Текст книги "Генерал Скобелев. Казак Бакланов"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Накануне войны

С наступлением 1827 года отношения России и Турции обострились. Уклоняясь от выполнения договорных условий, турецкие власти стали чинить препятствия торговле России, задерживать и не пропускать ее корабли через Босфор, в открытую подстрекать Персию к войне против северного соседа. А в декабре они расторгли все заключенные соглашения и объявили россиянам «джихад» – священную войну неверным.

Незадолго до того в турецкой армии произошли большие перемены. Правительство отказалось от устаревшего принципа добровольного формирования и перешло к организации армии по европейскому образцу. Если раньше ее основу составляли профессионалы-янычары, которые за свою службу получали немалые доходы, то теперь ее формировали путем насильственной вербовки солдат на пожизненную службу. Новобранцы всячески уклонялись, их нередко доставляли в части под конвоем, в кандалах. Объявление «джихада» обязывало каждого мусульманина взять оружие, что усиливало мощь турецких вооруженных сил. В них появились важные советники из Франции, Англии, Австрии, они обучали начальников и солдат на европейский манер.

Благодаря принятым мерам турецкая армия значительно разрослась. Против 95-тысячной русской армии на Балканах она смогла выставить 150 тысяч своих войск и еще 50 тысяч направить на Кавказский фронт.

Турецкий султан Махмуд II мечтал возвратить то, что было утрачено раньше в войнах против России. Победой в войне он надеялся исправить также и внутренние, далеко не блестящие, дела. Греки, находившиеся под властью турок, подняли на юге Балкан восстание. Турецкие янычары, не щадя повстанцев, жгли и грабили греческие города и села.

Россия приняла сторону восставших, защищая христиан-единоверцев. Англия, Австрия, Франция, Пруссия, опасаясь усиления влияния на Балканах России, выступили в поддержку Османской империи.

Вскоре начальник главного штаба Российской армии генерал Дибич докладывал императору план войны. Сам немец и ярый поклонник прусской военной системы, Дибич все рассчитал с немецкой пунктуальностью. Россия должна была открыть против Турции два фронта: Балканский и Кавказский. Главный из них – первый. Начало военных действий предусматривалось планом 1 марта.

– В этот день, – докладывал Дибич, – наша армия на Балканском фронте должна перейти Прут в трех местах и ускоренным маршем двигаться к Дунаю. 14 апреля наши колонны подойдут к реке и немедля приступят к форсированию. После этого корпус блокирует крепость Шумлу и будет наступать вдоль черноморского побережья на Месемврию, Бургас. – Генерал кончиком карандаша касался карты. – Здесь будет наступать корпус генерала Рота. Правее на маршруте следует колонна Родигера. В конце мая они преодолевают Малые Балканы. В июне, выйдя на равнинный простор, мы займем Адрианополь и поведем наступление на Константинополь. Первого августа наши войска в него вступят.

Дибич безошибочно называл корпуса и дивизии, фамилии их начальников, указывал состав колонн, количество в них артиллерии.

– А что казаки? Предусмотрено ли их участие? – спросил император.

– Так точно, Ваше Величество. Всего казачьих полков в Балканской армии будет восемь: по два в каждом корпусе. Они уже выступили с Дона и находятся в пути.

Николай I до восшествия на престол начальствовал над гвардейской дивизией. В военных делах и стратегии он не был силен, зато знал тонкости строевой службы. С его уходом из дивизии замотанные смотрами и парадами солдаты вздохнули. Дибичу это было известно, однако он докладывал с видом признания высоких военных достоинств российского владыки.

Иван Иванович Дибич умел служить. Он оказался способным сыном прусского офицера, сумевшего найти счастье в русской армии. Когда Иоган Карл закончил в Берлине кадетский корпус, отец и его перетащил в Россию. «Умей, Иоган, служить не столько делу, сколько начальству. Здесь это любят», – поучал отец. Сын внял совету и успешно делал карьеру. В сорок четыре года Иоган Карл, теперь Иван Иванович Дибич стал полным генералом, адъютантом свиты его величества, отмеченным наградами и царской милостью. Перед вступлением Николая на престол он донес ему о заговоре так называемых декабристов и тем завоевал его доверие. «Хитер, как Дибич», – говорили при дворе.

– План сей составлен с учетом изменившегося состояния турецкой армии, – продолжал он докладывать. – Проводимая реформа еще не завершена, чем мы, конечно, воспользуемся. Поэтому в основу своего плана мы положили идею молниеносности. Она выражается в том, что мы сумеем завершить войну в одну кампанию. К зиме мы непременно подпишем выгодный для нас договор.

План император одобрил и, чтобы сделать приятное генералу, сказал:

– Вы план писали, посему вам и карты в руки: с началом войны вам предстоит возглавить командование Балканским фронтом.

– Ваше Величество… – в горле у немца застрял комок.

В феврале 1828 года казачьи полки влились в армейские корпуса. Перевели в Молдавию и полк Якова Бакланова, которым теперь, после смерти Попова, командовал отец. К службе он относился ревностно, остерегался допустить в деле промашку; знал, что охотников командовать полком множество и чуть что – сразу отстранят и назначат другого, кто поименитей.

Вечером он сказал Якову:

– Отбери двенадцать казаков и отправляйся с ними поутру в Одессу, к самому генерал-губернатору Воронцову. Человек он строгий, придирчивый. Явишься к нему, держи себя молодцом. Он вручит тебе пакет для передачи его великому князю Михаилу Павловичу. Он сейчас под Браиловом. Кто он? Да сын покойного императора Павла. Вот кого придется тебе видеть! Да и Воронцов – тоже светлейший князь, главный над всеми в Новороссийском крае!

Утро выдалось теплым, по-весеннему влажным. От реки ленивыми клубами плыл негустой туман, в разрывах которого проглядывало небо. Сытые и застоявшееся кони шли весело, и у казаков было на душе светло от дальней поездки в неизвестный портовый город, где находилась резиденция князя Воронцова.

– Разреши песню, Яков Петрович? – спросил бородатый урядник Матвеич, помощник Бакланова. – Ну-ка, Семен, затягивай!

 
Уж ты, конь, ты, мой конь,
Конь – товарищ дорогой, —
 

высоким фальцетом начал Прядкин, чубатый казак лет двадцати двух. Остальные казаки подхватили:

 
Ты бежи-бежи, мой конь,
На мой тихий Дон родной.
Передай-ка ты, мой конь,
Отцу-матери поклон, —
 

продолжал Семен тем же высоким, почти женским голосом.

 
А жане моей скажи,
Что жанился на другой,
На винтовке боевой, –
 

подхватили казаки дружно, слитно.

Пел и Яков. Не очень наделенный слухом, он подпевал грубоватым простуженным голосом:

 
Остра шашка была свашка,
Штык булатный был дружком,
Свинцова пуля венчала
Среди битвы правой.
 

Город поразил казаков не только многолюдием, шумом, суматохой, но и благоуханием акаций, высаженных на прямых улицах и бульварах. Воздух пьянил.

– Как в раю, – заключил Матвеич. – Так бы весь век и дышал…

Когда-то на месте города находилось греческое селение Одесос, которое турки разрушили и вместо него построили небольшую крепость, для защиты их кораблей в бухте. Бухту же и прилегающее к ней местечко назвали Хаджибеем.

В 1791 году Хаджибей перешел к России и первым его правителем стал адмирал Дерибас[3]3
  Остап Михайлович Дерибас, испанец по происхождению, настоящее имя – Хосе де Рибас. Будучи начальником порта в Хаджибее, руководил его постройкой, а также участвовал в строительстве Одессы, главная улица которой названа в его честь Дерибасовской. – прим. ред.


[Закрыть], который под началом Суворова штурмовал Измаил со своей гребной флотилией. Предприимчивый начальник обосновал в бухте порт, чтоб не только укрывать корабли, но и торговать в Средиземноморье. Хаджибей стал Одессой.

Для составления плана города привлекли талантливого военного инженера Деволана. Позже Деволан проектировал Новый Черкасск, порт Таганрог, изучал возможность соединения каналом Дона и Волги. Первым же градоначальником и устроителем Одессы был Ришелье.

В тот день Яков, а с ним и Митрич, казак Сотников и Семен Прядкин направились в порт. И опешили от шума, грохота, сутолоки. Никогда им еще не приходилось видеть такого. Мимо по булыжной мостовой катили телеги, отовсюду неслись крики; у берега, где были причалены баркасы, шла бойкая торговля. Несколько судов стояли под погрузкой, и по их сходням живой лентой шли люди, неся на плечах тяжелый груз.

– Поживей! Поживей! – торопил их артельщик.

Тут же с важным видом стоял полицейский, он внимательно проводил их взглядом.

– Во, вояка! – воскликнул Семен. – Его б усадить на норовистого жеребца, чтоб потряс свои бебухи.

Потом их внимание привлек одноногий мужик, окруженный толпой зевак. На плече у него сидел попугай. С отрешенным видом мужик крутил ручку ящика, откуда вырывалась тягостная мелодия. Ящик был облеплен пестрыми картинками, и люди с удивлением глазели на мужика с деревянной ногой, ящик с занятными картинками и музыкой, на диковинную птицу.

– Это что же такое? – указал на ящик Семен.

– Шарман Катрин, – ответил мужик. – Песня такая. Давай деньги, еще сыграю.

– Выходит, ейный ящик и есть шармань? – осклабился в улыбке Семен.

– Ты зубы не заговаривай: слушал музыку, плати деньги!

Толпа стала редеть…

День выдался жаркий, солнце палило нещадно, они уже собрались идти назад, как их окликнули. В тени сидели два человека и с аппетитом ели огурцы.

– Садись, земляки! Не гнушайтесь угощением!

Митрич нерешительно остановился.

– Это ты земляк? Откель, ежели не секрет?

– А из Ростова! Что стали-то! У нас вон сколько угощения! – И человек указал на горку свежих зеленых огурцов. – Турок на фелюге привез, так мы у него позычили.

Бурлящий порт казакам не пришелся по душе.

– Да это же сущий ад! – высказывался Митрич. – Кто выдержит такую жизню! Никак не променяю на нашу долю. Хучь она и нелегка, зато вольная, казак ходит без упряжки.

В Одессе они не задержались. На следующий день в резиденции наместника Новороссийского края какой-то генерал вручил Якову опечатанный сургучом пакет, строго предупредил:

– Смотри, хорунжий, доставь без задержки сие великому князю. Головой отвечаешь за сохранность.

Тут появился благообразного вида генерал, все почтительно перед ним расступились. Яков догадался, что это и есть Воронцов. Вытянулся в стойке.

– Кто повезет пакет? – спросил вошедший.

Чиновник указал на Якова.

– Он, ваше сиятельство, с дюжиной казаков охраны.

Воронцов оценивающе поглядел на него.

– Этому гренадеру доверить можно. Смотри не оплошай! – погрозил он на всякий случай пальцем.

– Все в аккурат будет исполнено! – ответил во весь голос Яков.

Воронцов был в зените славы. Вот уже шесть лет он являлся новороссийским генерал-губернатором и полномочным наместником Бессарабской области. Наделенный безграничными правами и властью, он много сделал для развития этого огромного края на юге России.

Сын русского посла в Англии, он получил в Лондоне блестящее образование. По достижении призывного возраста был прикомандирован к кавказским войскам, участвовал в чине прапорщика в боевых операциях. В 1807 году, командуя батальоном Преображенского полка, отличился в битве под Фридляндом. В Отечественной войне Михаил Семенович в должности командира дивизии успешно действовал под Смоленском и при Бородине, где был тяжело ранен. По выздоровлении отличился во многих сражениях заграничной кампании, в том числе и в сражении у Парижа.

– Как имя-то? – поинтересовался он у хорунжего.

– Бакланов, Яков Петров Бакланов, ваше сиятельство.

– Ну-ну, – ответил тот неопределенно.

В тот же день казаки пустились к турецкой крепости Браилов, что находилась за пограничным Прутом.

Браилов

14 апреля 1828 года Россия объявила войну Турции, а через десять дней, отслужив в лагере молебен, армия начала переправляться через пограничный Прут. Одновременно начал военные действия и отдельный корпус в Закавказье. Сосредоточенные в районе Гумр (нынешний Ленинакан) русские войска повели наступление на турецкую крепость Карс. Кроме Карса, в пределах Кавказского театра войны находились и другие важные пункты: Ахалцихе, Баязет, а на Черноморском побережье – турецкие крепости Анапа и Поти. Командовал войсками генерал Паскевич, сменивший Ермолова. В планах русского Главного штаб? Кавказский театр считался второстепенным, главное внимание было сосредоточено на Балканах.

7-й корпус, приписанный к Балканскому фронту, двинулся к турецкой крепости Браилов и через четыре дня его полки взяли ее в кольцо. Крепость находилась на дунайском берегу. Это было мощное оборонительное сооружение с двенадцатитысячным гарнизоном и ста тридцатью орудиями. Крепость имела каменные стены до тридцати футов высотой, внутри находилась еще одна крепость, так называемая цитадель, не уступающая первой по силе укреплений и вооружению. Предугадывая возможность штурма, Сулейман-паша приказал уничтожить близлежащие к крепости строения, местность выровнять, чтобы образовать широкий, простреливаемый орудиями и ружьями гласис[4]4
  Гласис – пологая земляная насыпь перед рвом крепости для улучшения обстрела неприятеля. – Прим. ред.


[Закрыть]. Его приказание было в точности выполнено еще до подхода сюда русских.

Начальствовал над осадными войсками у Браилова генерал-фельдцейхмейстер и генерал инспектор по инженерной части великий князь Михаил Павлович. По прибытии к Браилову он распорядился объявить коменданту крепости Сулейман-паше ультиматум.

– Предложите визирю добровольную сдачу крепости, дабы избежать кровопролития. Пропишите, что как бы он ни надеялся на укрепления, сии мы одолеем, однако при этом пострадает не только гарнизон, но и мирное население.

– Пусть русские попробуют сначала приблизиться к стенам, и они испытают на себе силу орудий и штыков отважных защитников, – ответил Сулейман-паша.

Получив от визиря отказ, русские войска начали подготовку к штурму. Было решено вести к крепости подкопы, действовать тихой сапой, чтобы, добравшись к стене, скрытно заложить пороховые заряды и взорвать их.

Яков Бакланов со своими казаками прибыл к Браилову 2 мая. В квартире, где располагался командир корпуса, он вручил пакет дежурному полковнику, и тот направил их в находившийся поблизости донской казачий полк Золотарева.

– Пребывайте там. Понадобитесь – призову.

Подполковника Золотарева не было. А один из сотенных сказал:

– Ему сейчас не до вас. Назавтра назначен штурм крепости, так что все начальство и наш полковник в деле, рекогносцирует да уточняет. А казаки подносят порох к крепости, взрывать стену собираются.

Не очень понятно, но с видом осведомленного человека сотенный стал объяснять прибывшим, что под крепостной вал подведены три скрытых подземных хода и что в каждый заложено по триста пудов пороха.

– Сколько? – не поверили слушавшие его казаки. Такого количества они и представить себе не могли.

– Триста, а может и более. Перед штурмом их взорвут, а в бреши бросятся наши застрельщики.

– Какие застрельщики?

– Ну те, которые первыми должны прорваться в ту самую брешь, а через нее и в крепость.

– Небось казаки.

– Не-е, солдаты – казанцы.

– А чего же не казаки? – с обидой спросил Семен Прядкин.

– Тебя не спросили, – ответил Матвеич.

– Казанцы тоже не лыком шиты, – пояснил сотник.

Но тут прискакал вестовой: хорунжего Бакланова требуют в главную квартиру.

– Яков Петрович, – обратился долговязый Сотников. – Ежли будет момент, скажи за нас слово, чтоб и нас приписали к штурму, в эти самые… как их?..

– Застрельщики, – подсказал Матвеич.

– Сколько в твоей команде душ? – спросил его генерал, когда Яков изложил просьбу казаков.

– Двенадцать, ваше превосходительство, со мной тринадцать.

– Чертова дюжина получается. Ну, да я не суеверный. Так и быть, пойдете застрельщиками на главные ворота. Если ворветесь первыми в крепость, награжу крестом. А уж если не получится, не осуди, – развел руками генерал. – Казанский батальон пойдет за вами.

Командир батальона Казанского пехотного полка высокий статный подполковник прошел с Баклановым и Матвеичем по неширокой траншее в сторону крепости. Траншея отрыта в полный рост и тянулась ломаной линией со многими ответвлениями. В конце уходила под землю.

– Смотри и запоминай, хорунжий, что требуется от твоих казаков, – подполковник глядел в амбразуру. – Вот к этим воротам подведена мина… – Яков начал искать ее, эту мину, но подполковник объяснил: – Не увидишь ее, она под землей.

– Это триста пудов пороха?

– Они самые. Так вот. Как только скомандуют: «Застрельщики, вперед!» – так ты со своими казаками отсюда мчись прямо к воротам. Мина взорвется на полдороге к стене. Взрывом непременно сорвет створки ворот, а заодно завалит землей и ров. Не дожидаясь казанцев, вы, казаки, должны сразу в ворота! Там залегайте и палите по туркам. Дождетесь солдат, тогда уж с ними вместе и орудуйте. А потом подойдут и главные силы. Для вас, застрельщиков, главная цель – ворота. Надеюсь понял, хорунжий?

– Понял.

– Да чего уж не понять, – добавил от себя Матвеич.

У крепости гремела орудийная стрельба. Русская артиллерия забрасывала ядра через стену, поражая неприятеля в укрытии. Не оставались в долгу и турки. Они палили по засевшим в траншее солдатам, стреляли сверху из длинноствольных ружей. Порой наверху стены появлялись турки, что-то кричали, махали руками, раззадоривая солдат.

Застрельщики расположились вблизи наблюдательного пункта командира батальона Казанского полка, того самого, что днем объяснял Якову задачу. Коней казаки оставили в укрытии, захватив с собой поболее зарядов к ружьям.

– Вы, братцы, спите, набирайтесь сил, – успокаивал Матвеич Семена Прядкина, пустившегося было в долгий рассказ.

– Дай досказать сказку, Матвеич.

– Опосля штурма догутарите, – не разрешил урядник.

Пальба не прекращалась и ночью. Порой из крепости взлетали ракеты, слышались устрашающие голоса. Прижавшись друг к другу, казаки спали чутким сном.

Их разбудили, когда тьма ночи только чуть дрогнула:

– Ну-ка, застрельщики, поднимайтесь! К исходной позиции, мигом!

– На зубок бы чего положить, – высказался Семен.

– Кто ж ест перед сражением? А если в живот поранят…

Светили звезды, с Дуная тянуло сырой прохладой, ходы сообщения и траншеи были полны казанцев, ожидавших недалекого часа штурма. Пока они добрались до назначенного места, подступил рассвет. Подполковник был уже на месте и ожидал казаков.

– Ну что, хорунжий, готовы твои орлы? Задачу им разъяснил? Запомни: не мешкая, вслед за взрывом к воротам.

– Все понятно, господин подполковник.

Русские пушки ударили разом, сотнями разрывав раскололи тишину, и тотчас отозвалась выстрелами крепость.

– Вот, гляди, как с того холма взлетит красная ракета, так вступайте в дело, – предупредил их подполковник…

Ракета стремительно вырвалась ввысь, оставляя за собой огненный хвост, в небе рассыпалась на сотни ярко-огненных звездочек.

– Вперед, орлы-молодцы! За мной! – Яков первым выбрался из траншеи и бросился к крепости.

Рядом с ним бежал Семен Прядкин и еще один казак, которого прозывали Черпаком. Остальные бежали позади, растянувшись в стороны. Над головой то и дело взвизгивали пули, но его мысль была занята одним: воротами. Он смутно видел их вдали, их отделял гласис, а затем с крутыми скосами ров, который предстояло преодолеть.

Подполковник объяснял, что когда они достигнут рва, произойдет взрыв. Взорвутся триста пудов пороха, которые не только сокрушат ворота, но и вывернут во рву дальний скос, и тогда ров перестанет быть препятствием. По выброшенной взрывом земле можно будет добежать к воротам.

– Не отставай, казаки!

Яков первым достиг рва, быстро скатился в него. Остальные за ним.

«Почему же нет взрыва?..» – промелькнуло в сознании.

И в этот же самый момент земля под их ногами дрогнула, вздыбилась, неведомая сила подбросила казаков, и швырнула наземь. Что-то ударило Якова в затылок. Все перед ним закружилось, расплылось. И уже ничего не видя, он почувствовал, как на него медленно обрушивается тяжесть. Она давила на грудь, живот, сковывала ноги. Он хотел освободиться от этой тяжести и не мог. Она неумолимо давила.

Он не слышал прогремевших слева и справа взрывов, не видел, как из ворот крепости вырвались турки и с устрашающими криками бросились к полузасыпанным землей казакам. Озверевшие янычары секли ятаганами контуженных и беспомощных казаков, рубили головы, руки. Бакланова та участь миновала. Смилостивилась судьба. Подоспевшие казанцы отбросили турок назад в крепость.

Через три дня крепость пала, а еще через неделю Яков отправился в свой полк. Стояла такая же ясная солнечная погода, как и десять дней назад, когда он ехал в Браилов с друзьями-товарищами. Степь цвела, благоухала и разноголосо звенела птичьими голосами. В небесной синеве весело порхал неуемный жаворонок, он висел над одиноким всадником и с высоты лилась его звонкая песня. Она долетала до слуха казака, но в ликующем ее звоне Якову слышались пронзительный голос Семена Прядкина и глуховатый, будто простуженный – Матвеича, озорной посвист долговязого Сотникова и всех остальных его казаков, которых похоронили на браиловском кладбище в братской могиле.

 
Ты бежи-бежи, мой конь,
На мой тихий Дон родной…
 

Отец стоял в окружении казаков у своей штаб-квартиры. При появлении Якова разговор стих, все расступились.

– Жив? – выслушав рапорт, не очень любезно сказал отец и окинул прибывшего строгим взглядом. Он уже знал о происшедшем. Злые языки говорили, что виной гибели казаков стал хорунжий Бакланов. «Всех погубил, а сам остался целехоньким. Не иначе, как праздновал труса…»

– Жив. Контузило вот только.

– Пойдем, там обо всем доложишь.

В избе у окна сидел за столом казак-писарь и усердно скрипел пером по бумаге.

– Выйди, да дверь плотней притули, – хмуро сказал отец, и писарь не заставил долго ждать.

– А ну поворотись! – приказал отец сыну.

– Куда поворотиться? – не понял Яков.

– К окну поворотись!

И едва он повернулся к окну, как в воздухе коротко просвистело, и спину обожгло. Яков даже подскочил.

– За что, батя?

Загородив путь к двери, отец стоял с плетью в руке. Вид его не предвещал доброго.

– А за то, сукин сын, чтоб впредь умней был! – Плеть снова просвистела и обожгла щеку. – Повернись, говорю! Славы захотел, подлец! Геройство пожелал выказать!

И снова – вжик… вжик…

– Не суйся в омут в одиночку! Твори отвагу со всеми. Со товарищами-однодумцами иди в огонь. Да всегда помни о казаках, что под твоим началом ходят!..

Отец отбросил плеть, вытер пот со взмокшего лба.

– Что теперь мне отписывать отцам и матерям захороненных? Ты подумал о том?

Яков стоял с виноватым видом, перечить отцу не смел. А тот, распаленный, ходил из угла в угол комнаты, мимо застывшего сына, продолжая выговаривать:

– Впредь тебе будет наука, чтобы думал попервах не о себе, не о наградах, а о людях, под начало твое даденных. Ведь у каждого семья, детишки, жена. Теперь они остались без кормильца. Эх, ты…

И это ты прозвучало таким укором, что у Якова защемило в груди… Отец не произнес более ни слова, сел на лавку, уронив голову… Яков стоял перед ним, не смея шелохнуться.

– Ну вот что, – наконец произнес отец, оглядывая Якова. У того сукно на спине лопнуло, и с плечей и рукавов свисали лоскуты. – Чекмень этот сбрось, надень новый, он там, в горенке висит.