Текст книги "Генерал Скобелев. Казак Бакланов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

В Феодосии

Полк располагался в городе Феодосии, нес пограничную службу у моря. Когда Яков впервые увидел море, он был поражен видом разгулявшейся стихии. Безбрежное пространство кипело волнами, они с бешенством накатывались на камни, бились о них с пушечным гулом, словно в своем неистовстве пытались сломать преграду на пути.

– А что там, дальше? – спросил он отца, указывая в сторону горизонта.

– Турецкий берег. Только до него плыть да плыть.

Город Феодосия возник давно, более двух с половиной тысячелетий тому назад, основали его греческие купцы-мореходы. Привлекла их удобная бухта, где они находили надежное укрытие от жестоких бурь грозного моря. Обосновав колонию, пришельцы назвали ее Феодосией, что означало «Богом данная». Просуществовала колония долго, разрослась, укрепилась, но с севера нагрянули гунны и до основания разрушили ее. Кочевников море не привлекало, им нужны были степные просторы, и они проследовали дальше на запад, оставив после себя руины и пожарища. Трижды на протяжении веков город возрождался и снова подвергался нападению кочевников; последний раз – монголо-татар. Прошли десятилетия и в конце тринадцатого века в бухте вновь появились корабли купцов, теперь уже из Генуэзской республики. И возрожденную колонию назвали Кафа, возвели для ее защиты крепость. Но ни толстые стены, ни храбрость защитников не спасли город от нашествия турецкой армии. Взяв Кафу в 1476 году, турки разрушили все сооружения, разграбили город. Развалины назвали по-своему – Кефе. И лишь после изгнания русской армией турок городу в 1804 году вернули изначальное название.

Здесь, в Феодосии, и начались для Якова хлопотные армейские будни с нарядами и караулом, воинскими занятиями и работой. Служить было нелегко, вскоре прибавилось новое дело: учеба в городском училище.

Его назначили дежурным по сотне. На разводе караулов дежурный есаул предупредил:

– Чтоб утром рапортички представили без опоздания.

Рапортичкой называли суточную ведомость, в которой указывалось наличие личного и конского состава, вооружения, снаряжения. Каждое утро ее должен был писать дежурный.

Утром хорунжий из полка заявился в казарму.

– А где рапортичка, Бакланов? Запамятовал, что ли?

Но Яков помнил. Он уже портил третий лист, выводя на бумаге каракули. Пальцы не слушались, на бумаге выходили не буквы, а закорючки. Молитвы да псалмы знал назубок, а вот с письмом не получалось.

– А гутарили, что ты шибко грамотен.

– Да я учился, – попробовал он оправдаться.

– Знать, плохо учился. Дай-ка помогу, – предложил помощь хорунжий.

Узнав о конфузе, отец задал взбучку:

– Ты что же, вызубрил псалтырь и думаешь, все науки постиг? Какой из тебя начальник, если не можешь отличить аза от ижицы! Запомни: без грамоты не станешь начальником.

Честолюбивый, как многие казаки, отец был полон надежды, что сыну удастся, наконец, выбиться в люди, избавиться от сопутствующей всему баклановскому роду бедности.

– Да ты-то сам, батя, не дюже в грамоте силен.

– Ты на меня не смотри. Слушай, да поступай, как велю! С осени в школу пойдешь, сядешь за парту вместе с другими недорослями.

Появление в уездном училище великовозрастного казака вызвало у мальчишек удивление. На перемене его обступили школяры.

– А ружье у тебя есть? – допытывались они. – Казак с печки бряк. А на руках стоять можешь?

Один из них тут же продемонстрировал, как это делается.

– Не-е, так не могу.

– А стул за ножку поднимешь? Вот так.

Вихрастый, в коротковатой тужурке школяр присел, ухватился за низ ножки дубового стула. Силясь, попытался оторвать стул от пола, но не смог.

– Ну-кось, дай! – Яков ухватил ножку и к изумлению мальчишек поднял стул и, красный от натуги, держал некоторое время перед собой.

– Вот это да… Ну и силен!

На законе божьем отец Леонтий спросил его:

– А что тебе известно из святого учения?

– Знаю псалтыри, а еще часослов.

– А как излагается, к примеру, заутреня?

Яков без запинки произнес молитву.

– А теперь скажи литургию.

И, к удивлению мальчишек, он прочитал и ее.

– Похвально, очень похвально, отрок Бакланов, – высказался священник.

Учеба шла успешно. Проявляя усердие, Яков старался не отстать от одноклассников. Не давал поблажек и отец, требовал словно с малолетка-школяра.

Однажды учитель словесности спросил Якова, читал ли он книги о Суворове. Книг таких он, конечно, не встречал, а слышать о Суворове да еще Кутузове, не говоря уж о Платове, приходилось часто. Как соберутся в станице бывалые казаки, так непременно, поминая старое, поведут о них разговор.

– Тогда прочитай эту книгу, тут как раз о твоих сородичах написано, как они с Суворовым Альпы преодолевали, – предложил учитель.

Возвратясь из училища, Яков раскрыл книгу и не смог от нее оторваться до глубокой ночи. Его захватило описание сражений русских солдат и казаков в Италии, боя за перевал Сен-Готард, отчаянных атак у Чертова моста в глухих Альпах. Он зримо представлял престарелого, но сильного духом Суворова во главе чудо-богатырей. Верхом на любимом донском коньке он вел армию по трудным тропам. Рядом с ним были бесстрашный Багратион и молодой генерал Милорадович, которого полководец ласково именовал Мишей. И еще вызывал уважение донской генерал Андриан Карпович Денисов. «Ты, Карпыч, – говорил ему Суворов, – зайди со своими гаврилычами (так называл он казаков) поглубже в неприятельский тыл, да и напади с внезапностью на французов». И казаки совершали обход, бросались на врага, сея страх и панику.

С благоговением и восторгом перечитывал он место, где рассказывалось, как бородатый Денисов спас от смерти полководца. Он представил, как Денисов подхватил на руки спящего генералиссимуса, чтобы вынести его в безопасное место. «Пусти, бородатый черт.! – стучал кулаком Александр Васильевич в грудь казака. – Пусти, не то накажу!» – «А вот вынесу подале, тогда и наказывайте». А через минуту в то место, где только что находился Суворов, угодило ядро.

Потом учитель принес еще книгу о сражении под Бородино. Книга была не только с картинками, но и схемами, по которым можно было проследить ход сражения.

– Вот на этой схеме показан рейд во французский тыл твоих земляков во главе с Платовым. – Учитель стал объяснять, как действовали казаки в знаменитом сражении, а Яков слушал его, затаив дух.

Эти книги вызвали у Якова любовь к чтению, оставив светлый след в жизни и добрую память об учителе.

В Феодосии разнеслись слухи о появлении в окрестностях города разбойника Мехмета. Рассказывали разное: и что под его началом озорует банда, которая грабит всех, кто ей встречается; другие утверждали, что Мехмет действует в одиночку и нападает лишь на богатых, отбирая деньги и золото; говорили, что сам он обладает удивительной силой и страшнее его не встретишь во всем Крыму. Им возражали, утверждая, что разбойник – простой татарин, смелый и красивый, и не только никого не убил, но даже не ударил, а отобранные деньги и золото отдает беднякам, и те души в нем не чают, при опасности его укрывают, потому-то он неуловим.

В воскресенье Якова назначили в службу на базар, где обычно в тот день наезжал народ из дальних селений и было многолюдно. В толпе он отстал от своих казаков и его окликнул незнакомый мужик:

– Тебе-то что сюда с ружжом занесло? Уж не по Мех-мету ли рыщешь?

– Покой охраняем, – ответил Яков. – А может и разбойного татарина ищем.

– А он тебе дюже мешает? – взгляд у мужика недобрый, так и буравил.

– А то как же! Надысь, сказывали, перестрел он барина на дороге и забрал сто рублей, да еще часы золотые.

– Да ты ж не барин! Чего тебе бояться! У тебя иль у твоего батьки бывали когда сто рублев, чтоб лежали в кармане про между прочим? А может, ты часы золотые нашивал?

– Не-е, – отвечал Яков, не понимая к чему тот клонит.

– Вот то-то и оно, – развел руками мужик. – Выходит, барину позволительно иметь при себе на разные там веселые расходы такие деньги, когда кругом детишки голодают, деревни нищенствуют. Этот барин не сегодня, так завтра прогулял бы их с барышнями и дружками в свое удовольствие, а Мехмет, вишь, отобрал их, да отдал тем, кто в них имел нужду.

– А ты откель знаешь, что разбойник их отдал? Может, сам из того племени?

– Какой с меня разбойник! – усмехнулся мужик.

– Так что тебе за дело? Что надобно?

– А ничего, просто учу, чтоб знал, против кого с ружжом иттить. Против турка – возраженьев не будет, а против народа – не дело.

На следующий день Яков рассказал учителю о разговоре с мужиком.

– Ну и что ж тебе, Бакланов, не понятно?

– Зачем он такое говорил? Сам, видать, из разбойных.

– Мужик тот в чем-то прав. Не дело казаков гоняться за татарами. Ваше дело границы отечества от врагов оберегать, сражаться с турками иль французами.

Однажды Якова с пакетом послали в поместье гарнизонного генерала. После долгого подъема он выбрался на перевал, и взморенная лошадь пошла шагом. Неожиданно впереди из зарослей выехал всадник. Яков хотел было лошадь придержать, но раздумал, его взгляд скользнул по эфесу сабли. Приближаясь, он отметил небрежную и вместе с тем уверенную посадку крымчанина, хмурое, заросшее лицо, глубоко надвинутую барашковую шапку. Поперек седла лежало ружье.

– Куда едэшь? – хрипловато, простуженным голосом спросил незнакомец.

– В имение генерала, – ответил Яков, не показывая своей настороженности.

– Я тоже туда, – сказал крымчанин и поехал рядом.

Некоторое время они ехали йолча. «Вот еще привязался», – подумал Яков, однако спросил другое:

– Сам-то из какого селения?

– Там, – ответил всадник, неопределено указав рукой в сторону.

– А что не дома? Работать нужно, а ты разъезжаешь.

– Ты тоже на коне.

– Я – казак, я на службе.

Крымчанин ничего не ответил, но посмотрел так, что по спине у Якова пробежал холодок.

– Мне домой нельзя. Там земли моей нет.

– А где ж она?

– Староста забрал. Староста в жены Зару забрал…

– Сестру твою?

– Зара – не сестра. Зара – соседа дочь. Мехмет Зару любил, очень любил, хотэл, чтобы Зара марушкой стала…

– Какой Мехмет? Разбойник, что ли? – насторожился Яков.

– Я – Мехмет! Не видишь разве? Мехмет Зару любил, староста тоже Зару любил. Зара стала женой старосты. А Мехмет уехал из дома. Ему нельзя дома быть…

Уж чего, но такого, что его почти до самого поместья будет сопровождать Мехмет-разбойник, он никак не ожидал. Мехмет, который наводил страх на всю округу, миролюбиво не только ехал с ним рядом, но и поведал о своей печали.

– Прощай, казак! Мехмета помни, – сказал крымчанин, свернул с дороги и скрылся в чаще.

По возвращении Яков рассказал отцу о встрече.

– Так что же ты его не схватил? – уставился тот на него. – Доставил бы разбойника этого!

– Никакой он не разбойник, несчастный он даже, батя. Мне жалко его стало. Ты не посылай меня более в охрану.

– Непонятный ты, Яков, – пожал плечами отец. – С виду – казак, а заглянешь поглубже – хоронится в тебе вредная жалость. – Однако просьбе сына внял: не стал посылать его в горы против крымчанина.

А Мехмет еще почти год озоровал на дорогах. В конце зимы его земляки во главе со старостой, польстившись на объявленную властями награду, схватили парня. Его судили, после чего в кандалах отправили в Сибирь.

Здесь же, в Феодосии, произошел с Яковом случай в море, едва не стоивший ему жизни. То утро, когда трое казаков, а с ними и Яков, отправились на рыбалку в море, не предвещало непогоды. Но к полудню небо вдруг разом затянули тучи и море загудело.

– Братцы, а мы-то, кажись, оплошали! А ну назад! – скомандовал рыжий урядник.

Казаки налегли на весла, поспешая к берегу, но волны и ветер относили, словно скорлупу, лодку в море. Опытные в ратных делах, казаки в ревущей стихии были беспомощны. Лодка то и дело взлетала на гребень крутой волны и с высоты обрушивалась, едва не перевертываясь, вниз.

– Держись, братцы! Выгребай дружнее! – кричал унтер.

С хрустом переломилось весло, и лодку закрутило, стало заливать. Казак с черпаком не успевал выплескивать воду.

– Скидывай с себя одежду! – скомандовал унтер. И стал раздеваться. Его примеру последовали остальные.

Очередная волна ударила в борт, и все разом оказались под лодкой. Троим удалось вцепиться в лодку, а унтера отнесло. Хлебнув воды, он с трудом дышал, ему никак не удавалось справиться с течением. Яков бросился к нему.

– Держись… Не дави плечо!..

Они с трудом догнали лодку. Их выбросило на далекий мысок. Выбравшись на земную твердь, они упали, не в силах подняться.

Вскоре к ним прискакали из полка казаки, а с ними и отец Якова.

– Ты что ж, стервец, не спросясь ушел? Со смертуш-кой играл? – И стукнул в сердцах сына кулачищем.

– Совсем зазря вы так, – вступился унтер. – Он жизнь мне спас. Век благодарен Якову буду. Спасибо тебе, парень. Спасибо сердечное.

Вскоре пришло с Дона от матери письмо. Она сообщала, что хозяйство, слава богу, содержит, только далее тянуть одна никак не согласна. Не семижильная. Просила, чтобы нонешней осенью Якова непременно оженить. Придет в дом невестка – лишние в хозяйстве руки. Она даже подыскала ему пару: Серафима Анисимова. Девчонка работящая и лицом да статью взяла.

Когда вечером Яков пришел к отцу, тот сидел за столом с письмом в руках:

– На вот, читай! Оженить тебя мать собирается. Трудно ей одной вести хозяйство.

– Ваша воля, – отвечал Яков. – Противиться не смею.

– Мать и невесту для тебя высмотрела: Серафиму Анисимову.

– Фимку?

Когда Яков уезжал из дому и отец Иоанн справлял во дворе молебен, Фимка была в толпе. Во все глаза на него глядела. И Яков тоже косил глаз в ее сторону: пришлась по душе.

На следующий день отец предстал перед командиром полка, у которого был помощником. Небольшого роста, слегка сутуловатый полковник Попов выглядел болезненным и немощным.

– Добрый у тебя хлопчик, Петр Дмитриевич, – сказал он. – Молодцом, сказывали, был в море. Лихой казак, хваткий. Какой год числится в полку?

– Три года.

– Пора быть урядником. С сего дня наделяю его чином.

Поблагодарив, отец стал объяснять, что надумал сына женить, стал просить отпуск.

– Женитьба дело серьезное, противу не буду, – ответил командир полка. – Пусть покохается с молодухой. Только вот тебе, Петр Дмитриевич, после свадьбы нужно сразу же возвращаться. Видит бог, недолго мне осталось командовать, грызет нешутейно болезнь. Придется тебе принять полк. Об этом уже с начальством обговорено и решено.

На побывке

В конце сентября они, наконец, достигли Дона.

– Ну-ка, казаки, с коня! – скомандовал отец. – Отдадим поклон Дону-батюшке. Поздороваемся с кормильцем нашим.

Отец слез с седла, поправил затянутый ремнем чекмень, сдернул шапку. Подошел к берегу, опустился на колени. Все остальные сделали то же, отвесили реке низкий поклон.

Левей дороги, к самой воде подступала роща. Деревья в золоте и багрянце, стояли в недвижимой обреченности, и в воздухе царила настороженная тишина. Оглушительным казалось жужжание шмеля, порхавшего над высоким стеблем полевого цветка, и волна смачно целовала берег, подмытый тугим потоком.

На следующий день мать стала жаловаться, что одной ей с хозяйством тяжко и нужна помощница. Отец перебил ее:

– Ты, Устя, без этих самых вступленьев. С Яковом все обговорено, затем мы и приехали.

– Тогда смотрины надобно учинять, – спохватилась мать.

– А чего высматривать? Будто Фимка мне неведома, – осмелился подать голос Яков.

– Ведома иль неведома, а так полагается. По-людски надобно делать.

К невесте, к Серафиме Анисимовой, Яков явился дней через десять. Все эти дни с отцом был занят делами по хозяйству: подправляли, да крепили изгороди да пристройки, мазали да красили, прихорашивая курень. И мать с Кудиновной работали от утра до поздна.

С Кудиновной да разговорчивым казаком Никифором и заявился Яков в курень Анисимовых. Их там уже ждали, хотя и старались не подать в том вида.

– Это что ж за гости такие? – вопросил отец Фимки, одетый не как-нибудь и причесанный. – С чем пожаловали, люди добрые?

– Да вот, летели перелетом по станицам, высматривали с небес куничку-девицу, высмотрели на вашем подворье, – затараторила Кудиновна. В роли свахи она совсем преобразилась. Она выступила вперед, оставив позади себя Никифора и Якова.

– Небось притомились в полете? Иль недолго летали? – хитро щуря глаз, справился хозяин.

– Как недолго? Долго, – ответствовал Никифор. – Все кружили, кружили, чтоб не ошибиться куренем. Промашки не дали, а вот притомились изрядно.

– Ну ежели притомились, то с устатку чарка не помеха.

– Не помеха, не помеха, – встрепенулся Никифор. И Кудиновна не возразила.

– А что ж зто за голубь с вами сизокрылый, иль сокол бравый? – продолжал допрос Анисимов.

– Аль не видать сокола? Он не только вблизи, но и в полете высоком приметен. С нами летал, сердешный. Ему-то помогали искать вашу куничку.

У печи стояла хозяйка куреня, настороженно-строгая, с тонким, чуть удлиненным носом и сдержанно поджатыми губами. Сказывали, будто бы прародители ее были чужой крови: то ли персидской или турецкой, а может и ногайской. В былые времена казаки вершили далекие набеги за овчинами да женками: не только в степь ногайскую, но и в туретчину и в персидский край.

– Ну что же, дорогие гости, с устатку и горькая чарка сладка. – Хозяин хлопнул в ладоши.

– Что надо, папаня? – послышался из соседней комнаты девичий голос.

– Неси-ка, дочка, угощенья.

И Яков увидел, наконец, суженую. Девичье чистое с легким румянцем лицо, черные с огоньком глаза и две до пояса косы. Не смея поднять головы, она приблизилась к гостям, держа перед собой поднос с угощением.

Фимка… Неужто она? Яков всматривался в девицу и не узнавал ее.

– Ну что, дочка, нравится ль тебе суженый? – вопросил Серафиму отец.

Та стрельнула взглядом в Якова.

– Как вы велите, батюшка да матушка.

– А тебе, сокол, люба ли дочь наша?

– Люба, – ответил он. На большее не хватало слов.

– А если люба, то принимайте, залетные гости, наш хлеб-соль…

Через две недели была свадьба. Небольшой курень Баклановых не мог вместить всех приглашенных. Родственников да знакомых родителей молодых оказалось чуть ли не полстаницы.

Был тут и почти столетний дед Ахромей, ссохшийся, сутулый. Он притулился за столом, подперев немощную грудь клюкой. От выпитой бражки глаза просветлели, в них замерцал огонек, угадывался и румянец на обросшем лице.

– А ты-ть, дедуль, как сватался? Какая была свадьба?

– Кой там! – немощно отмахнулся старик. – На кругу все было решено. – После Авдохи остались у меня на руках малолетки. Как быть?

– А что с Авдохой случилось?

– Лихоманка к бабе причепужилась. Три дня болела, а посля душа отлетела.

– Ну и как же вы, дедусь?

– А никак! По суседству вдовица жила. Мужик ейный не возвернулся с походу. Я к ней: Такось и так, Марья. Согласна? А что делать? Атаман прознал, повелел на круг итить. Вытолкнули нас в круг перед атаманом: меня да Марью…

– А где круг был?

– Круг? А там, где ноне церковь.

– А кто атаманствовал?

– Ентот… Как его? Федотка… Запамятовал… Крепкий казак. Стал я перед ним, а рядком Марья. «Ну, давай!» – командует мне атаман. Я разом на бабу накинул полу зипунишка и во весь голос: «Ты, Маруська, будь мне жана». А та ни слова в ответ. Я ее в бок: «Что молчишь-то, дура! Ответствуй!» А сам кумекаю: неужта не согласна?

Вот сраму-то будя. Только, видно, баба пришла в себя, подает голос. Тоненько так. «А ты, Ахромей Трифоныч, будь мне мужем». Вот так и сошлися…

– А что ж молодым пожелаешь ноне, дедушка? – спросил рядом сидящий казак.

– Выскажи, дед, ты-то не на завалянке сидишь, – поддел сидящий напротив бородач.

– А ты не подъелдычивай, Назар, – неожиданно для всех отреагировал Ахромей.

Опираясь на стол и клюку, он поднялся. Все притихли, выжидая, что скажет.

– Сказ мой будет короток. Главное в жизни – служба. Служба поперед всего. Не держись, Яков, за подол, а выполняй, что служба требует. Тогда будет всем хорошо. Гляди на отца, с него примерствуй. Был кочуром, а ноне почти что полковник. Служба – первейшее дело. Тебе будет хорошо, жане тоже… Вот мое слово. – Он пригубил граненый стакан и, напуская серьезность, продолжил: – Что-то горчит…

– Го-орь-рько-о, – подхватили все Ахромееву хитрость. – Го-орь-рько-о!..

Быстрокрылой птицей пролетел медовый месяц. Прошумела теплыми для молодоженов морозами зима н по особому яркой была та первая весна. А на вторую родился первенец.

Крестили его в церкви на Николин день. Отец Иоанн опустил тельце ребенка в купель, басом проговорил:

– Принимает крещение младенец Николай.

Скороговоркой произнес молитву.

– А его, батюшка, хотели Петром наречь, в честь деда, – высказала Кудиновна.

– Будет Николай, – отрезал священник.

– А по святцам как?

– Ты что, мать, прилипла! Имя сие дано в честь святого угодника. Не каждому суждена такая удача.

Как-то молодых перестрел давний соперник Якова Дмитрий Сизов. Искривил рот в улыбке:

– Поздравляю, голуби. Век вас помнить буду.

– А ты не натружай память, – ответил Яков.

– Хотел бы, да не получается. И чем это он утешил тебя? – Он тоже собирался высватать Серафиму.

– А душой, Митрий, – ответила казачка. – Она у него чистая да светлая, не то что у других.

– Ладно, запомню, – выговорил Дмитрий угрожающе.

– А ты не грозись, я ведь не турка, – не остался в долгу Яков.

– Пойдем, Яша, пойдем, – потащила его Серафима к дому.

В разгар зимы поутру к их подворью приковылял дед Силантий. Припадая на деревянную култышку, тяжело поднялся на крыльцо, не стучась, вошел в курень. Старик служил в правлении станичного атамана бессменным дежурным и рассыльным одновременно.

– Здорово ночевали! – стащил он с головы треух, ладонью причесал редкие свалявшиеся волосы, поглядел на Якова. – Ты это того, Яков, сбирайся к атаману. Нужон ему.

– Чего там?

– Бумага, сказывают, пришла. Из самого Нового Черкасска.

– Про что бумага-то?

– А кто ж ее знает. Станичный атаман приказал призвать.

– Одного меня? Иль еще кого?

– Не-е. Еще Пантелеймона Сотрикова, да Анисима Прядкина, еще Якова… Тьфу! – досадливо он сплюнул. – Ты-то и есть Яков. Совсем затуркался! Степана Путного еще требовал и Митрия Сизова. От тебя к ним и пошлепаю.

– Ладно, приду, – недовольно сказал Яков.

Казаков у атамана собралось более десятка: все, кто по разным причинам отбыли из полков на побывку.

– Так вот, казаки, – начал атаман. – Погуляли и хватит. – Служба требует вас до себя. Получена от наказного атамана бумага, в ней поведено через неделю быть казакам в полной справе на сборном месте в Персиановке. А оттель, значится, по полкам.

Первыми уходили кавказцы. К ним почему-то зачислили Сизова. Перед уходом он пришел проститься.

– Прощевайте, станичники. Не поминайте лихом.

– А почему это тебя посылают на Кавказ? Ты же должен быть в нашем полку!

– Не знаю, – замялся тот. – Видать, начальству так приспичило.

– Ну, да, приспичило, – протянул с недоверием Пантелеймон Сотников. – Кавказский край поближе, чем Дунай, вот и решил туда переметнуться.

– И вовсе нет! – сказал Степан Путний. – Не хочет Митрий ходить под началом Бакланова. Это уж точно так…

А через день ушла на Дунай команда, в которой числился Яков.