Текст книги "Генерал Скобелев. Казак Бакланов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 3
«А ОН, МЯТЕЖНЫЙ, ПРОСИТ БУРИ…»

В Испании

Но завершении Хивинского похода Скобелеву предоставили длительный отдых для лечения. Не теряя времени, он поспешил в Петербург.

Мария Николаевна встретила его со слезами:

– Наконец-то!.. Жив!.. Мне столько за тебя пришлось пережить! Я все знаю… Все!.. Как же я извелась душой!

– Но теперь все позади. Видишь, живой, невредимый… Впрочем, немного повредило, но то не в счет.

Незаметно пролетела неделя, как вдруг за столом он объявил:

– Мне предстоит поездка во Францию.

– Это еще зачем? – рука отца повисла в воздухе.

– Во Францию? Лечиться можно и тут, – возразила мать. – Поезжайте в Крым.

– Миша, – только и произнесла Мария Николаевна.

– Меня не море привлекает.

– А что же? – насторожилась мать.

– Зачем тебе Франция? – поддержал ее отец.

– Не Франция меня привлекает. Из нее я легче попаду в Испанию.

– В Ис-па-нию-ю? – едва выговорила Мария Николаевна. Об Испании в эти дни не было разговора.

– Послушай, Михаил, что это за прихоти такие! – повысил голос отец. – Чем они вызваны?

– Ну, хорошо, объясню. Только поймете ли. Дело в том, что в Испании сейчас развернулся клубок событий, на который прелюбопытно взглянуть вблизи…

– Но там же, кажется, война, – нерешительно произнесла Мария Николаевна. – Только выбрался и снова…

В Испании, действительно, шли частые схватки между правительственными войсками и отрядами народных повстанцев.

– Тебя интересуют эти стычки? – пожал плечами отец. – Эка невидаль! Или своего опыта не хватает?

– Меня интересует тактика повстанцев. Узнать, в чем их сила? Какая организация? Чем вооружены, как лучше применять оружие и, естественно, тактику в подобных условиях. Прелюбопытного тут очень много.

– Для чего тебе все это? Ну, объявился дон Карлос, собрал вокруг себя недовольных, а ты пытаешься возвести его в ранг полководца, чуть ли не Блюхера.

– Блюхера? Нет уж, уволь меня, отец! Я далек от мысли считать великим этого старца-пруссака. Ты ведь знаешь, что, не будь у него талантливого начальника штаба, не было бы и Блюхера. Блюхер пожинал плоды трудов начальника штаба, светлая голова которого разрабатывала планы сражений, да вовремя подсказывала что делать, а от чего воздержаться. – К Блюхеру Михаил Дмитриевич относился с явной неприязнью, и слова отца задели его.

– Ну, хорошо, хорошо, – произнес отец. – Ты отвлекся. Хотел что-то сказать об испанцах.

– Об испанских повстанцах, – уточнил Михаил Дмитриевич: – мне думается, что приверженцы дона Карлоса или, как их называют, карлисты – не есть банда. В них нужно усматривать гораздо большую силу, возможно, силу народа. Такая же сила зреет и на Балканах. Пройдет немного времени, и там тоже возникнет нечто подобное. Только на Балканах будет сражаться народ против турецкого ига. И определенно мы, русские, братья болгар по крови и вере, придем им на помощь. Вот тогда-то и пригодятся наблюдения.

– Уж не собираешься ли ты на Балканы? – отец испытующе посмотрел на сына из-под седых кустистых бровей.

– Если там запылает, непременно вызовусь. И почитал бы за честь организовать ополчение.

Отец, выбив хлопком папироску, продул мундштук, поднялся и прошелся по комнате. Ему недавно исполнилось пятьдесят три года. Он старался не терять выправки, однако годы брали свое и следы их проступали и на отечном лице, и в голосе, фигуре, полноватой и слегка ссутулившейся. Он и поныне продолжал службу в чине генерал-лейтенанта и в должности генерал-инспектора кавалерии.

– В ополчение рваться не советую. Хотя и почетно, но малоперспективно. Тебе, офицеру Генерального штаба, следует держаться армии и быть на командных должностях. Штабов тоже остерегайся, обходи их. Служба там, сам знаешь, не весьма благодарная, хотя и требует ума да старания.

– Знаю, только обходить не так уж просто.

– А если уж попадешь, то не засиживайся… Кстати, слышал, что на тебя представление послано, на полковника. Говорю потому, чтобы там, в Испании, был осторожен. Сам себе не навреди.

Отец радовался успехам сына, но и немало тревожился, зная его неуравновешенность, горячность, даже лихую бесшабашность.

И был тяжелый, неприятный разговор с женой:

– Неужели, Мария, ты не можешь меня понять? Это же нужно для дела, которому служу.

– Я тебя поняла. Ты просто во мне не нуждаешься. Для тебя служба выше семьи. Все во мне протестует. Так больше не может продолжаться.

Во Франции Михаил Дмитриевич пробыл недолго, с нетерпением ждал вестей из-за близких Пиренеев. Там, в Испании, шли бои. Страна переживала бурное время. Полтора года назад карлисты вновь подняли восстание, которое вскоре переросло в войну. Она охватила пространную территорию Басконии, Наварры, Каталонии. Численность повстанческих отрядов превысила сто тысяч человек, объединенных в три армии.

Страсти в немалой мере подогревали при поддержке Ватикана католическое духовенство и местные феодалы, оказывая влияние на слепо идущее за ними население многих городов и деревень.

Плохо вооруженные, необученные, со слабым командным составом повстанцы одерживали одну победу за другой.

Михаил Дмитриевич выехал к границе без определенного плана, не ведая, как попадет к повстанцам, где их найдет. Он больше надеялся на случай. Единственное, что решил – не выдавать себя за русского и, конечно же, за офицера. В цивильном костюме он выдавал себя за путешествующего француза. Французский язык он знал отменно.

Миновав границу, дилижанс, в котором он ехал, потащился по горной дороге. Путь был тяжелым, утомительным, лошади плелись кое-как, а попутчик, испанский купец, развалясь рядом, сладко посапывал. Михаила Дмитриевича и самого клонило в сон. Не в силах побороть усталость, он незаметно заснул.

Проснулся от голосов. На подножке дилижанса стояли двое, а третий, с зеленой косынкой на голове, восседал на козлах рядом с кучером. Чернявые незнакомцы, подвижные, с острым взглядом быстрых глаз, походили на дорожных разбойников. В довершение у каждого за широким поясом торчали пистолет и нож.

– Что надо господам? – подался вперед Михаил Дмитриевич. Купец дернул его за полу сюртука, предостерегающе прошипел:

– Бандитто. – И подвинулся к краю сидения, где находился его саквояж.

Тот, который сидел на козлах, толкнул локтем кучера в бок и что-то стал говорить. Потом вырвал из-за пояса пистолет и ткнул стволом. Кучер притих, стегнул лошадей. У развилки дилижанс свернул с основной дороги и покатил по неширокому проселку с рядами деревьев справа и слева.

– Не волнуйтесь, господа. Мы едем, куда нужно, – предупредительно сказал один из стоявших на подножке.

И Михаил Дмитриевич понял, что это и есть повстанцы, к которым он намеревался попасть.

Экипаж прикатил в небольшое селение, дома которого лепились на лесном склоне, а само селение с затейливыми строениями напоминало курортное местечко. Пассажиров под охраной провели к дому с колоннами.

В комнате трое мужчин: у них загоревшие лица, у каждого смушковая шапка, недоверчиво-пронизывающие взгляды.

Вначале они допросили купца, заглянули в саквояж. Обнаружив пачки денег, половину отобрали, а купца отпустили. Михаила Дмитриевича допрашивали с пристрастием: кто он, куда едет и зачем?

– Я представитель французской газеты, журналист, – объяснял он, придерживаясь надуманной версии. – Прежде чем писать о ваших делах, хотел увидеть все сам. Лучше один раз увидеть, чем сто – услышать.

Его слушали, но он видел по выражению их лиц, что не верили, подозревали, что он совсем не тот, за кого себя выдает. С недоверием листали его французский паспорт. (Паспорт в самом деле был липовый.)

– Вы – военный, это видно по вас, – сказал один из повстанцев. – Не пытайтесь скрыть. Вы – не журналист, предполагаю, что вы не только военный, но и немалый имеете чин, колоннелло.

– Что вы, господа! Какой же я полковник? Могу ли в свои годы иметь такой чин?

– Вы согласны вступить в наши ряды? – предложил третий.

– Нет, воевать ни за вас, ни против вас не желаю.

– Тогда вы – шпион! Хотите все выведать и потом сообщить нашим врагам?

Дело принимало серьезный оборот. «Не хватало еще предстать перед полевым судом. Там разговор короток».

Ночь Скобелев провел в отдельной комнате, под охраной. Сменявшиеся часовые смотрели на него, как на преступника, и готовы были стрелять при малейшем намеке на бегство. На следующий день его направили в штаб повстанческой армии под охраной чуть ли не полувзвода. Там с большим трудом ему удалось убедить армейского начальника, что он вовсе не шпион.

Но кличка «колоннелло» к нему прикипела. В подразделениях его принимали за полковника, охотно вступали в разговоры на военную тему, вводили в планы предполагаемых действий и даже спрашивали советы.

Армия собиралась дать сражение и спешно к нему готовилась.

Бой вспыхнул внезапно, на рассвете, и в полдень достиг кульминации.

Наблюдая за боем на склоне горы неподалеку от вползающей в ущелье дороги, Скобелев видел, как находившийся справа повстанческий отряд снялся с позиции и стал, отстреливаясь, отходить к ущелью. Вначале соблюдался порядок, – это он отметил наметанным глазом, потом людей охватила паника, и все бросились бежать. Он понимал, что паника может разрастись, как снежный ком, докатится сюда, и тогда людей уж ничем не остановить. А за ним последуют бесчисленные, неоправданные потери. Забыв о своей роли постороннего наблюдателя, он бросился к дороге.

– Стой! – закричал он отходившим, угрожающе размахивая кулаком. – Остановиться всем! Стоять на месте!

Но его никто не слушал, человека в цивильном костюме и безоружного.

Мимо промчался в черной накидке мужик, держа карабин как дубинку. Он и не взглянул на него.

– Стой, мусье! – закричал он усатому. Тот, видимо, был командиром, потому что озабоченно оглядывался и кричал что-то ближним повстанцам.

– Вам что, сеньор, нужно? – спросил тот.

– Черт бы тебя побрал! Почему бежите?

– Вы есть капо?

Михаил Дмитриевич знал, что капо означало – начальник.

– Конечно, капо! Гранде капо!

– A-а, большой начальник, – догадался усач. – Слушаю вас. Что прикажете?

– Остановить всех здесь! Не то гибель всем!

– Си, сеньор! – отдал усатый честь и, обернувшись, скомандовал: – Всем ко мне!

– Ложись туда! И туда! – указывал Скобелев места подбегавшим повстанцам. – Всех, всех заставь залечь! А ты сними свою хламиду! – увидел он повстанца в огненно-красной накидке. – Подстрелят, как зайца!

– Си, колоннелло! – закивал тот и поспешно сбросил накидку с плеч.

Повстанцы залегли.

– А теперь кати сюда пушку! И картечь давай! – скомандовал он усатому.

Орудие подоспело вовремя: на залегших пошла в атаку пехотная цепь, но когда она приблизилась, ударило из укрытия орудие.

По возвращении в Париж Михаил Дмитриевич поселился в знакомой гостинице. Среди ночи его разбудил стук в дверь.

– Что надо?

Перед ним стоял гарсон, заспанный мальчишка в ливрее.

– Мсье, вам телеграмма. Портье сказал, чтобы я немедленно вручил.

«Неужели что-то случилось дома?» – кольнула тревожная догадка. Он развернул бланк. Прочитал короткий текст, потом снова, и сон разом слетел. Достав из кармана мелочь, протянул мальчишке.

– Спасибо, малыш! Будь здоров!

Телеграмма от отца: «Поздравляю новым чином. Немедленно возвращайся».

«Вот уже и полковник, – отметил он. – Последний офицерский чин, за которым генеральские погоны».

О них он мечтал, потому что генеральское звание открывало возможности к большим и самостоятельным действиям.

Служба в Туркестане, трудная и опасная, способствовала продвижению. Она дала результаты.

– Ну что ж, в дорогу, так в дорогу, – высказал он вслух.

В тот же день, повинуясь воле отца, он выехал на родину.

А между тем своими делами Скобелев обратил на себя внимание европейских военных наблюдателей. Его успехи в Туркестане и пребывание у испанских повстанцев не осталось незамеченным. Особенно ревностны были англичане, чьи интересы сталкивались с российскими в Средней Азии. Они видели в нем незаурядную личность с задатками большого полководца.

Интересовались им и разведчики Германии и Франции. Там тоже зорко следили за российской армией и ее военачальниками.

В апреле 1875 года Скобелев вновь получил назначение в Туркестан. О его вызове ходатайствовал сам генерал-губернатор края Кауфман, совершенно изменивший отношение к своему давнишнему подчиненному, некогда отчисленному им из войск Туркестана за дерзостное поведение. Ныне он видел в Скобелеве умного командира и ревностного исполнителя, которому можно доверять важные дела и быть в полной уверенности в их выполнении.

В Петербурге ему предлагали другого офицера, убеждали, что по своим достоинствам тот превосходит Скобелева, однако проницательный генерал не дал согласия. «Вы не знаете Скобелева, – отвечал он. – Этот офицер еще совершит большие дела». И настоял, чтобы полковника направили к нему.

– Ехать без промедления. Обстановка осложнилась, – предупредили Скобелева в столице при получении документов. Накануне отъезда опять состоялся разговор с Марией Николаевной.

– Жить такой жизнью выше моих сил, – заявила она, устало положив руки. – Ты вечно отсутствуешь, я одна. У тебя свои, далекие от моих интересы. И мы будто чужие.

– Мария, что ты? Зачем об этом? – попробовал он ее успокоить.

– Избавьте, пожалуйста, от вечного пребывания одной в четырех стенах, – перешла она на «вы». Она всегда так говорила, когда возбуждалась и хотела досадить. – Я всегда одна. И жизнь проходит лишь во встречах и расставаниях. Вас никогда нет дома, вы вечно отсутствуете.

– Тогда поедем со мной… Хочешь? Я пришлю за тобой человека, как только устроюсь.

– О чем вы говорите? Чтобы жить в пустыне, опасаться змей да скорпионов! Нет уж, извините! Лучше я останусь в столице.

В ту ночь он не сомкнул глаз. Долго вышагивал из угла в угол комнаты, потом сидел за столом, пытался читать и никак не мог понять смысла прочитанного.

«Мария, Мария, чужие мы люди. Живем, не понимая друг друга».

Наутро, поцеловав жену в заплаканные и запавшие глаза, он попрощался.

– Я, наверное, уеду в Москву, к отцу, – сказала она виновато.

– Поступай, как найдешь нужным.

У крыльца лошади нетерпеливо перебирали ногами.

– Вещи погружены, – взял под козырек денщик.

Думал ли он, что это будет последнее прощание с женой, что вскоре последует окончательный разрыв, и пути их навсегда разойдутся.

Впрочем, он сделает еще одну попытку к примирению. Из далекого Туркестана он пришлет в сентябре письмо своему родственнику с просьбой уговорить Марию Николаевну приехать к нему, хотя бы на зиму.

«Теперь, в октябре месяце, – писал он, – лучшее время для переезда из России в здешний край. Жирардэ мог бы, как человек, бывавший в Ташкенте, сопровождать ее до самого Намангана. Уже в Оренбурге Мария Николаевна встретила бы от меня посланных людей и все удобства ей для возможно спокойного переезда к месту назначения. Не откажи, добрый дядя, сказать все это тете Кате, которая питает большую симпатию к моей жене, откажи ей также добавить, что я никого насиловать не хочу и не буду – сумею обойтись и один, и что, конечно, пока я имею счастье носить мундир, служба, и по возможности боевая служба, будет всегда безусловно руководить моими действиями. Из этого можно, казалось бы, сделать одно правильное заключение: быть или не быть для меня семейному счастью – не в моих руках. Жить моей жизнью, сознаюсь, для женщины не лестно, но я честно предупреждал, что так будет, и до свадьбы, а теперь, конечно, не изменюсь. Особенно важно для Марии Николаевны долго не колебаться, если не выехать из России в октябре с расчетом быть в Ташкенте к концу ноября, то и думать нечего до будущей весны ехать в Туркестанский край».

Письмо осталось без ответа.

Коканд

По прибытии в Ташкент Скобелев был неожиданно назначен начальником военной части российского посольства в Кашгаре. Город находился в западной части Китайской империи, где пребывала администрация и военное управление края, и никакого там не было русского представительства.

Признаться, заниматься дипломатией никак не входило в планы боевого офицера, однако заявить о том генерал-губернатору Скобелев не посмел. Перед отъездом Кауфман долго и обстоятельно объяснял, какие дела нужно будет решать на новом посту.

– Необходимо обследовать доступы в Кашгар через горы Алтайского Тянь-Шаня. Путь малоизучен, дорога труднопроходима, а в дальнейшем, не исключено, русские войска и торговцы могут там быть. В крае очень заинтересована Англия. Там и сейчас пребывают ее миссионеры, они же поставляют оружие и обучают армию. С ними держитесь осторожно, однако ж сами выведайте их замыслы и планы. Выясните, какие военные силы в Кашгарском краю где сосредоточены.

На Михаила Дмитриевича возлагалась серьезная и нелегкая задача. 11 июля он, посольский чин и казачья команда в числе двадцати человек при одном офицере выехали из Ташкента. Путь в Кашгар проходил через Коканд, в который они прибыли через два дня.

Кокандское ханство находилось под протекторатом России. Еще в 1868 году с ним был заключен торговый договор, по которому обе стороны имели право свободной торговли и перемещения по территории России и ханства. Договор соблюдался столь успешно, что российское правительство удостоило главу ханства Худояра орденом Станислава. Однако внутреннее положение в ханстве было далеко от благополучного и в последнее время резко обострилось. Причина во многом по вине самого Худояр-хана, жестокий и алчный хан обложил своих подданных такими податями, что народ Еозроптал. Лучшие места и должности он передал родичам, которые в жадности не уступали самому хану… Спасаясь от произвола и насилия, многие коканд-цы бежали за пределы ханства, но их настигали и там. За три года правления Худояр истребил до двадцати тысяч своих подданных.

Пребывавший в Коканде русский чиновник в одном из донесений генералу Кауфману писал: «Для проведения дорог, постройки ханских домов, для работы на его пашнях и в его садах, а также для проведения арыков и каналов рабочие сгоняются со всех сторон ханства. Причем они трудятся безвозмездно, а в случае неявки на работу наказываются палками (случается, что их избивают до смерти), иногда ослушников ханской воли живыми зарывали в землю».

Появление в городе Скобелева с казаками Худояр воспринял как спасение от разбушевавшейся толпы у дворца. Вооруженные кольями, цепями, они грозили хану расправой, отвергая оправдания и уговоры.

– Я покидаю ханство, – заявил Худояр, – а вы должны меня сопровождать. Без ваших казаков мне не выбраться из города.

Скобелев и сам понимал, что обстановка накалена до предела и теперь уже крики угроз направлены не только в адрес правителя ханства, но и русских, союзников тирана.

– До Кашгара вряд ли доберемся, – высказал мнение посольский чиновник. – Нужно возвращаться. Надежда, полковник, на вас.

Михаил Дмитриевич понимал, что вступать в схватку с разъяренной толпой нельзя, нужны выдержка и спокойствие. И казаков предупредил, чтобы не пускали в ход не только оружия, но и плети.

– Наше оружие – уверенность.

К ним присоединились и русские купцы, имевшие в городе торговлю.

Разместив беженцев и хана с прислугой в середине колонны, казаки направили коней в плотную толпу. Впереди ехал верхом Скобелев. Он и здесь не отказался от своей слабости иметь под собой белого коня. Его внушительная и уверенная фигура заставляла мятежников отступать, освобождая дорогу.

Отрезвляюще действовали на толпу и две пушки, ранее находившиеся в ханском дворце. Заряженные картечью, они готовы были при первой угрозе выстрелить. При выезде из города едва не произошла беда. Подобравшийся к отряду кокандец ударил казака колом. Тот схватился за шашку.

– Не сметь! – скомандовал Скобелев и этим отвел от отряда угрозу нападения.

Нужно было спешить, потому что к противоположной окраине подступал большой отряд мятежников. Но явно выдавать свое беспокойство было опасно, чтобы не вызвать преследование и жестокую расправу со стороны восставших. В течение полутора суток продолжался этот переход: без отдыха, пищи, воды. В шестичасовой схватке отряд потерял двух казаков и прибыл в Ходжент, где находился русский гарнизон, совсем обессиленным. Опытный Кауфман по достоинству оценил подвиг Скобелева, доложив о том в Петербург. Вскоре оттуда пришла грамота, в которой отмечалось «геройское, достойное русского имени поведение», и золотая именная сабля с надписью «За храбрость».

Едва отряд прибыл в Ташкент, как в пределы Ферганской долины вторглись отряды мятежников. Они жгли почтовые станции, грабили местное население, захватили и умертвили несколько русских служащих. Сильный отряд под начальством Абдурахмана, подогреваемого противниками Худояра, осадил Ходжент, где отсиживался хан. Часть сил Абдурахмана засела в крепости Махрам, сильнейшей в Кокандском ханстве. Толстые стены достигали в высоту пяти саженей, по четырем ее сторонам располагались башни, такие же башни возвышались по ее углам. С них укрывшиеся стрелки могли поражать атакующего неприятеля на значительных расстояниях.

Туда был направлен сильный отряд, состоящий из 16 рот, 8 сотен конницы, 20 орудий и 8 ракетных станков. Возглавлял отряд сам Кауфман, пехотой командовал генерал Головачев, а конницей – Скобелев. За два десятка верст до крепости отряд окружили всадники. Их было не менее полутора десятка тысяч. С угрожающими криками они носились вокруг колонны, не смея приблизиться. По приказу Кауфмана пушки зарядили, чтобы в нужный момент открыть без промедления огонь. Наготове были и ракетные станки.

– Огня не открывать! – прокатилась команда по колонне.

Однако ее пришлось нарушить, когда вынесшаяся из-за холмов туча всадников с гиком и свистом устремилась на них с явным намерением смять идущих. Дробью рассыпались выстрелы ружей, загремели орудия, с устрашающим рокотом вылетели из станков ракеты. Конная лава остановилась, повернула назад, ошалелые лошади, теряя всадников, понеслись прочь. Когда пыль осела, обнаружились окопы и в них люди. Это была оборонительная позиция на подступах к крепости. Сама крепость виднелась невдалеке.

Еще раньше на совете Кауфман объявил, что намерен штурмом овладеть крепостью Махрам. Головачев заметил, что в этом случае пехота понесет большие потери.

– А что делать? – развел руками Кауфман.

– Позвольте коннице вырваться вперед и зайти в тыл крепости. Там через ворота можно в нее ворваться, – предложил Скобелев.

– На все сотни не рассчитывайте, – дав согласие, предупредил Кауфман.

– Достаточно будет и половины.

На том и порешили.

И вот теперь подоспел час выполнения задуманного. Развернувшись в боевую линию, пехота: под прикрытием огня батарей пошла на неприятельскую позицию и коротким ударом пробила ее. Используя успех, Скобелев с четырьмя сотнями казаков-оренбуржцев и уральцев устремился в созданную брешь и стал обходить крепость с тыла. Появление всадников вызвало в стане врага переполох. Теперь этим уже воспользовалась пехота. К воротам крепости, а их было двое, бросились солдаты 1-го Туркестанского батальона. После недолгих усилий они выломали их и ворвались в крепость.

Между тем казаки под командой Скобелева продолжали свой дерзкий маневр. Они преодолели вплавь глубокий канал и вынеслись на противоположный берег. Опрокинув большой конный отряд неприятеля, казаки пустились в преследование. Они скакали около десяти верст, когда вдруг с фланга на склоне высоты появились неприятельские конники. Их было намного больше, чем казаков. Видя свое превосходство, неприятель стал обтекать казаков с флангов, надеясь их окружить.

– Не отступать! Удержимся! Одолеем! – скомандовал Скобелев, хотя на последнее не было никакой надежды.

Захлопали выстрелы, зазвенели клинки. В окружении опытных казаков, плечом к плечу с ними, Скобелев бился с наседавшими кокандцами. Кольцо вокруг казаков уплотнялось, сжималось, и вырваться из него никто уж не помышлял.

И вдруг над их головами, справа и слева пронеслись огненные хвостатые ракеты. Вонзаясь в плотную массу неприятельских конников, взрываясь в самой гуще, они вызвали панику в его рядах. Конники в одиночку и группами стали отходить. Новый ракетный залп окончательно разметал их, обратив в бегство. Казаков выручили ракетчики батареи капитана Абрамова. По собственной инициативе офицер вывел станки на предельную близость и открыл огонь.

Сражение у Махрама 22 августа завершилось разгромом мятежников. Одних орудий было захвачено тридцать девять плюс полторы тысячи ружей. Через несколько дней была получена из Петербурга телеграмма от императора. Он благодарил личный состав отряда за молодецкое дело.

Поражение у Махрама отнюдь не усмирило кокандцев. Используя остроту положения, Англия заслала в ханство своих агентов, разжигая недовольство населения действиями России, призывая мусульман к газавату – священной войне против русских. Центром мятежников стал Коканд. Вместо бежавшего Худояра в ханском дворце обосновался его сын Насреддин.

От лазутчиков стало известно, что потерпевший поражение Абдурахман ушел к Коканду. Вслед за ним был послан летучий отряд из шести казачьих сотен, двух посаженных на арбы пехотных рот и четырех орудий под командой Скобелева. Чтобы догнать неприятеля, он провел отряд напрямик, по бездорожью, в неожиданных местах преодолевая горные потоки. Наконец, у одного из урочищ он догнал не подозревавшего об опасности Абдурахмана с его главными силами. Они насчитывали более пяти тысяч человек. Однако внезапность и дерзость нападения противника лишили их численного преимущества.

Схватка была короткой. Не выдержав, Абдурахман пустился в бегство. На этот раз он повел отряд в сторону небольшого городка Ош. Скобелев, разгадав замысел, упредил его: первым оказался там. Едва не угодив в ловушку, Абдурахман повернул на Андижан. Туда же спешил и посланный Кауфманом отряд генерала Троцкого. 1 октября город был штурмом взят. При этом главную роль сыграли предводительствуемые Скобелевым казаки.

Почти три месяца продолжалась погоня за мятежными отрядами Абдурахмана. Сам же он сдался в плен 28 января и был сослан в Екатеринославль.

За успешные действия в подавлении мятежа 18 октября Скобелева произвели в генерал-майоры. Тогда же удостоился он и ордена Георгия 3-й степени. 2 марта 1876 года молодой генерал вступил в должность военного губернатора Ферганской области и командующего расположенными в ней войсками.