Текст книги "Большая восьмерка: цена вхождения"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)

Ельцин в Кремле

Ослабление власти Горбачева было ощутимо. На относительно небольшой завтрак в Кремле наряду с Бушем Горбачев пригласил Ельцина, Назарбаева, Павлова, Бессмертных, Моисеева, Черняева и Болдина. Советский президент надеялся, что это удовлетворит желание Буша увидеть Ельцина. В последний момент Ельцин, однако, отклонил приглашение Горбачева, заметив при этом, что предпочел бы принять Буша у себя. Инаугурация Ельцина прошла всего несколько недель назад. Теперь Ельцин занимал те помещения в Кремле, которые были горбачевскими в бытность того Председателем Верховного Совета СССР. Именно здесь – а не в российском Белом доме – был принят президент Буш после указанного завтрака.

Посол Мэтлок полагал, что «недавние политические победы поспособствуют мутации Ельцина, прекращению его заведомо вызывающих действий. Этого, однако, не случилось. Он продолжал демонстрировать свое высокомерие и многозначительность: заставил Буша ждать почти десять минут, продлил запланированное время встречи намного больше. Вместо намеченных пятнадцати минут Ельцин беседовал с Бушем сорок минут. Он сказал Бушу, что сразу же после подписания союзного договора США и Россия сумеют развить тесные двусторонние отношения. А затем сияющий российский президент пошел к прессе и объявил, что очень рассчитывает на улучшение российско-американских отношений. Организовал совместную пресс-конференцию, не уведомив о ней заранее гостя. На государственном обеде у Горбачева – в зале Святого Владимира – Ельцин послал вперед свою жену одну, затем дождался прибытия Барбары Буш и пытался эскортировать ее к столу, словно это он был хозяином в доме. Барбара Буш со «стальной» улыбкой вынесла это испытание.

Этим российский лидер старался привлечь к себе внимание и поставить в ложное положение Горбачева. Советский президент никогда еще не выглядел столь жалким. Он прямо говорил о возможности гражданской войны на манер начинающейся югославской. Он уже видел опасность украинской сецессии.

Коронным элементом встречи в Москве было подписание Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений – (СНВ) – в том же Владимирском зале. Напомним, что переговоры по сокращению стратегических потенциалов велись уже десять лет. К предстоящей встрече Горбачева и Буша сокращения предусматривались неравные: 25 процентов сокращений для Соединенных Штатов и 35 процентов сокращений для Советского Союза⁴⁰⁷. Почему Горбачев пошел на несимметричное сокращение? Ведь ядерное орудие было последним козырным тузом в его уменьшившейся колоде?

Договор СНВ-1 представлял собой весьма объемистый документ в 700 страниц. Он не завершал темы сокращений, он обещал дальнейшее движение вперед. Наибольшему сокращению подвергались быстродействующие ракетные системы. На реализацию СНВ-1 отводилось семь лет. Обе стороны договорились продолжить переговоры по сокращению стратегических вооружений уже весной текущего года в Москве. Советская сторона желала знать, когда дело дойдет до сокращения тактического ядерного оружия, но руководство Соединенных Штатов довольно жестко отвергло подобные идеи. Подобным же жестким образом американская сторона ответила Горбачеву и по другому важному вопросу – о прекращении подземных испытаний. Ответ был краток: американская сторона не готова рассматривать этот вопрос⁴⁰⁸.

Киев

Резко ослабленная позиция Горбачева на внутреннем фронте и общая слабость Советского Союза изменили стиль американского поведения. Американцы попросту стали «читать лекции» советскому руководству по проблемам внешней политики и внутренних реформ.

«Советское низкопоклонство на Ближнем Востоке и в Югославии, избыточные уступки СССР на переговорах СНВ и в других случаях – были причиной политического ослабления Горбачева»⁴"⁴.

Такие деятели позднесоветской дипломатии, как Шеварднадзе, демонстрировали олимпийское спокойствие. «Сейчас, я думаю, у нас нет особых проблем, и наши отношения развиваются естественным образом. Воздействия на советско-американские отношения оказывает внутриполитическое состояние дел»⁴¹⁰. Как будто внешнеполитический раздрай не повлиял на внутреннее состояние общества. «Назвать его по имени, может быть, и восхитило бы Горбачева, но могло повредить политически – критики и так атаковали его как лакея Буша»^4и.

Горбачев и без того был нервирован желанием Буша посетить Киев. Буш был в Москве, а Горбачев через советского поверенного в делах в Вашингтоне потребовал отложить визит президента Буша на Украину. Американцам пришлось приложить все силы и через министра Бессмертных уговорить Горбачева не начинать скандал. Президент Буш попросил составителей своих речей выбросить все, что может взвинтить Горбачева.

После двух дней пребывания в Москве президент Буш посетил Киев. Он был очень тепло принят – отражение нового самовосприятия республики – как суверенной и при этом ожидающей поддержку и финансовую помощь Соединенных Штатов.

Полет в столицу Украины длился два часа. Советские пассажиры огромного американского «Боинга-747» были приписаны к отдельным салонам. Обед был на уровне, и все отметили несколько порций виски, которыми сопроводил его номинальный глава советской стороны полета Геннадий Янаев. Выступая в роли внимательного хозяина, Джордж Буш показал Янаеву «электронную начинку» своего самолета. Комментарии Янаева были лапидарными: «Очень интересно». О вещах более сложных он предпочитал не говорить. Буш вспоминал оценку, данную Янаеву Центральным разведывательным управлением: аппаратчик старого закала; маловероятно, что может играть важную или независимую роль в политической жизни нового периода.

Буш и его окружение уже имели возможность встречаться с украинскими националистами. Их возмущал определенный артикль при названии страны: the Ukraine. Это им напоминало колониальные названия – the Gambia, the Lebanon. Взведенный. Скаукрофт спросил ревнителей чистоты, а как относительно the Netherlands? В конце концов как тогда трактовать the United States? Те же муки владели иррациональными националистами при определении прибыть на Украину. Они считали, что так могут говорить лишь москали. А как насчет шевченковского «…поховайте на Вкраине милой»?

Посте посадки кортеж с Бушем проехал из аэропорта Борисполь в центр Киева. Киевляне стояли плотно и с цветами. Буш вспоминал места, где он проводил избирательную кампанию – Питтсбург, Кливленд, Детройт, Чикаго, – где жило много украинских эмигрантов. Как и боялся Горбачев, был ощутим контраст с Москвой, где публика уже привыкла к высоким лицам и где зарубежные радетели перестройки уже не вызывали оваций. Выпустивший демона национализма из бутылки народной мудрости, Горбачев мог полюбоваться делом рук своих на многочисленных плакатах украинского национализма: «Если быть частью империи так хорошо, то почему Америка покинула империю?», «У Москвы 15 колоний» и т. п. В центре Киева Буш встретил председателя украинского парламента Леонида Кравчука, вступившего на националистическую стезю точно в возможный момент. Тот жаловался, что треть урожая на плодородной Украине не доходит до потребителя. К Янаеву украинское начальство относилось как (по американской оценке) к «председателю всесоюзной ассоциации прокаженных». На обеде рабочими языками были английский и украинский. На Янаева было больно смотреть.

Президент Буш видел, в каком критическом состоянии находится «его друг Михаил» и он приказал своим «тайным писателям» внести в текст своей киевской речи то, что порадовало бы Горбачева. Ключевыми были следующие новые слова: «Свобода это совсем не то же самое, что независимость…» Буш восхвалил Горбачева и призвал подписать договор 9+1 ⁴¹². Многие в зале были шокированы словами американского президента. Это было совсем не то, чего они ожидали.

349

Американская дипломатия уже три года находилась в тесном контакте с украинским движением «Рух», поездка президента Буша в Киев венчала эти американские усилия. «Лидеры «Руха» получали приглашение посетить Соединенные Штаты чаще, чем любая другая украинская организация, хотя «Рух» получил менее четверти голосов на Украине. С другой стороны, если бы Горбачев оставил в 1980-е годы «Рух» один на один с компартией Украины, от «Руха» мало что осталось бы. Тогдашний глава украинской компартии Щербицкий был категорически против националистов. Но благодарности за это от Горбачева, он, естественно, и не ждал. Как пишет, спустя время, Гартхоф, «в ретроспективе ясно, что для Буша было бы лучше не ездить на Украину»⁴¹³.

Впервые с начала семнадцатого века глава великой державы навещал Украину, относился к ее руководителям как к независимым правителям и обращался к присутствующим на украинском языке. Буш настаивал, чтобы все руководители крупных фракций присутствовали на его выступлении. Мэтлока обеспокоил союз номенклатуры с националистами. Такой союз мог «дать независимость и государственность быстрее, но в результате появится страна без внутренней связанности, что поставит под удар и единство страны»⁴¹⁴.

Из Киева Буш вылетел прямо в штат Мэн, где намеревался провести месяц. В представляемых ему ежедневно обзорах за 17 августа было выделено мнение Александра Яковлева о «влиятельной группе сталинистов», готовой взять в свои руки власть. Обзор завершался таю «Существует растущая опасность того, что традиционалисты пожелают спровоцировать ситуацию, которая оправдает использование силы для восстановления порядка»⁴¹⁵.

Глава 18
ПЕРЕВОРОТ И КОНТРПЕРЕВОРОТ

Американцы не будут помогать тем, кто постарается заменить отдаленную тиранию на местный деспотизм. Они не будут помогать тем, кто стремится реализовать самоубийственный национализм, основанный на этнической ненависти.

Президент Джордж Буш, август 1991 г.

На Западе постоянно размышляли над тем, есть ли в Советском Союзе, развороченном Горбачевым, «маленькая красная линия», перейти которую советской элите просто невозможно. Большинство экспертов считало, что такая линия существует, и она проходит по границе между Восточной и Западной Германией. Но вот бесшабашный Горбачев сдал ГДР – и ничего не произошло. Следующую красную линию видели во вступлении объединенной Германии в НАТО. Но и здесь Рубикон был пройден, и Земля не перевернулась. Развал страны? Неясно было, проснется ли огромное население, или корыстные националисты всех мастей заглушат голос разума (который, в частности, звучал в киевской речи президента Буша)?

Правые решаются, но неумело

18 июня 1991 года представлявший Горбачева на внутрисоюзных переговорах в Ново-Огареве (девять плюс один) Григорий Ревенко объявил, что проект Союзного договора представлен на рассмотрение республик, хотя многие вопросы, касающиеся налогообложения, контроля над вооруженными силами, владения природными ресурсами и статуса прежних автономных республик, еще не были решены. Новый Союзный договор – плод небрежения Горбачева в отношении разрушительных возможностей национализма всех мастей, должен был быть подписан 20 августа 1991 г. в Москве Ельциным и Назарбаевым; главы остальных республик приглашались к подписи. Ставший общедоступным за пять дней до предполагаемой первой подписи, новый Союзный договор фактически раздроблял федерацию. Конец централизованной страны.

Все это можно было заглушить только в непрекращаемом словопотоке Горбачева, который даже свое поражение пытался представить как новый триумф. Увы, он уже скоро пожалеет о своей сверхуверенности, но это будет потом, а сейчас Горбачев бездумно и беззаботно отправился на берег Черного моря. Поразительно, на Западе яснее видели. Там уже открыто пришли к выводу, что еще одной пертурбации Горбачев не переживет. Первым кризисом было объединение Германии. Вторым, кажется, должен был быть распад страны.

Критическим для его судьбы было обсуждение, начатое 26 июня 1991 года в украинском парламенте. Из выступивших 35 депутатов 24 выдвинули те или иные возражения. Председательствующий Леонид Кравчук загадочно молчал. Решили отложить окончательное решение до сентября 1991 года, когда в Москве соберется Верховный Совет СССР. 2 августа, на второй день после отбытия президента Буша, Горбачев объявил, что договор «будет открыт для подписания 20 августа 1991 года и что Российская Федерация, Казахстан и Узбекистан подпишут его».

Это, сказал Горбачев, будет база для «новой, подлинно свободной ассоциации суверенных государств». Но немногие помимо Горбачева смотрели на Проект с надеждой. Республики получали невиданную дотоле власть. Сохранится ли Союз? «Демократическая Россия» предложила Ельцину подписать Договор только с ее добавлениями. Это означало, что 20 августа Договор подписан не будет.

29 июля президент Горбачев провел весь день с президентами Назарбаевым и Ельциным на Новоогаревской даче. На 20 августа было назначено, как уже упоминалось, подписание Союзного договора. Согласно Ельцину, Горбачев согласился заменить Крючкова, Пуго и Павлова вскоре после подписания. КГБ получило запись размышлений трех президентов от секретаря Горбачева Болдина, 4 августа 1991 года Горбачев отбыл из Москвы в традиционный ежегодный отпуск в Крым, в Форос для двунедельного отдыха с семьей. Он должен был вернуться назад, в Москву 19 августа для подписания Союзного договора. Политическая сцена казалась спокойной. Да, следует признать, что 29 июля Горбачев обсуждал растущее напряжение внутри московского руководства с Ельциным и Назарбаевым. Ельцин сделал жест, который не мог быть двусмысленным: нас слушают. Горбачев и Назарбаев рассмеялись.

Крючков немедленно послал небольшую подготовительную группу в подмосковную деревню Машкино для выработки планов введения чрезвычайного положения. Крючков сказал одному из своих подчиненных, что Горбачев «психологически неспособен справиться с текущей ситуацией и вводить чрезвычайное положение нужно без него. Павлов, Крючков и Пуго считали, что Горбачев потерял руководство над страной и государству грозит развал.

Посол Мэтлок готовился к завершению своей миссии в Москве и к отбытию 12 августа 1991 года. Свой последний вечер он провел в семье Шеварднадзе, где трехлетняя правнучка перед ужином произнесла молитву.

Так называемый «путч»

Утром 16 августа 1991 года проект объявления о создании «Государственного комитета по чрезвычайному положению» и введению чрезвычайного положения лег на стол Крючкова. Тот немедленно отдал приказ о посылке в Крым группы специалистов, которая отрежет Горбачева от внешнего мира. 17 августа Крючков пригласил нескольких коллег в баню на секретном объекте КГБ в Москве, известном под кодовым названием «Комплекс АБЦ». Сюда приехал Председатель совета министров Валентин Павлов, министр обороны Дмитрий Язов, секретарь Горбачева Валерий Болдин, ответственный ЦК за оборонную промышленность Олег Бакланов, секретарь ЦК После бани прошли в комнаты с закусками. Язов, Павлов и Шенин налили себе водки; Крючков – шотландское виски.

Крючков сообщил Павлову, что его премьерские дни сочтены. Обсудили ситуацию в стране и нашли ее близкой к катастрофе. Только чрезвычайное положение может спасти распадающуюся страну. Наметили подключить министра внутренних дел Пуго и вице-президента Янаева. О Лукьянове было сказано, что он «постоянно колеблется». Разошлись примерно в 6 часов вечера. В пять вечера 18 августа Горбачев в Форосе был оповещен, что к нему прибывает некая делегация. Вначале прибывшие: Болдин (Язов пошутил, что Горбачев скажет, увидев его: «Et tu, Brute» – «И ты, Брут»), Бакланов, Варенников (командующий сухопутными войсками) пытались уговорить Горбачева примкнуть к ГКЧП. Это не удалось, и заговорщики вылетели из Фороса. В Москве Янаев подписал декрет о переходе власти к нему, но Лукьянов и Бессмертных не согласились на членство в ГКЧП Крючков хотел арестовать десять человек, Павлов потребовал тысячу, но никто не знал, насколько он серьезен.

Военное командование разделилось как бы пополам. За силовую смену власти выступил министр обороны (и член ГКЧП) маршал Язов, командующий сухопутными войсками Варенников, заместитель министра генерал-полковник Ачалов. Несколько генералов из генштаба встали против горбачевского курса – начальник главного оперативного Управления генерал-полковник Денисов. Более пассивно к восстанию военных отнесся начальник генерального штаба генерал Михаил Моисеев. Близким к Язову и Варенникову был еще один выпускник Академии Генерального штаба 1967 г. Сергей Федорович Ахромеев.

Решительными сторонниками борьбы с курсом Горбачева были генералы Третьяк (начальник зенитной обороны армии), командующий Приволжско-Уральским военным округом генерал-полковник Макашов, командующий войсками Московского военного округа генерал-полковник Калинин.

Во главе тех, кто не увидел опасность распада (или обрел психологию безразличия) был маршал авиации Шапошников. В эту группу высших офицеров входили командующий РВСН генерал Максимов, командующий ВМФ адмирал Чернавин, командующий воздушно-десантными войсками Грачев, командующий Ленинградским военным округом генерал-полковник Самсонов, заместитель министра внутренних дел генерал Громов, командиры особых войск КГБ, генерал-майор Лебедь.

На третий день восстания 21 августа 1991 г. против министра обороны Язова выступила коллегия министерства обороны с требованием вывести войска из Москвы. Язов сказал, что связан словом офицера; но в конечном счете он согласился, и войска покинули столицу, что и решило судьбу антигорбачевского восстания.

Переворот не удался из-за того, что три решающие силы – специальные подразделения КГБ, элитная дивизия имени Дзержинского Министерства внутренних дел и воздушно-десантные войска Московского округа – не подчинились приказу. Во многом потому, что в Тбилиси, Баку, Вильнюсе их бросали в бой. чтобы потом на них же и возложить вину за мнимое самоуправство (а Горбачев, Шеварднадзе и пр. якобы не знали о происходящем и приказов не отдавали). Были жертвы в Москве, Вильнюсе и Риге; но армейские офицеры по понятным причинам не желали выглядеть инициаторами гражданской войны. На самом деле не они были ее инициаторами, это знал всякий, знакомый с армией.

Особую проблему представляло собой руководство стратегическими силами страны – то единственное, что непосредственно касалось Запада и США в первую очередь. Начиная с позднего вечера 18 августа 1991 г. (и до утра 22 августа того же года) контроль над стратегическими ядерными силами (пресловутый «черный чемоданчик», в котором находилась связь с ракетными комплексами, и который всегда находился в руках адъютанта, сопровождающего президента – верховного главнокомандующего вооруженными силами страны) находился в руках антигорбачевских сил, в руках ГКЧП. В их руках был и «чемоданчик» министра обороны и начальника генерального штаба. У них не было желания обращаться к этому крайнему средству. А если бы и было, то их действия могли перекрыть все те, кто предпочли горбачевское заклание.

Переворот, видимый из Америки

Президент Буш узнал о начале событий в Москве в своей летней резиденции в Кенебанкпорте, штат Мэн. День клонился к вечеру Президент намеревался завтра рано утром сыграть со Скаукрофтом в гольф, и тут зазвучал белый телефон. Время – 23.45. Скаукрофт звонил из отеля в городе, где CNN в его номере уже четверть часа передавало экстренные сообщения из Москвы относительно заболевшего Горбачева и замене его Янаевым, относительно создания ГКЧП, которое вводило шестимесячное чрезвычайное положение.

Советник по национальной безопасности Брент Скаукрофт рассудил, что, если переворот поддерживают столько высокопоставленных фигур, он, скорее всего увенчается успехом. И в этом случае «не стоит сжигать за собой мостов». Решили применять термин не «неконституционный, а «надконституционный» – чтобы не обижать русских. Помощник Скаукрофта Роман Попадюк посоветовал не играть в гольф. «Самое важное событие в нашей жизни нельзя встречать на поле для гольфа». Скаукрофт посмотрел в окно: «Все равно погода портится».

В Вайоминге Бейкер не считал происходящее «самым важным событием в нашей жизни». Его наблюдение за Москвой говорило ему, что противники перемен уже потеряли контроль над происходящим. «Они восстали слишком поздно»⁴¹⁶.

19 августа 1991 г. президент Буш выступил с заявлением: «Мы глубоко обеспокоены событиями последних часов в Советском Союзе и осуждаем внеконституционное обращение к силе»⁴¹⁷. Буш поддержал призыв Ельцина восстановить Горбачева во власти. Американский президент имел в своих руках лишь один инструмент воздействия на Советский Союз и не преминул им воспользоваться: он пообещал отложить экономическую помощь до тех пор, пока в Москве правили неконституционными методами.

Правда – обратите внимание – на следующий день Буш не отозвал американского посла из Москвы, а наоборот, прислал нового посла Страуса в Москву.

В заявлении президента нет слов типа «незаконный», нелегитимный, «неконституционный». Буш согласился, и они сошлись как на главной характеристике на термине «экстраконституционный» или «внеконституционный»⁴¹⁸. На следующее утро президент Буш поговорил по телефону с Джеймсом Коллинзом, которому Джэк Мэтлок неделей ранее передал все посольские дела. Буш узнал, что Коллинз уже звонил Ельцину, который был полон решимости протестовать. Ему был передан анализ ЦРУ, относительно того, что переворот плохо подготовлен. Лишь Брент Скаукрофт сомневался в анализе ЦРУ.

В выступлении президента Буша-старшего, собственно, чувствуется уверенность в успехе переворота. Не может – считали американцы – не победить переворот, в котором на стороне заговорщиков участвовали вице-президент, премьер-министр, главы вооруженных сил, министерства внутренних дел и тайной полиции.

Ясно было, что Вашингтон готов иметь дело с новыми московскими властями. О Горбачеве откровенно говорилось в прошедшем времени, выражалась надежда на то, что новые лидеры Кремля будут выполнять прежние советские обязательства; относительно их действий говорилось, что они «экстраконституционные». ГКЧП уловил позитив и неоднократно передавал американское заявление в эфир. На протяжении критического дня – 19 августа – президент Буш всячески избегал попыток звонить по телефону Ельцину, хотя тот через Коллинза передал такое пожелание⁴¹⁹. Буш был уверен, что Язов, Крючков и Павлов постараются остановить процесс распада Советского Союза, и сомнений особых в их действиях с американской стороны не выражалось. Не с этой стороны ждали заговорщиков опасности.

Только Мэтлок (и то задним числом) призывал признать отдельные республики СССР. Он исходил из того, что Язов уже пытался избежать исполнения ряда положений Договора об обычных вооруженных силах в Европе, Крючков давал оценку роли ЦРУ в событиях последних лет, Павлов клеймил западных банкиров и западные правительства, создавшие стране невероятные сложности.

Но американцы сразу отметили вялость и непрофессионализм московских заговорщиков. Подготовка была никудышной, а отсутствие воли и решимости поразительными. Только поняв это вечером 19 августа, официальный Вашингтон начинает менять свою позицию. Президент и особенно госсекретарь Бейкер обращаются к специалистам-советологам. Деннис Росс говорит, что советское военное сообщество – как и общество в целом – «уже не монолит». Военные горбачевскими годами смуты уже разделены между собой по этническим и прочим разделительным линиям. Зеллик предложил обращаться с ГКЧП сурово. Если они укрепятся, то им все равно понадобится внешняя помощь, они простят первоначальную американскую жесткость.

Колин Пауэлл спал в форте Макнэйр, когда дежурный офицер сообщил: «В Москве переворот». Он более всего был обеспокоен судьбой «маленького чемоданчика», используя который Янаев и Язов были в состоянии начать ядерную атаку против Северной Америки. Но разведывательные службы сообщили, что за последнее время не наблюдалось перемещения стратегических сил Советского Союза – его ракет, подводных лодок, бомбардировщиков. Пентагон несколько успокоился.

В ЦРУ Джордж Колт создал специальную группу наблюдения за событиями в Москве. Американские разведчики на протяжении уже нескольких месяцев знали о жестоком переутомлении Горбачева, поэтому сообщение о его болезни их не удивило. Разведка поставила правильный диагноз (который не сумел поставить в Москве Крючков): успех переворота будет зависеть от свободы и способности действовать Ельцина. Колт связался со Скаукрофтом. ЦРУ пыталось приложить все силы, чтобы скрыть свое участие в советской политической жизни. Но Колт твердо потребовал от правительства поддержки Ельцина. Фриц Эрмат снял информацию со спутников, что указало на некоторые перемещения советских войск и вооруженных сил КГБ. ЦРУ отметило, что заговорщики не сделали основательных приготовлений – не было массированных перемещений танков, армейских частей. Заговорщики не взяли под свой контроль основные коммуникации. Главное: не были арестованы вожди сепаратизма и основные противники режима. Эрмарт сказал своим сотрудникам: «Кажется, эти собаки не умеют лаять». В докладе президенту говорилось, что переворот «плохо подготовлен», что он полностью импровизирован. 45 процентов шансов за то, что в СССР создается политический тупик. 10 процентов за то, что в Кремле появится режим, похожий на андроповский. 45 процентов за то, что вся сила заговорщиков «уйдет в свисток».

В Белом доме, в Совете национальной безопасности, «сердцем» которого была т. н. Ситуационная комната, Хьюэтт дал суровую оценку любителям, столь неумело бросившимся к власти: «Эта группа не продержится у власти более месяца или двух. Они ничего не смогут сделать с экономикой. Они не могут переманить на свою сторону рабочих простыми обещаниями процветания в будущем. Приблизится экономический коллапс». Так горбачевское крушение национальной экономики привело к ситуации, когда даже выигрыш власти обрекал победителя.