Текст книги "Генерал Скобелев. Казак Бакланов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Василь Скобелев

Взлетев по ступенькам крыльца, казак толкнул дверь и оказался перед Скобелевым.

– Там турки!.. Всех грабят, режут!.. Примчались оттуда едва живые!.. – выпалил он, не переводя дыхания.

Вид казака выражал испуг, растерянность, готовность скакать туда, откуда принеслась страшная весть.

Генерал уставился на казака, покривил губы и неожиданно скомандовал:

– Смир-рно!

Казак вздрогнул, вытянулся в стойке, глаза недоуменно округлились.

– Вольно! – продолжал генерал. – Теперь толком докладывайте: где турки? сколько их? кого режут? кто примчался?

Казак, собравшись, стал объяснять:

– Примчались, ваше превосходительство, два мужика болгарина из соседнего села. Сказывают, что на их село напали турки. Всех жгут, режут, даже женщин и детей, дома грабят.

– Где эти болгары?

– А туточки, у хаты.

Михаил Дмитриевич перекинул через плечо ремень сабли, поспешно вышел.

У крыльца в окружении казаков двое чернявых мужчин, возбужденно жестикулируя, что-то говорили. Завидя генерала, бросились к нему. Но генерал не стал их слушать, обратился к есаулу Тарарину.

– Далеко ли до селения?

– Верст с десяток.

– А турок много?

– Да вроде бы сотни две.

– Командуйте своим: на конь! И мне жеребца. Сам поведу.

Через четверть часа казачья сотня есаула Тарарина во главе с генералом неслась к селению на выручку жителей. Скобелев, конечно же, мог и не ехать сам, но сознание подсказывало, что непременно следует возглавить это дело. Мчались рысью, боясь потерять в пути лишнюю минуту. Впереди, в полуверсте, скакали два десятка из дозора, с ними знавшие дорогу болгары.

Отступая, турки безжалостно уничтожали селения, грабили, угоняли скот. Особенно неистовствовали так называемые башибузуки. Из них были созданы отряды, а точнее банды, отличавшиеся особой жестокостью.

Первыми селения достигли дозорные. Не ожидая сотни, они с гиком влетели в улицу, устрашающе выбросив перед собой пики. Послышалась беспорядочная стрельба.

– В лаву! – подсказал генерал Тараринову, и есаул, привстав на стременах, во весь голос подал команду:

– Казаки-и, в ла-аву! – И сотня развернулась для атаки и бросилась вперед.

Заприметив казаков, турки вскочили на коней и пустились наутек. Дома горели. Над ними бесновались огненные языки. Пламя гудело, слышался треск пожираемого огнем дерева. По улицам бродили и ошалело ревели животные. И ни одного жителя.

Михаил Дмитриевич направился к ближайшей уцелевшей хате. Переступив порог, подался назад. Прямо у ног на глиняном полу лежала полуобнаженная женщина со вспоротым животом. Рядом растекалась лужа сгустившейся крови. Поодаль ниц лежала другая. Из-под косынки выбивались седые космы. И тоже кровь. В люльке застыло бездыханное тельце грудного ребенка. У распахнутого сундука в беспорядке валялась одежда, тряпье, лоскутное одеяло. Возле печки перевернут чугунок, разбросаны глиняные черепки посуды. Такую жестокость к беззащитному населению Михаил Дмитриевич видел впервые.

– Чьих это рук дело? Кто мог такое? – лицо у него побледнело. – Неужели турки?

– Может, и они, – ответил есаул. – Скорей всего башибузуки. Уж это такое дурное семя…

Генерал случайно взглянул на угол, где лежало тряпье, и ему показалось, что оно зашевелилось.

– Посмотрите там.

Сопровождающий его казак решительно шагнул, выдернул саблю.

– Саблю убрать! – крикнул генерал, и казак с той же ловкостью вогнал ее в ножны.

– Да тут малой! – воскликнул вояка, приподнимая за волосы мальчонку. – Ты что тут делаешь? Чей ты?

Мальчишка в ответ ни слова, диковато озирался, переводя взгляд с казака на генерала.

– Что молчишь? – встряхнул его казак. – Сказывай, кто таков.

– Не троньте его! Он же до смерти напуган. – Генерал подошел к мальчику, опустил руку на его худенькое плечо.

Мальчишке лет десять. Черноволосый, глаза как маслины. Он испуганно озирался, и вдруг его взгляд остановился на лежащих телах.

– Мамо! – вскрикнул он и рванулся к лежавшей у входа женщине.

Генерал едва удержал его. Опасаясь, как бы с мальчиком не случилось ничего серьезного, он увлек его к двери. Тело ребенка судорожно вздрагивало, по лицу градом катились слезы.

– Мамо!.. Мамо!..

– Пойдем… Пойдем… – генерал заслонял собой страшную картину.

Удивительное дело, неустрашимый в схватках боец, не раз встречавший смерть, он не мог переносить плач ребенка. Всякий раз, когда видел детские слезы, физически ощущал боль в груди, казалось, душа разрывалась на части. И теперь им вновь овладело это чувство.

– Узнайте, кто этот мальчик, кто родители? – Виденное потрясло Михаила Дмитриевича.

– Слушаюсь, – ответил есаул.

С помощью драгомана удалось узнать, что отца у мальчика нет, турки за что-то схватили его и увезли. Куда и что с ним сделали, мальчик не знает. И никому из родственников об этом неизвестно. Мать же и бабушка лежат там, в хате.

– Как тебя звать, малыш? – спросил Михаил Дмитриевич.

И мальчик понял его, ответил:

– Василь.

– Василий, стало быть. – Генерал привлек мальчика к себе.

Дозорным удалось захватить двух башибузуков и доставить генералу. Один из пленных был могучего сложения, вислоухий, широкий ремень туго стягивал дородное тело. Второй – худой, чернявый с быстрым рыскающим взглядом.

Их усадили на землю, спиной друг к другу и, чтобы не смогли бежать, крепко стянули веревками руки. А для охраны выставили часового.

Увидев пленных, мальчик всполошился.

– Вот они! Вот! – показывал он на них. – Это они были в хате! Они убили мать и бабку! Они! Они!

Пленные отвели взгляд в сторону.

– Ты не ошибся? – спросил драгоман.

– Нет! Нет! Это они!

Казаки загудели, кто-то вскинул ружье.

– Ваше превосходительство, дозвольте с ними рассчитаться! – воскликнул есаул. – С ними, негодяями, разговор будет коротким.

– Уймитесь, есаул! Не наше дело воевать с пленными. Там с ними без нас разберутся.

Михаил Дмитриевич понимал, что после выпавших на долю мальчика потрясений ему требуется внимание и ласка. Он приказал его одеть в форму, привести в порядок и несколько дней держал при себе. В нем проснулось чувство привязанности к мальчику. Он вдруг задумался над тем, что ему скоро тридцать четыре года, давно пора иметь детей. Но он не только их не имел, у него не было и жены. Все свое время отдал воинской службе, армии. Его интерес сосредоточивался на учениях, боевых походах, солдатских лагерях…

Однажды он отсутствовал весь день, вернулся к ночи. Увидев его, Василь бросился на шею.

– Ты чего же не спишь? – упрекнул его Михаил Дмитриевич.

– Так он, ваше превосходительство, весь день сам не свой, – пояснил денщик. – Все вас высматривал, спрашивал, где батько.

– Ну ложись, спи. А я устроюсь рядом с тобой.

Наутро денщик невзначай проронил:

– Мальчонку бы надобно определить в полк, навроде бы воспитанником. Уж очень он любопытен до всего военного. Глядишь, и охвицером получится.

– А я, Остап, хотел его при себе оставить.

– А это уж ни к чему, ваше превосходительство. Вам не до него. У вас своих хлопот полон рот, а мальчонка живая душа, вниманья требует. В полку, – продолжал рассуждать старый солдат, – определят в музыкантскую команду или еще в какое тихое место. Глядишь, там найдется добрый дядька, он и поможет мальчонке стать на ноги, приучит к делу.

– Подумать надо, – ответил Михаил Дмитриевич, внутренне соглашаясь с денщиком.

Встретив в этот день командира казачьего полка Нагибина, Михаил Дмитриевич предложил ему определить в полк Василя.

– Не могу, ваше превосходительство. При всем к вам уважении.

– Почему же?

– Не нашего, казачьего, он сословия. Да к тому же еще и чужеродец. Свой, русский, не может быть казаком, а где уж болгарину! На этот счет покойный Матвей Иванович Платов – царство ему небесное – дал твердое указание.

– Какое же? Никогда о том не слышал.

– Дал, – утвердил полковник. – Когда он атаманствовал в Новом Черкасске, одно столичное лицо прислало ему письмо с просьбой причислить его чадо к казачьему войску. Так, мол, и так, на все готов молодец, чтобы служить в казачьем полку и впредь именоваться казаком.

– Ну и что же?

– Не дал Платов на то согласия. Описал этому важному чиновнику, что стать казаком, не живя на Дону, никак невозможно. Казаком нужно родиться, с детства унаследовать обычаи и привычки казачьего уклада. И не принял просьбу.

– Вечно вы, казаки, со своими причудами! – посетовал Михаил Дмитриевич.

Через несколько дней ему удалось договориться о мальчике с командиром егерского полка. Тот, недолго поразмыслив, дал согласие. Но тут сочувствием к судьбе Василя прониклась мать Скобелева Ольга Николаевна. С самого начала войны она прибыла от общества милосердия в Дунайскую армию. Здесь она взяла на себя заботу о раненых и находившихся в лазаретах солдатах. При ее участии производились закупки и распределение лекарств и всего необходимого для раненых и больных, нередко она выполняла роль сестры милосердия – помощника врача.

Узнав о мальчике, она загорелась желанием организовать в Болгарии приют для малолетних сирот, родители которых погибли от турецких варваров.

– Неужели здесь много таких детей? – спросил Михаил Дмитриевич.

– Конечно! Боюсь, что одного приюта будет мало.

– И когда же он будет открыт? До приютов ли сейчас?

– А почему же нет? – вопросила мать. – Благое дело нельзя откладывать в долгий ящик. Думаю, что не пройдет и полгода, как определим твоего Василя в приют. Доверься мне. При себе же не оставляй. Пусть лучше побудет в полку.

Вскоре Михаил Дмитриевич вместе с Василем направились в егерский полк.

Увидев генерала, командир полка бросился к нему, отдал по всем правилам рапорт.

– Вот привез пополнение. Хороший парнишка, добрый, отзывчивый и много переживший для своих лет.

– Все сделаем, Михаил Дмитриевич. Вырастим из него доброго солдата.

– Солдата сделать несложно. Нужно прежде всего воспитать из него человека.

– Само собой, – согласился полковник.

Вместе с мальчиком они прошли к штабу.

– Ну, Василь, будь счастлив! – генерал по-отцовски прижал его к груди.

– Тебя как звать-то? – спросил мальчика рыжеусый полковой писарь, раскрывая толстую книгу, где занесены рядовые и младшие чины.

– Василь, – ответил мальчик.

– Ага, стало быть, Василий. – Он обмакнул ручку в стеклянный пузырек с чернилами, снял с конца пера волосинку, записал имя. – Фамилию не спрашиваю, знаю.

И бойкий писарь вывел в графе округлыми буквами: Скобелев.

Так болгарский мальчик стал носить фамилию прославленного полководца.

На Константинополь

Поражение турецкой армии у Шейново вынуждало ее командование идти на перемирие. Еше ранее Порта через свои посольства просила европейские государства поддержать ее в переговорах, что стало известно всеведущим газетчикам. Но Англия уже и без того увидела близкую опасность ее интересам на Средиземном море. Планы России невозможно было скрыть, тем более, когда русская армия начала наступление на восток.

Уже 3 января подвижный и сильный отряд Гурко овладел Филиппополем с явным намерением развить успех по долине реки Марицы к Константинополю. Отряд Радецкого с авангардом, которым командовал Скобелев, наступал на стратегически важный Адрианополь или, как его называли турки, Эдирне. С овладением этого города открывался прямой путь к Константинополю.

Константинополь – сердце древней Византии, чьи плодотворные токи проникли на Русь, неся силу разума и культуры. Но Константинополь являлся также ключом к Средиземному морю. Владеть этим городом – давняя мечта флотоводцев. Да только ли их! Город, словно магнит, притягивал нацеленные на него войска Дунайской армии.

«Нельзя допускать русских к проливу! Потребовать, чтобы они остановились!» – зашумела европейская пресса, обвиняя Россию в захватнических планах. Военная истерия нарастала. Перепуганное английское правительство громогласно заявило, что в случае, если русские войска займут проливы, Босфор и Дарданеллы, оно будет себя считать свободным в действиях по защите британских интересов в Средиземноморье. Все эти дни Михаил Дмитриевич пребывал в возвышенном, прямо-таки праздничном настроении. И отнюдь совсем не по причине наступления Нового, 1878 года. Волнение, даже отчаяние, какое он испытывал при переходе через Балканы, досадное опоздание со вступлением в сражение, а потом и понесенные немалые потери, сменилось после дела у Шейново непередаваемым, с трудом сдерживаемым чувством сладостного упоения достигнутой победой. Далеко не каждому смертному выпадало такое счастье.

– Вы, Михаил Дмитриевич, не просто генерал, – польстил художник Верещагин. – Вы – артист своего дела. Обещаю непременно написать картину сражения. И вы будете на ней в центре внимания.

– Ну уж, право, Василь Васильич, вы переоцениваете мои заслуги. Я делал все так, как сделал бы на моем месте здравомыслящий начальник.

Верещагин остался верен обещанию. По окончании войны он создал целый цикл картин, посвященных недавним военным событиям. В числе их была и картина «Скобелев под Шейновым». В начале 1880 года все картины о балканской войне были доставлены в Петербург и выставлены на обозрение в одном из богатых особняков на Фонтанке, у Семеновского моста. Народ валил на выставку тысячами.

Брат художника А. В. Верещагин вспоминал: «Здесь, на выставке, я нередко встречал Михаила Дмитриевича Скобелева. Он часто забегал полюбоваться на картину «Скобелев под Шейновым». Как известно, «белый генерал» изображен здесь скачущим на белом коне вдоль фронта солдат, причем срывает с головы своей фуражку и кричит им в привете: «Именем Отечества, именем государя, спасибо, братцы!» Скобелев каждый раз приходил в великий азарт от картины, и ежели при этом публики в зале было не особенно много, то бросался душить автора в своих объятиях. Я точно сейчас слышу, как он, обнимая брата, сначала мычит, а потом восклицает: «Василий Васильевич! Как я вас люблю!», а иногда в избытке чувств переходил на «ты» и кричал: «тебя люблю!»

Так на большом полотне выдающийся русский художник запечатлел момент одной из битв Балканской войны и ее героя…

Поздравил Скобелева с Новым годом и победой и великий князь Николай Николаевич.

– Вы достойно вели себя, – сказал он сухо, давая понять различие в положении.

Зато Федор Федорович Радецкий крепким объятием выразил искреннее расположение.

– Молодец, Михаил Дмитриевич! Истинный бог, молодец! Большое вам от всех шипкинцев спасибо. Рад, что имею таких боевых начальников под своим началом. Готовьтесь возглавить в наступлении авангард.

Это было наконец-то признанием его боевых заслуг, его таланта полководца. 4 января состоявший из кавалерии авангард отряда Гурко был передан в подчинение Скобелеву. Кроме 16-й пехотной дивизии, теперь в его распоряжении находилась бригада драгун, которой командовал генерал Краснов, и казачья бригада Чернозубова, состоявшая из 24-го и 30-го донских полков.

Памятуя приказ главнокомандующего о быстрейшем выходе к Адрианополю, а затем к Босфору, Скобелев предпринял форсированный марш-маневр. Того же требовал и генерал Гурко. Имея впереди казачьи полки и драгунскую бригаду, авангард, не задерживаясь в большом и красивом городе Филиппополе (Пловдив), устремился вслед за поспешно отходившей армией Сулейман-паши.

Утром б января от генерала Краснова поступило донесение, что бригада ночью напала на турецкую колонну и захватила 23 орудия, а на рассвете столкнулась с неприятелем и ввязалась в перестрелку. Скобелев представил небольшого роста, убеленного сединой генерала с Дона, балагура и насмешника и одновременно не знающего страха храбреца. В конце донесения была приписка с просьбой поддержать драгун, потому что силы неприятеля превосходят. «Непременно надобно Даниле Васильевичу помочь», – решил Скобелев и поспешил к месту схватки.

Дорога тянулась по долине быстрой Марицы, обмелевшей зимой и не столь бурной. Справа возвышалась горная гряда, а слева за рекой простиралась равнина. Было морозно и ветрено, хотя светило солнце. И по всей дороге видны были следы поспешного отступления неприятеля. Встреченная на пути деревня пуста. Спасаясь от расправы турок, жители бежали в горы. Несколько хат горело, слышался зловещий гул и треск пожираемого огнем дерева. Ветер крутил взметнувшиеся языки, рвал их, и клочья огня летели в холодном воздухе. Двери хат были распахнуты, везде разбросан скарб, бродил брошенный и голодный скот. И страшные следы на дороге: убитые жители, зарезанные прямо в упряжке волы, брошенные повозки. Такого Михаил Дмитриевич еще не встречал. Нетрудно было понять, что турки мстили за свое отступление, стремясь как можно больше навредить остававшимся здесь людям.

В полдень, когда Михаил Дмитриевич находился в полку Дробышева, примчался казачий офицер с сообщением о прибытии двух турок-офицеров, которые требуют представить их главному начальнику.

– Для чего? – спросил генерал.

– Будто бы намерены вести переговоры.

Облаченные в черные мундиры, турки удивительно похожи друг на друга: одного роста и сложения, чернявые, с округлыми бородками и неулыбчивые. С достоинством поклонились, прежде чем один из них заговорил:

– Они прибыли по распоряжению верховной власти с полномочиями начать переговоры о прекращении военных действий, – перевел драгоман.

– А имеют ли они документ, который бы подтверждал их полномочие?

– Да, такой документ есть. – Турок протянул бумагу.

И переводчик, прочитав ее, перевел содержание.

– Однако мне не дано права на переговоры, – отвечал Михаил Дмитриевич. – С этим вы должны обратиться к самому главнокомандующему.

– Хорошо. Тогда мы направимся к нему. Наш поезд в полной готовности.

– Какой поезд? – насторожился генерал.

Турки объяснили, что они прибыли из Адрианополя на поезде, который сейчас находится на станции. И тут, словно озарение, Михаилу Дмитриевичу пришла на ум дерзкая мысль.

– К главнокомандующему поездом не добраться, вам к нему надо ехать на лошадях, – заявил он. – Но это не близко.

– Ну что ж, мы готовы.

– Я вам помогу. Сейчас распоряжусь об экипаже и охране. Надеюсь, вы не задержитесь со сбором?

Перекинувшись взглядом, турки заявили, что готовы ехать хоть сейчас.

Скобелев велел подготовить для турок экипаж, охрану, сообщить по телеграфу в штаб великому князю о представителях турецкой стороны. Приказал также немедленно прибыть к нему командиру Углицкого полка полковнику Панютину.

Тот не заставил себя ждать. Явился, как всегда, уверенный в себе, полный энергии и достоинства.

– Немедленно взять под охрану турецкий состав! Свой батальон в полном вооружении – к поезду!

Отправив турок, Михаил Дмитриевич поспешил на железнодорожную станцию. Поезд с вагонами стоял под парами, в готовности находились и солдаты батальона.

– По вагонам! – распорядился генерал и сам направился к одному из них.

Вагонов не хватало, и часть солдат расположилась на крышах. Набирая скорость, поезд покатил в сторону Адрианополя.

Адрианополь представлял собой сильное укрепление, вокруг которого располагались мощные редуты с орудиями большого калибра, удерживающие под контролем все подступы к городу. На участках между ними находились оборонительные сооружения для пехоты, которая простреливала местность перекрестным огнем стрелкового оружия. В создании этих инженерных сооружений принимали участие европейские инструкторы.

Взять Адрианополь было нелегко. Но русской разведке удалось установить, что численность гарнизона явно мала для обороны города. Этим обстоятельством было решено воспользоваться для захвата города. Скобелев принял смелое и необыкновенное решение: ворваться в город, используя поезд. Никогда ничего подобного в русской армии не применялось. Но он знал суворовское правило: удивить – победить. И генерал последовал ему.

Поезд безостановочно катил по рельсам, обгоняя отступающие войска неприятеля, который не мог даже предположить, что русские осмелятся на подобную дерзость.

Сгустились сумерки холодного январского дня. До Адрианополя оставалось совсем немного, и теперь всех волновала мысль о длинном деревянном мосте, который предстояло преодолеть. Мост пролегал над горной Ардой, впадающей в Марицу. Где-то в глубине теснины кипела и билась река. Опытный машинист притормозил и повел состав совсем медленно. Но едва паровоз достиг середины моста, как впереди загремели выстрелы. В ночной темени вспыхивало там и сям. Поезд остановился.

– В чем дело? – спросил дежурного генерал. – Кто стреляет? Почему стоим?

Дежурный офицер помчался по мосту к месту перестрелки.

Это были напряженные минуты неизвестности, когда поезд с людьми неподвижно стоял на старом, ненадежном мосту, готовом под тяжестью состава обрушиться в пропасть. Солдаты роты выскочили из вагона и стали продвигаться к месту перестрелки, готовые вступить в схватку с невидимым врагом. Наконец стрельба стада удаляться, и прибежавший офицер доложил, что турки, по-видимому, готовили засаду, но посланная из казачьей бригады сотня сама напала на нее и, сбив турок, теперь преследует их.

К утру к станции подоспели и наступавшие конные полки, в том числе и казачьи части. Все они поступили под начальство Скобелева. Днем они торжественным порядком вступили в отстоявший в четырех верстах город. Встретила их депутация от городских властей, которая вручила генералу ключи от города. Под его резиденцию отвели большое роскошное здание, где до того пребывал турецкий генерал-губернатор.

Вскоре Скобелеву приказали двигаться на Константинополь. Войска устремились к турецкому городу, расположенному у Босфорского пролива.

После нескольких дней пути авангард отряда достиг деревни Чаталджи. До Константинополя оставалось рукой подать: чуть более двух десятков верст, всего один переход. И тут из главной квартиры последовал строгий приказ: остановиться и дальше – ни шагу. Впереди катила воды река Карасу, которая являлась условной границей перемирия. За ней на возвышенном берегу виднелись турецкие редуты, орудия, турецкие солдаты.

Усилия Англии не пропали даром. Русскую армию вынудили прервать поход на Константинополь.

Настал памятный день – 19 февраля 1878 года. Прибывший из Петербурга министр иностранных дел граф Игнатьев вел долгие переговоры с турецкой стороной и, наконец, стороны пришли к согласию. В тот день предстояло подписать мирный договор. Войне наступал конец. Местом подписания договора избрали местечко Сан-Стефано в пригороде Константинополя. По этому случаю гвардейские войска, находившиеся поблизости, были выведены для парада. Это было поле у маяка, откуда открывался вид на Константинополь и неширокий Босфорский пролив, скрывающийся в дымке.

Войска вывели к полудню, но парада не начинали, ожидая подписания договора. Приглашенный на торжество генерал Скобелев, как и остальные, с высоты сооруженной по этому случаю трибуны видел квадраты войск, многочисленную толпу прибывших из Константинополя жителей, панораму города с минаретами и мечетями, уходящую к Сан-Стефано дорогу, по которой ожидали гонца с вестью о подписании документа.

Сеял мелкий нудный дождь, тело пронизывал ветер, а вестей из Сан-Стефано все не было, и парад не начинался.

Михаил Дмитриевич вдруг вспомнил, как весной прошлого года он ехал в поезде к Дунаю в полном неведении относительно своей службы, и судьба проявила к нему благосклонность. Вспомнилась переправа через Дунай, взятие Ловчи, штурм Плевны, переход через Балканы, Шейново. Вспомнились лица солдат, идущих, казалось бы, безбоязненно в атаку, но с чувством подавленного страха, и это было заметно на их лицах. А сколько было убитых, сколько пролито крови и покалечено судеб!..

Уже стало смеркаться, когда на дороге появился экипаж, несшийся во весь дух к войскам. Из него выскочил министр Игнатьев и, размахивая над головой бумагой, поспешил к главнокомандующему князю Николаю Николаевичу.

– Мир, ваше величество! Мир!

Послышались восторженные крики толпы, солдатское «ура». Лица вконец продрогших людей вдруг прояснились, все заулыбались.

Михаил Дмитриевич смотрел на браво шагающих мимо трибун гвардейцев, на лихих конников и неожиданно поймал себя на мысли: что же будет? Какая участь ждет его дальше? Несмотря на то, что за переход границы через Балканы он был пожалован золотой с бриллиантами шпагой, отношение многих начальников к нему оставалось недобрым. Все чаще закрадывалась мысль об отставке. В одном из писем в столицу он сетовал: «Только обязанности верноподданного и солдата заставили меня временно примириться с невыносимой тяжестью моего положения с марта 1877 года. Я имел несчастье потерять доверие, мне это было высказано и это отнимает у меня всякую силу с пользой для дела продолжать службу. Не откажи своим советом и содействием для отчисления меня от должности, с зачислением по запасным войскам…».

Однако судьба его вдруг круто изменилась. В конце августа его назначают генерал-адъютантом в свиту императора, а спустя полгода, 4 февраля 1879 года, назначают командиром 4-го корпуса, дислоцированного в минском гарнизоне.