Текст книги "Расколотое небо"

Автор книги: Анатолий Сульянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

6

В госпитале генерал Кремнев и полковник Сосновцев появились сразу после обхода врачей.

Услышав знакомый голос, Геннадий насторожился. У входа в палату стояли командир дивизии и начальник политотдела. Их приезд был для него полной неожиданностью. Как только Кремнев и Сосновцев вошли в комнату, он попытался встать, выпростав из-под одеяла здоровую ногу, но тут же услышал предостерегающий голос генерала:

– Лежите, лежите!

Кремнев подошел к кровати, наклонился над Васеевым и осторожно пожал ему руку.

– Ну, теперь здравствуйте!

Поздоровался и Сосновцев. Оба присели.

Геннадий снова, в который раз, рассказал об аварии.

Комдив дотошно выспрашивал подробности. Он отвечал, а сам с нетерпением ждал паузы, чтобы начать разговор о весне сорок пятого. Ждал и боялся: а вдруг ошибка? А вдруг не тот Кремнев?

– Товарищ генерал, – волнуясь, спросил он. – Вам знакома такая фамилия: Устякин? Устякин Иван Макарович?

Геннадий выжидательно посмотрел на Кремнева. Заметил, как сузились глаза генерала, словно тот напряг память.

– Постой, постой, – потирая виски, проговорил Кремнев. – Устякин… Устякин… Да, да, припоминаю. Был у нас в полку механик Устякин. Ходил всегда в начищенных до блеска сапогах. Да, помню его отчетливо. Ванюшей звали, точно. А откуда вам Устякин известен?

– Извините, товарищ генерал, но я боялся ошибиться. Вы же знамя спасли! – Геннадий приподнялся на локтях, всматриваясь в сосредоточенное лицо комдива. – Я был у шефов на вагоноремонтном заводе и встретил там бригадира Устякина. Он рассказал мне о том, как лейтенант Кремнев спас знамя полка.

Лицо Кремнева начало розоветь. В глазах вспыхнули искорки. Медленно, словно превозмогая боль, он встал и подошел к окну.

– Давно это было.

– Что же это ты, Владимир Петрович, так? Столько лет вместе работаем, а не рассказал! – Сосновцев подошел к Кремневу. – Нехорошо. Ей-ей, нехорошо.

– Стоит ли ворошить то, что пережил? В том ночном бою я столько товарищей потерял…

…Война вступила на территорию Германии. Наши войска, взломав сильно укрепленную оборону немцев, частью сил вырвались далеко вперед. Среди передовых дивизий оказался гвардейский истребительный полк.

О том, что полк был на острие клина, рвавшего глубоко эшелонированные укрепления врага, знали немногие, и командир укрепил БАО – батальон аэродромного обеспечения – сводным отрядом механиков, мотористов и оружейников, собранных из эскадрилий. Днем рыли траншеи, восстанавливали блиндажи, ночью несли охрану аэродрома, стоянок самолетов, штаба и казарм.

Рядом с командиром полка неотступно находился лейтенант Владимир Кремнев – в ту далекую пору совсем еще юноша, с ямочками на щеках и застенчивым взглядом. В полк Володя прибыл недавно, но уже дважды награждался орденами за сбитые в воздухе гитлеровские самолеты. Своей дерзостью и решительностью в бою Кремнев быстро завоевал среди летчиков авторитет, и командир взял его к себе ведомым.

В тот день после четырех вылетов на прикрытие наземных войск летчики отправились на отдых. На стоянках остались механики. Они заправляли машины бензином, укладывали боеприпасы в патронные ящики, проверяли оружие, когда внезапно, ведя суматошную стрельбу, на аэродром ворвались два гитлеровских бронетранспортера. Как потом выяснилось, это была разведка пробивавшихся из окружения немцев. Дивизия при танках и бронетранспортерах рвалась на соединение с войсками, оборонявшими дальние подступы к Берлину.

Истребительный полк и БАО подняли по тревоге. Техники, механики, шоферы заняли круговую оборону. Винтовки, несколько автоматов, два станковых пулемета, гранаты – вот и все, чем они были вооружены.

Мало кто мог предположить, что трем сотням людей придется принять бой с механизированной, хорошо вооруженной частью противника. Обычно авиационные полки дислоцировались позади линии фронта, и у авиаторов постепенно сложилось мнение, что воевать с наземными частями противника им не придется, а потому к стрелковому оружию особого уважения они не испытывали. Да и по-настоящему организовать наземный бой никто из авиационных командиров не мог – они свои задачи решали в воздухе.

После полуночи немцы подошли к аэродрому основными силами и завязали перестрелку, чтобы выяснить, что представляет собой русская часть. Они обошли дальний край аэродрома, перерезали окаймляющую его с одной стороны шоссейную дорогу, подожгли временный бензосклад и, осветив посадочную полосу ракетами, атаковали стоянку. Вспыхнул крайний «лавочкин». Огненные трассы, яркие ракеты, сполохи огня горевшего бензосклада рвали ночное небо. Летчики были в ярости. В воздухе уцелели, а на земле погибнут от пули немецкого автоматчика…

Руководил боем командир полка. Он приказал поставить самолеты на козелки. Когда на бетонку выползли танки и бронетранспортеры, летчики открыли огонь прямой наводкой из бортовых пушек и пулеметов. Техники вручную разворачивали самолеты в нужную сторону.

Рез моторов, стук авиационных пушек, выстрелы орудий немецких танков, очереди автоматов, крики раненых – все слилось в сплошной гул. Командир видел, как отчаянно бьются его люди, как гибнут возле истребителей, как неумело бросают гранаты под надвигающиеся танки и бронетранспортеры, и чувствовал, что опасность приближается к штабу. А главное в штабе – знамя полка и документы. Документы можно сжечь, и он уже дал команду начальнику штаба. Но знамя…

– Лейтенанта Кремнева ко мне. Срочно!

Лейтенант вбежал, вскинул руку к фуражке.

– Отставить! Плохи, Володя, наши дела. Слушай задание! Бери знамя полка, – командир протянул лейтенанту свернутое вчетверо полотнище, – бегом на стоянку, садись в самолет и жди зеленой ракеты из окна штаба. Может, до рассвета продержимся. Знаю, ты ночью не летал… После взлета иди на соседний аэродром, побарражируй до рассвета, сядешь там и расскажешь о случившемся. – Командир обнял лейтенанта. – Иди!

На стоянке механики помогли спрятать на груди знамя, усадили в самолет.

На востоке заалела тонкая полоска зари. Вспыхнула и рассыпалась по темному небосводу зеленая ракета. «Взлечу!» – облегченно подумал Кремнев и запустил мотор.

На большой скорости он вырулил на взлетную полосу и дал полный газ. Привычных дневных ориентиров не было видно, и в начавшей сереть темноте лейтенант едва удержал на полосе рвущийся «лавочкин». Машина могла соскочить с бетонки, скапотировать, и он до боли в глазах всматривался в узкую полоску горизонта, мгновенно исправляя малейшее отклонение.

Стук шасси о бетонку становился мягче – крылья обретали подъемную силу. Кремнев поддержал ручку управления на себя и ощутил, как машина, будто оставив лишний груз на земле, стала легче и послушнее. Оторвавшись, Кремнев убрал шасси, потянул ручку управления на себя, стараясь быстрее набрать высоту и уйти из зоны обстрела.

На высоте было светлее. Кремнев обрадовался – стало легче ориентироваться в пространстве. «Теперь все в порядке, – облегченно подумал он. – Возьму курс на аэродром соседей, пока долечу – рассветет. Тогда и на посадку заходить можно». Подумал и тут же почувствовал резкую обжигающую боль в боку и ноге. Левой рукой потрогал бок. Пальцы коснулись повлажневшей гимнастерки. С тревогой подумал: «Ранен. В сапоге тоже кровь. Смогу ли управлять?» Попытался нажать на педаль – нога не слушалась, боль стала резче. Здоровую ногу засунул поглубже, под самый обрез ремешка педали руля поворота. Пока летел, думал только об одном: скорее бы добраться до соседей. Ведь в любую секунду может выскочить неожиданно «мессер» или «фоккер» и ударить из всех точек. Вспыхнут бензобаки – успей за борт, иначе огненный ком – и все.

За свою недолгую службу в авиации лейтенант Кремнев нередко видел и еще больше слышал о подвигах летчиков, которые выполняли боевые задания на пределе возможностей человека и техники. Еще в авиашколе он узнал о летчике, который сел в тылу противника и спас командира, совершившего вынужденную посадку на подбитом самолете. Полгода назад на его глазах раненый летчик на изуродованной противником полууправляемой машине тянул изо всех сил на свой аэродром. Дотянул… Дотянет и он.

Кремнев отстегнул привязные ремни, потрогал знамя, словно убеждаясь, что оно, как и раньше, на груди, и огляделся. В разреженной скупым утренним светом темноте самолетов не было видно. Осмелев, он принялся отыскивать взглядом аэродром соседей.

Серая полоска бетонки не появлялась. Кремнев почувствовал, что даже малейшее движение вызывает нестерпимую боль. Крови в сапоге прибывало. Он ощутил озноб и, чтобы унять дрожь, сцепил зубы. Стало страшно – а вдруг потеряет сознание? Надо держать себя в руках. Не распускаться. Думать о полете.

Слабость все больше овладевала им. В кабине почему-то стало теплее, и от этого тепла хотелось забыться и уснуть. Глаза медленно заволакивало пеленой тумана. Угасал звук мотора, словно мотор не только тянул самолет, но и поддерживал в нем, лейтенанте Кремневе, жизнь.

Уже теряя сознание, он увидел, как перед капотом появилась серая полоска бетонки. Сбавил обороты мотора, выпустил шасси и посадочные щитки и направил самолет в торец посадочной полосы. «Не потерять из виду, держаться за бетонку взглядом!» – потребовал он от себя, теряя ненужную теперь высоту. Кто-то запрашивал его по радио, но он почти не слышал голоса, будто шлемофон начисто поглощал все звуки.

Земля надвигалась большим темным пятном. Кремнев следил за ее приближением и медленно выравнивал машину. Ручку управления подбирал к груди осторожно, едва заметными движениями. Услышав толчок шасси о бетонку, обессиленно закрыл глаза…

– Вот, пожалуй, и все, – со вздохом проговорил Кремнев. – Многих летчиков и механиков полк потерял. Мне потом рассказывали, что с рассветом в воздух поднялись два полка наших штурмовиков и буквально в считанные минуты сожгли почти все танки и бронетранспортеры и разогнали гитлеровскую мотопехоту. – Он помолчал какое-то время и глухо произнес: – Так и закончилась для меня война. Тем самым полетом. А к Устякину обязательно съездим. Вдвоем с вами. Как только выздоровеете.

Васеев хотел было про отца сказать, да постеснялся. Вот поедут на завод, тогда все и прояснится. Спросил о переучивании:

– Как в полку дела, товарищ генерал? Ребята пишут, на новую систему перешли.

– Перешли, – уклончиво ответил Кремнев. – Будем еще думать над этим. Мне говорили, что вы за сокращение сроков, так?

– Полковник Махов убедительно рассказал о необходимости быстрее провести испытания, и я высказался «за». А что? – Геннадий замялся. – Обо мне говорили?

– Нет-нет! – успокоил его Кремнев. – Это я для себя, чтобы знать ваше мнение. Выздоравливайте и – на аэродром.

– Гимнастикой побольше занимайтесь, – наклонился над кроватью Сосновцев, – не давайте ослабнуть мышцам. О ранке не думайте, закроется, никуда не денется… Желаю быстрого выздоровления!

– Вот это генерал! – восхищенно сказал танкист, когда Кремнев и Сосновцев вышли из палаты. – Скромность-то какая! Нет, ты только подумай: на глазах у немцев взлетел! Под огнем!

– Ночью, – добавил Васеев. – Сейчас, прежде чем вылететь ночью, на учебной машине обучают, а он впервые в жизни на истребителе смог взлететь. Он и сейчас летает в любую погоду, – с гордостью произнес Васеев. – В воздушном бою в хвост с первой атаки заходит. Осенью проверял у меня технику пилотирования.

– Ну и как?

– Нормально. Пять баллов. Но я не об оценке. Комдив крутанул боевой разворот по-фронтовому, через плечо, на предельных углах. Окажись в воздухе противник, мы бы тут же вышли на рубеж атаки.

В дверь постучали. Вошла дежурная сестра, сказала, что танкиста вызывает начальник отделения. Васеев остался один. Лежал, закрыв глаза, пытаясь воссоздать услышанную от командира дивизии картину необычного ночного боя. Техники разворачивали поднятые на козелки «лавочкины»… Гитлеровские танки ползли по аэродрому… Летчики вели огонь прямой наводкой из бортового оружия… «А ведь они были не старше, чем я, – подумал он. – Отцу было всего двадцать два… Погибли – и победили! И я должен победить, иначе грош мне цена в базарный день. Иначе не летчик я, не истребитель, а так… одно недоразумение…»

Вечером приехал Северин, договорился с врачами и забрал Васеева в полк.

7

Рано утром Геннадий и Анатолий направились на стоянку, в конце которой возле опушки леса виднелись высокие металлические мачты. Геннадий шел бодро, едва прихрамывая. О ноге не думал, торопился быстрее увидеть тренажер.

Мачты стояли прочно, на бетонном основании. Двое механиков устанавливали лебедку.

– Задержка вышла, – стараясь смягчить ошибки в расчетах Геннадия, пояснил Сторожев. – По твоим чертежам и схемам можно было обойтись ручной лебедкой, но, когда ее смонтировали и начали пробные тренажи, выяснилось, что много времени уходит на подъем. Нужна электрическая лебедка с дистанционным управлением: нажал кнопку – и макет предельной дальности опустится на землю, а макет зоны захвата поднимается наверх.

Геннадий слушал и радостно глядел на тренажер. «Добротно все сделано, – думал он. – И ферма прочно сварена, и мачты будто вросли в бетон. Не раз спасибо Устякину скажешь и Анатолию тоже».

– Спасибо, Толич. Не думал, что так хорошо получится. Молодцы.

Геннадий по-хозяйски ходил вокруг площадки, рассматривал крепления макетов и лебедки к металлическим опорам, трогал густо покрытые смазкой стальные тросы.

Ему нравилась и чистая работа сварщиков – швы тонкие, словно по линейке, и слесарей – болты и гайки большого диаметра, с хорошим подходом, ослабнут – сразу заметно будет, подходи и затягивай.

– Когда же ты успевал и летать, и летчиков звена готовить, и эту махину ставить? – спросил Геннадий.

– Успевал, – уклончиво ответил Анатолий. – Вечерами и в выходные дни. Тут и Северин не раз бывал, а он, знаешь, один не приходит: то слесарей приведет, то сварщиков, а когда монтаж начал, начальника ТЭЧ прислал.

– Что же теперь не ладится?

– Вибрация появилась. Особенно наверху.

– Не выяснили причину?

– Инженеры говорят, из-за больших оборотов электромотора лебедки. Вот и пришлось ставить редуктор. – Анатолий вынул из планшета тетрадь в коричневом переплете и отдал ее Геннадию. – Держи свое творение. Черный удивлялся: неужели, говорит, это все Васеев рассчитал и вычертил? Правда, кое-что пришлось уточнить, особенно когда ручную лебедку заменили электрической. Теперь сам командуй.

Мимо проехал на велосипеде Мажуга и, не поздоровавшись, свернул по дороге в ТЭЧ.

– Чего это он косится? – спросил Геннадий, глядя в спину техника.

– Было дело, поговорили. Я тогда не стал тебе рассказывать.

– Когда?

– В день тренажера по вертолету.

– Не тяни, Толич! О чем разговор был?

Анатолий тихо проговорил:

– О Шуре.

В первые дни Анатолию казалось, что боль в сердце утихла и Шурочка отодвинулась куда-то вдаль. Но прошла неделя, и тоска по ней разгорелась еще сильнее. Спасали полеты, служебные хлопоты и площадка тренажера.

– Говори! – попросил Геннадий.

– Зачем? Не знаешь ты эту сволочь? Ну, вывернул он на нее ведро помоев… так я ж ничего иного не ждал. Военная служба – и по морде не надаешь. – Анатолии вздохнул.

– Не отчаивайся, Толич. Собака лает – ветер носит. Действуй так, как велит сердце. – Геннадий обнял друга и, усадив его на пустой ящик, лег рядом в густую, пахучую траву. Какое-то время молчал, но, заметив на лице Сторожева озабоченность и грусть, повел разговор о том, что больше всего волновало обоих, – о полетах.

Вместе с механиками с утра и до темноты Геннадий трудился на тренажере. Работа по отладке подъемника захватила его. О больной ноге вспоминал, когда взлетающие самолеты с грохотом проносились над головой. Тогда тоска по небу снова охватывала его. И еще он думал о незаживающей ранке, когда поздним вечером возвращался домой, снимал ботинок и мокрый от сукровицы носок…

В конце недели были закончены наладочные работы, и Геннадий вместе с инженером Черным несколько раз опробовал подъем и спуск макетов. Тренажер действовал надежно.

– На таком тренажере, старик, медведя перехвату научить можно! – разглагольствовал Кочкин, вылезая из кабины. – Все ясно и понятно. Главное – как в реальном полете, дальность меняется. Поднял макет размером побольше – сблизился, значит, цель виднее. Поздравляю, старик! В тебе что-то от инженера-конструктора есть.

Николай пожал Геннадию руку и непроизвольно вытянулся – из подъехавшего газика вышли генерал Кремнев, Горегляд, Северин и Брызгалин. Стоявшие возле самолета летчики и техники приложили руки к околышам фуражек. Кремнев поздоровался с каждым, задержал руку Геннадия.

– Показывайте свое творение, товарищ Васеев. Говорят, вы сконструировали чудо века. – Он взглянул на Северина и улыбнулся.

– Садитесь, товарищ генерал, в кабину, – предложил Геннадий и поднялся на стремянку.

Кремнев удобно уселся в катапультном кресле, осмотрел кабину, включил прицел и наклонился к экрану. Вращая ручку антенны, отыскал цель, отрегулировал яркость и, как только Васеев поднял большой макет, без особого труда произвел захват, а вслед за ним и учебное уничтожение цели.

– Отличный тренажер! Пять баллов! – одобрительно сказал Кремнев. – Молодому пилоту все будет ясно и понятно после двух-трех тренировок. – Генерал вылез из кабины и пожал руку Васееву. – Замечательно! Может, ошибаюсь? Попросим заместителя по летной подготовке проверить.

Брызгалин степенно сел в кабину, включил прицел, дважды произвел обнаружения и захваты, подолгу выдерживая аппаратуру на максимальном режиме работы. Тренажер действовал безотказно. Брызгалин выключил электропитание и сошел на землю.

– Ну как? – поинтересовался Кремнев.

– В общем-то работает. Но обнаружение и захват производится в упрощенных условиях, товарищ генерал. Все очень статично. В полете другая обстановка, – сказал Брызгалин.

– Тренаж происходит действительно несколько статично, в одном из вариантов перехвата, – пояснил Геннадий. – Но на самом сложном этапе.

– А почему вы отказались от применения вертолета?

– Хлопотно, товарищ командир, – ответил Горегляд. – Ресурсом вертолета мы ограничены, а здесь, – он показал рукой в сторону мачт и подвешенного макета, – почти никаких затрат: ни моторесурса, ни топлива, и экипаж лишний раз не поднимаем в воздух.

– А мачты, макеты, лебедка?

– Неликвиды у шефов стоят недорого.

– Хорошо. А что, если во время оперирования, – Кремнев постучал по коку прицела, – помехи ввести?

– Мы с майором Черным уже думали, товарищ генерал. – Геннадий бросил взгляд на старшего инженера полка. – Он дал задание разработать имитатор помех.

– И отлично! – Кремнев повернулся к Брызгалину. – Запускай двигатели, включай помехи – вот вам конец статики и начало динамики! Пять баллов! Как, Степан Тарасович?

– Согласен. Самая настоящая имитация перехвата в сложных условиях, – ответил Горегляд.

– Подводим итог. Тренажер утверждается. Приступайте к тренировкам. – Взял Геннадия за локоть, отвел в сторону: – Я обещал подъехать к Устякину. Вы проводите?

– Поеду.

– Тогда в машину!

Кремнев попрощался с офицерами, напомнил Горегляду о предстоящем разговоре со штабом округа и открыл дверцу газика.

– Садитесь.

Васеев не знал, что, прилетев в полк и покончив с делами, Кремнев долго расспрашивал Горегляда и Северина о его здоровье, что и поездка к Устякину была затеяна, чтобы помочь ему встряхнуться, обрести веру в себя.

Глава седьмая

1

Контроль за выполнением директивы о переходе на «поточный метод полетов» был возложен на Махова. Он собрал руководителей полка, начертил на классной доске схему распределения летных смен между эскадрильями и подробно объяснил суть нововведения:

– В понедельник и вторник летает днем эскадрилья Пургина, ночью – Редников, среда – Пургин переходит на ночь, четверг – Редников летает днем, Пургин идет на ночь и так далее. В субботу предварительная подготовка людей и техники, в воскресенье доделываете то, что не успели за неделю. ПМП дает возможность полностью использовать самолеты и особенно спарки, которые работают пять летных дней. – На слове «полностью» Махов сделал акцент, выдержал паузу. – От техники мы берем все ее возможности!

– А когда же проводить политическую подготовку, занятия по тактике и технике, партийные и комсомольские собрания, углубленные осмотры самолетов и двигателей? – недоумевая, спросил Редников.

– А пристрелку пушек и списывание девиации?

– Люди тоже не железные…

Махов поднял руку:

– Я ждал этих вопросов. Отвечаю: время для всего этого изыскивайте сами! Главное – полеты! А полеты – это налет часов. А налет – это сокращение сроков испытаний – задача государственной важности.

По классу пополз недовольный шепот, люди задвигали стульями, зашевелились, доставая из планшетов рабочие тетради с вычерченными графиками и расчетами.

– Хватит базарить! В конце концов это – приказ! – крикнул Махов и с укоризной посмотрел на Горегляда: «Вот оно, твое воспитание. Цыганский торг, а не служебное совещание!» Пусть пошумят. Теперь никуда не денутся. Директиву надо выполнять. Хотят или не хотят – теперь это не имеет значения.

Горегляд сидел молча, обхватив голову руками. Это же настоящий аврал. Люди видят. Нельзя же их, опытных командиров, политработников, инженеров, считать за дошколят: сделай или в угол пойдешь.

– Раз приказ, будем выполнять, не о чем гово… – Горегляд осекся на полуслове. – Начнем планирование.

Махов всматривался в лица сидевших в классе людей, въедливо прощупывал их глазами, ждал, пока стихает встревоживший его недовольный шумок в классе. Уверенность, с которой он вошел в класс, медленно, словно песок сквозь пальцы, просачивалась куда-то, оставляя его один на один с тяжелыми взглядами людей. Им уже не владела долго вызревавшая в нем скрытая сила; все вроде бы оставалось на месте, а бодрость и сила таяли.

Нельзя расслабляться, потребовал он от себя, иначе все, конец. Люди сразу заметят. Держаться уверенно, жать до последнего. На карту поставлено все твое будущее. Может, теперь и рад был бы отступить, да некуда. Значит, надо идти до конца.

Первые же смены «поточного метода полетов» дали большой налет. ПМП внедрялся во все подразделения. Над аэродромом висел непрерывный гул и днем и ночью; тяжелые керосинозаправщики, подвижные агрегаты запуска, кислородные машины, полевые проверочные лаборатории беспрерывно сновали по стоянкам; перекачивающая станция едва успевала подавать топливо на заправочную. Учебно-боевые самолеты – спарки летали все смены подряд, и их техники от усталости валились с ног. Горегляд был вынужден за каждой спаркой закрепить по два техника, остановив боевые машины. Командир батальона обеспечения Колодешников жаловался Горегляду на то, что водители заправщиков и спецмашин спят по три-четыре часа, технические осмотры автомобилей проводить некогда. Горегляд посоветовал доложить об этом Махову, но Колодешников лишь испуганно замахал руками. Ничего не добьешься, а обругает на чем свет стоит.

К концу недели половина спарок выработала межрегламентный ресурс, и по приказу Махова учебные машины отбуксировали в ТЭЧ. Начальник технико-эксплуатационной части доложил Черному. Тот пошел к Махову.

– Не умеете работать! – встретил Махов инженера полка. – Ваш начальник ТЭЧ ищет лазейки! Я сам займусь ТЭЧ, если вы не можете навести там порядка!

Махов и Черный направились к высокому зданию. В ангаре были три машины с раскрытыми люками и расстыкованными фюзеляжами. Возле ангара на газовочной площадке стояли, ожидая очереди, еще два истребителя. Обойдя машины и бегло осмотрев ангар, Махов выговаривал начальнику ТЭЧ:

– Не умеете работать! Люди копошатся, как сонные мухи!

– Регламентные работы проводим в точно установленные сроки, – оправдывался начальник ТЭЧ.

– Везде перекрывают сроки!

– Опыта у людей еще недостаточно – машина новая.

– Опыт, опыт… – недовольно ворчал Махов. – Ищите новые методы регламентных работ!

– Возможности ТЭЧ используются в полном объеме, – попытался сгладить накалившуюся атмосферу Черный.

– Нет! – прервал его Махов. – Возможности гораздо больше!

– Мы работаем в две смены и ускорить время регламентных работ можно только за счет качества, – пояснил начальник ТЭЧ.

– Работайте хоть в три смены, а я не, позволю, чтобы образовалась стоянка небоеготовых машин! Спарки сделать к понедельнику! – потребовал Махов и сел в газик.

Начальники групп вместе с Черным двое суток не уходили со стоянки, но завершить регламентные работы в срок не смогли.

В понедельник примчался Махов и устроил разгон:

– Вы не выполнили моих указаний! Начальнику ТЭЧ объявляю строгий выговор! Если он и дальше не будет справляться, снимем с должности! А вы, товарищ Черный, – он зло зыркнул глазами на инженера полка, – вы, если не отладите работу ТЭЧ, будете строго наказаны.

– Я еще раз вам докладываю, – угрюмо сказал Черный, – что ПМП требует увеличения штатной численности ТЭЧ, создания второго комплекта.

– Я не главный штаб! – оборвал Черного Махов. – И штатами не занимаюсь! Надо обходиться тем, что есть! Люди должны напрячь все силы. Все будут поощрены после окончания испытаний!