Текст книги "Генерал Скобелев. Казак Бакланов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Как нередко бывает, минеры вдруг обнаружили неисправность, и теперь спешно устраняли ее. Перевалило за десять часов, когда начальник минеров доложил, что можно взрывать.

– Приступайте! – разрешил генерал.

Взрыв прогремел с устрашающей силой. Поверхность у стены вдруг вздыбилась, приподнимая часть стены, и тут же стена стала разламываться на огромные глыбы, образуя пролом. Не успело осесть облако пыли, как находившиеся неподалеку казаки-охотники во главе с сотником Кулаковским ворвались через пролом в крепость. Не ожидавшие здесь нападения текинцы бросились на них. Вспыхнула рукопашная схватка. Неприятель превосходил числом, и если бы не подоспевшая помощь, казакам пришлось бы худо.

В это время через брешь в стене в крепость ворвались солдаты полковника Козелкова. Их вел молодой офицер – внук героя Отечественной войны граф Орлов-Денисов. Он командовал первым батальоном апшеронцев. Текинцы рубились насмерть, отражая попытки русских солдат продвинуться в глубь крепости. Смертельно ранен Орлов-Денисов, пал сотник Кулаковский. Командир второго батальона Апшеронского полка Попов был в самой гуще схватки, вместе со своими сыновьями. В первые же минуты оба сына погибли.

Генерал Скобелев, пытаясь сдержать себя, руководил сражением с наблюдательного пункта. Мысль о том, что происходит в крепости, терзала его. Донесения неутешительны: слишком неравны силы. Наконец, не выдержав, он обратился к начальнику штаба Гродекову:

– Оставайтесь здесь, а я в крепость.

– Нужно повременить, пока не прояснится обстановка, – пытался тот удержать генерала.

– Тогда будет поздно.

С двумя эскадронами драгун и казачьей сотней он помчался к крепости…

Сражение закончилось к вечеру, крепость пала. В тот же день Скобелев разослал в окрестности разъезды со своим воззванием. Он призывал ахалтекинский народ к миру, обещая милосердие и помощь. И этот призыв возымел действие. На следующий день отряд под началом полковника Куропаткина занял Асхабад.

Донесение о взятии крепости Геок-Тепе Скобелев направил главнокомандующему Кавказской армией великому князю Михаилу Николаевичу. Тот немедленно возвестил о победе Александра II. Прочитав донесения, император телеграфировал ответ: «Благодарю бога за дарованную нам полную победу. Ты поймешь мою радость. Спасибо за все твои распоряжения. Передай мое сердечное спасибо всем нашим молодцам: они вполне оправдали мои надежды. Генерал-адъютанта Скобелева произвожу в полные генералы и даю Георгия 2-й степени. Прикажи поспешить представлением к наградам». Это было одно из последних распоряжений Александра II. 1-го марта 1881 года в результате террористического акта народовольцев он погиб.

Престол занял его сын Александр III. Как и отец, новый император на Скобелева посматривал с опаской: уж очень велика была его популярность в народе и особенно среди солдат, а сам генерал непредсказуем в своих действиях. Александр III давал понять «белому генералу», что он не намерен приближать его ко двору, так как обязанности командира 4-го корпуса требуют присутствия Скобелева в Минске.

Возвращение Скобелева из Туркестана с победным рапортом о взятии Геок-Тепе Александр встретил сдержанно, если не прохладно. Узнав об этом, друг и советник царя Победоносцев[2]2
  Победоносцев Константин Петрович (1827–1907) – известный государственный деятель, юрист, возглавлял кафедру гражданского права в Московском университете. В последующем сенатор, член государственного совета, с 1880 года – обер-прокурор Святейшего синода – высшего церковного органа.


[Закрыть] написал ему встревоженное письмо. В нем давалась оценка Скобелева. Вот отрывки из него:

«Я уже смел писать Вашему Величеству о приеме Скобелева. Теперь в городе говорят, что Скобелев был огорчен и сконфужен тем, что вы не высказали желания знать подробности о действиях его отряда… Я слышал об этом от людей серьезных, от старика Строганова, который очень озабочен этим. Я считаю этот предмет настолько важным, что рискую навлечь на себя неудовольствие Вашего Величества, возвращаясь к нему. Смею повторить снова, что Вашему Величеству необходимо привлечь к себе Скобелева сердечно. Время таково, что требует крайней осторожности в приемах. Бог знает, каких событий мы можем быть еще свидетелями и когда мы дождемся спокойствия и уверенности. Не надо обманывать себя: судьба назначила Вашему Величеству проходить бурное, очень бурное время, и самые большие опасности и затруднения еще впереди. Обстоятельства слагаются, к несчастью нашему, так, как не бывало еще в России, – предвижу скорбную возможность еще такого состояния, в котором одни будут за вас, другие против вас… Скобелев стал великой силой и приобрел на массу огромное нравственное влияние, т. е. люди ему верят и за ним следуют. Это ужасно важно, и теперь важнее, чем когда-нибудь… Могу сие представить, что вам было неловко, несвободно, неспокойно со Скобелевым и что вы старались сократить свидание..'.».

Пребывая в Минске, Скобелев проявлял живейший интерес к международным делам, присматривался к проводимой германским канцлером Бисмарком политике, направленной против России. Вызывало настороженность и усиление немецкой военной мощи.

ГЛАВА 8
НА ЗАКАТЕ ДНЕЙ СВОИХ

Опасный генерал

Война на Балканах закончилась подписанием мирного договора между Россией и Турцией. Получили независимость ранее принадлежавшие Турции Сербия, Румыния, Черногория; создалось самостоятельное княжество Болгария от Черного до Эгейского морей; России возвращалась Бессарабия, присоединялись города Карс, Батум, Ардаган, Баязет.

Однако этот мир не был признан Англией и Австро-Венгрией. Обе державы опасались усиления России на Балканах и вынудили ее согласиться на пересмотр принятых условий Сан-Стефанского мира. В июле 1877 года был созван Берлинский конгресс. Вел его известный противник российской политики германский канцлер Бисмарк. Заседания продолжались в течение месяца. В результате Карс, Бутум и Ардаган остались за Россией, Баязет перешел к Турции. Пересмотрели и другие условия, отнюдь не в пользу России.

Отношения между Россией и Германией ухудшились. Они еще больше обострились после подписания Австро-Германского договора, направленного против России. Для смягчения отношений престарелый германский монарх Вильгельм I, доводившийся Александру II дядюшкой, согласился на встречу с племянником. Встреча состоялась в сентябре на русской территории близ границы, но она не дала результатов.

Скобелев с самого начала занял позицию против Германии, видя в ней будущего противника на поле сражения. В ту пору его имя было известно уже не только в России, но и в Европе. Его победы в русско-турецкой войне, завоевания Ахал-Теке вызвали восторженные отклики прессы. Его сравнивали с Суворовым.

В начале 1882 года Скобелева пригласили в качестве гостя на военные маневры в Германию. В течение нескольких дней два вышколенных пехотных корпуса по разработанному и отрепетированному плану демонстрировали перед зрителями свою выучку. Находясь на трибуне почетных гостей вместе с германскими генералами, Скобелев прислушивался к разговорам и все более и более проникался мыслью, что маневры и его приглашение преследуют одну цель: запугать Россию мощью немецкой военной машины. И не ошибся. Восьмидесятичетырехлетний Вильгельм, с трудом удерживаясь на коне, сказал русскому генералу:

– Вы видели действия только двух корпусов. Но передайте его величеству Александру, что в случае надобности все пятнадцать сумеют исполнить свой долг так же хорошо, как эти два, которые вы наблюдали.

Еще откровеннее был принц Фридрих. На банкете, хлопнув Скобелева по плечу, он выпалил:

– Любезный друг, делайте что хотите, но наша Австрия должна занять Солоники.

– Но ведь они в Греции, – заметил Скобелев.

– Они будут в Австрии, потому что нам нужно Средиземное море.

Не задерживаясь более в Германии, Михаил Дмитриевич выехал в Париж. На второй день после прибытия во французскую столицу в гостиницу, где он остановился, явились два молодых человека. Оба чернявые, в студенческих куртках. Один высокий, длинноволосый, второй – небольшого роста с курчавою бородкой.

– Генерал Скобелев? – спросил по-русски с сильным акцентом высокий.

«Опять эти газетчики!» – подумал с неудовольствием Михаил Дмитриевич.

– Что господам надо? Кто вы?

– Я – Никола Гярусов, – назвался высокий.

– Стефан, – представился другой.

– Братушки? – по выговору он узнал балканских славян, и лицо дрогнуло в улыбке. Ну как же он сразу не признал их?

– Да, да, – заговорили они разом. – Мы – сербы, учимся здесь в университете. Студенты.

– Что же вас, господа, привело ко мне?

– Ваше превосходительство, мы пришли засвидетельствовать вам свое уважение за славные дела, храбрость, любовь к нам, славянам, – с южной горячностью стали они объяснять.

– Это мой долг, господа, долг христианина прийти в трудный час на помощь единоверцам.

– Ваше имя для нас свято, в вашем лице землячества чтут великую Россию и все воинство за заступничество в войне против турок. Мы благодарны вам, что открыто сказали об этом в выступлении…

– Каком выступлении? Что вы имеете в виду?

– Ваш спич, который вы произнесли в Петербурге, на собрании офицеров.

– Как же вы о том узнали? – не скрыл удивления генерал.

– Мы прочитали во французской газете.

– Здесь? В Париже? И в какой газете читали? – уставился на них генерал.

– Во многих. Ваше имя полмесяца не сходило с газетных страниц. Говорили о вас разное. Многие обвиняли, осуждали. Но мы, студенты-славяне, приняли вашу сторону. Мы вас любим и верим каждому слову.

– И потому просим принять нас, – высказал второй, с чернявой бородкой.

– Принять? О чем же будем говорить?

– О! О многом, о том, что беспокоит сейчас Балканы, о дружбе славян.

– Хорошо! Согласен! Приходите завтра, господа.

Студенты ушли, но на душе Михаила Дмитриевича остался неприятный осадок от упоминания о газетной шумихе. Думал ли он, что сказанное в Петербурге отзовется в неблизком Париже, вызовет разнотолки. И зачем он тогда влезал в политику? Она – не его призвание. Знал ведь он, что политика – дама капризная, с причудами, требует особого, тонкого обхождения, далеко не всегда постоянна. Она не в его характере. Он – человек прямой, непривычный к словесной изворотливости, говорит то, что думает. Если обещает, то непременно выполнит, а если что не в его силах, так прямо и скажет, без околичностей и извинительной улыбки.

– Ох, эти газетчики! Чертово семя! Вездесущие проныры! – не сдержался генерал. – Разнесли до самого Парижа!

Он вспомнил, как осенью в Петербурге после того, как он удостоился чина полного генерала и генерал-адъютанства Его Величества, к нему приехали сослуживцы и они устроили ужин в ресторации. Тут были боевые сподвижники балканских сражений и соратники по туркестанским делам, недавние ополчане и боевые офицеры, служившие под его началом в походе на Ахал-Теке и Фергану.

Были генералы, полковники и офицеры невысоких чинов, оказались и штатские штафирки, которых Скобелев не очень жаловал, но они преданно заявили, что их привела сюда любовь к «белому генералу», и он был с ними любезен и ровен. Привыкший главенствовать и в шумных компаниях, на этот раз он передал роль главы своему любимцу, полковнику Куропаткину. Тот умело и тонко вел застолье, не обходя вниманием не только высших чинов, но и румяных поручиков, не спускавших влюбленных глаз с виновника торжества.

Сначала говорили о заслугах Михаила Дмитриевича, поднимали тосты за его здоровье и успехи, потом вспомнили боевое прошлое, храбрецов да удальцов, выпили за их память и здравие, а уж потом пустились в разговоры о будущем. Наконец, слова попросил Михаил Дмитриевич. Выплеснув из бокала остатки шампанского, он потребовал налить себе воды.

– Да, да, господа, я не оговорился: позвольте мне выпить вместо вина воду.

Его желание не без удивления и едких шуток было выполнено.

– Как необычна моя просьба, так же необычен будет и тост, – сказал он и поставил бокал на стол. Придерживая тонкую ножку бокала, он смотрел на игру пузырьков кавказского нарзана, выжидал тишины, собираясь с мыслями.

– Господа, я не хочу, чтобы вы приняли все сказанное мною как результат влияния винных паров и нервного возбуждения. Вот почему я попросил налить воды, – произнес он, слегка картавя, своей обычной скороговоркой. – Сейчас я хотел бы говорить о нашем русском народе, представителями которого мы являемся, о народе великом и сильном. Он, как известно, составляет одну семью с племенем славянским, ныне терзаемым и попираемым. И когда русский народ, высказывая боль, поднимает голос в их защиту, с твердым намерением выступить за их свободу, тогда в среде заграничных иноплеменников поднимаются вопли негодования. По мнению этих господ, действия русских людей в этом случае признаются злоумышленными, чуть ли не результатом каких-то вакханалий. И тогда, к стыду, нашим обществом овладевает какая-то страшная робость. Почему-то забывается тысячелетняя история России, в течение которой русские люди оказывали братскую помощь славянам-одноплеменникам. И все же каждый раз, когда державный Хозяин земли русской обращался к своему народу, народ оказывался на высоте своего призвания и исторического назначения. Обращался он к народу потому, что сила государства заключена в народе, народ же, в свою очередь, оставался верным России и ее интересам.

В зале воцарилась напряженная тишина. Признаться, такие слова не часто приходилось слышать на застольях. Скобелев продолжал:

– Мы сейчас в солдатской компании, и пусть мои слова будут приняты вами без околичностей и иносказания. В то время, когда мы здесь собрались, на берегах Адриатического моря терпят насилие и горе наши единомышленники, отстаивающие свою веру и народность. Их именуют разбойниками и безжалостно расправляются с ними. Там, на родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные с нами груди…

Михаил Дмитриевич смолк, оглядел зал. Он видел устремленные на него взгляды.

Народы Балкан переживали трудное время. Русско-турецкая война, принесшая освобождение болгарскому народу от векового турецкого ига, явилась детонатором взрыва народного гнева на Балканах. Поднялись на борьбу греки, сербы, черногорцы, словены. Пламя освободительного движения охватило весь полуостров и продолжало разгораться, охватывая все большее и большее пространство. Против восставших народов были брошены правительственные войска Австро-Венгрии, Германии, которые действовали с решительной жестокостью.

– Я не договариваю, господа, – продолжал Михаил Дмитриевич. – Сердце щемит от боли. Но великим утешением для нас являются твердая вера и сила исторического призвания России. Так будем же верны этому призванию! Вот о чем я хотел здесь сказать…

В очередном номере «Ведомостей» тогда он увидел целую колонку, посвященную офицерской вечеринке и его выступлению. В витиеватых, чуждых ему выражениях безвестный автор излагал сказанное Михаилом Дмитриевичем, делая акцент на недоброжелательности генерала в отношении германского государства.

Прочитав, он отшвырнул газету:

– Чертов писака! Будь ты трижды неладен!

Вот уж он никак не думал, что его спич преодолеет Европу и отзовется в самой французской столице.

В назначенный час в номер генерала постучали. На пороге вырос высокий Николо.

– Все собрались, ждут вашего прихода.

Они поднялись в холл верхнего этажа. Обычно тихое и пустое, помещение на этот раз было заполнено. В креслах и на диванах расположились не только студенты, но и постояльцы гостиницы, желавшие поглядеть и послушать великого генерала.

При его появлении все встали, зааплодировали. Послышались голоса:

– Слава!

– Жить вечно герою!

– Да здравствует генерал!

Стефан услужливо подвинул стул к ломберному столику с ярко-зеленым сукном. Налил из графина воды.

– О чем, господа, будем говорить? – оглядел собравшихся Михаил Дмитриевич. Он видел устремленные на него полные внимания и интереса взгляды.

– Расскажите о себе!

– Как воевали на Балканах!

– О штурме Плевны!

Вначале беседа шла не очень гладко. Михаил Дмитриевич стремился наладить контакт с собеседниками, создать обстановку взаимности и доверительности. Мало-помалу таяла настороженность и отчужденность, послышался смех.

О себе он рассказал немного, не очень стал распространяться и о туркестанских делах, зато много и подробно говорил о том, как штурмовали Плевну, как стремительно наступали на Константинополь.

Ему задавали много вопросов, и он охотно, с чувством нескрываемого уважения отвечал.

Встреча уже подходила к концу.

– Считаю лишним, друзья мои, говорить о том, как меня глубоко тронули ваши сердечные заявления о вашей признательности и любви к России. Клянусь вам, что я действительно счастлив, видя вокруг себя юных представителей сербского народа, который первым поднял на славянском Востоке знамя освобождения славян. Спасибо, друзья!

Но тут поднялся один из студентов и, подбирая слова, спросил:

– Почему же Россия не всегда вовремя приходит славянам на помощь? Почему часто она опаздывает, и люди несут потери, вынуждены терпеть гнет насильников?

Вопрос был прямой и требовал полного откровения в ответе. Признаться, Михаил Дмитриевич его ожидал.

– Ну что ж, я объяснюсь с вами чистосердечно. Надеюсь, вы поймете меня и разделите мои соображения. – Он оглядел зал и, обращаясь к задававшему вопрос студенту, продолжил. – Да, Россия не всегда последовательна в своих действиях, в частности в отношении к славянским странам. Причина, как мне кажется, состоит в том, что как внутри, так и извне ей приходится вести войну с чужеземным влиянием. Мы, можно сказать, не хозяева в собственном доме. Да, да, господа, это действительно так. Чужеземец у нас везде. Руки его проглядывают во всем. И началось это издавна. Еще в Отечественную войну 1812 года в одном сражении отличился известный военачальник Ермолов. Решив наградить, император спросил его: «Чем, генерал, тебя отметить?» Тот ответил: «Ваше величество, сделайте меня немцем».

Поняв смысл ответа, студенты рассмеялись.

– Да, господа, это не шутка, а горькая правда. Мы – игрушка иностранной политики, жертвы иностранных интриг, рабы чужой силы. Бесчисленные и роковые влияния чужеземцев до такой степени парализуют нас, что требуется меч, чтобы избавиться от этих чуждых влияний.

– Кто же может повлиять на политику России? – послышался голос. – Какое из государств повинно в том?

– Я отвечу, назову этого пролазу, этого интригана и врага русских и славян. Это тот, кто руководствуется политикой. Вы все его знаете, это немец.

По залу прокатился гул согласия и одобрения.

– Повторяю и прошу помнить, что враг России и славян – немец.

– Но что из того следует? Каких последствий можно ждать? – подал голос Николо.

– Вывод один, господа. Дело так продолжаться не может. Неизбежна борьба между славянами и тевтонами. И она близка, поверьте мне. Это будет продолжительная, кровопролитная и страшная борьба.

Слова шокировали всех находящихся в холле. Это не ускользнуло от генерала. Как бы утверждая сказанное, он продолжил:

– Я убежден, что в конце концов победят славяне.

– Господин генерал, – поднялся Стефан. – Но как быть нам, сербам? Угроза уже у нашего порога. Что делать нам?

– Что делать – прямо не скажу, но могу уверить, что если попробуют тронуть государства, признанные европейскими договорами, хотя бы Сербию или Черногорию, тогда драться вы будете не одни! Россия в беде вас не оставит…

Уже на следующий день содержание беседы было достоянием парижских газет и произвело эффект разорвавшейся бомбы.

– Вездесущее племя! От них ничего не утаишь! – слал проклятия журналистам Скобелев.

Немцев он не любил хронически, с детства. Его первым гувернером был молодой, педантично вежливый, с неизменной подобострастной улыбкой Карл Христофорыч, который менторскими поучениями выводил его из себя. Меж учителем и учеником возникла неприязнь. «Ви не должен так делайт», – требовал Карл Христофорыч, и мальчишка, чтобы досадить, делал ему назло.

Сколько потом встречал Михаил Дмитриевич на своем пути подобных Карлу Христофорычу военачальников! Это были потомки тех ловкачей, которые заполонили Россию для «ловли счастья и чинов», весьма в этом преуспев. Бездарные начальники, полные спеси и гордыни, они посылали на верную гибель русских мужиков в солдатских шинелях.

И вот теперь в Европе угрожающе крепла новая военная сила: Германия. Под твердой рукой железного канцлера Бисмарка немецкая военная машина год от года набирала ход, оказывая влияние на соседние государства. И все чаще правительство Бисмарка обращало взоры на восток, Nach Osten. Манили необъятные российские просторы, возможность бесконечно расширять жизненное пространство. Только слепец мог этого не заметить!

Публичное выступление против государства, отношения с которым удалось наладить с нелегким трудом, было более чем нежелательным. Все старания дипломатов сводились на нет, теряли смысл.

Вскоре о выступлении генерала стало известно в Берлине. Русский посол, прочитав газету с высказыванием, не смог сдержать гнева и раздражения.

– Боже мой! Да позволительно ли такое излагать вслух! Да еще кем! Генералом-адъютантом российского императора, героем балканской войны, военачальником!

Многие знали, что Германия испокон веков зарилась на российские просторы, жаждала захватить там земли, но никогда в том не признавалась. А тут вдруг какой-то генерал с солдатской прямотой заявляет об этом, известил во весь голос.

– Надобно этого Скобелева поскорей удалить из Франции. Послать к нему и попросить, чтоб скорей уезжал, – потребовал посол.

– А туда завтра едет художник Верещагин. Может, через него это сделать? – предложил советник.

– Конечно! Это удобный случай! Пригласите-ка этого Верещагина ко мне.

– Уважаемый Василий Васильевич! Голубчик, – взмолился посол, когда пред ним предстал богатырского сложения художник-бородач. – Поезжайте как можно быстрее в Париж, уговорите своего друга покинуть столицу. Не дай бог, если он еще что-либо там наговорит!

Обеспокоился и российский канцлер, умнейший Горчаков. Получив из Берлина сообщение о выступлении Скобелева перед сербскими студентами, он поспешил во дворец к императору.

– Ваше Величество, генерал Скобелев имел неосторожность высказать в Париже мысли, идущие вразрез с интересами российской дипломатии. Вот, ознакомьтесь. – И положил на стол перед императором донесение посла.

Александр стал медленно читать. Спокойное лицо его хмурилось.

– Ну вот, умный человек, боевой генерал, а говорит черт знает что! Отличный генерал, а дипломат никудышний. Не за свое взялся. Так что вы предлагаете?

– Нужно его немедленно отозвать. Не дай бог, еще что подобное скажет, – высказал Горчаков.

– Отозвать, так отозвать, – не стал возражать Александр.

И в Париж полетела срочная депеша. Но раньше, чем она прибыла, о беседе Скобелева со студентами стало известно в Берлине. Глава Германии «железный канцлер» Бисмарк прочитал газету с холодным спокойствием.

– Этот русский генерал весьма смел в своих речах. Его опрометчивость не только вредна, но и опасна для него. Ведь погибают не только в сражениях. – Он задержал на приближенном чуть дольше обычного взгляд. Потом нервно крутнул ус, прошелся по кабинету. – Этого генерала надобно унять. Чтоб было неповадно другим говорить дерзости о нашем фатерлянде.

– Яволь, – произнес тот. – Мы найдем способ заставить его молчать.

Бисмарк сделал вид, что не слышал слов подчиненного.