Текст книги "Генерал Скобелев. Казак Бакланов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Будни

Гремя по ступеням сапогами, казак взбежал на крыльцо и едва не столкнулся со Скобелевым. Увидев генерала, выпучив глаза, застыл в стойке, выпалил единым духом:

– Ваше превосходительство, бяда, текинцы двоих наших зарубили, мне подвязло бяжать…

– Смир-рно! – неожиданно подал команду генерал, строго глянув в глаза казаку. И тот осекся. По его небритому лицу бежал пот, в уголках губ – слюна. Шапка сбита, крючок тужурки висел на нитке. – Приведи себя в порядок!

И опешивший казак стал поспешно поправлять сползшую пряжку ремня, одернул тужурку, попытался застегнуть крючок и оторвал его.

– Успокоился? – спросил генерал. – Теперь толком докладывай. Ты кто?

– Казак донского полка Байдуков, ваше превосходительство, вожу почту.

– Что же случилось?

– Казака нашего, Коломийцева, убили.

– Где? Когда?

– А на перевале, третьего дня. Откуда и прибрели.

– Не торопись, казак, расскажи все толком.

Им вручили почтовые сумы, приказав доставить их в. дальний гарнизон. Выехав затемно, они двигались весь день и к вечеру выбрались к перевалу. Полпути осталось позади. И тут прогремел выстрел.

Коломийцев упал на землю. Не растерявшись, Байдуков и Демин залегли, открыли ответный огонь. Нападавших было больше, и казакам наверняка пришлось бы худо, но удалось подстрелить главаря шайки. Его с воплями унесли в укрытие, а оттуда увезли прочь.

Напуганные пальбой лошади казаков разбежались, и удалось найти только одну, с притороченными сумами. Коломийцев был мертв, пуля угодила прямо в грудь.

– Надобно похоронить, – предложил Демин.

Орудуя шашками, они стали рыть могилу, горстями выгребая землю. Трудились споро, опасаясь, как бы самим не оказаться схваченными. Была уже ночь, когда они уложили боевого товарища на дно могилы, прикрыли лицо платком, связали тесьмой на груди непослушные руки. Поспешно засыпали землей, молча перекрестились у земляного холмика. Был человек – и нет его.

И вот только что, наконец, добрались до своих…

– Почему же товарища сюда не доставили? Не гоже оставлять его в степи, хотя и в могиле, – высказал неудовольствие Михаил Дмитриевич.

Он, конечно, понимал состояние казаков, когда они находились на перевале, но долг обязывал принять меры. И он предложил Гродекову немедля послать на перевал казаков, а с ними и доктора, чтобы перезахоронить погибшего. В тот же день казаки, а с ними и доктор выехали. Ничто не предвещало опасности. Они уже были у могилы, когда вдруг на ближайшем гребне появилась большая группа неприятеля. Казаки едва успели укрыть лошадей и залечь, как, открыв частую стрельбу, текинцы бросились на них. И с ближайшего холма перешли в атаку.

Тринадцать человек открыли по наступавшим огонь. Залпы хлестко гремели среди холмов, поражая неприятеля. Но несли потери и казаки. Вначале был убит Демин и еще один ранен. Потом погиб доктор. Сблизившись, текинцы бросились в атаку, залповый огонь отбросил их. Неся потери, они откатились на исходные позиции. Дважды был ранен Иван Кучир, но продолжал сражаться. Третья пуля угодила ему в лоб. Еще быт ранен казак Дудка. За старшего остался Байдуков. Сражение на перевале длилось целый день. Силы обороняющихся были на исходе, когда вдруг в тылу текинцев послышались выстрелы и крики «ура». Это подошла на выручку со стороны Вами 10-я рота Самурского полка. Атакой с тыла она вынудила противника бежать.

Вскоре и самому Скобелеву пришлось встретиться с текинцами. В погожий день он выехал с небольшой группой офицеров и казаков на рекогносцировку. Они были верстах в десяти от крепости, как из головного дозора примчался верховой.

– Текинцы! Если напасть немедля, сумеем их перебить.

– Где они? Сколько их?

– С десяток, не более того. А направляются нам навстречу.

– Вот и хорошо. Поговорим с ними.

Михаил Дмитриевич знал, что о его пребывании в крепости текинцам известно и что те нарекли его именем Ак-паша – «Белый генерал» за пристрастие к белой лошади и белому мундиру, который он носил.

Они проехали с полверсты и, что называется, столкнулись нос к носу с вооруженными всадниками. Завидя казаков и среди них «белого генерала», те остановились.

– Скажи, что я хотел бы поговорить с главарем, – обратился Михаил Дмитриевич к драгоману.

– Эй! Эй! – выехал тот и помахал рукой. – Ак-паша желает говорить с начальником!

Ему ответили. Перебросившись словами, от всадников отделился один и неспешно приблизился. Навстречу в сопровождении толмача выехал Скобелев.

– Как звать? – спросил текинца Скобелев.

– Асланбек, – ответил тот.

– А я – генерал Скобелев.

– Знаю. Ты – Ак-паша. Что хочешь сказать?

– Хочу с тобой говорить.

– О чем?

– О многом. Разговор будет долгим, а потому приглашаю тебя и твоих джигитов к себе в гости, в крепость. – Уж чего, а этого Асланбек никак не ждал от Ак-паши. Его боялись, но и уважали. И каждый посчитал бы великой честью быть у него гостем. Видя оторопь текинца, Скобелев продолжил: – Ведь я бы мог напасть на вас, сил у меня поболее, но я не сделал этого. Хочу, чтобы ты поехал ко мне, а потом сообщил о нашем разговоре своему начальнику Тыкме-сардару.

Гостей принимали в крепости в особой комнате «селямлике», устланной коврами. Перед Асланбеком положили широкое полотенце – дастархан. В ожидании подачи пилава – излюбленного блюда текинцев, приготовленного из бараньего супа и риса, подали поднос с лепешками, леденцами, сладостями, пиалы наполнили чаем.

– Угощайтесь, – как хлебосольный хозяин, предложил Михаил Дмитриевич.

И уж потом он завел речь о главном. Сказал, что русские войска прибыли сюда совсем не для того, чтобы воевать с текинцами, а наоборот, чтобы защитить их от возможного нападения из-за гор; что почти все другие народы, населяющие Туркестан, живут в мире, спокойно занимаются своим делом; что воевать против Белого царя безрассудно, потому что у него сильная армия и много орудий, и что любое сопротивление будет сломлено, а воевать – только зря проливать кровь.

Асланбек и сопровождавшие его нукеры молчали, не возражали, и было непонятно – согласны ли они с генералом или нет. Молчал и полковник Гродеков. Он словно бы отсутствовал.

– Я хотел бы, Асланбек, чтобы ты сообщил обо всем здесь сказанном Тыкме-сардару, – высказал, прощаясь, Скобелев. – Передал бы, что русские предлагают текинцам мир, желают жить с ними в согласии и дружбе.

– Передам, – пообещал тот.

В сопровождении охраны текинцы покинули крепость.

– Боюсь, как бы эту встречу Тыкма-сардар не принял за нашу слабость, – высказал, наконец, Гродеков. – Он признает только силу.

– Мы и покажем ее, если он не поймет добрых намерений.

Тыкма-сардар был опытным воином. К набегам и схваткам он приобщился с тринадцати лет. В одном из дальних походов к курдам его схватили и посадили в тюрьму. Однако пробыл он в ней недолго. Родственники и соседи собрали вскладчину шесть тысяч персидских туманов и выкупили его.

Ему было семнадцать лет, когда он возглавил многочисленный отряд и совершал дерзкие «аламаны» – нападения на богатые караваны и селения соседствующих племен. Однажды, перейдя по горным тропам Копет-Даг, он отбил у персиян сорок тысяч баранов. Богатую добычу разделил среди участников и тем привлек к себе сотни добровольцев, жаждавших разбогатеть.

– Веди нас на аламан! – потребовали они.

И он повел полутысячный отряд в Персию, к Тегерану. Выследив богатый караван, он внезапно напал на него и стал уводить в горы. Увести, однако, не удалось. Отряд перехватило персидское войско. Началась схватка, продолжавшаяся несколько дней. Текинцы понесли большие потери и вынуждены были бросить караван, с трудом вырвавшись из кольца вражеского окружения, благодаря опыту и хитрости Тыкма-сардара.

Между тем подготовка к походу шла полным ходом и возникали новые трудности, требовавшие решения. Михаил Дмитриевич поднимался с рассветом и, поспевая всюду, наблюдал за работами весь день. Лишь с наступлением темноты он позволял себе некоторую передышку. Но часто к пристани причаливали грузовые суда и ночью, и тогда приходилось работать без отдыха.

– Михаил Дмитриевич, но не дело же генерала следить за всем самому, – увещевал Гродеков. – Для этого есть младшие начальники.

– Ну уж нет, Николай Иванович, не утверждай этого. Буду там я, будет и офицер, и прочий, кому надлежит там быть. Веселей пойдет работа и у солдат.

С Гродековым у него с самого начала сложились добрые деловые отношения. Горячий по натуре, Скобелев часто принимал решения, поддавшись своим эмоциям. Тогда вступал в роль Николай Иванович. Он вроде бы с начальником соглашался, но просил немного повременить, «чтобы обмозговать дело со всех сторон». «Подумайте», – не возражал Михаил Дмитриевич. Спустя немного времени они обсуждали дело и оно зачастую принимало совершенно иной оборот.

Неожиданно возникла новая трудность. Каким-то образом Тыкма-сардар прознал, что Скобелев намерен идти с войсками к крепости Геок-Тепе. Он не на шутку встревожился: ведь крепость была его основной базой и главным очагом сопротивления на подступах к Асхабаду. Он разослал в степь гонцов с требованием ни в коем случае не продавать русским верблюдов: «Кто нарушит приказ, тому голову с плеч!»

В отряде имелось полторы тысячи животных, но этого было недостаточно: требовалось вчетверо больше. Никакие просьбы и увещевания кочевников не помогали. «Нет верблюдов. Все ушли в степь, найдешь – твои будут», – говорили они, не желая поддаваться на уговоры. Офицеры и интенданты хватались за головы: «Что делать? Ведь сорвется экспедиция!» Вмешался Скобелев, потребовал доставить к нему старейшин племен и влиятельных казиев – священнослужителей.

На следующий день в Чикишляр прибыли главы пяти племен и два седобородых казия в белоснежных чалмах, пальцы их беспрерывно двигались, перебирая бусинки четок.

– Вы угнали в степь верблюдов, чтобы не продавать их русским, – начал без обиняков Скобелев. – Не желая на хороших условиях помочь нам, вы действуете против русского царя, который к вам весьма благоволит. Если вы желаете мира, то должны мне помочь и по своей воле пригнать животных. Иначе я вынужден буду принять жесткие меры.

Генерал говорил твердо, решительно, быстро, и драгоман едва успевал переводить. Но все и без того понимали смысл слов, с покорным видом молча слушали, изредка кивали; как бы соглашаясь. В голосе генерала слышался металл и угадывалась скрытая угроза. Его лицо изменилось, глаза позеленели, выдавая подступающий гнев. Подойдя к окну, он вдруг смолк: в отдалении от дома толпились туркмены.

– А они здесь зачем?

– С нами пришли. Чтобы выполнить нашу волю, – объяснил один из старейшин.

– И какова же ваша воля? – подступил к ним Скобелев.

– Дозволь нам остаться одним. Надо поговорить.

– Говорите! – И генерал вышел, оставив туркмен в комнате.

Вскоре они объявили решение: продавать верблюдов не будут, но пригонят, сколько нужно для транспортировки грузов.

– Через неделю-другую погонщики приведут четыре тысячи голов и доставят груз, куда надо.

Когда кочевники, миролюбиво распрощавшись, покинули дом, Гродеков, не скрывая улыбки, сказал:

– Поздравляю с новым именем. Кроме «Белого генерала», теперь вас называют Гез-канлы.

– Что это значит?

– Зеленые глаза.

– Да они-то у меня карие.

– Совершенно верно, только в гневе зеленеют.

– Ладно! Согласен и на зеленые, лишь бы скорей заполучить верблюдов.

Животных еще не пригнали, а Михаила Дмитриевича уже обуревала мысль совершить дальнюю рекогносцировку к крепости Геок-Тепе. Не одобрявший поначалу этот план Гродеков выразил желание идти вместе с генералом и принял живое участие в подготовке. К этому времени, заняв важный на маршруте пункт Вами, хозяйственники перевезли туда значительные запасы всего необходимого для последующего выдвижения к крепости Геок-Тепе.

– Это будет не только рекогносцировка маршрута, но и генеральная репетиция для окончательного штурма крепости, – определял Скобелев цель предполагаемого мероприятия.

Это был не только смелый, но и опасный шаг: по данным разведки, на подступах к крепости находились значительные силы текинцев, предположительно до 60 тысяч человек.

– У них количество, а у нас умение. – Михаил Дмитриевич был уверен в благополучном исходе.

В отряде всего 655 человек, 10 орудий и 8 ракетных станков. В течение нескольких дней подразделения незаметно сосредоточивались в Вами. О походе никому не объявляли, соблюдая строгую тайну. Вышли в путь глубокой ночью и к рассвету уже были далеко от Вами. За четыре дня отряд преодолел более ста верст и к вечеру 5 июля расположился в 12 верстах от крепости Геок-Тепе.

Внезапное появление русских вызвало в текинских отрядах переполох. Когда же на рассвете русские оказались у стен крепости, из ее ворот высыпали тысячи защитников и окружили их плотным кольцом. Возможно, они бросились бы в рукопашную, но русские солдаты шли в плотном строю и у каждого было наизготовке оружие.

И вдруг среди степи грянула музыка. В отряде находился духовой оркестр, и теперь генерал приказал ему играть громкий марш. Это было столь неожиданно, что вызвало у неприятеля замешательство. Опасаясь приблизиться из-за следовавших по всей колонне орудий, всадники-текинцы следовали по обе стороны дороги. Их смущала та уверенность, с которой шли русские солдаты взвод за взводом, рота за ротой. Колонну на белой лошади в белом мундире возглавлял генерал.

– Ак-паша! Ак-паша! – доносились голоса текинцев.

Сверкали на солнце штыки, гремела медь оркестра. Наконец послышалась команда самого Тыкма-сардара, и всадники бросились на колонну. Но одетые в белые рубахи солдаты неожиданно повернулись, залегли, хлестко прогремел залп. Все было проделано четко, согласованно, быстро. И выстрелы оказались меткими. А за винтовочными залпами ударили орудия, окончательно отбросив врага. Тыкма-сардар попытался напасть ночью, когда отряд расположился на отдых, но с тем же успехом.

Рекогносцировка окончательно убедила Скобелева в необходимости захватить крепость Геок-Тепе как можно скорее, максимально ускорив подготовку к выступлению.

Черная весть

В тот день, когда казачий разъезд доставил из Чикишляра почту, отряд находился на полпути к крепости Геок-Тепе. Разбирая ее, полковник Гродеков обратил внимание на телеграфный бланк на имя Скобелева. Он отложил его, полагая, что это личное, но в глаза бросилось слово «соболезнуем».

«Соболезнуем по случаю гибели несравненной Ольги Николаевны», – прочитал он. «Кто такая Ольга Николаевна?.. Жена?.. Но ведь у Скобелева жены нет… Возможно, мать?»

С телеграммой и письмами на имя генерала начальник штаба поспешил к Михаилу Дмитриевичу. Скобелев находился в палатке. Он сидел за небольшим походным столом, что-то писал. Светила лампа, над ней роилась мошкара.

– Что есть важного? – спросил он вошедшего, обратив внимание на телеграфный бланк и письма.

Гродеков молча положил на стол телеграмму.

– Что это? – произнес глухим голосом Михаил Дмитриевич, прочитав ее. И снова впился в текст. Лицо изменилось.

Зачерпнув из ведра, Николай Иванович поставил на стол кружку воды. Ничем более помочь не мог.

– Мама… мама… – вдруг глухо произнес Михаил Дмитриевич и уронил голову на стол.

И Николай Иванович понял наконец, кто такая Ольга Николаевна. И еще он увидел, как тряслись руки у генерала, когда читал письмо.

– Ах, Узатис!.. Будь ты проклят! Змея, пригретая ка груди!.. Шестого числа… Шестого числа… Она погибла в ту ночь…

Он вспоминал о той ночи, когда отряд совершил многоверстный поход к Асхабаду и крепости Геок-Тепе. Он долго не мог заснуть, душу терзали мысли, мрачные, гнетущие, отзываясь смутной тревогой и болью. Поначалу ему казалось, что предстоит неприятельское нападение, и он предупредил дежурного офицера о бдительности, а потом сам обошел посты. Заснул под утро и встал с тяжелой душой, не отрешившись от охватившего состояния. Нет, это была не хандра, а какое-то страшное предчувствие, вселилась необъяснимая печаль, от которой он не мог освободиться. И даже потом, на походе, он не мог отделаться от нее. Только теперь пришла скорбная разгадка. Но какая сила донесла сигнал несчастья? Кто подал его? Поистине жизнь необъяснима и полна загадок.

В последний раз он видел мать весной: он уезжал в Туркестан, а она – в Болгарию, намеревалась там строить храм на средства, собранные в России.

Деньги перевели в банк, и потому вместе с Ольгой Николаевной ехал его чиновник. В документах его именовали казначеем.

– Может быть, уговорить Алексея Узатиса сопровождать меня в поездке? – спросила тогда она Михаила Дмитриевича. – Он сейчас служит в полиции, в Филиппополе! Поможет мне решать дела с местными властями.

– Удобно ли, мама, отрывать от службы? – после некоторого замешательства ответил он. – Нет, к нему не следует обращаться.

– Но ведь он свой человек, – проявила настойчивость Ольга Николаевна. – Это его долг помочь делу.

– Не надо, мама. Прошу тебя, не обращайся к Узатису. Это не тот человек, на помощь которого можно рассчитывать. Лучше возьми Семена, он будет полезней. – Семен Иванов долгое время служил у Дмитрия Ивановича денщиком, и теперь после смерти Митрофаныча жил в доме Скобелевых.

Братья Узатисы, Алексей и Николай, действительно считались в доме Скобелевых своими людьми. Несколько лет назад они, черногорцы, спасаясь от преследования турецких властей, бежали в Россию. Оказывая покровительство несчастным беженцам, Скобелевы предложили им жить у них в доме, деля с ними крышу и стол.

Вежливые и тихие, молодые люди пришлись по душе всем домочадцам. Старший, Алексей, вызвав расположение хозяйки, стал называть Ольгу Николаевну мамой.

– Уж ежели я – мама, то пусть вы будете мне сыновьями, – ответила она.

С началом войны с Турцией Михаил Дмитриевич взял братьев с собой. Младший стал при нем ординарцем, старшему же, Алексею, исходатайствовал офицерский чин, а потом за боевые успехи представил к Георгиевскому кресту.

Но не зря говорят: чтоб познать человека, пуд соли надо съесть. Произошел случай, высветивший истинную натуру братьев. Штаб 4-го корпуса, которым командовал Михаил Дмитриевич, размещался в полусотне верст от Константинополя. Новый главнокомандующий Дунайской армии Тотлебен, сменивший великого князя, потребовал Скобелева в Адрианополь.

– Немедленно еду, – решил Михаил Дмитриевич. – Где парадный мундир?

Облачившись, потребовал любимую шпагу. Денщик подал.

– А это что-о? – глаза у генерала округлились. На ножнах темнели пустые гнезда от пяти крупных бриллиантов. – Где камни?

Отшвырнув оружие, он переводил взгляд на находившихся в комнате.

– Кто осмелился на такую гнусность?

Растерянно моргал казак-ординарец Дубасов, в страхе застыл денщик: он совсем решился речи. В полном недоумении смотрели офицеры штаба.

«Кто сделал? Кто посмел покуситься на дарственное оружие?» – терялись все в догадках.

Шпагу с надписью на эфесе «За храбрость» генералу вручили за походы в Туркестане в 1876 году. Он ею дорожил, носил в редких случаях.

– Ваше высокопревосходительство, – подал голос поручик Марков. – Позвольте заняться поиском злоумышленника? Не может того быть, чтобы не найти наглеца.

– Ищите, – махнул тот и вышел из комнаты.

Поручик не стал терять время. Вместе с переводчиком поехал в недалекое местечко Сан-Стефано, обошел ювелиров, связался со скупщиками драгоценностей, побывал в полицейском участке, где заявил о пропаже. Оттуда направился в Константинополь.

Проходили дни, и таяли надежды на успех поиска.

И вот в конце недели Марков возвратился – и сразу к генералу:

– Нашел!

– Что? Бриллианты?

– Нет, вора. Скупщик описал приметы человека, который их принес.

– Кто же он?

– Узатис… Алексей Узатис.

Генерал изменился в лице.

– Не может офицер, да еще Георгиевский кавалер, совершить такое, – высказался он строго. – Не клевещите!

– Он! Турок его описал, а я не мог ошибиться.

– Немедленно Узатиса ко мне! – приказал генерал.

Тот не заставил себя ждать.

– Сразу повинишься или попробуешь отпираться? – глаза генерала стали зелеными. Они всегда были такими, когда им овладевал гнев.

– Все скажу! Все! Ничего не утаю! Только простите! – И Алексей Узатис опустился на колени.

– Что ты! Что ты! Изволь подняться! Сам творил? Или брат помогал?

– Николай только показал, где хранится шпага…

На следующий день братьев отчислили из штаба: младший пошел в строй, а Алексей принял роту в пехотном полку.

О том случае Михаил Дмитриевич не стал распространяться, не поведал о том матери.

И вот судьбе угодно было, чтоб произошла трагическая встреча с тем, кого Ольга Николаевна называла сыном…

Накануне того печального июльского дня капитан полиции Алексей Узатис зашел в сопровождении охранника в таверну на окраине Филиппополя. Внимание привлекли сидевшие в закутке трое подозрительных.

– Кто таковские? – спросил он их и потребовал документы. Форма и стоявший за спиной охранник с ружьем вселяли уверенность.

– Торговцы мы, – ответил усач. – Ездим по селам, да маленько торгуем.

– Чем торгуете? Где товар?

– Торгуем, чем придется. Кому что нужно, то и продаем. А товар в повозках лежит…

– Вы бы, господин офицер, выпили с нами. В такую жару потребить кружку белого да холодного – одно удовольствие, – предложил лысоватый, с бегающими глазками.

– Ладно, попробую, – не заставил себя упрашивать Узатис.

Вино развязало язык, сделало всех словоохотливыми. Незнакомцы сообщили, что они – его земляки, черногорцы.

– Да отпусти охранника! – предложил усач. – Кому он здесь нужен?

И Узатис отпустил, продолжив бражничать с земляками. Зашел разговор о деньгах, о богатстве, о том, что жизнь невмоготу тяжела, и каждый из них не отказался бы от лишней толики.

– Мне ведомо, где лежит такое богатство, – заявил усач. – И неподалеку. Только надобна смелость.

– Ты о чем? – насторожился Узатис. От выпитого вина он захмелел. – Какое богатство? Где оно?

– А рядом, в пяти верстах отсюда. – Усач как бы испытывал полицейского начальника. Остальные молчали. – Богатство в Чирпаке. И немалое…

– В этой деревне? Да какое там богатство? Мне там каждый дом ведом. Всех хозяев наперечет знаю, – усомнился Узатис.

– А туда сегодня приехала русская барыня. При ней казначей и солдат. Она намерена храм у нас строить, – объяснил усач. – А для этого нужны деньги. И немалые.

– А может, их нет, – предположил Узатис.

– Как нет! Зачем же казначей? Зачем солдат? Ясное дело, чтобы охранять.

– А мы-то при чем?

– Да пойми же, твердая голова! Их двое, не считая бабы, а нас четверо! Управимся в два счета – и деньги наши! Что скажешь?

– Надо подумать.

– И думать нечего.

Перед тем как лечь спать, Ольга Николаевна пожелала покойной ночи Семену и чиновнику, расположившимся в отдельной комнате сельской гостиницы, помолилась.

Среди ночи она проснулась от подозрительного шороха.

– Кто там? – испуганно воскликнула женщина, в предчувствии недоброго.

Сильная рука схватила за горло, что-то навалилось всей тяжестью.

– Где деньги? Куда спрятала?

Она попыталась позвать на помощь, но рука сдавила горло железной хваткой.

– Деньги!.. Деньги давай!..

Тело женщины обмякло, безжизненно упали руки.

На столике лежат матово поблескивающие бусы, кольцо, еще одно. Бандит сгребает их, сует в карман. Тут же сумочка, источающая тонкий аромат духов. В ней несколько ассигнаций. И их – в карман.

Саквояж… Но в нем только дорожные предметы – и ничего более. Взгляд его падает на женщину… «Да она ж умерла!..»

Им вдруг овладевает страх, заставляющий забыть обо всем. Едва не сбив стул, грабитель бросается к окну и бежит от дома прочь. Он не помнил, как добрался до своего дома, не раздеваясь повалился на кровать.

Его разбудил испуганный голос охранника.

– В Чирпаке убийство: кто-то задушил женщину и убил русского чиновника. Там был еще солдат, он отбился, убежал. Теперь сидит в полицейском управлении.

– Да… Сейчас… Мигом, – произносит Алексей Узатис.

События ночи всплывают перед ним. Комок застревает вдруг в горле и душит. Он садится на кровать, не в силах стоять.

– Может, испить водицы, – предлагает полицейский.

– Нет, не надо. Пройдет.

– А женщина-то – мать Скобелева, – продолжает сообщать полицейский. – Ехала в город.

– Какая мать?.. Какого Скобелева? – с трудом спрашивает Узатис.

– Да нашего генерала Скобелева, который Шипку брал да Шейново…

– Так это была его мать?

– Она… Она… Лежит мертвая…

– Иди, – с трудом выдавил Узатис, отправляя полицейского. – Скажи… Сейчас приду…

Он не пришел. Тело Алексея Узатиса обнаружили в той комнате.

Такие события произошли 6 июля в небольшом болгарском селении Чирпаке…

И вот из далекой Болгарии пришла горькая весть. Догнала в жарком Туркестане в темную ночь.

Он сидел у стола, устало уронив руки, а перед ним лежал этот несчастный бланк со строчками печального текста.

– Я пойду, Михаил Дмитриевич, – сказал Гродеков.

– Да, да, идите. Я побуду один.

Ах, как ныне беспощадна к нему судьба! Она безжалостно наносит удары, словно в отместку за прежние ратные успехи, будто испытывает его на прочность.

Время славы сменилось горькими днями неудач в его личной жизни. Сколько их выпало за эти годы! Разлад и окончательный разрыв с женой… Смерть отца… Уход из жизни Жирардэ, который оставался его добрым наставником до последних дней… И вот ужасная смерть матери. Что может быть горше? Но такова жизнь, и никуда от нее не скроешься.

Зной летнего дня сменился благостной ночной прохладой, и степь, соседствующая с огромной жаркой пустыней, как бы ожила. Крупные яркие звезды сияли и перемигивались в черном бархатном небе.