Текст книги "Большая восьмерка: цена вхождения"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)

Внешняя помощь

Как напоминает посол Мэтлок, «со времен Сталина Советский Союз никогда не принимал иностранной экономической помощи, считая ее потенциальным источником «внешней зависимости». СССР не принял ее даже после Чернобыля. Но после землетрясения в Армении, в Спитаке, в декабре 1988 года, помощь была принята с благодарностью… По мере того, как экономическая ситуация в стране ухудшалась, официальное отношение к помощи из-за рубежа изменялось, и к осени 1990 года Горбачев активно призывал не только к иностранным кредитам и кредитным гарантиям, но полностью принимал дарования в виде продовольствия и медицинских препаратов»³²⁹.

Американское посольство советовало своему правительству предоставить советскому населению некоторый объем медицинской помощи в виде лекарств. Нельзя сказать, что Вашингтон проявил невиданную щедрость – было ассигновано всего 5 млн. долл., но и эта помощь была существенной для доведенной горбачевским правлением до крайности страны. Горбачев назначил чиновника высокого ранга – первого заместителя председателя Совета Министров Виталия Догужиева координатором гуманитарной помощи. В прежние годы СССР сам оказывал массовую помощь многим странам. Печально было видеть деградацию великой державы. Теперь фуры с помощью пропускали даже в самые закрытые города.

Мэтлок же думает так: «Это придало советским гражданам чувство, что они не забыты и не покинуты миром. Это было важно, ценно и ободрительно» И все же даже Мэтлок признает, что внимание к обрушенной стране было недостаточным: «Вашингтон никогда не проводил исследований переходных условий, пригодных для Советского Союза; президент был поглощен созданием коалиции по выдворению Ирака из Кувейта. Наши западноевропейские союзники спорили по многим вопросам и были увлечены внутренними проблемами. Японское правительство сделало советскую политику заложником возвращения южнокурильских островов к северу от Хоккайдо – справедливое требование, но не то, которое можно было удовлетворить непосредственным давлением»³³⁰.

Но постепенно безоговорочная решимость оказать помощь меняется существенными оговорками.

Жесткий Горбачев

7 декабря 1990 г. каналы информации американского государственного департамента сообщили, что элитные части ВДВ выдвигаются в Прибалтику и одной из целей будет призвать на действительную службу 32 тысячи новобранцев. Роберт Гейтс и Кондолиза Райс немедленно прибыли к Брешу Скаукрофту с предложением жесткого ответа. Скаукрофт колебался. Он ценил поддержку СССР в ООН. Противостоять сейчас Горбачеву в Прибалтике означало выбить его из коалиции против Ирака. И все же американское заявление было достаточно жестким, чтобы ТАСС назвало его «неприкрытым вмешательством во внутренние дела Советского Союза».

На второй день после драматической самоотставки путаника – Шеварднадзе, Горбачев создает специальные милицейские силы – ОМОН, характерные своими черными беретами. Именно ОМОН захватывает полиграфические учреждения в Риге. Пятью днями позже министерство обороны СССР потребовало возврата к всеобщей воинской повинности в Прибалтике, Закавказье, Молдавии, западных областях Украины, там, где националистический порыв был максимальным. 2 января 1991 г. ударные войска Министерства внутренних дел захватили здание Центрального Комитета Коммунистической партии Литвы, издательства и типографии основных изданий – как принадлежащие центральным властям.

С высадкой воздушно-десантных войск в Литве посол Мэтлок бросился к советнику Горбачева Шахназарову, который попытался успокоить американца. Прибалты сами ведут себя провокационно. Министр внутренних дел Борис Пуго принял главу Всемирного еврейского конгресса Эдгара Бронфмана и сказал, что прибалтийские республики намерены агрессивно вести себя в отношении местных этнических меньшинств.

Прибалты вели себя, если позволено так выразиться, нагло. Глава литовского парламента Витаутас Ландсбергис заявил, что обращение Горбачева относится к государству, которого уже нет (Литовская ССР), поэтому граждане республики не обязаны обращать на это послание никакого внимания. Предложение Горбачева «восстановить» советскую власть уже определенно означает, что в данное время она исчезла. Но слабость Горбачева была уже очевидна, литовский профессор музыки пинал его как хотел.

Холодное чувство теряемой власти загасило неизбывное, казалось, оптимистическое мировоззрение Горбачева. Три первых месяца 1991 года свидетельствуют, что даже «Горби» проняло. В своем самомнении Горбачев периодически действовал иррационально. Так 7 января 1991 года он приказал грузинскому сепаратистскому правительству Гамсахурдии вывести войска из Южной Осетии, хотя уже достаточно давно не имел власти распоряжаться новым грузинским парламентом и президентом. Гамсахурдия заявил, что любая попытка выполнить распоряжение Горбачева приведет к войне между Грузией и Россией. Жалкая угроза Горбачева лишь ухудшила ситуацию. Она окончательно рушила доверие к нему. В целом начатая с середины ноября 1990 года практика угроз, ни одна из которых не была реализована, просто убила доверие к Горбачеву даже у самых наивных его сторонников.

Теперь мы знаем, что 7 января верная Кремлю часть литовской компартии обратилась к Горбачеву с предложением распустить Верховный Совет Литвы и ввести прямое президентское правление. Секретарь Горбачева Валерий Болдин встретился с лидером просоветских литовцев Бурокявичюсом. Рядом сидели секретари ЦК Шенин, и Бакланов, министры Пуго и Язов, глава КГБ Крючков. Никто не знает, насколько осведомлен был об этой встрече сам Горбачев.

Президент Буш в своем первом в текущем году послании характеризует события в Литве как «глубоко беспокоящие». Он указал, что «перемены в Советском Союзе помогли создать базу для беспрецедентного сотрудничества и партнерства между Соединенными Штатами и Советским Союзом. События, свидетелями которых мы являемся, совершенно несовместимы с этим курсом». Президент Буш объявил, что «мы осуждаем эти (советские) действия, которые не укрепляют, а разрушают нашу дружбу»³³¹.

Обе палаты американского конгресса осудили события в Литве как «глубоко беспокоящие». И рекомендовали президенту ввести экономические санкции. 3 января посол Мэтлок посетил главу КГБ Крючкова, выражая «обеспокоенность Соединенных Штатов ситуацией в балтийских государствах. Что касается речи Крючкова в декабре, то Мэтлок опроверг ее идеи: «Мы не пытаемся сокрушить вашу систему». Мэтлок бросился к советнику Горбачева Черняеву, у которого нашел больше понимания.

Посол Мэтлок записывает для себя: «В отличие от прибалтов, которые готовы приложить все силы, чтобы, противостоя советским войскам, не попасть в силовую западню, грузины кажутся готовыми осуществить свои угрозы. Хотя я могу понять фрустрацию в Москве, связанную с центробежными тенденциями и не чувствую, что грузины ведут себя достойным образом в отношении осетин, я не могу понять, почему Горбачев идет своим странным путем… Нынешний его курс является идиотическим – словно Горбачев поразительно глуп».

14 января 1991 г. Председателем Совета Министров стал Валентин Павлов, более жесткая фигура, чем его предшественник Из президентского совета вышли Яковлев, Примаков, Осипьян, Шаталин и Петраков. Павлов отказался заново назначить Абалкина и Ситаряна.

Вильнюс

Пиком «твердого горбачевства» было, видимо, 19 января 1991 г. – в столице Латвии Риге был создан Комитет национального спасения. На следующий день местный ОМОН штурмовал Министерство внутренних дел Латвии. Пять человек стали жертвами этих событий. В Москве стотысячная демонстрация прошла против применения силы. Вся страна прильнула к телевизионным приемникам, но со стороны Горбачева не последовало призывов или объяснений. Зато их можно было легко узнать через радиостанцию «Свобода» или через левые демократические издания, часть которых публиковалась в Прибалтике.

Горбачев полагал, что в запасе у него еще есть несколько инструментов воздействия на силы, которые по частям растаскивали его центральную власть. В декабре 1990 года (17 декабря) он убедил Съезд народных депутатов СССР в необходимости всенародного референдума, который бы показал приверженность населения Советского Союза единому государству. Прибалтийские республики отказались участвовать в нем, а затем их примеру последовали Грузия, Армения и Молдавия. В Казахстане Нурсултан Назарбаев по особому поставил вопрос референдума: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как союза независимых суверенных государств?»

Поразительная слабость Горбачева: у него не было никакого внутреннего желания «поговорить» с собственным народом, объяснить сонм своих обеспокоенностей, попросить о помощи. Этот одинокий человек глубинно не верил в демократию, говоря о ней так много. Дежурные выступления не в счет; от пережевывания многочисленных многочасовых речей у всех сводило скулы. Но честное слово обеспокоенности, призыв о помощи, проникновенное слово правды ценится в России как нигде. В этот роковой час судьба дала России фантастического говоруна, который специализировался на обтекаемых округлых фразах, лишенных столь слышимого народом искреннего элемента, придающего смысл происходящему. Это и обрушило массовую поддержку Михаила Горбачева. В январе 1991 года (10-го) некий «новый» Горбачев послал ультиматум литовцам: немедленно восстановить СССР и Литовскую ССР. «Народ требует восстановления конституционного порядка, надежных гарантий безопасности и нормальных жизненных условий-. Отсутствие этих условий потребует введения прямого президентского правления.

11 января 1991 г. Национальный комитет спасения Литвы объявил о восстановлении конституции Литовской ССР. 11 января 1991 г. советские десантники заняли главный печатный комбинат в Вильнюсе. Советские войска заняли несколько зданий, на которые претендовала Компартия Литвы. 13 января 1991 г. в Вильнюсе пролилась кровь.

Посла Мэтлока разбудил 13 января 1991 года звонок его заместителя – Джеймса Коллинза (будущего посла Америки в России). Подразделение «Альфа» пошло в атаку на телевизионную башню в Вильнюсе. Предполагалась атака на литовский парламент, где забаррикадировались литовские депутаты. Мэтлок записывает для себя: «Обманывает ли Горбачев или события вышли из-под контроля?»

И тут Горбачев дал слабину. Во второй половине наступившего дня в Министерство иностранных дел СССР были вызваны послы США, Британии, Франции, Германии и Финляндии. Они собрались в том зале, где обычно с ними встречался Шеварднадзе. Теперь от лица Министерства выступил Первый заместитель министра Анатолий Ковалев. Он сказал, что только что прибыл из кабинета президента Горбачева и хотел бы передать сообщение главам соответствующих правительств. Самым главным было следующее: «Президент желает заверить своих иностранных коллег, что он не ответственен за атаку на телевизионную башню». Горбачев к кровавым событиям в Вильнюсе отношения не имеет. (Кто после этого мог оставаться лояльным Горбачеву?) Ответом было пораженное молчание.

Престиж Горбачева пополз к нулю, когда он отказался взять на себя ответственность за происшедшее в Вильнюсе кровопролитие. Всякий, кто когда-либо разговаривал, был знаком или имел контакт с советскими военачальниками, твердо знает, что советские генералы никогда не пойдут на кровопролитие без твердого, определенного политического приказа сверху. Можно ли себе представить, что в центре Тбилиси в апреле 1989 года, в Баку в январе 1990 года и близ телевизионной башни Вильнюса в январе 1991 года советские генералы – на свой страх и риск – пошли в боевую атаку против своего же народа? Немыслимо. Но человек, несомненно отдавший приказы, предпочел спрятаться за спины других.

Или он потерял контроль над событиями? Посол Мэтлок потребовал, чтобы президент СССР немедленно выступил с официальным заявлением на данную тему. Мэтлок западному коллеге: «Я не знаю, во что верить: самое трудное – это предположить, что Горбачев не знает, что происходит, но одновременно я не могу понять, почему он шлет нам это послание, если оно ложно. Едва ли он желает усилить подозрения, что он потерял контроль над собственным правительством». Один из западных послов: «Что же хуже – возможность того, что Горбачев спланировал это, или то, что он потерял контроль над вооруженными силами?» – Мэтлок: «Мне не нравятся оба варианта».

Горбачев предпочитает считать, что он «ничего об этом не знал». На следующий день либералы в его окружении (Яковлев, Бакатин, Черняев, Игнатенко) выработали для Горбачева план: выехать в Вильнюс, признать допущенную несправедливость и огласить литовскую независимость. Заместитель мэра Москвы Сергей Станкевич назвал события в Вильнюсе «самым сильным из всех ударов по перестройке».

Колебания Горбачева достойны более талантливого пера. Вначале он согласился с либералами, но затем поддался жесткости силовиков. Он не только не полетел в Вильнюс, но согласился с представителями силовых министерств на том основании, что его личная безопасность не может быть обеспечена³³². Горбачев не только не приехал в Вильнюс, но и не отделил себя от тех, кто готов был на силовое решение вопроса. Фактически Он ассоциировал себя с силовиками.

На следующий день Ельцин созвал экстренное заседание Верховного Совета РСФСР. Он сказал послу Мэтлоку: «Если силы Центра могут нанести удар по прибалтам, они могут это сделать и в отношении нас». Его беседа с Горбачевым в Кремле была грубым нажимом, Горбачев тоже отошел от деликатности. И все же дал слабину – согласился послать «примирительную комиссию в Вильнюс. Он надеялся повлиять на людей Ландсбергиса без применения силы. Увы, ни Ландсбергис, ни Ельцин не были такими людьми. Нашла коса на камень.

Но и Горбачев пока держался. Утром 13 января советские войска в Вильнюсе возобновили атаку на телевизионную башню, продолжавшую национальную трансляцию. Пятнадцать убитых, несколько сот раненых, малый Тяньаньмынь.

Внимательнее всех за событиями следила американская разведка ЦРУ – в данном случае во главе с начальником Советского отдела Джорджем Колтом. В Белом доме Кондолиза Райс провела все утро, беседуя с представителями ЦРУ и государственного департамента. Пол Гобл, специалист по советским национальностям, встретился с Эндалом Липмаа, эстонским министром, который был убежден: «На следующей неделе наступит очередь Риги, а неделей позже – Таллина.

Бейкер тем временем путешествовал по Европе и Ближнему Востоку в попытке скрепить антииракскую коалицию. В три часа ночи Райс связалась с Денисом Россом, который ездил вместе с госсекретарем. Решено было послать в Москву ноту протеста.

В Америке Райс проводила аналогию: когда Запад в 1956 г. был занят Ближним Востоком, Хрущев послал танки в Венгрию. Сейчас Запад занят Ближним Востоком… Роберт Гемперт из Совета национальной безопасности сказал, что «это вызов нам как супердержаве». А Горбачев (американцы назвали это буффонадой) продолжал категорически отказываться от какой-либо связи с событиями в Вильнюсе. Особенно фарсово это звучало с трибуны Верховного Совета СССР. Виновниками быстрого спуска к гражданской войне он справедливо при этом назвал Ландсбергиса и его окружение, ослепленных национализмом.

Что должны были думать сторонники Горбачева, когда тот говорил, что «сообщение о трагедии пришло ко мне совершенно неожиданно. Я узнал о нем значительно позже, когда меня разбудили». Признание этой версии действительно означало, что Горбачев потерял верховную власть в стране. Но ЦРУ считало, что Горбачев одобрил размещение десантных войск в прибалтийском регионе и не мог быть не в курсе всего, происходящего здесь³³³.

В главных кабинетах Вашингтона спорили о том, как назвать противников Горбачева справа. Президенту Бушу не нравилось, когда их называли консерваторами. Буш себя считал консерватором. ЦРУ начало применять термин традиционалисты. Джордж Колт называл их ленинисты. А Кондолиза Райс звала их реакционерами. Проще других был Фриц Эрмарт: плохие ребята. Горбачев был с этими ребятами, пока из Вашингтона не пригрозили отменой февральского визита и своего рода мировой пропагандной поркой. Горбачев звонит в эти дни Бушу, Колю и Миттерану, жалко оправдываясь, что «он ни при чем» и желает оставаться в клубе западных лидеров. Чтобы восстановить status quo ante, Горбачев вместе с Яковлевым принимает всех иностранцев, удосужившихся быть в Москве в эти дни. Он обещает создать порядок, основанный на законе. Он сравнивает себя с мореплавателем, который потерял из виду землю и находится во власти морской болезни.

По американской оценке, «Вильнюс и Ригу нельзя квалифицировать как некий Тяньаньмынь. Когда настал момент истины, китайские руководители в июне 1989 г. хладнокровные в отношении мирового общественного мнения, установили курс китайской политики на многие года вперед. По контрасту, Горбачев постоянно колебался – прежде всего потому, что был сверхчувствителен к тому, что внешний мир думает о нем»³³⁴. Ориентируя Пуго и военных на использование насилия, Горбачев отталкивал от себя демократов и националистов. Но, сдерживая сторонников твердой линии от выполнения ими до конца своих задач, он отталкивал от себя и верных среди силовых структур. В январе 1991 г. Горбачев еще мог полагаться на «середину» между левыми и правыми, но эта его социальная база постоянно уменьшалась, делая президента все более одиноким и уязвимым.

Фактом является то поразительное обстоятельство, что ни Горбачев, ни какой-либо другой советский руководитель не сделал публичного заявления по поводу происшедшего в Вильнюсе.

Все происходящее работало на пользу одному лишь Ельцину. Ельцин вылетел в Таллин. Здесь он подписал с прибалтами «договор о взаимной поддержке», огласил совместное с тремя лидерами прибалтийских республик заявление, осуждающее нападение на вильнюсскую телебашню. Он обратился к войскам, мобилизованным на территории Российской Федерации и ныне расквартированным в Прибалтике, с призывом не стрелять в мирное население. Ельцин признал «суверенитет других республик» и запретил гражданам РСФСР участвовать в «вооруженных конфликтах, затрагивающих суверенитет других стран». В отличие от Горбачева он, крушитель государственности, не прятался за чужие спины. Обращаясь к российским военнослужащим, он сказал: «Помните свои собственные дома, настоящее и будущее своей собственной республики, своего собственного народа. Насилие против законных институтов балтийских народов вызовет кризис в самой России и повредит русским, живущим в других республиках». Это была крайняя точка разногласий, Ельцин оспаривал право Горбачева использовать вооруженные силы. Теперь он требовал лояльности себе, не Горбачеву. То была страшная дуэль, на кону было единое государство.

В Москве Горбачев буквально задохнулся от переданных ему слов Ельцина: «Сукин сын! Ну что с ним делать?» А Ельцин побоялся лететь самолетом и выехал на поезде в Ленинград и вылетел в Москву отсюда. Некоторые «сведущие» москвичи начали отсылать свои семьи в провинцию. Более решительные обзавелись ручным оружием.

Рига

Феноменальная самоуверенность Горбачева была самоуверенностью чиновника, ведущего подковерные игры. В борьбе за власть он не верил в свою правоту до такой степени, чтобы сражаться, зажигая окружающих. Между 21 и 23 января 1991 г. он сломался. 23 января 1991 г. Горбачев запоздало выражает соболезнования жертвам рижских событий. Он явно страшится того, что страна могла воспринимать только с ужасом – гражданской войны. Горбачев не был ни Троцким, ни Лениным. Некие аналогии усматриваются лишь с говоруном Керенским, столь же беззаветно верившим, что грозовая туча на горизонте каким-то образом развеется.

Что ж, нельзя не ценить и человечность. В той же речи 23 января Горбачев сказал, что был «глубоко тронут трагическим оборотом противостояния в Вильнюсе и Риге». Президент призвал тщательно изучить обстоятельства происшедшего. «Всяческие комитеты должны стремиться к власти исключительно посредством конституционных форм, не прибегая к насилию… Все попытки ввести в дело вооруженные войска в политическую борьбу немыслимы»³³⁵. 26 января 1991 г. он вначале санкционировал совместное патрулирование армией и милицией общественно важных пунктов. Горбачев вначале одобрил идею, а когда Язов и Пуго подписали приказ, он внезапно от него отказался. Но Горбачев 26 января расширил полномочия КГБ, особенно в том, что касается экономических преступлений. Уже 22 января все пятидесятирублевые и сторублевые банкноты были изъяты из обращения, чтобы ослабить «черный рынок». Эти меры если и не довели до нищенства многих, то довольно резко ударили по доверию населения к государству. Чуть позже Горбачев обрушится на Госплан, и это усилило представление о государственном маразме.

Горбачев встретился с латвийским лидером Анатолием Горбуновым в явной попытке ослабить экстренность ситуации. Сторонники жестких мер продолжали оказывать на Горбачева давление, но, видя отход президента, ослабляли и собственный нажим. 30 января министр внутренних дел Пуго заявил о выводе дополнительных войск, присланных в Прибалтику. Горбачев отошел от требования роспуска самозванных исполнительных органов и от введения в регионе прямого президентского правления. 1 февраля 1991 г. Горбачев послал своих представителей на переговоры с прибалтами.

В Вашингтоне пребывал хороший русский – посол СССР Александр Бессмертных, которого американцы называли № 2 в качестве советского собеседника после Шеварднадзе³³⁶. Обстановка была такова, что встречу на высшем уровне переносили с середины февраля до середины года – влияла ситуация на Балтике. Иглбергеру он сказал: «Ларри, ситуация почти вышла из-под контроля». Ночью 9 января 1991 г. его разбудили известием, что Горбачев назначил его министром иностранных дел СССР. Партия и военные требовали карьерного дипломата, а не любителя типа Шеварднадзе. (Последний дал Горбачеву три кандидатуры: Юлий Квицинский – посол в ФРГ; Юлий Воронцов – представитель СССР в ООН; Александр Бессмертных, посол в США.) Горбачев так объяснил свой выбор: «Американцы доверяют этому человеку»³³⁷. Но американцы почти случайно узнали об этом назначении от японцев 14 января 1991 г. Бессмертных прибыл в кремлевский кабинет Горбачева 15 января, и президент сказал ему, что представит его Верховному Совету через 35 минут.

На следующий день президент Буш выступил с посланием «О положении страны», где тоже помянул «насилие на Балтике. Мы будем внимательно следить за ситуацией здесь»³³⁸. Неделей позже: «Когда мы видим насилие на Балтике, нам трудно вести дела как обычно… Если ситуация не изменится, то наши торговые отношения будут отброшены назад». Буш помянул также ограничения на поставки оружия в Западное полушарие, сотрудничество в завершении конфликта в Анголе, и «многие другие события», совместное разрешение которых сблизило бы две страны³³⁹. Речь шла, прежде всего, о совместном решении вопроса об СНВ. Государственный секретарь Бейкер говорил в сенате, что «Советский Союз находится на перекрестке дорог»³⁴⁰.

В Риге 19 января пятьдесят советских десантников были брошены на захват главного здания Министерства внутренних дел Латвии, а по радио один из заместителей премьер-министра сказал в эфир: «Началась гражданская война!» И снова на людях Горбачев отрицал всякую связь с происходящим здесь. А было уже пятеро погибших. Хуже чем отсутствие моральной поддержки президента были его слова, которые он повторял все чаще – о том, что кровопролитие в Вильнюсе и Риге – провокация против него лично, «попытка реакционных сил остановить процесс реформ».

Тем самым Горбачев лишался последних верных союзников.

Балтийский кризис обсуждал собранный 31 января 1991 г. пленум Центрального Комитета КПСС. Обозначился «антилидер» – глава ленинградской партийной организации Борис Гидаспов. «Правда» напечатала его статью с обличением реформ, с призывом возвратиться к курсу 1985–1986 годов, восстановить роль КПСС³⁴¹. На пленуме случилось неожиданное для Горбачева. Его прямой ставленник – первый заместитель генерального секретаря Владимир Ивашко и новый главный идеолог Александр Дзасохов примкнули к Гидаспову. Пошел «накат» на Соединенные Штаты, злоупотребившие мандатом ООН. Полозков призывал не забывать о классовой борьбе, повторяя в этом постоянную роль Лигачева³⁴².

Буш написал Горбачеву письмо, в котором угрожал приостановкой всякой экономической помощи. В звонке Александру Бессмертных американский президент оповестил, что в текущих обстоятельствах встреча в феврале состояться не может. Все это тогда держалось в строжайшем секрете. Посол Мэтлок потребовал от Горбачева «возвратиться к политической линии прошлого лета». Потрясенный Горбачев все же сказал, что «на советской земле существует только один закон – советский. Даже имея собственные цели, прибалты обязаны ему подчиняться».

26 января министр Александр Бессмертных вылетел из Внукова-2 в Вашингтон. Он хотел повидать месячного возраста сына, остававшегося с молодой матерью в американской столице, но обстоятельства требовали иного, и он отправился в государственный департамент. Нажим американцев был беспрецедентным. По существу они требовали отторжения трех прибалтийских республик от Советского Союза. Бессмертных посылал Горбачеву телеграмму за телеграммой, но дорога к компромиссу пока была перекрыта. 28 января 1991 г. Горбачев пообещал следовать принципу: «Все проблемы должны быть решены мирными средствами». Дальше было уже только выталкивание Прибалтики из СССР. На Бейкера произвела впечатление фраза, которую Горбачев обещал сделать достоянием общественности: «Насилие в Вильнюсе и Риге не является политикой президента».

290

Бейкер велел своим подчиненным вести дело так, чтобы «держать его в узде Шеварднадзе…Мы должны замкнуть Бессмертных в политику его предшественника»⁴⁴³.

Этим полуднем Бессмертных прибыл в Овальный кабинет американского президента. Он сообщил, что Тарасенко покинул МИД и работает вместе с Шеварднадзе. Они сидели вместе с Бушем по разные стороны камина. Когда подали кофе, Буш сказал, что «в восторге» от того, что новый советский министр иностранных дел – это тот, кто знает Соединенные Штаты так хорошо. Президент одобрил формулу, которая позволила отнести визит Горбачева. Бессмертных сказал, что роль, сыгранная Советским Союзом в деле объединения Германии, в решении судьбы Восточной Европы, в Персидском заливе исходила из «совместного подхода, а теперь позиция СССР будет зависеть от реакции на события в Прибалтике. По видимости казалось, что Бессмертных призывает к спокойствию и взаимопониманию. Но, по сути, он выдвигал своего рода ультиматум: если американцы осложнят положение Москвы в Прибалтике, Горбачев сумеет осложнить жизнь антииракской коалиции. Не давая собеседникам «ощетиниться», Бессмертных смягчал произнесенное заверением, что прибалты получат все, чего они хотят – но только конституционным путем. Бессмертных сказал, что провел с Горбачевым выходные и тот постоянно повторял эту мысль.