Текст книги "Генерал Скобелев. Казак Бакланов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

В песках

Прежде чем подать команду, Михаил Дмитриевич оглядел выстроенные на широкой луговине войска. В строгом равнении стояли десять пехотных рот, пять казачьих сотен, потом орудия и ракетные станки. За артиллерией находились повозки обоза. А дальше виднелось скопище верблюдов. Все это составляло отряд, которому предстоял нелегкий, почти восьмисотверстный путь через пустыню Устюрт к Хиве.

Утро выдалось по-весеннему спокойным, теплым. Сизая дымка заволокла даль. От лагеря с рядами полотняных палаток отделилась группа всадников.

– Смир-рно-о! – подал команду Скобелев, угадав приближающегося командира отряда.

Над строем нависла напряженная тишина, отчетливо слышался стук копыт; тускло поблескивая ребристыми гранями, застыли в неподвижности штыки винтовок.

– Равнение-е на-лево-о! Подполковник поскакал к приближающейся группе, картинно осадил гнедого жереб-да. – Ваше превосходительство! Отряд для похода согласно вашим указаниям построен! – И подал записку о численности состава отряда.

Полковник Ломакин, седоусый, иссушенный солнцем и службой человек, пробежал итоговую графу записи: 2140 человек, 650 лошадей, 1500 верблюдов.

Он был молчуном и, сунув записку в карман, приблизился к строю.

– Где капитан Иванов?

– Болен, находится в лазарете. За него поручик Мазин, – доложил Скобелев.

Вид у поручика был не очень внушительный: по-мальчишески угловат, тонкая шея, нелепо оттопыренные уши.

– Разве в роте нет еще офицеров?

– Я утвердил его назначение, – пояснил Скобелев, как бы давая понять, что он надеется на офицера и тот с делом справится, несмотря на молодость.

– Ну, если так… Смотрите, поручик, не подведите.

Скобелев был направлен в отряд в качестве офицера Генерального штаба. Являясь правой рукой командира, он взял на себя всю подготовку и разработку боевых документов.

И вот команда:

– Шаго-ом ма-арш!

Тронулось, ожило, заскрипело все, что заполняло широкую луговину. Войска вытягивалась в длинную походную колонну. Шли роты пехоты, казачьи сотни, орудия на конной тяге и ракетные станки; заскрипел колесами обоз, а за ним, гремя колокольцами, потянулся верблюжий караван.

Раньше по маршруту ушли две роты и казачья сотня с двумя орудиями. У колодцев Биш-Акты, что за сотню верст до Киндерли, они должны будут оборудовать опорный пункт, установить палатки для отдыха, подготовить запас воды для людей и животных. Туда же направили стадо баранов в две тысячи голов: живое мясо для солдат. Все расчеты на поход сделал подполковник Скобелев, и теперь, на марше, он в голове колонны, рядом с полковником.

Перед ними расстилалась широкая, слегка всхолмленная равнина с белесоватой солончаковой землей, сухой и потресканной. В первый день отряд прошел двадцать пять верст. Верблюжий караван подошел к привалу лишь вечером.

Скобелев проверил охранение, побывал в ротах, казачьих сотнях. У поручика Мазина спросил о состоянии роты, нет ли больных, отставших.

– Все в порядке, – отвечал тот. – На Кавказе мы ходили более.

– Там – горы, а здесь пустыня. А шагать по безводью – не прогулка.

Горели костры, солдаты устраивались на ночлег, хлопотали кашевары у походных кухонь. Однако туркмен-проводник внес тревогу.

– Плохой погод будет. Ветер шибко будет.

Наутро, хотя солнце еще только поднялось, жара стала невыносимой. Воздух был неподвижен, люди дышали с трудом, дорога втянулась в пески, задул горячий, как из печи, ветер. Над землей поднялось бурое пыльное облако. Мутным желтым пятном проглядывало солнце, а потом и оно скрылось. Дорога исчезла, ее заметал песок, в котором вязли ноги. Песок сек лицо, скрипел на зубах, душил.

– Проверю колонну… Как идут, – доложил Скобелев полковнику.

– Да… да, – согласно кивнул тот.

Непривычные к зною кавказцы едва передвигались. Они совсем не походили на тех бравых солдат, которые накануне бедово распевали «Соловей, соловей, пташечка».

И поручик Мазин утратил свою мальчишескую лихость. Щеголеватые сапоги скособочились, голенища обмякли, пряжка ремня съехала набок. Нижнюю часть лица он обвязал косынкой, над которой проглядывали щелочки глаз. За ним, забыв о воинском порядке и дисциплине, брели солдаты роты.

– Поручик Мазин! – окликнул его Скобелев. – Что это? А где остальные солдаты?

– Там, – придерживая у лица косынку, махнул поручик себе за спину.

– Почему там? Рота должна быть с вами! Потрудитесь держать порядок!

К месту ночлега добрались в темноте, и еще долго подходили отставшие. Все выбились из сил, валились с ног. Половина запаса воды оказалась израсходованной. Оставалось по два котелка на душу, а впереди еще полсотни верст.

Ветер не стихал. Все дул и дул. Обычно в буран караванщики укладывали верблюдов и сами устраивались подле. Но отряд не может себе это позволить: он должен быть у Хивы в назначенный день. Опоздание недопустимо.

Утром продолжили путь. Последовал приказ освободить от груза лошадей и вести их в поводу, спешился даже командир отряда полковник Ломакин. Исключение сделали для Скобелева. Он разъезжал вдоль колонны, следя, чтобы люди не сбились с пути. На дороге лежали брошенные тюки, ящики, выбившиеся из сил лошади, верблюды.

Он подъехал к ракетной батарее. Пара запутавшихся в постромках лошадей лежала, не в силах подняться.

– Меняйте коней! – приказал он капитану-артилле-ристу.

– Поменяем!.. Сделаем! – отвечал тот.

Подъехал отвечающий за обоз майор Навроцкий.

– Лошади падают… Верблюды… едва идут…

– Освобождайте их. Что не нужно, бросайте!..

И вот, наконец, спасительные колодцы. Всю ночь подходят уставшие люди. И сразу к воде. Словно обезумев, осаждали они колодцы, и пили, пили… Но подходили новые, вырывали котелки, фляги… Только бы утолить жажду… Охрана едва справлялась.

Буран утих так же внезапно, как и начался. За двое суток пали триста сорок верблюдов, треть лошадей, шесть тысяч пудов груза пришлось бросить в пути.

Узнав о потерях, Скобелев рвал на себе волосы: почему он, планируя переход, не учел возможность непогоды, не принял мер, чтобы не допустить таких потерь. Принимая часть вины на себя, он делал выводы на будущее.

До следующего колодца Ильтедже было двести верст. Дорога пролегала по песку. Наступили безветрие и зной. Ртутный столбик термометра поднимался к сорока, песок дышал жаром.

Полковник Ломакин не стал возражать, когда Михаил Дмитриевич предложил создать и возглавить авангардный отряд.

– Кого возьмете?

– Роту поручика Мазина, казачий взвод Дерюгина, еще два орудия и команду саперов.

– Мазин – офицер молодой. Желательно бы другого.

– Вот и пусть набирает опыт.

В предутреннюю рань авангард выстроился.

– Где барабан, поручик? – спросил Мазина Скобелев.

– Какой барабан? – офицер в недоумении смотрел на подполковника. Неужели в пустыне понадобится ротный барабан, который лежал в одной из повозок?! Но подполковник требовал именно его. Прибежал с барабаном запыхавшийся солдат.

– В голову колонны! И бить с первым шагом!

Почти с версту стучали палочки, и в такт им отдохнувшие солдаты шли в ногу, соблюдая строй и равнение.

Вот так всегда, поручик, рота должна ходить, – назидательно сказал он офицеру, когда авангард прошел с версту. – А теперь – вольно-о! Послабить ремни и расстегнуть воротнички!

На семнадцатый день пути, когда авангард далеко оторвался от главных сил, прибыл офицер из Оренбургского отряда, также направлявшегося к Хиве. Начальник отряда генерал Веревкин предписывал полковнику Ломакину изменить маршрут и идти к нему на соединение.

– А как же авангард? – спросил кто-то из офицеров. – Его никак не догнать. Скобелев не ходит, а летает.

– Ах ты, незадача какая! – посетовал Ломакин. Небольшой авангард оказывался оторванным от отряда и никак не мог рассчитывать на помощь в случае встречи с неприятелем. – Ну, да ладно. Авангард со Скобелевым не пропадет.

Шли пятые сутки, как небольшой отряд Скобелева, получив самостоятельность и свободу в действиях, находился в пути. Продвигался он быстрей, чем намечалось. Командир, запретив езду верхом, сам шел впереди, показывая подчиненным пример. Лишь когда необходимо было провести разведку, он садился на коня.

В полдень 5 мая отряд приблизился к колодцу Аты-Бай. До него оставалось верст шесть или семь. Проводник туркмен Садык предупредил, что место у колодцев неспокойное: там часто бывает банда Эдин-Бея.

– Одному ехать никак нельзя!

– А я с казаками. Эй, Дерюгин! Сажай шестерых на коней – и со мной! И ты, Садык, с нами, – скомандовал Скобелев.

Поручику Мазину он приказал усилить охранение и поспешить.

У колодца было спокойно, пусто. Казаки без спешки напоили коней, наполнили бурдюки. Только расположились на отдых, как проводник закричал:

– Бандиты, начальник! Там вот они, я сейчас их видел! – указывал он на недалекий бархан.

Словно в подтверждение, на гребне бархана выросли всадники. Столько же появилось на противоположной стороне.

– Приготовиться, – негромко скомандовал Скобелев, но все и так были настороже.

– Это бандиты! Видишь, винтовки у них! – испуганно говорил переводчик. – Посмотри, сколько их! Нам не совладать! О, аллах!

Бандитов больше сотни, все вооружены, на конях.

«Что предпринять? – мозг подполковника лихорадочно работал. – Выиграть время… Пока не подойдет Мазин… Поручик догадается атаковать».

– Эй, Садык! Спроси, кто такие?

Скобелев с туркменом направились к бандитам. И от толпы отделился всадник в полосатом халате и черной меховой шапке. Он гортанно закричал.

– Эдин-Бей приказывает бросить оружие и сойти с коней, – перевел Садык. – Если мы так и сделаем, он не тронет. А не послушаем, убьет.

– Скажи ему, чтоб он дал нам подумать, – проговорил Скобелев переводчику. – И еще скажи, что у казаков лошади добрые, да и оружие отдать вряд ли согласятся… Говори, Садык, больше, не спеши.

Туркмен говорил, казаки у колодца напряженно ждали, не выпуская из рук оружия, а Скобелева сверлила мысль о Мазине. Ведь если туркмены бросятся, они их сомнут, им никак не устоять. Не умением и храбростью, а числом возьмут.

– Эдин-Бей ждать не может. Его людям нужна вода. Одолевает жажда, хотят пить, – перевел Садык.

– Скажи, чтоб подождали. Сейчас, мол, решим. – Скобелев подъехал к казакам. – Ну что, братцы, будем драться. Вначале пальнете разом, потом ударим в сабли. Эдин-Бея – он на бархане, в чалме, я беру на себя. Только с боков прикройте.

Офицер незаметно расстегнул кобуру револьвера, дернул рукоять сабли: она легко подалась из ножен.

– Ну, с богом. – И тронул коня. Сблизившись, крикнул: – Эй, Эдин-Бей! Поди сюда! – и поманил рукой.

Эдин-Бей выехал не сразу, что-то сказал ближним и потом медленно стал спускаться. Скобелев видел под чалмой бородатое, скуластое лицо. За зеленым кушаком заткнут пистолет, на боку сабля.

И тут же вслед за ним бросились с десяток всадников. Казаки ударили по ним залпом, двоих сбили с коней, но остальные продолжали скакать, неслись на офицера. Эдин-Бей вырвал саблю.

– Так вот вы как! – Скобелев пришпорил коня, направил его на вожака.

Опережая главаря, он занес саблю и, вкладывая в удар всю силу, полоснул того по плечу. С головы слетела и покатилась под ноги коня чалма.

– Ой, ла-ла! Ла-ла! – окружили Скобелева всадники, но подле оказались казаки.

Образовав кольцо, они, защищая раненого командира, рубились из последних сил.

Поручик Мазин еще издали, увидев в бинокль всадников в лохматых шапках, почувствовал недоброе. Приказав Дерюгину скакать на выручку, поручик подал команду открыть огонь. Ракетчикам понадобилось всего несколько минут, чтобы зарядить станок.

– Огонь!

Оставляя огненный хвост, к колодцу понеслась одна ракета, за ней вторая. Они разорвались у бархана, вызвав среди неприятеля панику. Увидев приближавшихся казаков, бандиты бросились от колодца.

Когда подоспел поручик, Скобелев лежал без признаков жизни. Лицо и френч залиты кровью.

Солдат-фельдшер рванул на его груди рубаху, припал к телу.

– Жив!.. Скорей воды!.. Бинты!

– Кладите на повозку! – распорядился Мазин.

На теле подполковника насчитали семь ран. Жизнь едва теплилась.

Пятнадцать суток пролежал Скобелев после стычки у колодца Аты-Бай. Раны не заживали, кровоточили, а фельдшер, используя различные способы и средства, отхаживал его, стараясь скорей поставить на ноги.

Однажды к повозке, где лежал раненый Скобелев, подошел слепец. Постукивая палкой о землю, он ткнулся грудью о повозку и, протянув руку, писклявым голосом попросил милостыню.

– Иди, иди, – недовольно проговорил фельдшер.

– Зачем калеку гонишь? – вступился за него Скобелев. – Накорми его, напои – сто грехов с души снимешь. Так ведь мудрость говорит?

Фельдшер подал слепому котелок с кашей, тот сел в стороне и начал есть.

– Узнай, Садык, отчего он слеп, – попросил раненый переводчика.

Тот подсел к старику, стал расспрашивать, потом сообщил, что глаз старик лишился по приказу хана. Старик, будучи молодым, служил во дворце и полюбил одну из наложниц гарема. Узнав о том, хан приказал выгнать его, а прежде ослепить и оскопить, чтоб не зарился на женскую красоту.

– Где же это произошло? – спросил Скобелев.

– Там, в Хиве, – ответил слепец.

Хива

A тем временем Мангышлакский и Оренбургский отряды соединились и одной колонной следовали к Хиве. К ним должен был подойти еще отряд из Красноводска, но почему-то задерживался.

С востока к Хиве тоже подходили два отряда – Дизах-ский и Казалинский. Их вел генерал-губернатор Туркестана Кауфман.

Маршрут для войск оказался нелегким. Жара, снова разразившаяся песчаная буря, безводье вконец измотали солдат. Они не шли, а брели, изнемогая от ноши, которая казалась неподъемной.

Чтобы облегчить мучения солдат, генерал Кауфман приказал уничтожить все лишнее, находившееся в обозах, начав со своей палатки и легкой походной мебели:

– Жгите.

В огне полыхали офицерские мундиры, сапоги, ковры, штурмовые лестницы. Повозки освобождались для обессиленных людей. Даже письма в карманах казались тяжестью, и их рвали в клочки. Сбросили за ненадобностью понтоны, закопали в песок.

– Только вперед! – требовал генерал, боясь опоздать с выходом в назначенный район.

Особенно трудным оказался участок, где в колодцах не оказалось воды, имевшиеся запасы подходили к концу.

– Впереди есть вода, – сказал проводник. – Впереди Алты-Кудук.

В переводе это означало «Шесть колодцев».

– А вы-то здесь сами были? – спросил его генерал.

– Очень давно.

После недолгого совета решили идти: Алты-Кудук казался всем спасением.

– Вперед, не отставать! Наберитесь терпения, братцы! Впереди вода! – слышались подбадривающие голоса.

Наконец, к исходу дня голова длиннющей колонны достигла означенного района. И… ни одного вокруг колодца. Всхолмленная вокруг пустыня с желтеющими песками. Ни кустика, ни травинки.

– Где же колодцы? – строго спросил Кауфман проводника.

– Выходит, засыпало, – развел он руками.

– Что делать, ваше высокопревосходительство? – спросили генерала.

Но тут к генералу пробился один из погонщиков.

– Я знаю, где вода. Я найду воду. Дайте только лошадь.

– Вот, джигит, мой жеребец, вот фляжка. Наполнишь ее водой, получишь сто рублей. Скачи!

Погонщик вернулся в темноте. Оказалось, что в бурю дорогу перемело, и отряд вышел на шесть верст в сторону от района Алты-Кудук.

– Получай, начальник, воду! Давай деньги!

Вода оказалась не только плохой, но ее было мало. Из шести колодцев один высох, в остальных воды – на дне. Когда поднимали ведро, в нем плескалась коричневого цвета жижа. Нечего и думать, чтоб напоить людей и животных отряда.

Генерал Кауфман решил всех лошадей и верблюдов отправить назад, к колодцам, в которых была вода.

– Но это же больше ста верст! – не сдержался генерал Бардовский, которому поручили возглавить возвращающихся.

– У вас есть другое предложение? – со скрытой издевкой спросил Кауфман.

– Извините. Когда прикажете выступить?

– Немедленно.

Двое суток шли лошади и верблюды по знойной пустыне к колодцам. Оставалось совсем немного, когда на отряд напала банда Садыка. Превосходивший числом неприятель дважды пытался атаковать огромный караван, охраняемый казаками. В некоторых местах сходились врукопашную, однако натиск удавалось сдержать.

Наконец достигли колодцев. Совсем обессиленные люди и животные пили воду и не могли насытиться. Наполнив ею все захваченные с собой бочки, бурдюки, фляги, после короткого отдыха караван снова повернул к «Шести колодцам», чтобы оттуда двигаться к Хиве.

28 мая войска подошли к городу. Двигавшиеся с запада кавказцы и оренбуржцы подошли к воротам Шахабада, туркестанцы – с противоположной стороны, к Хазарапским воротам. Перед ними возвышалась кирпичная в четыре сажени высотой мощная крепостная стена. В амбразурах темнели жерла орудий, в бойницах мелькали чалмы защитников. За зубчатыми стенами виднелись остроконечные минареты, округлые купола мечетей, в лучах солнца глянцевито отсвечивая нежно-голубой керамикой.

Послали представителей для переговоров. Те пошли с предложением мирного исхода, но надежды было мало: на подходе к городу происходили стычки, и все полагали, что главный бой произойдет у Хивы. Однако после недолгого ожидания ворота распахнулись. Под звуки оркестра отряды вошли в столицу древнего Хорезма. На них с тревожным ожиданием взирали перепуганные жители. Все ждали погрома, но этого не произошло. На пыльных и жарких улицах расположились для поддержания порядка воинские караулы и дозоры.

Зато счастьем светились лица находившихся в рабстве людей. В Хиве был невольничий рынок, куда доставляли людей из Афганистана и Персии, с предгорий Копет-Дага и берегов Каспия. Таких было около сорока тысяч.

Через несколько дней возвратился незадолго до этого бежавший хан Хивы. Генерал Кауфман принимал его в своей резиденции, устроенной в саду близ города. Сойдя с лошади, хан смиренно направился к палатке генерала. Он был высокого роста, крепкого сложения, с волевым энергичным лицом. Подойдя к Кауфману, поклонился и молча сел на ковер с поникшей головой.

– Повинуюсь и готов принять твой гнев.

– Гнева не будет. Скажите всем, что русские не грабители, никого не тронут и ничего не возьмут. Пусть люди Хивы живут в мире и занимаются своим делом.

В августе в Гандемианском саду был подписан мирный договор. Хивинское ханство сохранялось, лишаясь некоторых прав самостоятельности. Часть территории по Аму-Дарье отходила к России. Хан обязывался уничтожить на вечные времена рабство и торговлю людьми, а также открыть все города для русской торговли.

Вскоре после овладения Хивой Скобелев предстал пред Кауфманом. За прошедшие три года генерал мало изменился: оставался все таким же утонченно-чопорным, лишь совсем седой стала голова.

Поинтересовался его службой. Прощаясь, сказал:

– Скоро вам предстоит особое задание. Вы ведь человек отваги.

В Хивинском походе должен был принять участие и Красноводский отряд. По плану операции ему предстояло соединиться и действовать совместно с Мангышлакским и Оренбургским отрядами. Однако к назначенному времени в указанный район отряд не подошел. Начальник отряда полковник Маркозов прислал донесение, что из-за безводья и бездорожья он вынужден возвратиться с полпути.

Кауфман поручил Скобелеву проверить достоверность-доклада Маркозова:

– Вам надлежит подойти к тому же месту, но с обратной стороны маршрута. Дойдете вот сюда, – Кауфман ткнул пальцем в карту, в район колодца Ортакуй. – И возвращайтесь.

Путь предстоял нелегкий. Расстояние до колодца около трехсот пятидесяти верст, пустыня и в довершение – банды на дорогах. На подготовку отводилось два дня. Скобелев отважился ехать небольшой группой: в шесть человек.

– Да это же безумие! Ехать в такую даль без охраны! – поражались многие легкомыслию офицера.

4 августа группа из трех туркменов-проводников и толмача, ординарца Скобелева Михаила и казака Родионова выехала в путь. У каждого пара лошадей, все в туркменской одежде.

Солнце взошло, и наступил зной. Чем выше поднималось солнце, тем раскаленней становился воздух.

– Не отставать! – помахивал рукой ехавший в голове группы Скобелев. Взявшие поначалу бодрую рысь, кони незаметно растянулись в цепочку.

Двадцать четыре версты до ближайшего колодца всадники проехали без остановки.

– Час отдыха и снова по коням! – Теперь им предстоял путь в восемьдесят верст.

Они углубились в пустыню. Начались барханы, порой они переметали дорогу, и, преодолевая их, кони вязли в песке. Тогда всадники спешивались и вели их за собой.

Это был неразведанный путь, и Скобелев на ходу делал записи и зарисовки, необходимые в последующем для войск.

В первые сутки они проехали более ста верст, и у колодца Кизиль-Чегыл свалились без сил.

Однако, едва забрезжил рассвет, Скобелев был на ногах. И опять на небе ни облачка, и снова нещадно палит солнце. А кругом – пески и пески. В полдень они достигли колодца Шах-Санем. Оказалось, колодец занесен песком, а от кишлака остались лишь развалины.

– Нужно ехать на Даудур, – заторопил проводник. – Скорей ехать! Колодец не близко!

Как ни торопились, добраться в тот день до колодца они не смогли. Заночевали на полпути. Запас воды израсходован почти весь: оставалось по фляжке на человека.

И опять они пустились в путь затемно в надежде быстрей добраться до колодца, опять, спешившись, шли по сухому песку. Когда садились верхом, едва держались в седлах от слабости.

В четыре часа пополудни наконец увидели долгожданный колодец. Кончились испытания, сейчас утолят жажду и напоят обессиленных лошадей. Под ногами у них плыла земля, в глазах вращались цветные круги. Воды… Воды…

– Нет воды! Сапсем нет! – ударил по нервам голос проводника.

Непривычный к жажде ординарец упал на песок. Вцепился в седло казак Родионов, чтобы устоять на ногах.

Последняя вода была выпита еще утром. Вся фляги пусты.

– Ехать, – прошептал Скобелев. – Нужно ехать.

До колодца они добирались всю ночь, ориентируясь по звездам. Пали три лошади, их оставили, даже не освободив от груза.

«Неужели и в этом колодце нет воды?» – сверлила мозг назойливая мысль.

«Конечно, полковник Маркозов прав, что не решился вести отряд через безводную пустыню, – пришел к заключению Скобелев. – Не сделай он этого, красноводцы наверняка бы погибли…»

Он вспомнил время службы с полковником Столетовым и его тайное намерение заранее провести разведку маршрута на Хиву. Если бы они успели тогда до приезда генерала Свистунова сделать это, отряд Маркозова определенно дошел бы до цели. Полковник сумел бы захватить необходимые запасы воды, распределить по участкам силы, своевременно принять меры для благополучного исхода. Ах, как помешал тогда генерал Свистунов! Не напрасна в ходу поговорка: «Все шло хорошо, пока не вмешался Генеральный штаб…».

Наконец у гребня бархана они увидели темно-бурые развалины и колодец. И ни единой души.

Неужели колодец пересох? Тогда назад им не вернуться. Силы на исходе и у людей и у животных. Только бы вода…

Ворот с намотанной веревкой долго вращался, опуская в колодец ссохшееся брезентовое ведерце. Наконец, веревка раскрутилась, и далеко внизу послышался всплеск.

– Вода! Есть вода! Вода!

Они по очереди крутили скрипучий ворот, чувствуя тяжесть.

Вода! Полведерца заполнила мутноватая жидкость. Они припали к ней, с жадностью пили, не замечая на зубах песка и ломоты от леденящей влага. Потом осторожно поили запаленных и совсем обессиленных коней. И опять пили сами и никак не могли утолить жажды.

Спасаясь от полуденного зноя, они расположились в тени полуразрушенного строения. Михаил Дмитриевич лег и сразу будто провалился в бездну.

Его разбудили толчки и встревоженный голос толмача Садыка:

– Беда, начальник! Беда! Бандиты! Люди Эдкн-Бея!

– Какого Эдин-Бея? Я ж его зарубил!

– Эдина нет, а люди его есть. Они могут тебя узнать. Тогда тебе конец и нам конец!

– Где они?

Тут и Скобелев явственно услышал голоса у колодца, конский топот, позвякивание колец сбруи. Холодок пробежал по спине.

– Ты лежи… Мы сказал, что ты туркмен, крепко болен. Лихорадка… Укройся!..

Послышались шаги, из-за развалин вышли двое, о чем-то стали расспрашивать Садыка. Тот громко говорил, указывая на лежащего, цокал языком.

Михаил Дмитриевич всем существом почувствовал нависшую опасность быть узнанным.

– Болен… Не видишь?.. Лихорадка… Совсем замучил… Зачем трогать? – убеждал Садык.

– Ладно. Пусть лежит.

Бандиты пробыли у колодца до вечера, и все это время Михаил Дмитриевич в напряженном ожидании прислушивался к голосам и каждую минуту ждал приближения бандитов. Конечно, так просто он в руки им не дастся, будет биться до конца. Но разве одолеешь всех? Да и остальных не пощадят. А на помощь рассчитывать не приходится…

Едва отряд Мургаба скрылся за барханами, удаляясь к колодцу Ортакуй, как вся группа Скобелева была на ногах.

– По коням! Марш-марш назад!..

На седьмой день они возвратились в Хиву.

О результатах поездки Скобелев докладывал самому Кауфману.

Тот слушал его, не перебивая, бросая короткие взгляды на лежащую перед ним карту.

– Следовательно, красноводский отряд возвратился с пути не без основания? – спросил генерал, когда Михаил Дмитриевич кончил.

– Совершенно верно. Не сделай они этого, все погибли бы.

– Ну что ж, вы справились с задачей блестяще. Свои прежние ошибки вы исправили, но уважения моего, увы, пока не вернули. Так-то, господин Скобелев.

И все же генерал вынужден был вручить Скобелеву Георгиевский крест 4-й степени за смелый поиск. Отмечены были и его сподвижники.