Текст книги "Генерал Скобелев. Казак Бакланов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Ночная вылазка

Кавказская казачья дивизия состояла из двух бригад, в каждую из которых входили полки ингушей, осетин и других кавказцев. С выходом к Дунаю полки расположились вдоль реки, к востоку и западу от Журжева более чем на тридцать верст. В самом Журжеве разместился штаб дивизии.

За неделю пребывания на новом месте начальник штаба Скобелев-младший объехал все полки, познакомился с командирами, побывал на боевых позициях, тянувшихся по берегу. На противоположном виднелись смутные контуры принадлежащих туркам высот. Вглядываясь в эти высоты, утопающие в зелени садов дома, вонзенные в небо сигарообразные минареты с венчиками балконов для голосистых муэдзинов, Михаил Дмитриевич мысленно создавал в уме построение неприятельской обороны. Определял места, где могут быть позиции стрелков и артиллерийских батарей, где возведены заграждения, а где скрыты резервы. И тут же намечал ответные меры.

Однажды он встретил в пикете донских казаков. С началом войны их полки были почти в каждой дивизии. Они несли службу охраны, разведки, лихие всадники быстро доставляли боевые документы и передавали распоряжения. Словом, это были незаменимые в военное время войска, пришедшие с берегов далекого Дона, откуда были отмобилизованы пятьдесят три полка и двадцать четыре батареи. Лучшие из них направили в Дунайскую армию.

– Какого полка? – спросил Михаил Дмитриевич старшего дозорного.

– Донского казачьего, полковника Семерникова.

Казак был невысок ростом, плотен, со скуластым, побитым оспою лицом, второй, стоявший поодаль, долговяз и слегка сутуловат.

Неподалеку играл огнем костерик. В котелках дымились щи, в какой-то посудине парилась каша.

– Может, отведаете щец? – предложил рябоватый.

– А чего ж! С удовольствием.

– Только вначале, ваше превосходительство, дозвольте узнать, кто вы.

– Скобелев. Не слышал?

– Никак нет, – отозвался долговязый.

– А я слышал, – проговорил второй. – Наш полк к вашей дивизии приписан.

– Не к моей. Моего батюшки, а я у него в помощниках хожу.

– Он, стало быть, тоже енерал?

На днях ингушский полк отвели в тыл, а вместо него в состав дивизии включили два донских казачьих полка. Один из них Семерникова.

– А вы сами из каких мест будете?

– Донские мы, стало быть, казаки. Он Рожков Харитон, – указал рябоватый, – из Мартыновской, а я – из Камышевахского хутора, что под Цымлянской. А звать меня Семен Красников.

– Как дома? Что пишут? – продолжал расспрашивать Михаил Дмитриевич.

– Разное пишут. У Харитона вот женка три месяца назад в рай отлетела. А двое ребятишек остались.

– Как же так? – отложил ложку генерал. – А родственники есть?

– Есть, – отозвался глухим голосом долговязый. – У моих родителев живут.

– Наш есаул обещал, как кончится война, Харитона в первую очередь отпустить на побывку. Говорил, что к осени непременно с туркой разделаемся.

Послышался топот копыт и конский храп. Меж деревьев показались два всадника.

– Никак есаул, сотенный! – засуетились казаки.

Подъехав ближе, с первого коня соскочил офицер.

– Командир сотни, есаул Копылов.

– Генерал Скобелев, – назвал себя Михаил Дмитриевич.

Лицо казака расплылось в улыбке.

– А я уж подумал, кто посторонний. Наш полковник настрого приказал выставить оцепление против всяких лазутчиков. Сказывают, их тут хватает. Может, пожалуете в полк?

– Спасибо, в другой раз непременно побываю.

– Тогда пожалуйте в сотню на обед.

– Уже пообедал. Казаки ваши угостили, Красников да Рожнов. Хорошо кормите казаков, есаул. На удивление хорошо.

– Почему на удивление?

– Потому что интенданты одинаковы, что в Туркестане, что на Балканах. И там и здесь безгрешно воруют… А вам, братцы, спасибо за хлеб-соль.

– Рады стараться, ваше превосходительство! – ответили в один голос казаки.

Вечером Михаил Дмитриевич зашел вместе с офицерами штаба в ресторан. За короткий срок пребывания его в штабе офицеры прониклись к новому начальнику уважением. Подкупали его простота и доступность вместе со справедливой требовательностью и настойчивостью. Для него как бы не существовало чинов, он был одинаково ровен и с полковником, и с прапорщиком.

За соседним столиком расположились румыны-рыбаки. Подогретые вином, о чем-то громко говорили.

Генерал прислушался, насторожился, услышав несколько раз название расположенного недалеко от Журжева острова Мечки.

– Поручик Луковкин, пригласите того, рыжего, – попросил он свободно изъяснявшегося по-румынски офицера.

Рыбак к своему удовольствию предстал пред генералом.

– Как звать? Николай? Садись, – предложил генерал. – Так что же случилось на острове?

– Сегодня турки с острова ушли. Было полным полно, а днем не стало.

– Совсем убрались? – переспросил генерал.

– Ни души! Я даже не поверил.

– У тебя, Николай, есть лодка? Где она?

– Как где? На месте, на берегу.

– А нельзя ли ею воспользоваться? Я хорошо уплачу.

– Ежели заплатите, отчего же не дать. Лодка у меня вместительная, десятерых выдержит. Готов и я с вами.

– Тогда решено! – воспрянул генерал. – Господа офицеры, ужин кончается. Кто из вас желает со мной на дело?

– Все мы желаем, – ответили они. – Куда вы, туда и мы.

– Тогда поплывем на остров.

– Когда? Прямо так?

– Конечно! Оружие при нас, лодка на реке, проводник вот он.

Покинув ресторан, они направились прямо к реке. На берегу генерал прихватил из охранения четырех казаков-донцов.

– Эти молодцы не только джигиты, но и знатные вёсельники.

Казаков усадили за весла. Они быстро выгребли на стремнину, взяв направление к острову. В кромешной темноте нос лодки уперся в песок. Прислушались: тишина, только хлюпает вода. Осторожно выбрались. Держась друг за друга, прошли вдоль берега, потом направились в глубину острова. Действительно, ни души.

На лодке они обогнули остров, выплыли к турецкому берегу. Неожиданно из тьмы выросла темная громада.

– Турецкий корабль, – проговорил румын.

Это был неприятельский монитор, вооруженный орудиями. На мачтах светились фонари. Он стоял так, что приходилось проплывать почти рядом с ним.

– Суши весла, – приказал генерал вполголоса.

Донцы подняли весла, пустили лодку по течению. Она проплыла совсем рядом с монитором. Было слышно, как что-то прокричал вахтенный гортанным голосом. Предательски журчала вода за кормой…

Когда утром Михаил Дмитриевич возвратился в штаб, его вызвал отец. Раздраженный, он ходил из угла в угол.

– Вы где, генерал, находились ночью? – спросил он.

– В разведывательном поиске.

– Вы на то получали приказ? Ведь моего согласия не было.

– За разведку отвечает начальник штаба, и он вправе проводить ее, когда сочтет необходимым.

Отец по привычке разгладил пятерней волосы на голове. В противоположность сыну он не очень следил за своей внешностью.

– Вы что же, генерал, записали себя в охотники? Дело ли начальника штаба дивизии ходить в поиск?

– Обстоятельства порой вынуждают…

Дмитрий Иванович подошел к сыну, остановился против.

– Что ты, Миша, все лезешь в пекло. Ведь не унтер же ты и не лихой капитан. Не дело генерала рисковать собой в копеечном деле.

– Позволь, отец, с тобой не согласиться. Осторожность в военном деле неприемлема. У осторожного генерала и солдаты осторожны. А я не хотел бы иметь таких в сражении.

– Кончим теории, а то ты сейчас пустишься в доказательства. Академий я не кончал, так что не обессудь, но от своих убеждений не откажусь, они сраженьями мне достались.

– Не беспокойся, отец, еще не отлита пуля, что мне предназначена. А уж чему быть, того не миновать.

– Ну, хорошо. И каковы результаты разведки?

– Турки с острова Мечки ушли. Совсем ушли. Ни одного там человека.

– Это точно?

– Совершенно точно.

– Вот и хорошо, ушел супостат, и нам легче, меньше беспокойства. Надобно доложить в корпус, генералу Радецкому. Как он решит, так и будем действовать.

– Так пока его приказ получим, двое суток пройдет! – возразил Михаил Дмитриевич.

– Что же ты предлагаешь?

– Я не предлагаю, отец, Я уже дал команду в Минский полк: немедленно высадиться на остров и там закрепиться. Такую возможность нельзя упускать.

Отец поглядел на сына, покачал головой:

– Дедова закваска. Весь ты в него.

Остров был занят солдатами Минского полка 7 июня, а на рассвете следующего дня по настоянию Скобелева-младшего подошел катер-миноносец «Шутка» и с ним отряд моряков-минеров. Им предстояло установить мины на рукаве Дуная от острова Мечки до турецкого берега. Под прикрытием тумана минеры приступили к трудному делу. Продвигаясь на лодках, они сбрасывали в воду закрепленные на тросе мины и уже достигли середины рукава, как туман стал редеть и их заметили. С турецкого берега загрохотали орудия. Снаряды ложились у самых лодок, взметывая водяные столбы.

С острова за работой отважных моряков наблюдал начальник дивизии Скобелев и начальник его штаба Скобелев-младший, командир Минского полка полковник Мольский, офицер штаба дивизии капитан Сахаров, капитан причаленной у берега «Шутки», совсем молодой, только что вступивший в командование миноноской лейтенант Скрыдлов. Был здесь и художник Верещагин. Он упросил Михаила Дмитриевича взять его на остров, чтобы наблюдать любопытное дело.

Обстрел лодок продолжался, казалось, что минёры не только не успеют кончить минирование, но и возвратиться. К довершению, из-за мыса показался военный турецкий пароход. Бешено работая колесами, он угрожающе приближался к морякам, стремясь опрокинуть лодки.

– Лейтенант Скрыдлов, видите? Подбить пароход! – скомандовал Скобелев-младший.

Конечно, он не изучал морское дело, но было очевидно, что спасти людей мог только катер, впереди которого на длинном шесте была укреплена мина. Ее взрывали при сближении с целью, а такие суда называли миноносками. Казалось, лейтенант только ждал команды: рванулся к катеру. За ним бросился Верещагин.

– Василь Васильич, назад! – закричал ему вслед начальник дивизии, но он даже не оглянулся.

– Заводи! Полный ход! – подбегая к катеру, командовал лейтенант.

Пароход при виде несущейся миноноски затормозил, стал разворачиваться, с его борта открыли по катеру стрельбу, на него же перенесли огонь и береговые пушки. Однако быстрый катер догнал судно и смело пошел на сближение с турками. Лейтенанта ранило, но он целился миной в колесо парохода, стремясь подорвать его и лишить судно хода. Оставался десяток метров… пять… Вот мина уже у цели. Он крутнул ручку взрывательной машинки…, но взрыва не последовало. Всмотревшись, лейтенант увидел болтающийся у шеста конец провода: пуля перебила его. Есть еще в запасе вторая, кормовая мина. Но использовать ее днем и в этой обстановке было неразумно.

Полным ходом пароход уходил в затон, под прикрытие своих орудий. Катер неожиданно стал терять ход. В его нос угодил снаряд, образовалась пробоина. Кроме лейтенанта Скрыдлова, был ранен и истекал кровью Верещагин. Ранены были и другие члены команды. Тем не менее моряки сумели закрыть пробоину и не дать катеру затонуть. Мотор заработал, но из укрытия появился монитор. Он шел прямо на утлое суденышко, и лейтенант решился на крайнее средство: стоя за штурвалом, направил катер прямо на турецкое судно. Отказавшись от намеченного маневра, оно стало уходить.

Переправа

Через неделю поступило распоряжение о расформировании Кавказской казачьей дивизии. И снова Михаил Дмитриевич был не у дел, снова предстал пред всесильным Непокойчицким.

– Папаше вашему, Дмитрию Ивановичу, должность найдется. А вот с вами… Просто ума не приложу, куда вас направить, – придал старый генерал голосу озабоченность. – Может, ко мне в штаб?

– Я не штабист, прошу в строй и ближе к делу.

Непокойчицкий кашлянул, пожевал губами.

– Хотите к генералу Драгомирову? Его дивизии предстоит интересное дело.

Михаила Ивановича Драгомирова Скобелев знал, хотя и не был с ним знаком. Знал, что он – генерал не боевой, служба его проходила в Петербурге. Но уважение вызывали его книги и статьи. В них высказывались необыкновенно глубокие мысли по обучению и воспитанию солдат, и Михаил Дмитриевич во многом с автором соглашался. Теперь генерал Драгомиров был начальником 14-й пехотной дивизии, расположенной неподалеку от Зимницы.

– Почитал бы за честь служить под его началом, – ответил Скобелев. – Позвольте узнать: в какой должности?

– Ни в какой!

– Как же можно?

– Предлагаю находиться при начальнике дивизии, быть, так сказать, неофициальным его помощником. – Старик глядел испытующе. – Потом все утрясется.

«И опять для него нет должности. Неужели он такой некудышний генерал?» – Подавляя чувство обиды, Михаил Дмитриевич согласился. Не теряя времени, он сдал дела и выехал к Зимницам, где находился штаб 14-й пехотной дивизии. Начальника дивизии он нашел быстро, представился генерал-майору Драгомирову.

Среднего роста, полноватому, несколько медлительному, степенному человеку было в то время сорок семь лет.

– Я слышал о вас, – сдержанно сказал он, вглядываясь в молодого генерала, и, склонив большую лысую голову, провел по ней рукой, как бы приглаживая волосы. – И не смею возражать против вашего назначения. Будет с кем посоветоваться в ходе сражения.

Говоря, он не мигая, смотрел в глаза собеседника спокойным, проницательным взглядом.

– Какое сражение вы имеете в виду? – спросил Скобелев.

Драгомиров опять погладил голову и, не ответив, в свою очередь спросил:

– А вам Непокойчицкий ничего не говорил?

– Нет, упомянул только, что дивизии предстоит интересное дело.

По плану русского командования 14-я пехотная дивизия должна была первой форсировать Дунай. И к этому с соблюдением тщательной секретности велась подготовка. О дне и месте форсирования знали немногие. Даже находившийся в войсках император не был поставлен в известность. Он узнал о том за несколько часов до начала операции.

Чтобы отвлечь внимание неприятеля от направления главного удара и ввести его в заблуждение, русские войска предприняли форсирование на далеких от Зимницы участках. Из предосторожности полки 14-й дивизии находились в удалении от реки, занимались боевой подготовкой, не ведая о том, что в одну из ближайших ночей они скрытно подойдут к месту операции и начнут переправу.

Драгомиров вместе со Скобелевым выехал к намеченному месту. Ехали они верхом в сопровождении нескольких штабных офицеров. Скобелев мысленно отметил, что начальник дивизии наездник отнюдь не лихой и вообще обликом больше напоминает профессора академии, чем боевого командира. Это сходство усиливалось, когда он надевал пенсне и немигающе смотрел на собеседника.

Решение русского командования поручить такое сложное дело, как форсирование реки, генералу Драгомирову было не случайным: незадолго до того он защитил диссертацию о преодолении крупных водных преград, написал большой труд о высадке десантов в древнейшие и новейшие времена. Поздравляя его с успешной защитой диссертации, командующий высказал пожелание:

– Теперь вам все карты в руки для претворения теории в деле.

И он эти карты получил.

Приближались к Дунаю лощинами и перелесками, на пути то и дело встречались казачьи патрули, поскольку на дорогах под видом торговцев и крестьян рыскали турецкие шпионы.

В лощине всадников поджидали казаки. Оставив лошадей, генералы с сопровождающими по тропке прошли через густой ореховый сад к небольшому домику.

– Пожалуйте сюда, – указал офицер с желтым портфелем на дверь.

Жильцов в доме не было, ставни закрыты, лишь одно с видом на Дунай было раскрыто, перед ним на треноге укреплена зрительная труба. Отсюда широко открывалась панорама Дуная. Вода в реке была светло-серой, по ней с плеском скользила перевернутая вверх дном лодка.

Глядя на реку, Михаил Дмитриевич определил: ширина – более полуверсты, противоположный берег высокий, обрывистый, брать его будет нелегко. Правее на реке виднелся заросший зеленью остров Адда, правей еще один – Бужиреску, делившие реку на два рукава. В ближайшем рукаве, у острова Бужиреску Михаил Дмитриевич увидел сосредоточенные лодки, понтоны.

– Здесь будет садиться наш первый эшелон, солдаты Волынского полка, – объяснил начальник штаба дивизии полковник Якубовский. – Место посадки скрыто от наблюдения неприятеля и защищено от артиллерийского огня.

За кручами в мареве знойного дня едва виднелись белые дома в зелени садов и торчащие в небо минареты. Это Систово – небольшой городок, опорный пункт турецкой обороны.

– И когда же назначено дело? – спросил Михаил Дмитриевич Якубовского.

– Сегодня ночью.

– Сегодня? – не скрыл удивления генерал. Про себя же подумал, что ему явно посчастливилось, ведь мог же и не попасть сюда. А сегодня ночью он будет участвовать в таком трудном деле, как форсирование реки, да еще какой – Дуная!

– Познакомьтесь с приказом, – предложил начальник штаба. – В нем все определено и указано. Его писал сам Михаил Иванович.

Скобелев взял плотно исписанные листки и уединился.

Вначале был расписан план форсирования с указанием, кто, что и как должен делать, с определением боевых рубежей и времени выхода на них. Потом следовали указания начальника дивизии подчиненным командирам. Михаил Дмитриевич читал:

«Никогда не забывать объявлять перед делом, что собираемся сделать, – требовал он. – Последний солдат должен знать, куда и зачем он идет. Тогда, если начальник будет убит, смысл дела не потеряется. Если начальник будет убит, людям не только не теряться, но еще с большим ожесточением лезть вперед и бить врага…»

«Кто попадет в боевую линию, останется в ней, пока сделано дело не будет, потому патроны беречь, хорошему солдату тридцати патронов достаточно будет на самое горячее дело. Как бы тяжело ни приходилось, не унывать, а помнить, что только очень терпеливый до конца спасется. Святой долг офицеров самим это помнить и людей подбадривать, чтобы этого не забывали…»

«У нас ни фланга, ни тыла нет и быть не должно, всегда фронт там, откуда неприятель. Делай так, как дома учился: стреляй метко, штыком коли крепко, иди вперед, и Бог наградит тебя победою…»

«Помнить, что пока дело не кончено, совсем еще ничего не сделано: нужно бить до тех пор, пока ничего свежего и устроенного перед тобой не останется. Иначе, получив подкрепление, турки могут снова поворотить на нас…»

Михаил Дмитриевич был согласен с каждым словом боевого напутствия, еще раз отмечая мудрость начальника дивизии и знание им солдатской души.

– Когда же это дойдет до рот? – спросил он Якубовского.

– Сегодня перед началом дела до всех доведут.

В полночь с 14 на 15 июня первый десантный эшелон начал выдвижение к месту посадки на понтоны. Всего здесь было сосредоточено около семидесяти понтонов и полупон-тонов и шесть паромов. На них в первую очередь должны переправиться двенадцать пехотных рот и восемь орудий Волынского полка.

В 2 часа ночи командир полка доложил Драгомирову, что все готово к переправе.

– Вот и хорошо, – сказал генерал и перекрестился. – С Богом!

– Отчаливай! – последовала команда.

– Пошел!.. Пошел!.. Пошел! – на понтонах ударили по воде веслами.

Первыми отплыли два пехотных батальона, сотня пластунов, 60 казаков из 23-го Донского казачьего полка, горная артиллерийская бригада. Из предосторожности обмотали копыта коней тряпками, гребцы в уключины весел заложили солому. С начала ночи светила луна, и ее свет помог выбраться к главному рукаву, взять нужное направление к местам высадки. Противоположный берег молчал. И в этом молчании чувствовалась затаившаяся опасность, которая могла прерваться огнем батарей и ружей.

Пока понтоны и лодки с головным отрядом продвигались к неприятельскому берегу, небо затянуло облаками, луна скрылась. Так во тьме южной ночи они уткнулись в берег, где их, наконец, заметили турецкие посты. Выстрелы разорвали тишину.

Первыми, прыгая в реку, покинули понтоны пластуны. Воды – по грудь. Правый берег в отличие от левого представлял собой круто обрывающуюся к Дунаю возвышенность. Ожесточенная схватка возникла у широкого оврага, по которому можно было выбраться на береговые кручи. Ночной бой полон непредсказуемости: стреляют в темень, и темень неведомо откуда отвечает пальбой. Непонятно, кто рядом: свой или чужой. Только по слуху да наитию можно догадаться.

Цепляясь за выступы, расщелины, обдирая до крови руки, обламывая ногти, пластуны молча выбирались наверх. Впереди вспышками выстрелов обозначалась турецкая позиция. Из глубины расположения подоспел турецкий резерв и кое-где начал теснить русских солдат.

– Стой, братцы!.. Держись!.. – послышался голос урядника Сухоноса. – Штыком их коли!..

В ход пошли не только штыки, но и приклады, ножи, кулаки. Сам Сухонос уложил пятерых. Вскоре к казакам подоспели солдаты из пехотной роты. Общими усилиями они отбросили неприятеля от высот.

– Пушки сюда бы! – надеялись солдаты пехоты, но орудия, к несчастью, затонули. С ними люди и лошади…

Все это время Михаил Дмитриевич неотступно находился рядом с начальником дивизии. Он видел, как Драгомиров, стараясь скрыть волнение, чтоб не вселить в окружающих страх, говорил на берегу с солдатами. В каждом его слове чувствовалось уважение, надежда… даже больше – уверенность, что солдаты не только понимают, чего от них требуют, но непременно выполнят его приказ, добьются успеха, как бы трудно им ни было.

Лишь однажды на берегу, когда солдаты, погрузившись на понтоны и лодки, отчалили от берега и скрылись во тьме, у Драгомирова вырвался тяжкий вздох. Скобелев сочувственно сказал:

– Поверьте, Михаил Иванович, все будет хорошо. Солдаты подготовлены прекрасно, а в плане – ни сучка, ни задоринки.

Тот промолчал, а немного спустя ответил:

– Полжизни – цена этой ночи.

Теперь уж промолчал Скобелев. Он понимал, что никто и ничто не может повлиять на ход дела. Заведенная пружина отпущена, и каждый действует согласно своему предназначению. Широкий Дунай пролег меж боевым отрядом и бессильным помочь ему теперь полководцем.

Рассвет уже забрезжил, и давно отчалил второй эшелон понтонов и лодок. С противоположного берега долетала яростная пальба орудий и ружей. Саперные части спешно наводили мост к острову и паромы для тяжелых грузов.

Все это время Скобелев испытывал неодолимое желание быть там, на правом берегу, рядом с дерущимися, чтобы видеть своими глазами происходящее и влиять на ход боя. Возможно, он поплыл бы туда со вторым эшелоном, но сознавая тщательную продуманность плана и признавая опыт Драгомирова, сдерживал себя, заставлял подчиниться.

Наконец, он не выдержал, осторожно намекнул, когда к берегу вышел третий эшелон:

– Не пора ли и нам туда?

– Да, конечно, – согласился Драгомиров и подозвал начальника штаба. – Полковник Якубовский, принимайте на себя управление, мы отплываем.

Они переплыли Дунай на небольшой лодке в сопровождении нескольких офицеров штаба. Находившиеся на веслах казаки-уральцы гребли согласно, дружно и вскоре доставили их к устью оврага Текир-Дере.

Лодка уткнулась в дно, не доплыв до берега, и генерал Скобелев первым выпрыгнул из нее, зачерпнул в сапоги воды, но даже не заметив этого.

Над головой просвистел снаряд… еще один. Раздались взрывы. Пальба доносилась с высот гряды и от оврага. Вокруг лежали убитые: и русские, и турки, видимо, схватились в рукопашной. В ожидании лодок у самого берега горстка раненых. Лица худые, темные, глаза запали.

– Помогите им, – приказал гребцам Михаил Дмитриевич. – И везите назад.

Солдаты, прихрамывая, кривясь от боли, с трудом перевалились через борт посудины. И снова снаряд. На этот раз он разрывается у берега, неподалеку от лодки с ранеными, и те что-то кричат: то ли от боли, то ли от страха утонуть. Казаки гребут изо всех сил, чтобы отплыть подальше от опасного места.

У дороги они увидели лежащего в траве офицера в окровавленной одежде, над которым склонился санитар.

– Никак штабс-капитан Дрянов, – узнал Драгомиров раненого офицера. Тот отправился в первом эшелоне. – Что с ним?

– Плохи дела, – отвечал санитар. – Семь штыковых ран на ём. Геройского духа человек.

Они прошли еще ближе к боевой цепи, однако ясности в обстановке не было.

– Черт бы побрал, – выругался Драгомиров. – Ничего не понять.

И тут пред ними вдруг вырос солдат.

– Стой, братец! – остановил его Скобелев. – Ты куда?

Увидев генералов, солдат словно бы опешил:

– К реке мчусь, полковник приказал встретить батарею и вести к нему. Турок дюже силен, без пушек трудно, – выпалил тот без передыха.

Лицо солдата, уставшее после бессонной ночи и трудной схватки, полно решимости, в глазах лихорадочный блеск.

– Кто послал? Какого полка?

– С Волынского, ваше превосходительство. А послал сам полковник. Приказал: одна нога тут, вторая там. Дозвольте бечь? – нетерпеливо взмахнул рукой солдат.

Скобелев обратился к Драгомирову:

– Поздравляю, Михаил Иванович.

– Что? С чем поздравляете?

– С победой, дорогой мой! С успехом!

Генерал недоуменно огляделся:

– Из чего видно?

– Да поглядите на него, на солдата-то! Глядите-ка на его рожу! Ведь на ней написана победа! Истинный бог, победа!

– Хотя и победа, но в обстановке надобно разобраться, – заключил Драгомиров.

От мельницы, куда они вышли, просматривалась всхолмленная местность, с виноградниками, дорогой, уходящей к Систову. Оттуда доносился сильный гул пальбы.

– Вот что. Дозвольте мне, Михаил Иванович, направиться туда, за дорогу. Попытаюсь разобраться там в обстановке и доложу.

Предложение было неожиданное: чтобы генерал, подменяя собой офицера невысоких чинов, без лошади, направился в боевые порядки пехоты? Такое не предусмотрено ни одним уставом.

Он хотел возразить, но Скобелев, одернув белый китель, после ночи помятый и измазанный, уже шагал к дороге: высокий, худой, с натянутыми до колен сапогами на длинных ногах.

Мимо него промчалась батарея о четырех орудиях в конской упряжке. На передке одного орудия он увидел знакомого солдата. Безбоязно, словно заговоренный от пуль и осколков, он вышагивал по солдатской цепи, подсказывая, куда стрелять и где продвигаться. Солдаты с недоумением поглядывали на генерала, неведомо как оказавшегося среди них.

Вскоре прискакал казак с двумя лошадьми.

– Перегнали оттель лошадей, – махнул он в сторону Дуная. – Генерал прислал за вами. Там вы требуетесь.

Форсирование Дуная прошло успешно. В тот же день русские войска заняли Систово, закрепили плацдарм, на который стали стягиваться главные силы русской армии.

Отчитываясь о проведенной операции, Михаил Иванович Драгомиров дал блистательную характеристику Скобелеву. Он писал, что не мог не засвидетельствовать помощи, оказанной ему генерал-майором Скобелевым, и о том благотворном влиянии, которое он оказывал на молодежь своим неизменно ясным спокойствием.

За участие в форсировании Дуная Скобелев был удостоен ордена Станислава 1-й степени с мечами.