Текст книги "Жребий"

Автор книги: Анатолий Ириновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Теперь он со страхом отправлял его на хранение в бутыль. И это тоже была жизнь.

Подвернулась пачка писем, перевязанная тесьмой. Если его защучат и будут выколачивать из него показания, они могут стать незаменимым источником сведений о нем.

Полистал, подумал: Борис, Неля, мама Фрося… Последняя телеграмма, пришедшая от Нели: "Получила назначение твой Рощинск завтра уезжаю Кока". Она подписала ее своим детдомовским прозвищем… С каждым из этих людей его связывала жизнь. Но зачем об этом знать кому-то еще? Убрать.

Он с трудом затолкал письма в бутыль. Все, больше сюда ничего не войдет. А оставались еще материалы к его Большой книге. Правда, они были настолько разрознены и в таких кусках, что как единое произведение могли быть поняты только самим автором. Но в них тоже было его прошлое, и акцент в этих набросках был сделан на ужасе существования, на неприкаянности жизни послевоенной детворы, оставшейся без родителей. Скажут, необъективно. Так не было. Государство заботилось об осиротевших. Были детдома. Были, конечно, и колонии для нарушителей. Да, разумеется, все это было. Но какие порядки вершились в них, чьими руками это делалось и что за человек выковывался там для общества?

Бутыль была уже полна. Не подумал он о второй, не рассчитал. Впрочем, построить обвинение на написаных им кускам, а тем более – психиатрический диагноз, было довольно трудно. И он решил из общего массива удалить только сцену изнасилования десятилетнего детдомовца по прозвищу Пампуха его старшими сокашниками. Слишком садистски и омерзительно она выглядела. Ложь, скажут, пасквиль на нашу действительность. А ведь педерастия для послевоенных детдомов и колоний была делом совершенно заурядным. Нет, нужно убрать.

Он вчетверо сложил листы, описывающие сцену изнасилования Пампухи, и, отжимая от стенки бутыли своим рыбацким ножом уже запихнутые рукописи, втиснул-таки их туда с трудом. Теперь, кажется, все.

Крадясь, он осторожно пробрался на кухню и притащил в свою комнату крышку и ключ для консервации. Аккуратно закатал бутыль, проверяя, чтобы крышка не вращалась. Кажется, порядок. А на утро, собираясь в школу, он объявил Захаровне, что завтра едет на рыбалку. Та удивилась: завтра? Да, завтра. Но завтра же воскресенье! (По воскресеньям Тимофей Сергеевич работал у себя за столом.) Ну и что? Остались считанные дни, когда можно еще порыбачить. А то, может, уже и заканчивается клев.

И на следующий день, в предрассветье, прихватив рюкзак и пару удочек, махнул за город, на озеро, – туда, где он в последний раз столкнулся с Сатаной. Собирался он на этот раз так оперативно и быстро, что Кузьма разгадал его намерение только тогда, когда увидел в его руках удочки. Безнадежно поскулил и умолк.

Утро выдалось серое и по-осеннему холодное. Пока он добирался до знакомой рощи, рассвело.

Для пущей уверенности, что его никто не засечет во время закапывания бутыли, он вышел к озеру и обозрел все кругом. Тоскливая пустота и сумрачность повисли над землей. А на озере – ни единой души.

Он воротился в рощу и стал выбирать место. Тишина стояла в утреннем лесу идеальная, и только палая листва шелестела у него под ногами. Вдруг ему пришла в голову дикая мысль: захоронить бутыль под деревом, на котором Сатана играл свою грустную мелодию. Он отыскал знакомое дерево и осмотрел. Находилось оно от тропы, идущей к озеру, метрах в семи-восьми. Нет, не годится. Не надо дразнить гусей, место беспокойное. Какому-нибудь дурню придет в голову копать здесь червей – наткнется на бутыль.

Он углубился дальше от тропы, и тут ему присмотрелось одно местечко под развесистой старой березой. Снял рюкзак, развязал его, достал свою рыбацкую лопатку. Аккуратно он разгреб листья и стал копать. "Твою мать, – думал. – Кому-нибудь расскажи, как я прячу свои рукописи, заподозрят в мании преследования. А что делать? Другого-то выхода нет". И бережно складывал землю в кучу, стараясь ее не рассыпать.

Минут через десять яма была готова. Завернув полиэтиленовой пленкой горловину бутыли, он опустил ее в приготовленную яму и засыпал землей. Сверху осторожно притоптал. Теперь нужно было убрать оставшийся грунт. Набирая его на лопатку, Нетудыхин отходил подальше в сторону от ямы и разбрасывал, как пахарь зерно.

По соседству в кустах неожиданно послышался треск. Нетудыхин вздрогнул. Выскочил заяц. И резко остановился, удивленный. Что делать в такую рань здесь человеку? Грибы, что ли, собирает?

Оба перепуганные, они несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Косой резко рванул в сторону и, петляя между деревьями, скрылся в глубине леса. А Тимофей Сергеевич тревожно подумал, не посланец ли то был Тихона Кузьмича? Но тут же отбросил это подозрение как явно нелепое.

Потом он замаскировал место, где находилась бутыль, листвой, трижды перекрестил его, постоял над ним, как над могилой кого-то умершего, и опять подумал об абсурде собственной жизни. Грустно стало ему что-то. Даже предстоящая рыбалка его не радовала. Сделав на березе крестообразную насечку, он напрямую стал спускаться к озеру.

На берегу пруда ему опять пришла в голову несуразная мысль: сесть порыбачить на то место, которое указывал ему в прошлый раз Сатана. Он остановился, тщательно осмотрел берег: чистый, слегка покатый. Но никаких следов, свидетельствующих о том, что здесь кто-нибудь раньше рыбачил. Вдоль берега – ни единой камышины. А ведь в такую погоду рыба, пожалуй, мордуется и стоит вся в камышах. И тут же подумал: "А вдруг!.." Собрал удочку, забросил в место предполагаемой ямы. Чтобы определить глубину. Рельеф дна в водоемах непостоянен, и там тоже происходят свои изменения и творится своя жизнь, невидимая глазу человека. Глубина оказалась довольно приличной. Нетудыхин нацепил червя и, забросив, стал ждать.

Тишина. Легкое колыхание поплавка на воде. Никакого предчувствия удачи. Ладно, подождем. Гляди, какая-нибудь дура и клюнет. Среди рыб тоже случаются ненормальные экземпляры, которым погода – не закон: фланируют, где вздумается. Посидим малость. Теперь можно дышать без прежнего страха. То, зачем он ехал сюда, он сделал. Писака-марака…

Поплавок слегка наклонился и вяло пошел в сторону. "За водоросли, наверное, зацепился", – подумал Нетудыхин.

Неожиданно поплавок исчез под водой. Нетудыхин подсек и почувствовал, что клюнуло что-то весомое. Стал подводить рыбину к берегу. Она шла тяжело, безуспешно сопротивляясь, и сорвалась с крючка под собственным весом уже на берегу. Карась! Вот те на!

Нетудыхин немедленно собрал вторую удочку, установил рогачики и настроился на серьезную рыбалку. Начался тягучий, но устойчивый клев. Караси шли один в один, как будто их кто-то там, в глубине озера, специально подцеплял Нетудыхину. (Мелькнула у него такая сумасбродная мысль). Нетудыхин внутренне ликовал. Одна рыбина однако, к огорчению Тимофея Сергеевича, сошла.

Часа через два садок Нетудыхина наполнился карасями. Он с тревогой поглядывал время от времени на него, опасаясь, чтобы не случилось чего-нибудь непредвиденного, как в прошлый раз.

После тринадцатого пойманного карася клев прекратился. Поплавки замерли. Нетудыхин подождал минут пятнадцать, потом полчаса, потом еще час – все, нет клева. Карась слинял куда-то. Хотя заметно потеплело, на небе стало проглядывать солнышко и, казалось, клеву бы только начинаться. Но нет, у природы свои прихоти и тайны. Впрочем, Тимофей Сергеевич был доволен и тем, что поймал. Не надо быть жадным. Жадность человека губит. Впереди оставался еще почти целый день, и он решил время это использовать для своих занятий.

Ехал он домой в приподнятом настроении, все представлял себе, как будут обрадованы его удачному и раннему возвращению Кузьма и Захаровна. Одно смущало его: эта чертова цифирь – тринадцать! Объяснить ее себе сколько-нибудь разумно он так и не смог. Потом просто посчитал ее случайным совпадением. Однако вспомнил при этом, что и номер телефона у Сатаны содержал в себе две тринадцатки. Какая-то необъяснимая связь все же, видимо, существовала тут между этими фактами. Магия чисел нам недоступна, и в своей повседневной жизненной практике мы довольствуемся уровнем весьма приблизительных знаний. А надо бы быть точным…

Автобус въезжал в город. За окном поплыли дома нового микрорайона. Нетудыхин взглянул на часы: почти двенадцать. Нет, ребята, нельзя забегать со своими прогнозами впереди Господа Бога. Кто что ни говори, а жизнь иногда выдает нам вещи совершенно непредсказуемые. И прекрасные.

Глава 10

Старый знакомый

Учебный год меж тем потихоньку двигался дальше. Теперь Нетудыхин жил, стараясь аккуратно обходить конфликтные ситуации, и просчитывал наперед последствия своих шагов. Больше всего его выводило из себя то, что, вопреки его ожиданиям, ничего чрезвычайного с ним не происходило. Жизнь его катилась с той естественной бессмысленностью и автоматизмом, которые свойственны существованию большинства людей.

Закрадывалась мысль: Сатана волынит специально. Чтобы усыпить бдительность Нетудыхина. Лукавит, пройдоха. Хитрит, как охотник, идущий на зверя, учуявшего надвигающуюся опасность. А может, там, у Сатаны, что-то не клеилось. И он тянул, маневрировал, тщательно готовясь к решающей схватке.

Закончилась первая четверть. Начались каникулы – время неопределенное, время странное для учителя. Казалось бы, заведены они, каникулы, для того, чтобы все, участвующие в нелегком процессе освоения азов науки, могли отдохнуть. В толковом словаре это слово собственно и обозначает отдых, перерыв на какое-то время в учебном заведении. Но, оказывается, не для преподавателей. А только для учащийся. И хотя занятий нет, учитель в школу обязан являться ежедневно.

Эти дни его заполнены всякими советами, совещаниями, профсоюзными собраниями, политзанятиями и т. д. Происходит очередная идеологическая поднакачка учителей. А как же быть иначе? Ведь основное время года они заняты своим сугубо профессиональным делом. Могут и подзабыть элементарные марксистские истины. Вот потому и надобно их время от времени подпитывать, подзаряжать идейно, подобно севшему аккумулятору. Чтобы не забыли главного. Чтобы помнили, кому они обязаны своим положением. А заодно и передавали свою благодарность и веру другим, следующим за ними поколению людей.

Система работает безотказно и четко. Создается впечатление, что все как будто трудятся и уж во всяком случае заняты нужным делом. Местные юмористы подобную ситуацию означают тремя прописными буквами: ИТД – имитация трудовой деятельности. Одни как бы работают, ничего на самом деле не производя; другие как бы руководят ими и делают вид, что все идет нормально. Хотя все понимают, что это чистейшая ИТД. Понимают и однако же молча участвуют в этом фарсе. Но возмущаться абсурдностью ситуации – не моги. Во-первых, вызовешь целую бурю негодования со стороны коллег: что ж это они, дураки все тут, а ты один умный! Во-вторых, пользы от этого шума Отечеству, как говорил Гоголь, абсолютно никакой. Вот и итэдэшничают, заседают. Но индивидуально игнорировать ИТД можно. Ловчи, исхитряйся, если тебе это удастся. Однако ходить в школу на каникулы ты обязан, никуда не денешься. День получается разорванным, разрушенным, голова к его исходу забита всякой галиматьей.

Каникулы, однако, проходят почему-то быстро. И с неизбежностью, особенно тяжелой для учащихся, наступают учебные дни.

Всю вторую четверть Нетудыхин прожил в постоянном напряжении. Никаких эксцессов не произошло. Жизнь обыденно продолжала двигаться по однажды проделанной колее. Впрочем, кое-что он уточнил за это время, и эти уточнения повергли его в совершеннейшую растерянность.

Я уже упоминал, что Тимофей Сергеевич время от времени заглядывал в книжный шкаф и проверял, на месте ли деньги. Деньги лежали в целости и сохранности. Для Нетудыхина это было знаком незавершенности конфликта. Исчезни они, он расценил бы это как отместку со стороны Сатаны и возможный конец тяжбы. Но они раздражающе наличествовали – бывшие уже в обороте, упакованные в пачку, даже на контрольной этикетке были указаны фамилии кассира, собравшего данную пачку, и контролера, проверившего правильность запечатанной суммы. Собраны они были в местной конторе городского банка. Кассир – Захарова М. В., контролер – Синицина К. П.

Нетудыхину пришла мысль позвонить в банк и навести справку, действительно ли в нем такие люди работают. Долго он не решался, но потом все-таки позвонил. Оттуда ответили:

– Да, работают. А в чем дело? Кого-нибудь из них позвать?

– Нет-нет, – сказал Нетудыхин, оторопело и спешно положил трубку.

Складывалась совершенно фантастическая ситуация. Как, каким образом и какой властью деньги, прошедшие через городской банк, вдруг оказались у Сатаны? Ведь Нетудыхин втайне предполагал, что червонцы-то эти липовые. Ан нет, они оказались самыми, что ни на есть всамделишными.

И сколько он ни силился объяснить себе этот факт, никакого разумного ответа придумать не смог. Получалось, что неисповедимы не только пути Господни, но и пути сатанинские. Кто-то же где-то служил Сатане и добывал ему эти проклятые реальнейшие червонцы. Не изъял же он их сам в банке. Ведь пропажа рано или поздно обнаружилась бы. Но, возможно, здесь скрывались и какие-то другие версии, не просчитанные Нетудыхиным. Словом, утверждать что-то определенное трудно было. И все это выглядело довольно странно.

Не раз за эти недели Тимофей Сергеевич оказывался почти в абсолютном безденежье. Мелькал в его голове искусительный соблазн: вытащить аккуратно из пачки червонец-другой, а потом, получив аванс или получку, также аккуратно вложить деньги назад. Но на такой шаг Нетудыхин все же не решился. Он понимал, что изъятые хоть и на короткое время деньги как бы предоставляли Сатане право на иск. Тронь Нетудыхин пачку – и на следующий день, возможно, Сатана заявится к нему для продолжения торга. Сатана раздует, преувеличит этот факт и станет доказывать, что процесс сотрудничества между ними уже-де начался, отступать теперь, мол, некуда. Поэтому, как ни трудно Нетудыхину было, проверив наличие пачки, он возвращал ее на место, пряча за толстый фолиант Библии.

Надвигались новогодние праздники. Детвора уже в начале двадцатых чисел декабря перестала готовить уроки. В предчувствии торжеств всем хотелось побыстрее расслабиться. А Тимофей Сергеевич, как всегда, перешагивая рубеж очередного года, с грустью думал о том, что еще один год прожит в его жизни.

И вдруг, в середине новогодних каникул, случилось чепе: погиб в автомобильной катастрофе директор школы. Хороший был человек, и многие жалели о его утрате.

Погоревали малость. Торжественно похоронили. Школа напряглась в ожидании нового руководителя. Говорили, что назначена будет директором завуч школы, Нинель Николаевна. Нет, не выходило: завуч была по возрасту уже на подходе к пенсии и от должности благоразумно отказалась.

Коллектив завис в тревожной неопределенности. А где-то там, наверху, долго и тягуче приискивали кандидата. Как будто речь шла по меньшей мере о премьер-министре. Наконец, на исходе февраля, позвонили из районо и сказали, что завтра везем к вам нового директора. Просьба ко всем учителям остаться после уроков для знакомства. И на второй день, действительно, привезли. В актовом зале школы заврайоно представил сысканного руководителя: Ахриманов Тихон Кузьмич. Историк, то есть преподаватель истории. С двадцатилетним стажем работы. Коммунист. Участник войны.

Ахриманов, приподнявшись, вежливо поклонился учительской аудитории. Нетудыхин был сражен наповал.

Он сидел и разглядывал своего будущего шефа: мужик неопределенных лет, бородка, слегка курчав, быстро реагирующие глаза – абсолютная копия Тихона Кузьмича, – того, Сатаны. От столь неожиданного сальто-мортального переворота можно было рехнуться. Сцена актового зала, на которой располагалась администрация, плыла, как в тумане, перед глазами Нетудыхина. Такого финта Тимофей Сергеевич никак не ожидал.

Потом началось представление учителей новому директору. Сердце Нетудыхина готово было разорваться, когда очередь дошла до его персоны. Тимофей Сергеевич приподнялся и, как все, на трудовое резюме завуча вежливо кивнул головой. Тихон Кузьмич при вставании Нетудыхина отпустил реплику, что он так, сходу, запомнить всех, конечно, не сможет. Но ничего, постепенно, в работе, он познакомится детальней со всеми.

Собрание закончилось пожеланиями зав. районо работать всем дружно и выполнять свое дело добросовестно, как того требует от нас партия. Коллектив благодарно загудел. Учителя стали расходиться.

Домой возвращался Тимофей Сергеевич в состоянии глубокого шока. Однако Нетудыхин относился к тем людям, которые быстро осваиваются в кризисных ситуациях и даже живут в них годами. Не выгонит же этот подлец его в ближайшую неделю. А там – жизнь покажет, что-нибудь придумаем.

Впереди Нетудыхина ждала бессонная ночь.

Намечался, по-видимому, вариант, которым Сатана грозил Нетудыхину на рыбалке: изгнание его с работы, а потом – и из квартиры. Ну, не сволочь, а? Сказать бы людям… Но скажи Нетудыхин людям, что новый директор – Сатана, Тимофея Сергеевича просто бы замели в психушку. Поэтому столь неосторожный шаг мог привести к варианту еще более трагическому. А оборону надо было занимать основательную.

Сначала Тимофею Сергеевичу пришла мысль добровольно перевестись в другую школу, и этим избежать конфликта. Разумно. Почти разумно. Но где была гарантия того, что следом за ним через месяц-другой не переведется туда и Сатана. В принципе, можно вообще выехать в другой город. В былые времена он был легок на подъем. Но сегодня, среди учебного года, разрушив махом все то, что было им сделано здесь, в городе, в котором он с таким трудом закрепился, – нет, дудки. Потому что опять же, если подумать, – никакой гарантии, что этот проходимец не появится там через некоторое время. "Кокнуть бы эту мразь! – думал Тимофей Сергеевич в отчаянии. – Так он же бессмертный, гад! Ну, прямо хоть поднимай руки кверху и иди к нему на мировую".

Впрочем, в жизни Нетудыхина не единожды складывались ситуации, из которых, казалось, выхода не было. Тимофей Сергеевич, преодолевая эти стрессовые напряжения, в конце концов пришел к простому заключению: по-настоящему в жизни человека есть одна единственная безвыходная ситуация – это его смерть. Нет-нет, он не собирался с собой покончить или симулировать свою смерть. Он был уверен: выход должен быть, нужно только его найти. Деньги, деньги, которые лежали в книжном шкафу Тимофея Сергеевича, казалось ему, могли стать уликой того, что Ахриманов Тихон Кузьмич – Сатана. Но как доказать, что эта пачка была всучена Нетудыхину Ахримановым в качестве задатка за сотрудничество с ним как Сатаной? Да, его видела Захаровна два раза. Ну и что? Это еще ничего не значит. Да, деньги оказались оборотными и поступили в обращение из конторы местного банка. Но и это еще ничего не значит. Отпечатки пальцев с оборотной валюты снять нельзя. Показания Захаровны как его хозяйки большого значения не имеют – они просто не будут приняты во внимание. Может, есть какая-то зацепка в автокатастрофе, в результате которой погиб Владимир Борисович, спрашивал он себя? Она представлялась совершенно абсурдной: водитель с многолетним стажем ехал трезвым по пустынной проселочной дороге, и вдруг его "Победу" кидануло вправо. Машина несколько раз перевернулась и остановилась в кювете вверх колесами. Автоинспекция была в недоумении, хотя так и не выяснила причину аварии. Конечно, это преднамеренное убийство – дело рук Ахриманова. А как доказать? Доказать невозможно.

И все-таки кое-какой выход нащупывался. И Нетудыхин решил проверить его в ближайшее время.

А пока Тимофей Сергеевич тщательно обдумывал план действий, события в школе разворачивались своим чередом: шла притирка между коллективом и новым директором. Каждый день шеф являлся к восьми и уходил из школы последним.

Наблюдая со стороны за Ахримановым, Нетудыхин старался аккуратно поддерживать чисто субординационную дистанцию. Он был во всем предельно осторожен. Оба делали вид, что они друг с другом не знакомы. И оба между тем понимали, что такое положение временно.

Маринка, школьный секретарь, сообщила Тимофею Сергеевичу по секрету: "Знакомится с личными делами учителей. Брал ваше дело".

"Ну вот, – подумал Нетудыхин, – начинается!.."

Была тут одна неприятная заковырка: в автобиографии Нетудыхина, находившейся в личном деле, о судимости его не упоминалось. А Сатане-Ахриманову сей криминальный факт был известен достоверно. И это первое, чем новый шеф мог воспользоваться в пику Тимофею Сергеевичу. Как, учитель – и вдруг сидел по уголовной статье?! Ну уж, извините, какое он имеет моральное право на воспитание детей?..

В душе своей Нетудыхин клял Сатану самыми грязными словами. Тихон же Кузьмич внешне со всеми был равно корректен и учтив. К Нетудыхину, казалось, – даже особенно. А ковыряться все-таки потихоньку продолжал.

Заскочил как-то на перерыве в класс к Тимофею Сергеевичу Дима Прайс, физрук школы.

– Слушай, старик, вчера этот козел гамбургский, – сказал он, имея ввиду нового шефа, – явился ко мне на уроки. По существу ничего дельного не сказал. Так, по верхам поплавал – и все. Но усиленно при разговоре интересовался тобой: с кем ты водишься, что говоришь, какие у тебя отношения с коллективом? Я даже удивился, ты знаешь! Что-то он мне, блядь, не нравится. Кагэбистом от него несет. Ты с ним нигде не перекрещивал шпаги?

Прайс и Нетудыхин были страстными шахматными партнерами.

– Да как тебе сказать? – ответил неопределенно Нетудыхин. – Впрямую нет, но где-то мне его морда попадалась. Не могу вспомнить, где.

– А ты покопайся, покопайся в памяти, может, вспомнишь. Не зря же он тобою так интересуется. Я нутром чувствую в нем негодяя.

Зазвенел звонок.

– Ладно, побежал, – сказал Прайс. – А то он еще сегодня припрется ко мне, – и поспешил в спортзал.

Тимофей Сергеевич посмотрел вослед торопящемуся крепышу Прайсу. Но не мог же он выложить ему, несмотря на их приятельские отношения, всю эту фантасмагорическую дъяволиаду. Тот бы точно усомнился в здравом рассудке своего шахматного партнера.

Через день, во время проведения урока, в дверь кто-то осторожно постучал. У Нетудыхина тревожно екнуло сердце. Он додиктовал предложение и решительным жестом отворил классную дверь: перед ним стоял мальчишка-младшеклассник.

– Ну, – почти гневно спросил Нетудыхин, – в чем дело?

– Наталья Сергеевна, – сказал тот, несколько растерявшись от такой резкости, – просила вас зайти к ней после уроков: привезли новые книги.

– Хорошо-хорошо, – сказал Тимофей Сергеевич, – скажи, что зайду. – И почувствовал, как у него отлегло от сердца.

С Натальей Сергеевной, библиотекарем школы, у Нетудыхина сложились не совсем обычные отношения. Сказать, что у них разыгрывался роман, было бы неточно. И неправда. А сказать надо правду, пусть даже и неприятную. Все выглядело прозаичней и жестче: с Натальей Сергеевной у Нетудыхина были отношения постельные.

Такой вот Тимофей Сергеевич, совсем нехороший. Но что я могу поделать, если он такой, а не другой?

Наташе устойчиво не везло. Первый брак ее оказался неудачным. Она развелась и теперь тянулась по жизни в ожидании нового партнера. Нетудыхин еще вначале их знакомства откровенно предупредил ее: никаких иллюзий на будущее, их связывает только постель.

Наталья Сергеевна, конечно, возмутилась столь неприкрытым цинизмом. Значит, их встреча эта – первая и последняя. Нетудыхин отреагировал спокойно: значит, первая и последняя. Он согласен. Наталья Сергеевна подходила к тому критическому возрасту, когда надежда на любовь еще теплилась в душе и вместе с тем из-за ее худенького интеллигентного плечика уже тоскливо выглядывало одиночество. Поэтому ей приходилось считаться с тем, что предлагала жизнь.

Через некоторое время она все же сама пришла к нему, потребовав разъяснения его позиции. Он что, не хочет иметь семью? Жить по-человечески? Быть как все? Нет, он не хочет иметь семью и быть как все. У него свой путь: писать, писать, писать. Семья тут – помеха. Ерунда! Тогда следует представить себе русскую литературу литературой холостяков. И т. д. В общем, Наташа оказалась собеседницей умной, а для Нетудыхина это уже кое-что значило. Он потянулся к ней: душа ведь слаба человеческая. Однако, со временем, все стало на свои исходные позиции, и они продолжали длить эти отношения: она – с тайной надеждой приручить его, он – с несокрушимой убежденностью в предначертанности собственной участи.

– Ты совсем забыл обо мне, – сказала она Нетудыхину с легкой обидой, когда он к ней явился. – У меня, наверное, завелась соперница?

– Никаких соперниц, – сказал Тимофей Сергеевич. – Я по горло занят.

– Пишешь?

– Нет.

– Чем же ты тогда так занят?

– Думаю.

– Над чем?

– Над дикой и древнейшей проблемой.

– Какой?

– Есть ли на свете Бог?

– Да?! Очень любопытно. Ну и что, он есть?

– Трудно сказать. Вопрос исследуется. Но у меня появились веские подозрения, что он таки, кажется, есть.

Он бросил портфель на пол у книжного стеллажа и сел на стул, стоявший на противоположной стороне стола, за которым она располагалась.

– Поступили новые книги, в самом деле? – спросил он.

– Неужели ты не понял? – сказала она. – Я просто по тебе истосковалась.

– Виноват, прости: замотался.

Он взял ее руки и прислонил их к своим щекам, просидев так, молча, с минуту. Потом сказал:

– Собачья жизнь: школа-дом-тетради-Боги-черти – и опять все сначала – брр! С ума можно сойти!

Был месяц март. Подтаивало. За окном библиотеки, во дворе школы, детвора скользила по ледяной дорожке. Пацаны падали, хохотали, и им все казалось нипочем.

– Вот видишь, – сказал он ей, указывая на детей, – самая счастливая пора в жизни. Никаких проблем. И то кратковременная пора. – Он поцеловал ее руки и отпустил их.

– У тебя хандра, – сказала она.

– Да нет, устал сегодня: шесть уроков. Идут контрольные работы: конец четверти. А я не люблю это время. По мне, время проходит незаметно на рядовых уроках.

Скрипнула входная дверь. Тимофей Сергеевич отслонился от стола. Вошел Дима Фисун – мальчишка из кружка Нетудыхина.

– О! – сказал он. – Тимофей Сергеевич! А я как раз хотел вас видеть.

– Слушаю тебя, – сказал Тимофей Сергеевич несколько официально.

– Нет-нет, с глазу на глаз. Это важно.

– Секреты? – сказал Нетудыхин и сообщнически подмигнул Наталье Сергеевне.

Пришлось выйти за дверь библиотеки.

– Что там такое? – спросил Нетудыхин нетерпеливо.

– Тимофей Сергеевич, – сказал мальчишка, несколько даже волнуясь, – меня вызывал к себе директор.

– Ну и что?

– Да какой-то уж непонятный разговор с ним произошел. Он вами очень интересовался: каких вы авторов нам, на кружке, рекомендуете читать, что вы сами читаете нам в качестве образцов, пишутся ли кружковцами стихи о Боге, – а ведь я пишу такие стихи, – вот. Меня это как-то насторожило. Что-то тут не то…

– Да, не то, – сказал Нетудыхин, сжимая челюсти. – Добро, Дима. Спасибо за информацию. Одна просьба: об этом разговоре твоем с директором никто не должен знать. Понял?

– Ясно.

– Это, как ты любишь говорить, важно.

– Ясно.

– Ты чего пришел?

– Книжку поменять.

– А что ты читаешь?

Мальчишка показал: "Пушкин и декабристы".

– Я что-то никак не врублюсь все же, – сказал он, – почему они ему не доверяли.

Нетудыхин посмотрел на мальчишку. Нет, не зря он занимается с этими пацанами.

– Ладно, пошли, – сказал он, – что-то подберем тебе.

Они вернулись в библиотеку.

– Наталья Сергеевна, – сказал Тимофей Сергеевич, – там у нас есть книга: Гессен, "Жизнь поэта". Выдай ее. Только, Дима, книга эта в библиотеке в единственном экземпляре – смотри, чтобы у тебя ее не увели. Понял?

– Ну, что вы, Тимофей Сергеевич!

Когда мальчишка ушел, она спросила:

– Что за секреты, если это не секрет?

Нетудыхин помолчал, потом ответил:

– Понимаешь, что-то новый шеф сильно мной интересуется. Узнавал у пацана, чем я занимаюсь с ними на кружке.

– А, да! Я забыла тебе сказать. Он и у меня был. Вчера. Просматривал учительские формуляры: кто что читает. Долго вертел твою карточку. Даже спросил: "Что ж это, Тимофей Сергеевич совсем не читает книг? Последнюю книгу он брал полтора года назад". Ну, не скажу же я ему, что тебе я выдаю книги без отметки в формуляре. Потом осмотрел стеллажи и ушел.

– Да, – сказал Нетудыхин, – очень любопытная информация. – Она не поняла, почему эта информация ему так любопытна. – Знаешь что, Наташа, закрывай ты свою артель и идем на свежий воздух – уже четыре часа.

– Иди ты первым, – сказала она, – потом я выйду. Подождешь меня возле базарчика. – Недалеко от школы находился местный самодеятельный рынок.

– В гробу я это все видал! – сказал Нетудыхин бесцеремонно. – Одевайся! Мы что, не можем выйти вдвоем? Или я должен перед каждой сволочью изъясняться о своих отношениях с тобой? Пошли!

Они закрыли библиотеку и вышли из школы. В сыроватом мартовском воздухе чувствовалось приближение весны.

Наталья Сергеевна спросила:

– Пойдем ко мне?

– Ну, а куда же еще? – ответил Тимофей Сергеевич.

– Тогда зайдем в магазин, возьмем что-нибудь поесть. У меня пустой холодильник. Если хочешь, купим бутылку вина.

– Никаких вин! – категорически заявил он. – Сейчас я должен вести абсолютно трезвый образ жизни.

Она не настаивала: должен, значит, так надо…

Домой он приплелся почти в полночь. Разволновавшаяся Захаровна отчитывала его:

– Тимоша, где ты пропадаешь? Не предупредил ничего. Хотя бы позвонил. Я тут все уже передумала. Этак и сердца можно лишиться.

– Так получилось, так получилось, – отговаривался Тимофей Сергеевич, ничего не объясняя Захаровне.

Безмерно обрадованный Кузьма прыгал вокруг раздевающегося Нетудыхина и толкал его передними лапами: ага, пришел-таки, паршивец, целым пришел!

Но спать Нетудыхину не хотелось. Его понесло на стихи.

Попив у Захаровны чаю, он закрылся в комнате и часа три еще работал.

Следующий день у Тимофея Сергеевича был свободен от уроков.

Глава 11

Шантаж

Ахриманов стал регулярно ходить на уроки. После посещения приглашал учителей к себе в кабинет для собеседования.

Свои же уроки по истории Ахриманов распределил на два дня в неделю, переломав для этого в ходе четверти общешкольное расписание. Некоторые учителя завозмущалисъ, засудачили. Но так только – меж собой. На том и смолкли. Огонь пришлось принять на себя завучу. Она сказала: "Не будьте дураками, не лезьте на рожон. Новая метла по-новому метет. Перепортите отношения – и больше ничего".

Знакомый принцип: я начальник – ты дурак, ты начальник– я дурак. Уникальный тип отношений между людьми. А каждое производство возглавляется каким-нибудь начальничком. Все, стоящие ниже его, – дураки. Даже если среди них есть маленькие начальники. Словом, ситуация начальников и дураков.