Текст книги "Большая восьмерка: цена вхождения"
Автор книги: Анатолий Уткин
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 44 страниц)
А что же Россия? Куда ты мчишься, гоголевская тройка-Русь? Выступая недавно в Стэнфордском университете, прежний заместитель государственного секретаря США Строуб Талбот поделился «мнением многих»: в пропасть. И другие народы, посторонясь, с изумлением смотрят на лихую погибель. Лондонский журнал «Экономист» подсказал слово для определения того процесса, когда неспособность управлять страной становится очевидной и, заполняя вакуум, за дело управления берутся пришлые из других стран: колонизация. В 2005 году правительство Соединенных Штатов выделило 780 млн. долл. для мониторинга ядерных объектов России, для конверсии, для переработки оружейного плутония. Десятки миллионов, выделены для предотвращения согласия российских ядерщиков работать в странах, чьи цели США не разделяют555. «Экономист» размышляет: «Когда страна испытывает недостаток в людях, в управлении, способном поддерживать основные процессы жизнедействия, рано или поздно вакуум начинают заполнять иностранцы. Называется это колонизацией. Еще рано говоритъ определенно, но что-то вроде этого уже начинает происходить в России»556. Иностранные врачи работают над предотвращением эпидемий. Полицейские Запада борются с российской коррупцией. Филантроп Сорос помогает четырем тысячам российских ученых, финансирует создание учебников, переобучение прежних армейских офицеров. Ведущие бизнесмены страхуются в западных фирмах. В то же время возможности российского государства резко сократились, российский государственный бюджет приблизился по объему к ирландскому.
Исходя из опыта двадцатого века, трудно напрочь отрицать сравнение, которое делает великий испанский философ X. Ортега-и-Гассет между Испанией и Россией. «Обе страны оказались населенными расой-народом, испытывающим недостаток в выдающихся личностях. Славяне – могучее народное тело, над которым едва подрагивает крошечная детская головка. Разумеется, некое избранное меньшинство имело положительное влияние на жизнь русских, но по малочисленности ему так и не удалось справиться с необъятной народной плазмой». И отечественному наблюдателю трудно смириться с тем, что у российского общества не нашлось необходимых культурных и творческих сил, чтобы избавиться от массового увлечения сугубо поверхностным подражательством, суметь на критическом повороте увидеть опасность, действовать совместно и сплоченно, оставляя в стороне разногласия, видеть главное, ощутить ленту русской истории, услышать голос здравого смысла.
В ходе агонии распада страны симпатии Запада оказались недостаточными для легитимации власти Горбачева внутри страны. Это и породило удачливого соперника. Их битва окончательно сокрушила создававшееся тысячелетие государство. Коллапс коммунизма был функцией искаженного типа ускорения модернизации, корректирующей себя. Ведь еще в 1965 г. X. Арендт утверждала (справедливо), что все подлинные революции были в конечном счете прежде всего результатом давления, оказываемого стремлением к модернизации. (В современной западной теории примерно такие же позиции занимают Айзенстедт, Боумен, Холмс).
Встречая чужую культуру, Запад действовал и действует преимущественно двумя способами, так сказать, сверху и снизу. Сверху происходит дискредитация местных лидеров, утрата ими авторитета в глазах собственного народа. Вслед за этим следует дискредитация прежнего социального порядка, системы духовных ценностей, структуры безопасности данного народа. Коллективное его существование в базовом смысле начинает зависеть от внешних сил.
После дискредитации автохтонного правительства начинается вестернизация «снизу» посредством деятельности миссионеров, инвесторов, торговцев, ученых, специалистов, западных людей с воображением и авантюрной хваткой. Их эффективность создает неистребимую привлекательность, что быстро готовит слой местных почитателей и компрадоров. Культура Запада, гуманитарные ее аспекты, помогают при этом удивительно – вплоть до фактического ослепления образованного слоя. Открывшаяся миру местная экономика немедленно становится зависимой от индустрии, искусства и науки Запада.
Поразительно, но униженные культуры именно по собственной воле изменили даже свой внешний вид: африканцы оделись, китайцы обрезали косички, русские сбросили кафтаны. Предметом глобальной имитации стали западные вкусы, обычаи, привычки, моральные нормы, мировоззренческие позиции. Ведь именно Запад так или иначе показал пути прогресса. Тотальность этого вызова привела к тому, что незападные культуры отступили в глубину. Именно там, в глубине оригинального цивилизационного психологического склада готовилось своего рода «контрнаступление», черты которого обнажились в конце XX века. Психика – последнее убежище униженных и отступивших перед Западом цивилизаций – оказалась плацдармом, на котором незападные цивилизации после смерти идеологий начали свое возвратное движение.
Россию ждет либо рекультуризация, либо сознательная национальная модернизация – примерно такая, какую проводит сегодня наш южный сосед – Китай. Одного только не может позволить себе наша страна: слепых ожиданий некоей «невидимой руки» рынка, который якобы автоматически поднимет производство, науку и общий цивилизационный уровень. План и расчет ведут людей; силу им придает чувство исторической несправедливости.
Где место России в мире после холодной войны? По меньшей мере, ясно, что это место уменьшилось. «Хотя Россия остается важным государством, – пишет американский генерал Одом, – она уже не способна играть ведущую роль. Она не имеет внутренне связанного правительства, которое могло бы в подлинном смысле говорить от имени страны. Ее вожди редко отражают подлинные интересы Российской Федерации uлu ее граждан. Большинство из них… просто желает обогатитъся («а Россия будь проклята.»). В Заире Мобуту, в Нигерии Абача, как и ряд других вождей, стали богатыми несмотря на то, что их страны нищали. То, что подобная судьба уготована России, предполагает то обстоятельство, что, по последним оценкам, с 1991 года она взяла в долг 99 млрд долл. и за это же время 103 млрд долл. ушли из страны. Более того, олигархи и процветающие бизнесмены действуют абсолютно рационально в своих собственных интересах»551. Россия, по мнению западных специалистов, поражена синдромом послеколониального слабого государства, общим для государств третьего мира. «Это состояние ни ненормально, ни временно; оно может продлиться десятилетия»558. Россия вовсе не похожа на межвоенную веймарскую Германию – та, по меньшей мере, имела сильные государственные институты – судебная система, полиция, устоявшаяся бюрократическая система; ее население было молодым, восстановление экономики – быстрым и без иностранной помощи. Россия же – «слабое государство без практически каких-либо институтов, абсолютно обязательных для эффективной рыночной экономики: налоговая система, царство закона, установленного процесса обращения в суд и так далее. Ее население умирает молодым, и общая численность населения сокращается»559.
Молчание моряОкончание «холодной войны» произошло после того, как в Кремле М. С. Горбачев и его окружение произвело базовую переоценку основных мировых процессов и интересов России – неважно, в данном случае, правильную или неправильную. Горбачев, как это отчетливо видно сейчас, недооценил сложности задачи изменения советского строя, изменения Советского Союза, и это повело к краху.
После невероятных словоизвержений 1987–1993 годов наступил штиль. Где вы, витии тех лет, чьи статьи с трепетом ожидала читающая Россия? Что-то останавливает авторов, что-то велит им молчать, Это «что-то» – не отсутствие десятимиллионной «Литературки» или сотен тысяч экземпляров тиража «Нового мира» и «Знамени», т. е. отсутствие национальной сцены – ведь, напротив, лотки повсюду сияют глянцем новых изданий. Это «что-то» – смущенная гордость, оторопелое сознание, внутренняя неуверенность, расплывшееся моральное чувство. «Что-то» совершенно отчетливо говорит самой честной и талантливой части общества, что произошедший в российском обществе в 90-е годы социальный, политический, культурный и моральный переворот не совпал с ожиданиями.
Как это ни странно, годы кипучей гласности превратили народ в великого немого. Самое простое объяснение: он устал, слишком велик разрыв с прошлым, слишком велико непонимание, очевидно обесценились слова. Второе распространенное объяснение состоит в том, что российской политической культуре не хватает зрелости, народу политический процесс предстает как «театр абсурда»: нет внушающих доверие лидеров, партии теряют лицо, политические движения аморфны, их избирательная база неустойчива, политические обещания дискредитированы, законы не исполняются, указы исполнительной власти противоречат друг другу.
Главное обстоятельство состоит в том, какое воздействие за последние двадцать лет оказала на стомиллионную национальную аудиторию наша интеллигенция в смысловом плане. Важно то, что говорила народу его просвещенная часть. Следует выделить три волны, потрясшие народное воображение и, в конечном итоге, породившие немоту.
В первые годы (вторая половина 1980-х годов) с огромной и убедительной силой была дискредитирована прежняя семидесятилетняя история страны. Это был колоссальный удар по тому, во что верили три поколения, и в конечном счете по национальному самосознанию. В итоге были подорваны основы прежней массовой исторической памяти.
В последующие годы (1990-е) удар настиг самих сокрушителей. То был крах пустого многословия Горбачева и Ельцина, безделья, несовпадения слова и дела, невыполненных обещаний. Произошла массовая дискредитация перестройки. Страну постигла тяжелая новая реальность спада в экономике, развала страны, раскола в октябре 1993, Чечни, криминализации, приватизации – что привело к потере доверия к критикам критиков.
Если первые после прихода к власти Горбачева годы сокрушили социальную идею, то последующие нанесли удар по патриотической идее – рухнули Варшавский Договор, СССР, прежняя политическая карта мира. На следующем, третьем этапе пришли зримые социальные беды. Во все времена российская интеллигенция артикулировала глас народа, служила и утешителем и поводырем. Но не в этот раз. В годы кризиса государства, резкого изменения ориентиров, всеобщего смущения не очень уверенно, а скорее с неким обреченным упорством интеллигенция предложила своему народу то, что можно характеризовать как отказ от веры в здравый смысл, потерю доверия к собственным ощущениям и инстинктам. Верить, что прогресс есть регресс. Что падение жизненного уровня, всеобщее опустошение и смятение есть естественное состояние. Как же мог после этого не замолчать народ, которому трижды за очень короткое время указали, что по дороге страданий и жертв его вели фанатики и слепцы?
Российской интеллигенции важно отметить, какие идеи никогда не теряли и никогда не потеряют свое значение для «молчаливого большинства» в стране с нашей историей. Прежде всего, это две великие идеи – социальная справедливость и патриотизм. В той мере, в какой «менее мятежная» российская интеллигенция конца века предаст эти идеи, она потеряет традиционно привилегированное положение в национальной жизни.
Что остаетсяУ нас два главных ресурса – самая большая в мире территория и самое терпеливое, жертвенное и образованное население.
1. Начнем с территории, где наш самый очевидный, явный и теряемый ресурс – это Сибирь и Дальний Восток. Сегодня за Уральским хребтом живут 27 млн. человек, а между Байкалом и Тихим океаном – менее 7 млн. человек. От Михаила Романова до Михаила Горбачева хозяева Кремля осознавали важность этих колоссальных просторов. Столыпин приложил все силы для массового переселения сюда людей из европейской части России. Сталин панически боялся повторения японского «эксперимента» на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири в 1917–1922 гг. В стратегических целях он создал Северный морской путь, строил большой Тихоокеанский флот, приглашал девушек-красавиц на берега Тихого океана. Во всех парках страны звучал вальс о маньчжурских сопках. В моей семье гордились тем, что трое капитанов – братья моего отца – служили на Тихоокеанском флоте. Не было семьи, где не читали бы «Порт-Артур», не танцевали бы под «Амурские волны».
В менее суровые и более смутные времена возобладали другие песни. Отменен северный коэффициент, невыносимыми стали условия жизни в районах вечной мерзлоты. Десять лет назад население Чукотки составляло 165 тысяч человек, сегодня оно опустилось до 60 тысяч. Ржавеют лучшие в мире ледоколы и никому нет дела до края, которым Россия, если воспользоваться выражением М.В. Ломоносова, намеревалась «прирастать». Тяжесть жизни и смена семейных ориентиров привела к тому, что на семью в России ныне приходится 1,4 ребенка, Россия теряет в год до миллиона своих жителей. Это означает, что между 2030 и 2040 годами, в условиях продолжения главенствующей демографической тенденции, азиатская часть страны будет утеряна, потому что там уже не будет наших соотечественников. Будут потеряны земли и огромные природные богатства. (В Центральной Азии будет проживать стомиллионное население, а население в Китае, и в Индии дойдет до полутора миллиардов человек в каждой из этих стран соответственно.) Если кто-то считает подобные выкладки предвзятым или партийным алармизмом, пусть обратиться к западным демографам-футурологам, воспринимающим эти обстоятельства уже за аксиому.
Эта демографическая и геополитическая ситуация меняет буквально все. Мы сегодня – обладатели самого большого в мире дома, может быть неуютного и пустого, но и его у нас весьма скоро отберут.
Если нас как нацию не устрашает и не мобилизует эта угроза, это просто и грустно означает, что нас уже ничто, никакие обстоятельства и соображения не способны подвигнуть в сторону самовыживания, витальности, не говоря уже о более высоких – исторических целях. И нужно признать: если мы думаем, что Ермак ошибся, – тогда мы достойны своей участи. То, что исторически всегда было нашим огромным тылом – Евразия – становится нашим самым уязвимым местом. Это самая большая перемена в геополитическом положении России.
2. Второй наш ресурс – наше жертвенное население. Из этого источника черпали все модернизаторы России, начиная с Петра Великого. Особенно впечатляющими были два периода феноменально быстрой индустриализации: 1892–1914 и 1929–1961 гг. Более всего в обоих случаях великую жертву принесло наше крестьянство. В этом плане Сталин принципиально ничем не отличался от тех, кто никогда не пустил бы его на свой порог, от светочей отечественной экономической практики – министров финансов Вышнеградского и Витте. Скажем, в 1893 году в России был страшный голод, сопоставимый с голодом 1933 года. Но в обоих случаях Россия (в первом случае царская, во втором – советская) лишь увеличила экспорт хлеба – необходимы были средства для закупки станков, для строительства железных дорог, домен, оборонных заводов.
Процесс, увы, завершен. Последние «трезвые и трудолюбивые» (слова Столыпина) покинули деревню в 1960-е годы. А в начале 1990-х в деревнях после крушения колхозов остались лишенные всяких перспектив. Эти люди, прежде соль нашей земли, еще произвели в 2004 году фантастический урожай, но только себе во зло: цены рухнули, и российский крестьянин опять оказался жертвой коварного города. Во всех государствах мира берегут этот цвет земли (особенно решительно в США и Франции). В России же, отняв все, за исключением скудных средств выживания, обходили крестьянство, словно вражескую орду – ну как же, ведь у них неевропейские манеры и у них неухоженные погосты. Российское крестьянство, перед которым мы все в неоплатном долгу, перестало быть источником добычи средств для модернизации. Их хлеб уже не идет на мировые рынки. Впервые мы стали закупать зерно в 1963 г. США, Канада и Аргентина наравне с жестко прикрытым в этом отношении Европейским союзом лишили сельское хозяйство России функций экспорта.
Из людских ресурсов в стране остались лишь образованные горожане, успевшие до 1991 года воспользоваться возможностями одной из лучших в мире школьных систем. Но нужны ли они своей стране, эти люди, которые последние в нашей истории годы сохраняют свои индустриальные навыки и квалификацию? Часть из них нашла себе применение за границей (не менее 50 тысяч наших сограждан высокой квалификации отдает свои знания и умение на чужой ниве). Другая – огромная часть – деквалифицировалась. Их можно встретить на чартерных рейсах в Стамбул, с ними можно поговорить на наших многочисленных крытых и открытых рынках. Часть из них преуспела, но громадное большинство просто выживает. Так мы обращаемся с самым ценным своим достоянием, с нашими высококвалифицированными специалистами, с теми, кто освоил современное производство, но в конечном счете пал жертвой воцарившейся на государственных командных высотах смеси бездумности, невежества и корысти.
Обратимся к проблеме национальной стратегии, точнее говоря, национальной стратегии выживания. Здесь друг другу противостоят два радикально противоположных подхода. Первый полагается на создание некоего питательного бульона, некоей живительной среды, позитивных микробов рынка – который все поставит на свои места, создаст движущую силу и повернет маховик национального возрождения в экономике, а потом уже и в остальных сферах. Детские и нелепые фантазии урывками читавших книги самоучек Этот долгожданный «бульон» рыночных отношений – наше самое страшное национальное болото, в которое мы все вместе угодили. Этот бульон никогда не давал результатов в незападном, неиндивидуалистическом обществе.
Обратимся ко второму подходу, к модернизации сверху. И история, и западные наблюдатели видят наше будущее – если оно у нас есть – именно в этом. Все, что было в России позитивного в сфере индустриальной мобилизации, в сфере экономического развития, все было сделано из кабинетов. Я говорю это как историк. России везло на министров финансов – он петровского канцлера Шафирова до хрущевского Зверева. Блестящая плеяда – Бунге, Ройтерн, Вышнеградский, Витге, Коковцов, Берг – для всех них проблема модернизации России была главной и животрепещущей. Точку «надира», максимальной индустриальной зависимости они прошли в 1885 году, затем были созданы условия для знаменитой, блистательной модернизации 1892–1914 гг. Ресурсы были знакомые. Об изъятии крестьянского зерна на экспорт мы уже говорили (поезжайте в Одессу и Ригу – вся архитектура XIX века говорит об интенсивности и прибыльности этой торговли). Вторым источником промышленного роста были зарубежные инвестиции.
Прежде всего, Петербург воспользовался германским испугом Парижа и взамен военного союза добился инвестиции 27 млрд. франков в ликвидацию российского бездорожья. Позволю себе напомнить, что пять западных стран активно инвестировали в российское развитие – по мере убывания это Франция, Британия, Германия, Бельгия, Соединенные Штаты – около миллиарда золотых рублей на 1914 год. Эти инвестиции позволили соединить железными дорогами огромную страну и освоить нефть Баку и уголь Донбасса. Напомню, что всей нефтью России, 9/10 угля, 60 процентами машиностроения владели иностранцы. Русская буржуазия и правительство боялись более всего не инвестиций французов и бельгийцев, а конкуренции германских товаров с российскими на российском рынке. Наибольший страх вызывало германское экспортное доминирование. По существу из-за этого началась Первая мировая война. Тимирязев говорил, что не позволит немецкими плугами русскую землю пахать. Боялись также сложностей выхода на западные рынки. Поэтому русский текстиль и другие товары шли в Маньжурию, Монголию, Персию.
Трудно ли представить себе, что новая Россия взамен вооружения Северного альянса осенью 2001 г. требует-просит у США создания магистрали «Москва – Ош» (американские капиталы, азиатские рабочие)? А маршрут «Западная Европа-Восточная Азия», который затронул бы коренные интересы развитого мира и России? Если Запад желает ослабить зависимость от Персидского залива, то почему бы его не заинтересовать транспортными магистралями, нефте– и газопроводами Тюмень – Рур? Царские министры умели мыслить стратегически, а как с их потомками?
Теперь мне хотелось бы посмотреть на нас чужими глазами. Самым престижным из еженедельников в США является английский «Экономист», который самые серьезные американцы воспринимают как энциклопедию, как последнее слово. Недавно «Экономист», рассуждая об однополярности руководимого Соединенными Штатами мира, сделал весьма примечательную оговорку: «Стоит только в России прийти к власти трезвым и разумным людям, как в мире появится второй полюс». Так думают не только в Лондоне. Если маленький Бирмингем смог начать первую мировую индустриальную революцию, то почему приходится печалиться о судьбе огромной, трудолюбивой и талантливой России? Как найти верный путь? Не строить же все расчеты на неласковой приполярной нефтяной корове?
Президент США Билл Клинтон немало интересовался Россией, о чем говорят хотя бы его 27 встреч с российскими президентами. Относительно развития России у него было четкое мнение (зафиксированное в мемуарах его большого друга Строуба Тэлбота). Как свидетельствует, скажем, Строуб Талбот, даже президент Клинтон, повинуясь здоровому чувству реализма, вскричал: «В чем Россия нуждается, так это в проектах огромных общественных работ… Они находятся в депрессии, и Ельцин должен стать их Франклином Рузвельтом». Заметим, что это говорит ультрарыночник, самый большой на государственном уровне певец глобализации, который ни одной речи не произнес без гимна глобализационным процессам.
В дальнейшем на роль инициатора российского «Нового Курса» Запад прочил Е.М. Примакова, а затем – В.В. Путина.
Если кому-то не нравится стоявший чуть левее центра американский президент-демократ, то обратимся к стоящему правее политического центра итальянскому премьер-министру Берлускони. Как собирается выходить из кризиса праволиберальное правительство Берлускони в Италии? Созданием в рамках государственного планирования 125 крупных индустриальных проектов, наибольшую известность среди которых приобрело создание моста на Сицилию (5 млрд. долл.) и спасение автомобильного концерна «Фиат». Может, вожди глобализации и свободы рынка среди англосаксов видят иные экономические лекарства для России? Вовсе нет.
Недавно автору этих строк пришлось встречаться с лучшим, наиболее известным американским историком А. Шлесинджером-мл. (некогда советником двух президентов США). Речь шла только об одном: пусть четверо американских специалистов по Франклину Рузвельту встретятся с равным числом российских специалистов по «Новому курсу» Рузвельта и постараются выработать программу выхода России из кризиса посредством своего рода повторения кризисного государственного планирования на манер известных инициатив ФДР в 1930-е годы. Последнее, во что будут верить даже Клинтон и Берлускони, – в животворную ценность ухода государства из экономики и социальной сферы, в спасительную роль питательного бульона хаоса (называемого свободой частной инициативы). Новояз «крышевание» в масштабах всей страны неведом западным лидерам, но по собственной воле и будучи в здравом уме и трезвой памяти никто из них не уведет самого мощного исправителя популярных и губительных идиосинкразии—государство — из критической сферы национального выживания.
Кто создал теперь уже многочисленные имитации Кремниевой долины от Франции до Южной Кореи и Малайзии? Правильно, государственные органы планирования. А разве в России было иначе в годы выхода из кризисов – в годы реформирования императора Александра Второго, подъема 1885–1914 гг., индустриализации XX века? И только в последние двенадцать лет невежды обнаружили, что роль государства слишком велика.
Этого не может быть в природе. Не может быть излишней разумной планирующей человеческой силы, мобилизации на решение проблем вместо опускания в дикий российский разгул и разор, от чего могут ликовать лишь анархисты и противники извлечения опыта из национальной и зарубежной истории. Поставим вопрос так: кто низвел на нет туберкулез полвека назад и кто его возвратил за последнее десятилетие? Отвечаем, эпидемии победила разумная сила государства; ослабление оного, дикая вера в «питательный бульон» анархии возвратила в Россию страшные призраки национального вымирания.
Мы с вами живем в том «позолоченном веке», который гениально заклеймил Марк Твен. Но в стране Марка Твена появился Теодор Рузвельт с «Честным курсом» и набросил узду государства на частный капитал. Вудро Вильсон создал финансовые рычаги в виде Федеральной резервной системы; и, как апофеоз – пришел Франклин Делано Рузвельт и отверг сонное ожидание президентом Гувером неведомого чуда, «когда сама заработает капиталистическая экономика». Когда же в России вернется здравый смысл, нужда в котором очевидна Клинтону и Берлускони?
Еще десять лет назад живы были иллюзии относительно того, что объединенная сила Ту + Су + МиГ + Ант даст авиацию лучше «Боинга». Иллюзии увяли с уходом из производительной сферы координатора-государства и приходом новоявленных Тит Титычей, чья алчность якобы и обеспечит наше спасение. Российское государство уходит даже оттуда, где оно в свое время блестяще победило всеобщую неграмотность, отправило в музеи эпидемии, дало веру пресловутому российскому «маленькому человеку». Теперь этот человек только раздражает тех, кто не желает знать ни отечественной, ни зарубежной истории. Он, этот российский рабочий и крестьянин, видите ли, не самоорганизован, не способен на высшую эффективность в условиях фанфар экономической свободы. Его удел – крышевание в масштабах всей страны.
А кто же тогда создал лучший в мире танк и автомат, кто первым вышел в космос, создал судно на воздушной подушке, первый пассажирский реактивный лайнер, первую в мире атомную электростанцию? Мобилизовавшее общество государство. И нет другой силы. Не сомневайтесь: если уж Клинтону было ясно, что делать, когда он призывал найти российского Рузвельта, то знайте: без массовых общественных работ под эгидой государства, без общегосударственного плана России (в условиях массовой безработицы, дисквалификации, краха национальной промышленности, эрзац-образования частных учебных заведений) из кризиса не выйти. Пора отказаться от иллюзий и в Охотном ряду, и в Кремле.
Наш самый главный ресурс – это невероятно оскорбленное национальное чувство, готовность претерпеть и создать нечто общественно значимое. То есть быть мобилизованным. Люди этого хотят. С идейно противоположной стороны нам говорят: «Вы что, хотите, чтобы опять по гудку к 7 часам утра, в стужу и темень наш современник, наш индустриальный рабочий бежал сломя голову на завод… Он же нас будет ненавидеть за очередную мобилизацию». Мне кажется, что в таких аргументах сказывается непонимание нашего соотечественника-современника, пережившего в 90-е продолжающуюся до сих пор «негативную мобилизацию» свободы от всего, «свободы от», но не «свободы для». Он нас будет ненавидеть не за раннюю побудку, а за бессмысленность своего существования, за то, что добытые кровью медали его отца стали латунными побрякушками, за поруганное достоинство, за поблекшую в несправедливости жизнь. Суть этой мобилизации – не подобие жизни в лагере, как пытаются представить ситуацию те, кто упрощает процесс для целей критики, а нахождение смысла, преодоление аномии (распада и деструкции ценностей), постановка ясных государственных целей, привлекательных для населения, социальная интеграция, формирование культурных образцов – всего того, что отсутствует в первобытном бульоне, даже заселяемом не менее адаптивными, чем те, кто выживает, гигантами большого бизнеса.
Сегодня нам пытаются показать, что на последний – главная надежда, что государство беспомощно и безденежно, государственные предприятия мало эффективны. Не новая мысль. Столкнулся с ней сорокатрехлетний Теодор Рузвельт (самый молодой в американской истории президент). После пяти месяцев пребывания в Белом доме он начал ощущать, что он слишком медленно продвигается к достижению своих стратегических целей. Если он решил войти в историю, ему нужно не откладывать главного из задуманного внутри страны – ослабления всевластия трестов. Если он не сделает этого, то останется в американской истории неотличимым от всех этих Арчеров и Гарфильдов – покорных слуг экономических воротил, считающих себя хозяевами страны. Теодор Рузвельт пришел в Белый дом не для того, чтобы быть пешкой в руках монополий. Он хотел «делать историю» на внутреннем и на внешнем фронте, демонстрируя миру широту своих взглядов, а не позорную слабость – корысть преследующих узкие интересы недалеких политиканов, которые предпочли достойному месту в истории «свиной хрящик». Собственно неожиданности в выяснении отношений здесь не было – выступая в Миннеаполисе еще за две недели до вступления в должность, Рузвельт предупредил претендующие на всевластие тресты: «Огромные личные и корпоративные состояния, огромные комбинации капитала, рост которых характеризует становление нашей индустриальной системы, создают новые условия и делают необходимыми базовые изменения прежнего отношения государства и нации к собственности… Все более и более становится очевидным, что государство и, если это необходимо, вся нация, будут стремиться к обладанию правом наблюдения и контроля в отношении огромных корпораций». Скромно таиться хозяева жизни не привыкли, и сам Морган откликнулся без промедления и с характерным лаконизмом: «Я ничего не должен обществу». Фактически этими словами президент компании «Ю.С. стал» бросил вызов президенту страны «Ю.С», то есть Соединенным Штатам, их президенту. И битва эта закончилсь победой государства и возвышением Соединенных Штатов.
Желание американского и омского рабочего жить в осмысленном мире, его патриотическое чувство и является главным ресурсом политики Т. Рузвельта, возвышения США и надежд современной России. Мы должны сейчас для себя решить, нужно ли обращаться к этому патриотическому чувству. Это можно сделать лишь раз в поколение, легче всего это сделать Президенту, если он разделяет боль страны, отодвигаемой историей и жесткими обстоятельствами на непривычную обочину истории.
Если наше правительство не выдвигает никакой мобилизационной инициативы, если сегодня вечером мы эйфорически вручаем «Нику», а завтра «Триумф», сознательно отказываясь ощущать, что находимся в состоянии национальной катастрофы, если у интеллигенции, долженствующей быть совестью нации, не возникает чувство, что, может быть, это – последний шанс, что через 15–20 лет нечего будет спасать. Без преувеличения, что мы находимся на «Титанике», танцующем и развлекающемся перед катастрофой. Нашей стране необходим план, необходима перспектива – таковы особенности единственной незападной страны, никогда, до последнего времени, не бывшей зависимой от Запада страной.