыслями.

Он махнул рукой, показав, что пора им с Кочкиным сойти с лесенки, уступить место технику самолета. Тот бесцеремонно оттолкнул локтем Кочкина, медленно, словно нехотя, поднялся по ступенькам и наклонился в кабину.

Потапенко застегнул шлемофон и, как показалось Анатолию, не поднялся, а, взбежав по лесенке, вскочил в кабину, быстро привязался и крикнул:

– Подключить питание!

– Есть, питание! – отозвался механик, подсоединяя электрокабель агрегата запуска.

– К запуску!

– Есть, к запуску! – отозвался техник и, не спуская взгляда с Геннадия, стал помогать ему.

Накрепко привязанный к катапультному креслу, Геннадий вспотел от напряжения и кажущегося неудобства, замешкался с открытием топливного крана. Тут же сердито заурчала турбина. «Помпаж!» – успел подумать и потянул топливный кран. Рычание турбины уменьшилось, и он снова приоткрыл кран.

– Чего смыкаешь? – Техник сердито отвел руку курсанта и сам взялся за кран, но было уже поздно – голос турбины сначала сделался приглушенным, а потом и вовсе затих.

Геннадий растерянно посмотрел на строгого техника и в ожидании нахлобучки притих.

– Не торопитесь, Васеев, – услышал он голос Потапенко в шлемофоне. – Кран открывайте медленнее, не спешите брать на себя. Заурчала турбина – задержите. И не волнуйтесь – я тоже в первый раз не смог запустить двигатель.

Спокойный голос инструктора подбодрил Геннадия. Повторный запуск прошел благополучно, да и техник помог.

– Вот и научились, товарищ Васеев, мы с вами запускать двигатель! Не так уж и сложно. Правда? – Потапенко не дождался ответа и отпустил кнопку самолетного переговорного устройства – СПУ. Занятый включением различных тумблеров и фонарем кабины, Геннадий не успел ответить инструктору по СПУ, но как только подготовился к выруливанию, тут же нажал кнопку переговорного устройства и выпалил:

– Так точно!

Потапенко был доволен первыми действиями курсанта в кабине; услыхав его «так точно», улыбнулся. «Исполнительный паренек», – подумал он и взялся за ручку управления.

Пилотировал инструктор. Геннадий держался за управление неуверенно – все его внимание было сосредоточено на немногословном рассказе Потапенко.

На разбеге Васеев впервые почувствовал, как перегрузка прижала его к спинке катапультного сиденья. Вмиг отяжелели ноги и руки, голова непроизвольно коснулась заголовника, и он напрягся, чтобы противостоять ускорению. Но тело, казалось, потеряло способность к сопротивлению, и перегрузка вдавливала его в металлическую спинку сиденья, перехватывая дыхание и не давая возможности двигаться.

Толчки колес шасси о грунт стали мягче – машина обретала подъемную силу, Геннадий не успел заметить отрыва и, когда Потапенко потянул ручку на себя, задирая нос самолета, кинул взгляд вниз – земля удалялась с невероятной быстротой. Ему стало страшновато, под сердцем шевельнулся холодок.

Это не было страхом высоты или боязнью огромной скорости. Он опасался самого себя: сможет ли освоить и воспринять этот бешеный темп смены высот, скоростей, включения тумблеров, управление рвущейся ввысь машиной. «Смогу ли? Смогу ли?» – молотками стучало в висках.

Потапенко относился к курсантам ровно, как хороший учитель в классе, и если случалось, что в группе оказывался слабачок, то большая часть внимания отдавалась ему: инструктор подолгу оставался с ним в методическом городке или в кабине учебного истребителя. Геннадий не знал этого, боялся ошибиться и вызвать гнев учителя. А в гневе, знал он, не до чуткости и внимания. Ему не раз приходилось наблюдать вспышки зла у инструктора первоначального обучения, когда тот безжалостно распекал допустившего ошибку курсанта, и самому не раз доставалось от него. После такого внушения ребята долго ее могли собраться и войти в нормальный рабочий режим.

– Попробуй выполни разворот, – неожиданно услышал Геннадий и непроизвольно сжал ручку управления. «Разворот… Разворот… Увеличить крен, нажать педаль, проверить положение капота по горизонту». Он ввел машину в разворот, старательно двинул ручкой и педалью, посмотрел на горизонт и ужаснулся – нос самолета опустился ниже линии горизонта. Машина скользила к земле. Рванул ручку управления на себя и заметил, как стрелка высотомера поползла вниз. Одна ошибка следовала за другой. Пока выводил самолет из снижения, возросла скорость. Установленный инструктором режим горизонтального полета был грубо нарушен.

– Мы в спирали. Сначала уберите крен. – Голос Потапенко в шлемофоне подстегнул его, теплая ручка шатнулась против крена. – Выводим из снижения. – Ручка управления двинулась к груди. – А теперь разворачиваемся домой. Видишь аэродром?

Геннадий осмотрелся, но аэродрома не увидел.

– Ничего, это бывает. На реактивной машине уходишь далеко. Старайся запомнить все развороты, тогда будешь знать примерное направление на аэродром. – Потапенко развернул машину и передал по СПУ: – Подвернись влево и топай домой. Не спеши, но поторапливайся, как в авиации говорят, – усмехнулся он, заметив, как Васеев от излишней спешки пытался сразу, одним движением развернуть самолет на заданный курс.

Геннадий не успевал воспринимать и осмысливать навалившиеся на него обязанности по пилотированию и управлению сложными бортовыми системами. Оставшуюся часть полета он старался не «зажимать» управления и скрупулезно выполнял указания инструктора.

– Шасси… Закрылки… Обороты. Подтягиваем… Сруливаем…

Подавленный своим неумением и растерянностью перед ошеломляюще быстрой сменой различных этапов полета, перед многоцветными рычагами, кранами, кнопками кабины, Васеев едва поднялся с сиденья, медленно ступил на приставную лесенку и, поддерживаемый Анатолием и Николаем, сошел на землю. Вздрагивали мышцы рук, с лица исчез румянец, ноги стали чужими. Он ждал разноса за весь так неудачно сложившийся первый, а теперь, может, и последний полет, но Потапенко лишь коротко бросил:

– Отдыхайте. Подумайте над своими ошибками.

И направился в сторону «квадрата», обозначенного по углам скамьями и прикрытого сверху выгоревшим брезентом. Геннадий проводил взглядом инструктора, отошел к консоли и, раскинув руки, словно хотел обнять машину, бессильно опустил их на полированную поверхность крыла. «Отлетался, – думал он. – Ну что ж, поклонимся авиации и махнем в тайгу. Или еще куда-нибудь подальше. Видно, не каждый способен научиться летать на реактивном истребителе».

– Ну чего, чего ты, Гена? Оглох после полета? – Анатолий тормошил его, дергая за рукав комбинезона. – Мне лететь, скажи, как и что. Инструктор в воздухе сильно ругается?

Терзаемый обидой на самого себя, Геннадий не слышал ни оглушительных раскатов мощных двигателей, ни громких команд на заправочной линии, ни тем более голоса Анатолия. Вот так, брат! Это тебе не винтомоторный самолет «времен Очакова и покоренья Крыма», а реактивная машина. В ней шевелиться надо. И мозгами шевелить. Как это Потапенко сказал? «Отдыхайте».

– Гена! Что с тобой?

Слова донеслись издалека, словно из-под земли. Васеев невидяще посмотрел на Анатолия, провел рукой по лицу, тряхнул головой. Растягивая слова, негромко проговорил:

– Это, братцы, не самолет, а бешеный мустанг! На разбеге подхватил и понес, и понес! Я ничего не успевал делать. Аэродром потерял, куда уж дальше! Смотри в оба, иначе этот жеребец на край света унесет. – Он вяло опустил руки, задержал взгляд на Кочкине, заправлявшем топливные баки, присел на придвинутый Анатолием парашют.

– Инструктор-то как? Кричал? – не унимался Сторожев. – Ругался?

– Не-а. Спокойный он в воздухе. Инструктор – что надо.

– Вот и отлично! Чего же ты испугался?

– Не только от инструктора зависит, а и от самого. А сам-то… Да я просто не успевал за всем уследить.

Сглотнув подступивший жесткий комок, Геннадий отвернулся, долго смотрел на застывшего в раскаленном небе жаворонка. Заметив подходившего Потапенко, поднялся и отошел за высокий хвост самолета. Затем, покачиваясь, медленно пошел к зеленому кустарнику. Перешагнул канаву, раздвинул кусты, пролез между ними в глубь подступившего к аэродрому перелеска, выбрался на пахнущую мятой полянку и упал, закрыв лицо руками…

Сторожев едва отыскал его после окончания полетов, когда надо было протирать машину, мыть колеса, набивать масленки смазкой. Хорошо, техник заметил, как Васеев скрылся в кустарнике, подсказал, где искать.

– Вставай, вставай! – тормошил Анатолий друга. – Хватит киснуть. Я тоже слетал неважно. Давай лучше все обмозгуем как следует.

Геннадий нехотя поднялся, отряхнул комбинезон, и они медленно зашагали на стоянку, думая о своем первом полете на реактивном учебно-тренировочном истребителе УТИ МиГ-15.

Вечером, когда спал дневной зной, летная группа собралась в методическом городке, обсаженном со всех сторон широкопалыми кленами и густыми кустами сирени и жимолости. Здесь было тихо, говорили, чтобы не мешать другим, вполголоса. Геннадий сидел на краю скамьи и внимательно слушал неторопливый рассказ инструктора, следил за его жестами, всматривался в макет приборов, поставленный у небольшой классной доски, на которой Потапенко изобразил схему переноса внимания на взлете. Значит, вот в чем дело: нужно учиться распределять и переключать внимание. Чтобы действовать не задумываясь, автоматически. Но автоматизм – дело наживное, он дастся практикой, тренировками, полетами… Значит, еще не все потеряно?!

Вопросы Потапенко задавал редко, больше говорил сам – просто, понятно, обстоятельно.

После сигнала о завершении предварительной подготовки курсанты с инструктором направились в класс тренажеров.

2

Ребята не знали, что после полетов их инструктор, обдавшись холодной колодезной водой, помчался на стадион и вместо отведенного распорядком дня короткого отдыха допоздна носился с футболистами районной команды по футбольному полю. Лишь за несколько минут до разбора полетов Потапенко переоделся и побежал в класс, опоздав к началу занятий, за что получил очередное внушение от строгого командира эскадрильи подполковника Фурсы.

Торопясь в методический городок, Петр Максимович воспроизводил в памяти наблюдения и выводы, вынесенные с полетов. Разные ребята, но объема внимания не хватает у всех, нужны тренировки. Кочкин все схватывает на лету, ручку управления держит твердо, после показа разворот выполнил коряво, но самостоятельно. Машину чувствует, будто летал не раз, в воздухе держится молодцом, полет проанализировал правильно, все отклонения заметил. Подвижный, на замечания реагирует верно. С этим будет полегче. А вот с Васеевым, похоже, придется повозиться. Запуск сорвал из-за спешки. Старается чересчур. Не успевает выполнить все действия в кабине, ждет подсказки, боится ошибиться. Этому – тренироваться и тренироваться. Но не беда, справится. На земле строг, хорошо знает аэродинамику и самолет. Толя Сторожев другого склада характера. Отвечать не торопится. Медлителен, но точен в движениях. Уверен в себе и в своих возможностях. Начитан. Обидчив. На шутки Кочкина краснеет. Стесняется похвалы. Интересно, что кроме полетов связывает эту троицу?

В классе тренажеров в кабину Потапенко первым усадил Геннадия и стал рядом. Он скоро убедился, что Васеев теоретически хорошо знает порядок распределения внимания на всех этапах полета, и перешел к тренировкам.

Кочкин и Сторожев «слетали» удачно, и Потапенко разрешил им идти на спортплощадку; Васеев же долго оставался наедине с инструктором, то тренируясь в кабине, то подробно анализируя «полет» у огромной классной доски, испещренной формулами подъемной силы, тяги двигателя, рисунками взаимодействия сил на развороте.

– Не старайся охватить все сразу, – советовал Потапенко. – Раздели каждый этап полета на части и тренируй внимание последовательно, как в реальном полете. – Заметив испарину на лице курсанта, спросил: – Устал?

– Есть немного, – признался Геннадий.

– Тогда на сегодня конец! Иди на спортплощадку. – Потапенко показалось в полете, что на Васеева сильно подействовала смена перегрузок. – Потренируй вестибулярный аппарат. – Он наклонился в поясе, закрыл глаза и принялся вращаться то в одну, то в другую сторону. – Раз двадцать влево и столько же право. Понял? Довести до пятидесяти.

Геннадий согласно кивнул, выскочил из ярко освещенного класса и остановился – темнота стеной встала на пути. Дождался, пока привыкли глаза, и поспешил на спортивную площадку. Возле турника снял ремень, пилотку, унял дыхание и, подскочив, ухватился за прохладную перекладину. Яростно, на одном дыхании выполнил два комплекса подряд, соскочил на землю, наклонился в поясе и принялся раскручиваться, мысленно отсчитывая витки. Сбившись со счету, отошел и бессильно сел на мокрую от росы траву.